Ангел-строитель

– Здрасьте! А-а… я прошу прощения, но мы часом-то не знакомы?..

И настороженность, с которой он обратился, сменилась вдруг узнаванием:

– Никита?! Неужто ты это?!

Такой бури эмоций он не испытывал давно, или, может быть, никогда.

Человек в белой каске, наконец, повернулся к нему. Но взгляд его не был дружелюбным. Скорее даже напротив, устрашающим; впрочем, для Прохорова это уже не имело значения.

– Вот так встреча! Сколько ж лет-то прошло?!

Он обнял своего старинного товарища и горячо пожал ему руку. После чего они вместе куда-то направились.

– Ты меня помнишь?! Это ж я, Федька, Федька Прохоров! Сколько ж это лет-то прошло, а?! Слушай, а ты помнишь, как мы с тобой познакомились? У того карьера, который раскопали за нашей деревней. Мы тогда совсем ещё малыми были. Ты ещё так странно смотрел на меня – мне это почему-то на всю жизнь запомнилось. Как же это нас с тобою угораздило встретиться-то?! И где! На стройке! Кто бы мог подумать! А знаешь, ведь я, наверное, ни за что бы ни решился в тот карьер прыгнуть… Если бы я стоял там один, или, предположим, не ты с этим своим хитроватым взглядом был со мной, а другой кто-нибудь, во мне бы тогда и мысль не зашевелилась. Не знаю, как ты, но я хорошо помню тот день…

– А что случилось потом, после того, как ты прыгнул? Куда ты исчез? – произнёс контрастирующим с его пылкой речью спокойным голосом Никита.

– Я? Исчез? Разве я куда-то потом исчез? Я же тебя потом догнал, вспомни!

Никита остановился, и Прохоров остановился вместе с ним.

– Я-то помню. Но ты после того как в лету канул.

Прохоров призадумался. И не нашёл, что сказать. Вероятно, в чём-то его старинный друг был прав.

– Да, мы не долго с тобой дружили, – спустя некоторое время задумчиво произнёс Прохоров, – а ведь, наверно, могли бы стать друзьями на всю жизнь.

Никита снова сбавил шаг. Покачав головою, произнёс:

– Нет, не могли. У каждого из нас была своя дорога.

– Как так, ведь мы же…

В этот момент они подошли к карьеру, похожему на тот, возле которого их однажды свела судьба. На противоположной его стороне сидели двое мужчин. В одном из них Прохоров узнал своего отца.

Приятели спустились на дно карьера, где им когда-то нравилось гулять.

Отец Прохорова не сильно был удивлён появлению сына. Жестом он предложил ему присоединиться к их компании.

– Батя, ты как здесь оказался? Каким это ветром тебя на стройку занесло?

– Какая ж это стройка? Где ты её здесь видишь? – грубовато и напористо сказал в ответ отец, который был умеренно пьян.

– Этот карьер, к твоему сведению, вырыли чёрт знает, когда. И никому до него дела нету, и не будет ещё лет сто, – нравоучительным тоном изрёк приятель отца, который был уже достаточно пьян. В продолжение мысли нравоучительный тон, однако, исчез – осталась лишь несуразная пьяная речь, из которой Прохоров расслышал только отрывок: – А ты говришь: стройка… Да кому она на…

Прохоров не прочь был присоединиться к честной компании, потрендеть о том, о сём, махануть сотку другую – делать всё равно было нечего… Но спохватился – вспомнил, что пришёл сюда не один. Он оглянулся и увидел, что Никита уже далеко.

– Я как-нибудь в другой раз. Потом! – крикнул он и бросился догонять приятеля.

– Ты так позволяешь ему…– донеслись до него слова, которые точно не хотели его отпускать.

– А что, он уже ведь не маленький!

«Не маленький?!» – повторил про себя с удивлением Прохоров: «Да мне ведь почти сорок!» Отец часто злил и раздражал его, но, как бы там ни было, он, будучи человеком принципов, по-прежнему имел над ним власть.

– Эти друзья-приятели со свету сведут, помянешь моё слово, – кольнуло его напоследок.

– Никита! Никит! Подожди меня! Я с тобой! Ты вроде говорил: у тебя ко мне дело есть! Или мне чего померещилось…

Никита подал ему руку и помог взобраться по сыпучему склону.

Как только они очутились по ту сторону карьера, где, как думал Прохоров, его ждала какая-то работа, из-за туч показалось солнце.

И всё вокруг преобразилось, ожило, и даже наваленные горы земли с пробивающейся кое-где растительностью стали чем-то притягательны. Но это ещё не всё… Буквально на глазах выросли новостройки в ослепительной солнечной позолоте, столь необычные, что трудно было отвести от них взгляд.

– Никита! Никит, ты где?! – спохватился он, поняв вдруг, что стоит один, и вокруг него нет ни души. Тревожным взглядом стал искать приятеля. Нашёл. Никита сидел вдалеке на замёрзшей глиняной глыбе и смотрел куда-то в даль. Прохоров выдохнул. Но на лице его читалась растерянность, переходящая в страх.

– Я не могу почему-то припомнить, видел я раньше на этом месте дома или нет… Нет, они, конечно же, здесь были! Я в смысле… мне вот только непонятно, кто их построил. Неужто МАПИД?

Никита не отвечал. Казалось, он был не здесь. Эта его отрешённость, этот далёкий взгляд вызвали у Прохорова особую симпатию. Вот бы ему смотреть так же, как он – оставив все слова в стороне – в этом есть что-то… что-то чудесное. Его старый друг выглядит точно воин, в одиночестве вернувшийся с поля боя. И даже плащ, который не сочетается с прекрасной солнечной погодой, на нём как нельзя кстати. Всё это внушало Прохорову оптимизм, желание быть вместе с другом и быть похожим на него.

– Нет, МАПИД, конечно стал строить лучше, но такой обалденной красотищи… Мы идём туда?!

Его друг и на сей раз ничего не сказал; но встал, и они двинулись дальше.

– Можно я у тебя всё-таки спрошу?..

Никита ответил взглядом.

– Что у нас там будет за работёнка? Да и, кстати… ты хоть начальство моё поставил в известность, что забрал меня?..

И думая о том, что иначе, как удивительным или таинственным их вояж на соседнюю стройку не назвать, стал сам искать ответ. Тут друг остановился и посмотрел ему в глаза. Его взгляд вызывал противоречивые чувства: он успокаивал и одновременно тревожил.

– Не стоит беспокоиться, – убедительно произнёс он. – Есть другие дела…

«Какие такие дела? Ну да неважно. Неизвестность даже интереснее…Всегда хочется чего-то новенького. Одна и та же работа каждый день ужасно гнетёт».

Настроение просто замечательное. Возможно, оно могло бы быть ещё лучше, если бы ни тень в его сознании, чувство, что после хорошо проведённого времени ему предстоит вернуться к рутине. Такое часто испытываешь во время отпуска, когда думаешь о том, что он, если и не скоро, то всё равно рано или поздно закончится. Впрочем, Прохоров забыл, когда в последний раз хорошо проводил отпуск… Вероятно, правильней было бы сравнивать со школьными каникулами.

– Никит! Знаешь, хочу тебе сказать, что очень рад тому, что мы встретились, хоть и никак в толк не возьму, как это могло случиться… В Минске, на стройке… хотя почему бы и нет? И знаешь, что ещё… мне часто снилось, как мы с тобой идём куда-то или просто бродим, гуляем, и никакие дела нас не заботят… вот, прямо как сейчас.

Никита взглянул на него, и как будто чуть заметно улыбнулся.

– Правда, честности ради, – Прохоров почесал затылок, – складывалось у нас с тобою по-разному. Бывало ведь и ссорились. – Он посмотрел на друга, ожидая, что тот снова взглянет на него и улыбнётся. Но нет, не улыбнулся.

– Глазам не верю! – воскликнул Прохоров, когда они вплотную подошли к диковинным новостройкам. – Кто же это их построил?! МАПИДОМ здесь, конечно, и не пахнет. Наверное, россияне… ну, точно, россияне! Элитные дома клепают!

Они вошли внутрь. Здесь всё было не так, как в тех домах, на которых работал Прохоров.

– Так ты тут, стало быть, прорабом?

Сказав, он кивнул головою вверх, как бы указывая на далёкие вершины.

– Да-а… а просторненькие здесь помещеньица! Колонны, смотрю, арочки, ступеньки какие-то – это куда ступеньки? Ага… Что это? Похоже на заведение типа ресторана…

В то время, как Прохоров рассматривал планировку, Никита с интересом рассматривал его. Недоумение, попытка найти ответ, ребяческий восторг, тень подозрительности – что-то возникало по одну, а что-то по другую сторону стены, отделяющей взрослого от беззащитного ребёнка…

– Нет, это квартира, здесь будут жить люди.

Некоторое время Прохоров молчал. Никита опустил глаза – так как знал, какую реакцию вызовет у друга этими словами.

– А… понятно. Элитная новостроечка, как я сразу и предполагал, – испечённая для новых русских, или там белорусских…Короче, не простым смертным в ней жить. И в заключение Прохоров громко хлопнул в ладоши.

Немного погодя, Никита произнёс:

– Нет, это обычные дома для обычных людей.

Прохоров – тоже не сразу – сказал:

– Вот это да… Сколько ж тут комнат для обычных людей?!

– В этой пять, плюс комната для музея и музыкальная комната. Вон в той, – они прошли чуть дальше, – шесть, и предполагается, что в одной из них будет размещена библиотека.

– Стой… что значит музей, музыкальная комната, библиотека? Что-то я ничего не пойму, – Прохоров усмехнулся. – Ты серьёзно говоришь?

Никита молча смотрел на него.

– Похоже, это какой-то бред, – произнёс Прохоров, отводя взгляд в сторону.

Недавнее удивление, восторг бесследно исчезли, их сменило недоверие, ревность, зависть. Но его друг принял эту перемену как должное, и вёл Прохорова дальше, распахивая перед ним всё новые и новые двери. В одном из помещений, куда они вошли, велись отделочные работы. При виде рабочего, оштукатуривающего колонну, глаза Прохорова заблестели.

– Эй, парень! Ты хоть кельму раньше в руках держал?

Но он явно поспешил с критикой, в которой, разумеется, испытывал потребность. Тот, к кому он обратился (едва взглянув на него) действительно был молод, но при этом и достаточно опытен, в чём легко можно было убедиться. Лицо паренька светилось физической усталостью, трудолюбием и спокойствием. Во взгляде его была учтивость и вместе с тем любопытство.

– А…– осёкшись, издал звук Прохоров. – Что за странные у вас инструменты!.. Никогда раньше не видел таких… Практично, должно быть? А-а… Никита! – бросил он взгляд через плечо. Развернулся на сто восемьдесят градусов. Но Никиты рядом не оказалось. Затем он встретился взглядом с пареньком и тут же опустил голову.

– Да нет, всё в порядке, не обижайся. Нормально ты всё делаешь.

Прохоров присмотрелся к его работе. – Красиво…да-а. Ну, у вас тут и строительство! – В очередной раз окинул он взглядом стены и потолок. – Хоромы настоящие! – И усмехнулся с чувством горечи.

– Слушай, а мой друг, Никита, он у вас прорабом работает… – не то задал вопрос, не то собирался развить какую-то мысль.

А паренёк смотрел на Прохорова так, словно пытался понять, о чём он говорит.

– Никита? – уточнил он. Но, подумав, покачал головой.

– Ну, тот, кто был здесь только что! – начинал нервничать Прохоров.

– А-а-а, – протянул парень задумчиво, – вы сказали, прораб?.. Знаете, не могу вам помочь. Может быть, кто-то другой знает.

– Да-а-а…а ты новенький что ли?

– Прошу прощения…

Прохоров улыбнулся и придал голосу мягкость, чтобы следующая его фраза не прозвучала грубо:

– Плохо со слухом? Говорю, недавно работаешь что ли?

– Недавно, – ответил парень, правда, это прозвучало не как ответ, а как повтор слова «недавно».

– А-а-а, – протянул на этот раз Прохоров, подумав о том, что ситуация получается странная (ведь паренёк кажется совсем не глупым), – ладно, не буду отвлекать, работай.

Почти сразу же после этого разговора Прохоров случайно наткнулся на выход из дома и вышел на улицу.

Солнце светило ослепительно ярко. Когда в последний раз так было?.. Месяц назад? Нет, пожалуй, не раньше, чем в конце прошлого года. Но солнце было не только ярким. Прохоров поспешил снять с себя куртку. Некоторое время он не знал, что с ней делать: нести на плече или вовсе избавиться от неё. В конце концов, выбор обусловил её внешний вид. Вслед за курткой на землю полетели свитер, тонкая кофта и даже майка. Но после этого Прохоров вновь заколебался: правильно ли он делает – ведь на улице зима, зимнее солнце обманчиво, через полчаса может резко похолодать… Почему он так уверенно снял с себя одежду, он и сам не мог понять.

Завернув за угол дома, Прохоров увидел вдалеке строительный городок, к которому вела пустынная асфальтная дорога. Слово «пустынная» пришло ему на ум неспроста: по ней никто не шёл, и никто не ехал, и по обе стороны её было только голое поле. Он невольно остановился. Налюбовавшись загадочным пейзажем, перекинул с одного плеча на другое майку, которую всё же решил прихватить с собой, и странно ухмыльнувшись, размашисто и бодро зашагал по асфальту.

В магических лучах света купались яркие разноцветные бытовки городка. Вдруг при виде них Прохорова кольнула мысль: ведь это чужая стройка, зачем он сюда идёт? Никита… но он ушёл в неизвестном направлении…может быть, его здесь и не будет. Какого чёрта его потянуло в этот… Но внезапно все мысли исчезли.

То, что он увидел, могло только присниться. Бытовки были не бытовками вовсе, а двухэтажными домиками на колёсах. И хотя в остальном всё было так, как должно быть (ходили люди в рабочих костюмах, стояла строительная техника), городок всё равно выглядел нереально. Хотя… если отбросить подобные мысли и на минуту представить, что перед тобой обыкновенный строительный городок, то можно просто получить приятное впечатление. Бытовки выглядели очень и очень симпатично, и было очевидно, что за их привлекательной внешностью скрывается комфортное помещение. Успокаивало Прохорова и то, что никто из рабочих не обращал на него внимание. Здесь не было слышно громких голосов, музыки. Вместо звуков из радиоприёмника, в воздухе разносился щебет птиц, и как ни странно, это было приятно, это напомнило ему детство, проведённое в деревне. «Надо же, какая тишина и спокойствие. Просто сказка. Всё чистенько, аккуратненько, нет, ну надо же! И чувствуешь себя… как-то уверенней, как-то по-человечески, что ли…» Он прошагал мимо рабочего, стоявшего возле бытовки и курившего трубку. «Элита… да-а-а, нам с ними не состязаться. Не выношу запаха дыма, но этот табак пахнет…». Прохоров оглянулся на курильщика, который даже не взглянул в его сторону (вероятно, куда больше его занимали птицы на проводах), и затем убеждённо закончил мысль: «Пахнет на самом деле приятно». Он улыбнулся, подумав о том, что будет, что рассказать своим. Да, уж ещё как будет!

Внезапно Прохоров застыл и прислушался: до него всё же донеслись звуки музыки, которые поначалу он не воспринял как музыкальные, больно уж непривычными они были для его слуха. «Что это? Моцарт какой-то, что ли?.. Хм, с каких это пор строители перешли на классическую музыку?!» На миг ему представилась следующая картина: двери бытовки раскрыты настежь, в ней за столом спит рабочий, а по радио передают классику, которую никто не слушает. Но его ждала очередная неожиданность.

По мере его приближения к дальнему концу городка музыка становилась всё громче. Наконец, он нашёл, откуда она доносится. Подошёл к бытовке с открытой дверью и заглянул внутрь. К его изумлению в ней стояло фортепиано, и человек в робе играл на нём в окружении нескольких слушателей.

Немо понаблюдав за происходящим, Прохоров попятился от двери и тихо сам себе произнёс:

– Что всё это значит? Никита…

Он посмотрел вокруг, голова его от этого закружилась.

– Никита, где ты?! – заголосил на всю округу, уже не боясь привлечь к себе внимание. – Где ты, чёрт тебя побери?!

Не на шутку встревоженного Прохорова кто-то взял за руку.

– Эй, эй, друг! Что-то случилось?

Мягкий дружеский голос сразу же успокоил его. Перед ним стоял пожилой, полный мужчина с довольно приятной, хотя и, вновь-таки, несколько необычной наружностью.

– У вас что-то случилось? – повторил он свой вопрос. И тут стало ясно, что именно было в нём необычным. Этот человек походил на индейца с книжной обложки. Книгу эту не так давно Прохоров держал в руках. Она лежала на столе у сына, – от нечего делать он взял её, пролистал несколько страниц и положил обратно. Хотел спросить, о чём она – опять же, от нечего делать – но не спросил – забыл, естественно.

– Я ищу здесь одного человека… Мы шли с ним сюда, а потом он исчез куда-то. Прорабом тут у вас должен работать.

Мужчина пристально посмотрел на него. От его взгляда Прохорову стало не по себе.

– Если ты ищешь друга, то тебе нужно просто немного подождать. Вероятно, он отлучился по каким-нибудь делам.

– Делам…– повторил Прохоров как-то неопределённо. – Так значит подождать… И сколько же ждать? Не знаю, как у вас здесь, а у меня рабочий день до двадцати минут пятого. Сколько сейчас времени, не подскажешь, гм, не подскажете?

Но мужчина только молча смотрел на него, будто изучал.

– Да что у вас все какие-то странные! Эй, сколько сейчас времени? – обратился Прохоров к рабочему, прошедшему только что мимо него.

– Времени? – остановился тот в растерянности. Подумав секунду, заулыбался и сказал: – Хороший вопрос. Знать бы, сколько сейчас времени, ха-ха-ха. – И ушёл, продолжая, по-видимому, смеяться.

Прохорова начинало это злить. Он хотел, было, высказаться перед предыдущим незнакомцем, но голос его прозвучал в пустоту:

– Чёрт, что за народ такой!

Он прошёлся по опустевшему городку, засунув руки в карманы, рассматривая удивительные обители строителей, вид которых мог вызывать только бесконечную симпатию, умиление или что-либо подобное, но никак не желание покритиковать. На одной из них висела табличка с надписью: «Отделочники». Прохоров замер, глядя на поле подсолнухов, изображённое на брусчатых стенах. Потом сделал шаг к двери, которая была приоткрыта, немного нерешительно потянул её на себя, заглянул внутрь. Несколько человек, сидевших за столом, тотчас обернулись на скрип двери. Прохоров решил войти.

– Добрый день…гм, прошу прощения… Я собственно… – растерянно начал он. – Вижу вы всё ещё сидите, хотя мне казалось, обед давным-давно должен был закончиться. Собственно, у меня остановились часы и я, по правде говоря, совсем сбился со счёту, сколько сейчас времени…

Прохоров приблизил к себе часы и постучал по ним.

– Похоже, не гоняют вас прорабы, – не то, что у нас теперь. Эххх, я б тоже так посидел бы! Видать, не жизнь у вас, а малина. А я с соседней стройки, из «ДСК», ну, в общем, неподалёку тут работаю. Меня ваш прораб сюда привёл по работе – я, кстати, тоже отделкой занимаюсь…

Среди людей, внимательно и спокойно выслушавших его, Прохоров увидел того, с кем разговаривал пять минут назад.

– Интересно у вас написано, – он указал пальцем через плечо на дверь, – «Отделочники». А кто именно: маляры, штукатуры, плотники, или всё вместе?

Пару человек молча переглянулись, отчего у Прохорова возникла мысль, что он, возможно, говорит на иностранном для них языке.

– А вы, кстати, кто будете, не россияне часом?

И снова молчание, и снова пару человек переглянулись. Но потом кто-то сказал:

– Да вы не стойте на пороге, проходите, присаживайтесь!

– Проходите, проходите, – приглашал другой. – Обед ещё не закончился, вы правы.

– Может быть, желаете чем-нибудь угоститься? – произнёс третий.

– Нет, не желаю, – ответил Прохоров, усаживаясь на повёрнутое к нему кресло. – Что-то сегодня странно себя чувствую, хотя вам эта информация совершенно ни к чему… Я только хочу найти вашего прораба…

– Как именно вы себя чувствуете? – поинтересовался пожилой человек в бейсболке со смуглым, орлиным лицо. Человек этот тоже походил на индейца.

Его вопрос словно током ударил Прохорова. Или это и был ток?.. «Это ещё что?.. И знобить начинает… Снова дрожь какая-то, холодно становится…»

– А можно дверь закрыть? – попросил он. – Холодно жутко. Возомнил, что лето на улице. А погода-то в это время страшно обманчивая.

– Простите меня, что вот так вот завалился к вам, – чуть погодя продолжил он. – Просто… – но прервался, так как осознал, что смотрит на пирог со свечами. -

О, вижу у вас тут праздник – день рождения отмечаете?

– Может, всё-таки перекусите?

– Простите ещё раз, что я тут вторгся… совсем не к месту. Спасибо, конечно, за предложение, но мне, пожалуй, пора. – Он встал и уверенно направился к двери. Но на пороге почувствовал себя совсем плохо.

Кто-то помог ему сесть и накинул на плечи что-то тёплое.

– Как же вы пойдёте так?

– Вам определённо стоит согреться и перекусить.

После недолгой паузы Прохоров, кивнув на пирог, произнёс:

– Яблочный?

– Яблочный.

– Можно кусочек? С детства люблю яблочные пироги. Нет, вы простите, что я вот так… Впрочем, вам, наверное, и мои извинения надоели… Интересные вы люди, добрые уж очень, таких не бывает. Видать, зарплату высокую получаете? – Задавая этот вопрос, Прохоров улыбнулся, дабы показать, что спрашивает из доброго побуждения.

В очередной раз люди за столом переглянулись. Неужто не услышали вопроса, или не поняли его? «Дурак ты, Прохоров, кто ж такие вопросы напрямую задаёт!» – отчитал он себя.

– Ну да ладно… понимаю, что дело не только в этом. У нас просто все зациклены на зарплате, поэтому я и спросил.

– Ну, пирог вижу, а где же остальное, где водка? Или у вас не день рождения? – на этот раз натянуто улыбнулся он.

Один из рабочих поставил на стол бутылку.

– А всё ясно, от начальства прячете. Надо ж, а мне эта мысль и в голову не пришла…

– Как ваше состояние? – снова спросил пожилой с орлиным лицом.

– Спасибо, сейчас, кажется, получше, – произнёс Прохоров, чувствуя, что пронзительный взгляд этого человека вынуждает его вести себя более сдержанно.

Одна рука поставила перед ним стакан, другая медленно наполнила его, – на удивление, до самых краёв, на столе даже образовалась небольшая лужица.

– Ну-с, который из вас именинник?

Ответа не последовало. Только кто-то положил руку ему на плечо, на что Прохоров не отреагировал, так как решил, что его просто подбадривают. Он резко выдохнул, поднеся стакан ко рту, невнятно проговорил «ну, будем!» и полностью опорожнил его.

– Что было в этом стакане?! – в голосе его прозвучало недоумение и тревога.

Но больше он ничего не смог сказать. В ответ послышалось: «горечь». Но это слово имело иной смысл, нежели «горькая» или «водка».

За какой-то короткий отрезок времени перед ним промчалась едва ли не вся его жизнь. И всё что он увидел, было как-то связано с «горечью».

Вот он стоит у пастели больной матери и держит её за руку. Он не помнил того времени, когда она была ему самым близким человеком, – увы, это правда… однако сейчас: её голос, речь, лицо вызывают в нём тёплые чувства. Сейчас ему хочется обнять, поцеловать мать. Любви Прохоров почти не знал; в редкие мгновения её луч прокрадывался в его сердце. А сам он не пытался открыть сердце для любви. Как-то раз, когда он был подростком, его заперли в комнате. Он хотел встретиться с девушкой, но отец ему запретил, поскольку был убеждён, что эта девушка закоренелая шлюха. «Чтоб настоящим мужиком стать, ты должен нормальную бабу найти!» Но хоть сам Прохоров не знал наверняка, была она такой, как описывал её отец и школьные товарищи, любящие посплетничать, или нет, он решил, что ему следует забыть о ней. И уже вскоре былые грёзы воспринимались им как некое наваждение.

Вот отец застаёт его за «непристойным» занятием. Прохоров старший делает вид, что ничего не заметил. Однако его молчание, обход темы создаёт дискомфорт. Отец… был ли он когда-нибудь с ним откровенен? Прямолинеен – да, а откровенен?.. Он никогда не говорил о своих слабостях, недостатках. А насколько был честен он, сын со своим сыном? Каким был он сам, как отец?..

Ещё совсем юный он идёт ночью один по деревне, – засучив рукава, часто сплёвывая (он перенял эту привычку у одного из своих товарищей), что означало, что он уже стал взрослым и независимым, способным решать любые проблемы. В действительности же он вёл себя так потому, что не хотел испытать другое: чувство собственной несостоятельности, и не только… ещё одиночество, и что ему не на что и не на кого опереться, а всё то, за что приходится цепляться, чтобы не потеряться в окружающем мире, приходит и уходит. Почти все его действия напоминают театр одного актёра. Но нет никого, кто бы услышал его внутренний голос, восхитился бы его внешностью. Вокруг лишь бездонная ночь, и всему миру и звёздам в небе безразлично, как он выглядит и о чём думает. И так было не только тогда… вся жизнь подобна бегству, в котором действовало одно скрытое правило: делай выбор в пользу того, что доступно, не стремись, пользуйся тем, что находится ближе.

Вспомнилось даже то, как он был совсем маленьким. Отец держит его на руках, громко разговаривает с кем-то. Малыш начинает плакать. Он плачет и плачет, и никто не может его успокоить. Он хочет прильнуть к материнской груди, но матери рядом нет.

Прошлое всегда довлело над настоящим. Это стало ясно теперь, когда вся его жизнь словно бы вывернулась на изнанку. На её внутренней стороне было сыро, там была тьма и безысходность – вот отчего в нём постоянно накапливалась горечь. Повесив голову, Прохоров молча сидел над стаканом с тёмной жидкостью, совершенно один в пустой комнате. Он ощущал внутри себя пустоту и страх перед тем, что должно возникнуть из этой пустоты. То, что прежде было мимолётным кошмарным сном, теперь претворялось в реальность: некая тёмная сила, которой человек не в силах противиться… И внезапно даже чувство одиночества оказалось малым в сравнении с надвигающейся на него бесконечностью и тьмой.