Чекистами не рождаются

Узнав о самоуправстве Майского, РСДРП тотчас вывела его из состава своего ЦК. Резолюция об этом была опубликована в газете меньшевиков «Утро Москвы» 9 сентября. На следующий день, с соответствующими комментариями, её перепечатали и большевистские «Известия ЦИК». Вот Льву и поручили проникнуть в Самару и вручить Майскому обе газеты с целью выведения того из равновесия и общей дестабилизации обстановки в правительстве «Комуча».

Подобно остальным советским разведчикам, «гражданин Чижиков» остановился в лучшей городской гостинице «Националь». Отыскать резиденцию правительства тоже не составило особого труда. Гораздо сложнее оказалось попасть на личный прием к Майскому. Но и эту проблему наш агент с успехом разрешил. Представившись сочувствующим меньшевикам служащим из Москвы, Лев, не откладывая дела в долгий ящик, вручил министру обе газеты и с любопытством принялся наблюдать за его реакцией. Едва пробежав взглядом резолюцию ЦК, тот вскочил на ноги и нервно забегал по кабинету.

– Нет, ну ты посмотри, а! Не успел реальным делом заняться, как окоротить пытаются! Святоши чертовы! Ну уж нет! Пусть сами свой нейтралитет соблюдают. А мы здесь решили бороться. Да, да, именно бороться!

– Против пролетариата? – не преминул ввернуть с притворным изумлением Лев.

– Что с того? Раз рабочий класс впал в состояние ложной прелести, поверив речам большевиков, то его необходимо оттуда вызволить. Пусть даже и силой оружия…

И это говорил человек, спустя несколько лет сам переметнувшийся к большевикам и достигший немалых высот в их партии! Вот уж кто действительно плевал на идеалы!

А Майский тем временем продолжал витийствовать:

– А ведь я специально обговаривал с Вольским, что войду в Самарское правительство лишь при условии безусловного соблюдения ряда моих требований. В их числе было немедленное издание законов о восьмичасовом рабочем дне, о минимальной заработной плате, о страховании от безработицы и так далее. В ответ меня клятвенно заверили: «Вашу программу мы принимаем целиком. Идите и делайте то, что находите полезным и необходимым».

– И вы, как я понял, пошли?

– Да. И ни минуты о том не жалею!

– И каковы были успехи? Ну, в выполнении вашей программы, я имею в виду?

– Как вам сказать. Конечно, приходилось преодолевать бешеное сопротивление цензовых элементов. Кадетов, там, или монархистов. И все же, невзирая ни на что, мне удалось-таки протолкнуть «Приказ № 273» о восьмичасовом рабочем дне. И это я считаю своей большой личной заслугой! Ведь подобный приказ не решилось отдать даже революционное Временное правительство! Всё до лучших времен откладывало. Ну и дооткладывалось. И вот ещё что любопытно. Принятый фактически по моему настоянию «приказ» был опубликован 7 сентября, а буквально пару дней спустя появилась вот эта самая резолюция о моем исключении из состава ЦК РСДРП. Ну, не странно ли? Партия, выражающая интересы пролетариата, исключает своего члена именно за настойчивое и последовательное лоббирование этих самых интересов?! Да и сам Центральный комитет хорош! Раз меньшевики стоят на безусловной платформе Учредительного собрания, то почему же в таком случае они не поддержали «Комуч», выступающий за спасение революции и воссоединение единой демократической России? Непонятно…

Майскому заочно ответил блестящий полемист Мартов в разосланном в середине октября письме ЦК РСДРП «Ко всем партийным организациям». Помимо прочего, коснулся он и Самарского правительства «Комуча», наряду с Уфимской «Всероссийской верховной властью». Лидер меньшевиков совершенно справедливо заявлял, что в случае обоих этих государственных образований возобладал такой компромисс между демократическими и буржуазно-либеральными силами, к которому партия решительно не хочет иметь никакого отношения. Действительно, если на единственном заседании Учредительного собрания, состоявшемся 5 января 1918 года, Россия была признана республикой, то в акте об образовании Уфимской «верховной власти» она по-прежнему упорно именуется государством. Предан забвению и уже принятый там же земельный закон. О нём словно забыли, заявляя о недопущении каких-либо изменений в существующем земельном законодательстве. То есть изменения, конечно, будут. Но – когда-нибудь потом. Этого, что ли, ждало многочисленное российское крестьянство? Опять спину на помещика гнуть? Ну уж нет! Будя!

Что и говорить, умели меньшевики убедительно выступать. Жаль, только действовать боялись. Не хотели брать на себя ответственность перед рабочим классом. А вот Ленин, напротив, не побоялся. Он стремился к власти и взял её, воспользовавшись подходящим моментом. Меньшевики же, даже когда власть сама плыла к ним в руки летом 1917 года, всячески от неё открещивались. Ну и получили диктатуру пролетариата на свою голову. Тем не менее почти год спустя после Октябрьской революции они недвусмысленно объявили об активной поддержке советской власти в её борьбе с контрреволюцией.

Но Майский руководящих указаний из Москвы слушать не желал. Он встал в картинную позу защитника «истекающей кровью демократии». Мол, я вам не Понтий Пилат и рук умывать не буду! На поверку же, скорее всего, «товарищем Яном» просто двигала жажда власти. Любой. Что он своей последующей карьерой и полностью подтвердил.

– А вы, молодой человек, извиняюсь, меньшевик? Запамятовал я что-то, – в завершении беседы спросил министр Льва.

– Сочувствующий. Пока колеблюсь, вступать ли.

– И не вздумайте! Сами видите, как там все прогнило! Почище, чем в королевстве Датском!

– Неужели всё настолько печально?

– Не то слово! Сами посудите. Исключить из ЦК меня! И лишь за отстаивание интересов рабочего класса! Хороши демократы, ничего не скажешь!

– Что, прямо так им и передать?

– Разумеется! А вы что, милейший, обратно в Москву собираетесь?

– Хотелось бы. Меня же к вам по поручению партии направили. Ну, чтобы ознакомить с её резолюцией.

– Погодите. Ничего не пойму! Вы же сказали, что меньшевиком не являетесь?!

– Правильно. Я только кандидат на вступление. Вот в качестве проверки мне и дали задание перейти линию фронта и добраться до Самары.

– Теперь всё ясно! Ну, молодцы, ничего не скажешь! Позвольте тогда воспользоваться оказией?

– Чем, простите?

– Ну, вы же все равно обратно на большевистскую сторону пойдете. Вот и передайте Мартову, Дану и иже с ними резолюцию нашего областного комитета. О том, что именно он поручил мне вступить в правительство «Комуча». А значит, и исключать меня из ЦК никто не имел права…

Естественно, созванное 28 сентября экстренное заседание Волжско-Уральского областного комитета РСДРП единогласно приняло угодное Майскому постановление. В нем оно предложило ЦК пересмотреть свое решение, поскольку «товарищ Ян» занял пост министра труда с всеобщего согласия и так далее.

Указанную резолюцию Лев благополучно вынес с контролируемой белыми территории и сдал своему начальству. А вот дошла ли она до Центрального комитета партии меньшевиков, ему было откровенно неинтересно.

7

В очередную «горячую точку» Восточного фронта Льва вновь направили в начале октября. На сей раз он очутился в расположении недавно сформированной Особой Вятской дивизии, оперировавшей в составе 2-й Красной армии, серьезно потрепанной в ходе начавшегося 8 августа Ижевско-Воткинского восстания против советской власти. Историю эту большевики всячески старались впоследствии замять. А как иначе, если против их владычества восстал самый натуральный пролетариат?! Вот и пришлось сочинять невнятные отговорки об «офицерье» и пресловутом «кулачестве».

Действительно, в городах тогдашнего Сарапульского уезда Ижевске и Воткинске находились большие заводы, в царское время выполнявшие заказы военного ведомства. Трудившиеся там рабочие получали неплохие зарплаты, имели большие личные подворья. В этом и заключалось их кардинальное отличие от пролетариата центральной части России, которому действительно нечего было терять, «кроме собственных цепей». И ижевцам, и воткинцам как раз терять было что. Оттого и относились они к агитации большевиков с явной прохладцей. Те, в свою очередь, пытались включить «административный ресурс». Напряжение постепенно росло, пока, наконец, не прорвалось 8 августа открытым выступлением против советской власти. Положение повстанцев облегчалось тем, что на Ижевском заводе массово выпускались знаменитые трёхлинейные винтовки системы Мосина. Потому недостатка ни в оружии, ни в решительных людях, способных им воспользоваться, не возникло.

В скором времени восстание охватило большую территорию, прилегавшую к Ижевску и Воткинску. Спешно формировалась своя Народная армия, как и в Самаре действовавшая под эгидой местного филиала «Комуча». Кстати, здесь возникло одно весьма характерное недоразумение. Местные полуграмотные крестьяне упорно величали это воинство царским. Оказывается, они считали, что буквы «Н.А.» на нарукавных повязках «комучевцев» означают не «Народная армия», а… Николай Александрович! То бишь – имя прежнего императора.

Всполошились и большевики. Центральная власть в Москве постановила подавить мятеж в самые кратчайшие сроки. Ведь восстание в среде самого рабочего класса могло создать очень нехороший прецедент. Кроме того, район Ижевска и Воткинска целиком приковал к себе силы 2-й и частично – 3-й Красных армий, которые пришлось поворачивать с Восточного фронта. Недаром приснопамятный наркомвоенмор Троцкий разродился очередным кровожадным приказом: «Стереть с лица земли Ижевский и Воткинский заводы, не оставить камня на камне на их местах и беспощадно уничтожить рабочих, изменивших пролетариату и советской власти». Как видите, о каком-либо примирении речь уже не шла. Хороши были и повстанцы, державшие коммунистов в страшных «баржах смерти» на Каме и расстреливавших их десятками.

Командование Особой Вятской дивизии особенно беспокоилось за свой правый фланг, где занимал позиции прибывший из Петрограда Добровольческий полк имени Володарского. Невзирая на это, часть не отличалась особой устойчивостью. Слишком живучими на фронте оказались пережитки прежней партизанщины. Например, конные разведчики тех же «володарцев» с гордостью именовали себя… гусарами! Да, да, именно так. И ничуть того не смущались. Просто во время обмундирования кавалеристам очень уж приглянулась имевшаяся в интендантстве парадная униформа прежнего гусарского полка – расшитые белыми шнурами синие куртки, ментики, красные рейтузы. Вот и стали они красными «гусарами». Словосочетание, конечно, напоминает явную фантасмагорию, но что поделаешь. Тогда и время было таким.

Сам полк имени Володарского базировался в деревушке по имени Игра, которую и поклялся отстаивать до последней возможности. Правда, и вперед питерцы идти не хотели, мотивируя это тем, что удерживают единственную дорогу, ведущую на север из Ижевска. У них уже был печальный опыт столкновения с повстанцами. Утром 5 октября полк имени Володарского, располагавшийся в селах Чутырь и Игра, сразу с трех сторон атаковали отряды ижевцев. Завязался тяжелый и кровопролитный бой, то и дело доходивший до рукопашной. Хоть и с неимоверными усилиями, но повстанцев удалось отбросить. Тем не менее командование Особой Вятской дивизии подобная позиционная война совсем не устраивала. На других участках фронта войска 2-й и 3-й Красных армий готовились к нанесению решающего удара как по Ижевску, так и по Воткинску.

Для поднятия боевого духа в полк имени Володарского направили комиссара. Да не очередного говоруна-политработника, а ранее занимавшую должность начальника санитарного управления дивизии Раису Азарх. Та рьяно принялась за дело, явив миру очередную фантасмагорию – женщину, обучающую военному делу профессионалов. Впрочем, в защиту пламенной комиссарши можно сослаться на особые условия Гражданской войны. При отсутствии сплошных фронтов и капитально оборудованных позиций именно безостановочное продвижение вперед зачастую приносило неожиданные успехи.

Так или иначе, помогли ли пламенные речи комиссара или грозные приказы вышестоящего командования, но полк удалось склонить к участию в общем наступлении на Ижевск. Хотя и здесь не обошлось без некоторых накладок. Вместо запланированных 4.30 вперед двинулись лишь час спустя. Стояло раннее утро. Траву и опавшую листву посеребрил иней. Над землей висел лёгкий туман, смешивающийся с паром, валившим от крупов фыркавших и прядавших ушами лошадей. Полк двигался двумя колоннами через скошенное поле. Конские копыта и сапоги пехотинцев мягко ступали по разбухшей от дождей стерне. Лев, подобно остальным разведчикам, тоже ехал верхом, стараясь ничего не упускать из вида.

До расположенной почти у самой опушки леса деревни Марьино добрались около полудня. Противника там не оказалось. Очевидно, передовые дозоры повстанцев, напуганные слухами о предстоящем наступлении красных, отошли поближе к Ижевску. В Марьино сделали короткую остановку. Отсюда до следующей деревни Верблюжье около восемнадцати километров – и всё по узкой лесной дороге. Обходных путей нет. Если повстанцы устроили в лесу засаду, то несколько умелых пулеметчиков вполне могут положить здесь весь полк. Недели две назад в подобную ловушку уже угодила разведка «гусар». Это обошлось им потерей практически всего первого взвода. Чудом уцелел только один человек. Но вперёд идти надо. Иначе застопориться все наступление. Пешая разведка засветло пройти весь лес не успеет. Значит, выход один – опять посылать «гусар».

Те поначалу категорически отказывались идти в лес.

– Погубить нас вздумали?! На верную смерть посылаете?! Забыли, где наш первый взвод?!

Тогда, чтобы пресечь такие разговоры на корню, в первых рядах вызвалась ехать сама Раиса Азарх. Её поддержал комиссар «гусар» Киселев, затем Лев и ещё несколько добровольцев. Рядовые кавалеристы с недовольным ропотом последовали чуть сзади. Они считали, что имеет место очередная «агитация» и дальше опушки комиссары не поедут.

Лес встретил всадников холодом и темнотой. Вокруг царил зелёный полумрак. Лучи солнца едва проникали сюда сквозь густые кроны деревьев. Единственным ориентиром оставалась, казалось, возникавшая прямо перед самыми копытами лошадей дорога. Она была настолько узкой, что едва ли две встречные подводы смогли бы разъехаться. Никакой опасности пока не наблюдалось, хотя Лев, с неприятным холодком внутри живота, и ждал поминутно кинжальной пулеметной очереди. Тем не менее он продолжал упрямо ехать вперед, не поддаваясь искушению чуть приотстать, как исподтишка делали некоторые «гусары».

И вдруг в 14.25 впереди послышался невнятный шум, который все усиливался, приближаясь. Казалось, что сквозь чащобу продирается целый полк белых. Наименее устойчивые кавалеристы замерли на месте. Лев взял свой карабин наизготовку. Ещё минута, и разведчики бы спешились и залегли. И тут на дорогу, с топотом и перезвоном колокольчиков, вышло стадо крестьянских коров! Всеобщее напряжение разрядилось взрывом хохота. Подобная встреча являлась хорошим предзнаменованием. Ведь будь в лесу засада, то вряд ли коровы разгуливали бы так свободно.

Проскакав пятнадцать верст, разведчики выехали на обширную лесную поляну. Отсюда до Верблюжьей оставалось буквально рукой подать. Да и лес стал пореже. Повстанцев в Верблюжьей тоже не оказалось. Зато местные жители, напротив, попрятались по домам. Они явно не ждали ничего хорошего от столь частой смены властей. За основными силами полка отправили нарочных. Теперь следовало готовиться к наступлению на деревню Якшур-Бодью. Вот как раз её никто красным без боя отдавать не собирался. Все маломальские возвышенности на подступах к селу спешно укреплялись повстанцами. Рылись окопы, устанавливались пулеметы и орудия.

Не дремали и красные. Из штаба полка по округе рассылались гонцы с призывом к насильно мобилизованным крестьянам складывать оружие или переходить на их сторону. За результат большевики были спокойны. Любому непредвзятому наблюдателю со всей очевидностью становилось ясно, что восстанию приходит конец. Слишком большие силы оказались сконцентрированы для его подавления.

Утром следующего дня полк имени Володарского двинулся на Якшур-Бодью. По полю наступали широким фронтом, стараясь избежать напрасных потерь. Едва первые всадники выехали на открытое место из-за перелеска, как по ним с ближайшего пригорка ударили пулеметы и артиллерия. Пришлось спешиться и залечь. Пехоте красных тем временем удалось обойти высоту и завязать там бой. Огонь противника резко ослабел. Этим воспользовались «гусары», тотчас бросившиеся вперед. Взлетев на вершину холма, они попытались захватить артиллерийскую батарею повстанцев, но были остановлены своими же пехотинцами, тоже претендовавшими на ценный трофей. Вспыхнула мгновенная перепалка. Пока делили шкуру неубитого медведя, одному орудию таки удалось ускользнуть вместе с прислугой.

Саму Якшур-Бодью повстанцы спешно покинули, не выдержав стремительного удара. Село оказалось неожиданно большим. Здесь имелись церковь, школа, больница. Проезжая мимо одного из явно зажиточных домов, Лев неожиданно услышал какой-то непонятный переполох. Голосили женщины. Томимый нехорошим предчувствием, юноша соскочил с лошади и вбежал внутрь. И почти сразу наткнулся на ражего детину с нарукавной повязкой санитара, деловито рывшегося в хозяйских шкафах и сундуках.

– Ты что, не знаешь, что за мародерство полагается?! – вскипел праведным гневом Лев, выхватывая из кобуры свой верный «маузер». – А ну, марш отсюда!

– Что ты, товарищ! – с готовностью подняв руки, залебезил санитар. – Какое мародерство? Я же так, немного. Да и, с другой стороны, мы же за них кровь проливали, а это несомненные кулаки!

– Шагай, шагай. В отделе разберутся.

Однако едва они оказались на улице, как почти сразу попались на глаза ехавшей верхом Раисе Азарх.

– Что здесь происходит? – остановившись, с металлом в голосе произнесла она.

– Да вот, мародерством занимался, – указав на детину, пояснил Лев.

– Расстрелять! – тронув коня, отрезала комиссар. Дальнейшее её уже не интересовало.

Тотчас из толпы солдат выскочили два бравых хлопчика, деловито поставили санитара к глухой бревенчатой стенке и уложили его залпом из двух винтовочных стволов. Льва в этой сцене больше всего потрясла не жестокость приговора и даже не быстрота приведения его в действие. О смертной казни за малейшие проявления мародерства в войсках было объявлено давно. А на то она и дисциплина, чтобы её соблюдать. Гораздо сильнее его поразило отсутствие каких-либо душевных терзаний у только что отдавшей приказ расстрелять человека комиссарши. Вот уж действительно – железная женщина! Полное олицетворение братоубийственной и жестокой Гражданской войны…

8

Из-под Ижевска Петроградский кавалерийский полк перебросили к Бугульме. Таким образом, Лев вновь очутился в рядах хорошо знакомой ему 5-й Красной армии. Впрочем, «армией» та значилась только на бумаге. К осени 1918 года в состав этого импровизированного воинского соединения входили две колонны – Правобережная и Левобережная, названные так из-за своего местонахождения относительно Волги. Некоторое время спустя их, соответственно, переформировали в 27-ю и 26-ю стрелковые дивизии. Не блистала армия и количеством бойцов, насчитывая, в общей сложности, всего около одиннадцати тысяч активных штыков. Над подобной цифрой наверняка долго бы и заливисто смеялись русские генералы эпохи Первой мировой войны. Вот только сейчас время было иное. Последствия добровольческого формирования воинских частей ещё долго давали о себе знать. Как говаривал один из красных командиров:

– Я, например, сам не знаю, сколько у меня должно быть солдат в полку, потому что не получал на этот счет никаких директив. Мне был дан приказ создать полк, ну, я его и создал. У одного – приятель, у другого – тоже приятель, вот так понемногу и набралось. Если людей будет слишком много, назову хотя бы бригадой…

И ведь воевали! Впрочем, у белых с этим обстояло ещё хуже. Им многие сочувствовали, но воевать никто не хотел. Своя рубаха, знаете ли, ближе к телу! Гораздо спокойнее звать «белых воинов» на подвиги со страниц газет, чем самому в атаку идти. Может быть чревато! К октябрю 1918 года, после первых же серьезных поражений, большинство мобилизованных в армию «Комуча» крестьян предпочло по-тихому разбежаться по домам. Основная тяжесть боев, как и прежде, легла на плечи продолжавших оставаться на фронте чехов и на немногочисленные добровольческие соединения. Среди последних особой стойкостью выделялась Симбирская группа полковника Каппеля. Попил он крови красным командирам! Довелось столкнуться с каппелевцами и Льву. И не ему одному.

16 октября в Бугульму в качестве политического организатора направили чешского интернационалиста Ярослава Гашека. А в конце года он и вовсе стал адъютантом коменданта города. Лев со смешанным чувством смотрел на этого убежденного левака, полуанархиста-полукоммуниста, основателя (и единственного члена) фантомной «Партии умеренного прогресса в рамках закона». Как Гашек – человек европейской культуры и воспитания – мог воспринимать ставшие уже привычными приказы местных последователей Троцкого о расстрелах, сожжении домов, взятии заложников? Или он считал это вполне естественной деградацией, своего рода – расплатой за четыре года кровопролитной мировой войны? Да и ещё в такой полуазиатской стране, как Россия? Непонятно. Конечно, чешский политбоец, по мере возможностей, старался смягчать нравы, сглаживать острые углы, но его возможности, увы, были не беспредельны…

Меж тем дела на фронте складывались следующим образом. 28 ноября соседняя 1-я Красная армия заняла Белебей. Пару дней спустя 232-й и 233-й стрелковые полки 26-й стрелковой дивизии повели дальнейшее наступление на бугульминском направлении. Возникла серьезная угроза левому флангу и тылу Сводного корпуса Каппеля, к тому времени сформированному из его же Симбирской группы. Однако и белому военачальнику тоже нельзя было отказать в решимости. Каппель задумал дерзкую операцию по одновременному удару по обеим Красным армиям – 1-й и 5-й. План действительно в чём-то безумный. Но и война, как уже неоднократно упоминалось, шла специфическая.

2 декабря 1918 года, оставив Казанскую бригаду прикрывать бугульминское направление, Каппель во главе 1-го Польского полка, Самарской и Симбирской бригад ударил на Белебей. На следующий день белые ворвались в город, выбив оттуда 1-ю красную Пензенскую дивизию. Наступление 1-й Красной армии приостановилось. Однако войска 5-й Красной армии продолжали продвигаться вперед, охватывая фланги откатывающейся Казанской бригады. Поэтому 5 декабря, стремительно рокировав свои силы из-под Белебея и переправившись через реку Ик, Каппель обрушился на правый фланг 26-й стрелковой дивизии. Завязались упорные бои в окрестностях озера Кандрыкуль.

На безумный бросок Каппеля командование красных ответило ещё более безумным маневром. Пользуясь отсутствием сплошного фронта, в рейд по тылам противника направили Петроградский кавалерийский полк. Форсировав реку Ик, лихие конники устремились вперед безудержным потоком, сметая на своем пути обозы и разрозненные тыловые части белых. В конечном итоге они домчали чуть ли не до узловой станции Чишмы, попутно пленив два эскадрона башкирской кавалерии и батальон 54-го Стерлитамакского полка белых. Впрочем, те (за исключением командиров) особо и не стремились сопротивляться. Среди пленных преобладали либо насильно мобилизованные семнадцати – девятнадцатилетние крестьянские парни, только и искавшие удобного случая, чтобы дезертировать, либо местные мордвины, татары и черемисы, вообще с трудом воспринимавшие смысл происходящих в стране событий. Неслучайно потом они без всяких возражений служили и в Красной армии. То есть о какой-либо идее речь здесь и вовсе не шла.

В отношении же пленных белых офицеров существовал строжайший приказ от 16 июня 1918 года, предписывавший всех их направлять в распоряжение штаба Восточного фронта. Некоторых, правда, успевали по-тихому пустить в расход. Если подворачивалась такая возможность, конечно. Особенно часто бессудными расстрелами грешили бравые вояки из Тверского революционного полка, ничем иным себя более никак не проявлявшие. Лучше бы они свою резвость на поле боя показывали! Прославился р-р-революционный полк и совершенно беззастенчивым мародерством. Так, если ему удавалось занять какую-нибудь несчастную татарскую деревушку, то пока в ней оставалась хоть одна живая курица или гусь, тверяки и не думали двигаться дальше. Что ж, далеко не всегда в Красной армии служили кристально чистые герои. Равно, как и в белой. Прежнее благородство, казалось, осталось в далеком прошлом.

В этом сполна смог убедиться и политбоец Ярослав Гашек. Однажды он отбил у охочего до скорой расправы командира Тверского полка захваченного в плен белого ротмистра, которого уже готовились прозаически шлепнуть в лесу. Пристыдив красноармейцев громкими речами о пролетарской солидарности и коммунистической совести, чешский агитатор вывел пленного из заснеженного ельника и пошел с ним по накатанной санной дороге в сторону Бугульмы. Своего белого коня Гашек вел под уздцы.