Альфа-держава

А вот у женщин с самого начала пошло через вечный кривой танец. Их поведение подпитано двумя древнейшими программами: первая – бесконечная сексуальная провокация, цель которой – собрать внимание всех самцов вокруг; вторая – беспощадный эволюционный кастинг: выбрать лучшего подкатчика по критериям доисторической комиссии по эволюции. Всё было весело и даже зрелищно, пока миром были влажные джунгли и куча еды на деревьях.

Но когда обезьяны с палками начали шариться по ледяным пустошам вместо того, чтобы перебирать переспелые бананы и лениво покачиваться на ветках, выяснилось, что женская прошивка для условий холода, голода и драк за ресурсы – это просто билет в один конец. Суицидальный баг как отличный способ вымереть за два поколения.

Спасение вида требовало радикальных мер, и природа, не долго думая, достала дубинку под названием институт брака и без особых сантиментов перешла к этапу ручного управления: Склеил бабу – законтрактировал, накормил, оплодотворил, влепил штрафную оплеуху за измену. В некоторых местах даже наспех сварганили моногамию – ту самую веселую игру, где один супруг пытается всю жизнь таскать на себе последствия одного не самого удачного выбора.

Результат получился типичным для процесса естественного отбора – всё, как мы любим: прогресс и нормальное воспроизводство напрямую зависят от прочности семейных уз. А прочность семьи, в свою очередь, зависит от способности мужчин держать под замком хаотичную женскую природу. И, сюрприз, – это зависит от конкретной модели брака, которая была выбрана той или иной популяцией. Без магии, чистая биологическая инженерия на грани отчаяния и нервного срыва.

У большинства молодых девиц встроена одна незадачка – они влюбляются в самых типичных высокопримативных самцов. В тех, кто, по сути, – не что иное, как реинкарнации доисторических павианов с минимумом мозга и максимумом тестостерона. Брутальные, наглые, дерзкие, зачастую маргинальные, с криминальным флером или хотя бы пропиской в реалити-шоу. Те самые, кто пишет йа через й и гордятся этим. Но у них есть одно бесценное качество, что женщины часто считывают как мужественность: полное отсутствие заморочек. Ни самоанализа, ни рефлексии, ни угрызений совести, ни душевных терзаний в духе а точно ли я всё делаю правильно?

Их бытие – это прямая без пунктуации. Ровная, как след от дубинки.

Вот он – вечный архетип тайных девичьих грёз: садовники с голым, загорелым торсом и тяжёлым шлангом наперевес; сантехники модельной внешности, у которых разводной ключ – не столько инструмент, сколько символ первобытных фантазий; галантные водители лимузинов в чёрных костюмах и чёрных очках; бывшие наёмники, ныне тренера в зале, у которых бицепсы говорят больше, чем диплом; парни с юга, у которых по три судимости, по два кольца, один взгляд – и вся она; массажисты без лицензии, у которых руки лечат, а потом ломают – в зависимости от настроения; сухопарые недавние сидельцы с татуировками от ушей до пяток, но с таким лихим, мурашечно-опасным взглядом, от которого где-то глубоко внутри всё сжимается и дрожит.

Это они. Те самые. Те, кто заставляют юное женское сердце стучать, как молот, кожу – покрываться липким потом, а здравый смысл – сдаваться без боя. Пресловутые мачо, которые готовы рвануться в бой только потому, что кто-то криво посмотрел в очереди за кофе.

Парадокс? Возможно. Но именно они вызывают самый искренний трепет – пусть и на короткой дистанции. Почему? Да потому что инстинкты у руля, а природа, как всегда, не считает нужным ничего объяснять.

Ничего с этим не поделаешь. Именно поэтому их образы снова и снова всплывают в фильмах, клипах и романах – как живое доказательство старой истины: они – причина влечения. И они же – причина последующих катастроф. Их обожают, о них мечтают в полусне и в маршрутке, а потом – с ними же и сносят себе жизнь. Строго по инструкции. Прямо беда.

И самое абсурдно-прекрасное в этом – то, какое удовольствие женщина получает от секса с таким вот главтрахом. Это не просто ах, это временное отключение центральной нервной системы. Настолько мощное, что на пару секунд исчезают моральные ориентиры, диплом с отличием, и – о, восторг! – даже тот факт, что дома, в уютной спальне, кто-то устало ждёт, обнимая подушку и обручальное кольцо.

Когда этот чудовищно неадекватный экземпляр появляется на горизонте, женщина стандартной сборки готова на всё, чтобы попасть в его копилку жизненный опыт.

Традиционные моральные барьеры? Она это обходит, как лужу на тротуаре. Кольцо на его пальце? Да хоть два – это её вообще не тормозит. И если потребуется, она пройдёт через любые баррикады – хоть через бетонные плиты, хоть через уголовный кодекс. Всё ради того, чтобы утихомирить этот невыносимый коктейль из дофамина, адреналина и нездорового любопытства.

Но вот в чём загвоздка: организм молодой женщины не особо-то отличает перспективного самца, с которым можно платить ипотеку 30 лет подряд, от того, кто в лучшем случае пригоден для серии бесславных генных экспериментов. Биологический алгоритм работает грубо, как молоток: Брутальный? – Согласна. Агрессивный? – Тем более. Думает, прежде чем делает? – Фу, скучно.

А для чего вообще нужны мужчины в этом мире? Спойлер: не для того, чтобы быть милыми и красивыми. Их базовая функция – таскать жрачку, строить заборы, не дохнуть без толку и обеспечивать хотя бы минимальную стабильность, при которой потомство имеет шанс дожить до первого айфона, а не до первой помойки.

И как же общество приручило этот бардак и обуздало хаос, чтобы человечество не скатилось в гигантскую свалку генетического мусора с хрипящими особями и судимостями, выгравированными на лбу? Ответ банален – религия, традиции, карательные меры, блокировки, социальные кандалы и кастрация инстинктов.

Женщинам, к слову, повезло особенно – их обвесили моральным забором по всему периметру, как особо опасных, – уж простите.

Кто преуспел лучше всех?

Тут мусульманские сообщества стали эталоном. Женщина в парандже, крепко прикрученная к дому, как запаска к Ниве, – не фанатизм, а профилактика – это их вклад в сохранение видового достоинства. На улицу – только в сопровождении мужчины, словно контрабандный товар под охраной. И там это работает: меньше свободы – меньше левого потомства и сломанных судеб.

Да, механизм грубый, как старый советский холодильник – шумит, трещит, воняет, но всё ещё морозит. И общество, скрипя, хрипя и пуская пар, пока ещё держится на плаву – продолжает существовать, соблюдая традиции и тупую, но понятную логику выживания. Однако, как вы понимаете, идеальных решений в природе не бывает…

Как обычно, всё упирается в класс. Паранджа до пят и жизнь под домашним арестом – это для тех, кто глотает песок пустынь и перебивается между верблюжьими стоянками. Классика для деревенской бедноты, где знаний меньше, чем влаги в пересохшем колодце, зато предписаний по жизни – хоть залейся. Всё как в армейском уставе: молчи, покоряйся, прикрывайся.

А вот мусульманки высшей лиги – это уже другой жанр. Никаких тряпок на голове – только брючные костюмы от кутюр и шляпы из парижских ателье за цену небольшого внедорожника. И эти дамы рулят корпорациями, фондами и делами своих мужей так, что будь здоров: на их тонких жемчужных нитях крутятся целые экономики.

Классический расклад: верхушка живёт по своим законам, чернь – по своим. Большинство обязано покорно торчать в своих тканевых коконах, чтобы сохранить порядок вещей. Мораль – для бедняков, удобство – для богачей. Всё стабильно, всё по правилам.

Традиция, твою мать.

Вот мы и подошли к многовековой конструкции под названием традиционные механизмы наследования и брака.

Если смотреть сквозь призму циничного реализма, мужчина в традиционных обществах был не только капитаном семейного корабля, но и единственным, кто грёб, черпал воду из трюма и подшивал паруса. Слышите эти вечные лозунги? Ты же мужик – значит, обязан! Никаких скидок. Никаких поблажек. Только тяжёлый труд, который он мог называть крестом, гордостью, совестью или, – если без прикрас, – самообманом. Кому что больше по вкусу.

Но не путайте: быть главным не значило править с позиции абсолютного деспота. Это было больше похоже на сделку с Вселенной, в которой мужчине вручали корону, но вместе с ней – мешок с гантелями ответственности. Он обеспечивал семью, защищал её и тянул эту лямку до последнего вздоха.

А женщины, на первый взгляд запертые в своих уютных тенях, вовсе не были безмолвными жертвами экономической несвободы патриархального порядка. О, нет. Приданое, махр, вено, калым – все эти древние ритуалы были не просто поэтичными реликтами, а самыми настоящими золотыми парашютами – страховочными сетями, которые обеспечивали женщине мягкое приземление, если семейная лодка вдруг начинала тонуть.

Махр в исламе – это не красивый свадебный жест, а хардкорный экономический механизм, финансовая броня, обязательство, замаскированное под ритуал, которое жених принимает на себя под пристальным прицелом всего сообщества. Без него брак формально считается неполным: он обязательно должен быть оговорён и принят самой невестой. Это не подарок, не бонус и не вздумайте спутать его с калымом: калым идёт семье невесты как своего рода выкуп, тогда как махр выплачивается напрямую женщине и становится её личной собственностью. Никому больше. Ни свекрови, ни дяде, ни мы ж семья. Только ей.

Ценность махра не в символизме, а в железобетонной практичности: если брак разваливается, женщина не оказывается выброшенной в одиночество и нищету – у неё остаётся свой стратегический резерв. Жених дарит золото, украшения, ткани – не от щедрости души, а потому что иначе сделки не будет. Женщина получает махр – а вместе с ним и гарантии. Это вам не загнанные в угол женщины и не жертвы патриархата, а холодные стратегини, разыгрывающие партии там, где остальные едва научились играть в крестики-нолики.

Вот вам и тычок в нос: та самая женщина в парандже, которую я только что описывал как символ несвободы, на деле сидит на маленьком золотом троне. Это не угнетённая жертва, а чёртов инвестиционный банкир в юбке. Браслеты, кольца, ожерелья – её страховка, её бронекапсула, её свобода в самом буквальном смысле.

Да, некоторых действительно заворачивают в тряпки, но даже под слоями ткани сидят финансовые бастионы, которые проще разнести артиллерией, чем выцарапать у них хоть грамм личного золота. Хотите назвать это угнетением?

Попробуйте отобрать у неё махр. Удачи.

Вено из христианской культуры. Этот незамысловатый, но убийственно эффективный инструмент традиционные общества придумали задолго до брачных контрактов и первых ростков феминизма. И если вы всё ещё верите, что древние традиции – это про молодиц, тихо плетущих кружева в ожидании суженого с охоты, у меня для вас плохие новости: вено было оружием массового поражения. Только не против внешних врагов, а против бедности, зависимости и произвола.

Вено – это не про кружевные платочки и сентиментальные посиделки у камина. Это не мешочек с монетами в сундуке, а бронебойный щит, выкованный здравым смыслом, сверкающий на солнце и крошащий в порошок иллюзии о слабости женщины в традиционном браке. Говоря проще, вено было сигналом: Если кто-то решит рубануть по канатам, я не пойду ко дну вместе с этим кораблём.

Этот окуп был не красивой свадебной формальностью – это была полноценная финансовая революция. Пока в одних культурах приданое благополучно сливалось в общий семейный котёл, превращаясь в безликое наше, вено шло прямиком в личный карман христианки. Этакий персональный сейф в швейцарском банке, только без необходимости лететь в Швейцарию.

Иными словами, в отличие от приданого, которое становилось топливом для общего хозяйства, вено оставалось её личной бронёй. Её деньгами. Её страховкой. Её личным ядерным чемоданчиком на случай, если мышиный жеребчик вдруг решит, что его клятвы закончились вместе с первой сединой в бороде. Погорел на неверности?

Открой кошелёк, дорогой. Женщина с вено – это не пассивная овечка в ожидании милости, а холодный стратег с тузами в рукаве и планом эвакуации на случай любого шухера.

В некоторых культурах мужчина был обязан отписать жене землю или имущество – и не потому, что его распирало от любви и нежности, а потому что так работали социальные правила. Это был не жест великодушия, а суровая необходимость, вбитая в кодекс общества на уровне рефлексов. И знаете, современные браки могли бы кое- чему у них поучиться. Потому что вместо романтического жили долго и счастливо женщины сегодня всё чаще получают холодное: Развод? Удачи в суде, милая.

История, конечно, не была лучшей подругой женщин, но и откровенной вражды к ним не питала. Даже в самых брутальных патриархальных системах существовали механизмы, которые не позволяли женщине стать просто дорогим аксессуаром на витрине чужих амбиций. Это были механизмы выживания, где достоинство женщины шло в одной упряжке с её личной финансовой подушкой. И урок здесь простой: хочешь узнать, насколько твоё общество цивилизованное? Смотри не на красивые речи, а на то, как оно защищает экономические права своих граждан. Любовь приходит и уходит, а деньги – это всерьёз и надолго.

И не стоит фыркать и закатывать глаза на старые традиции. Махр? Вено? Это не архаичные милые заморочки, а настоящие манифесты практичного феминизма.

Чёткая схема: расписка, гарантии, резерв на чёрный день. Да, звучит суховато, зато работает. И никакой пыли в глаза! Механизм, который защищал, когда всё остальное вокруг – разваливалось.

Древний Рим – страна законов, горячих бань и холодного расчёта. Жених получал приданое – dos, и снаружи всё выглядело как подарок судьбы: Вот, дорогой, держи бюджет, верти как хочешь. Ну да, держи карман шире. Если семейная лодка начинала крениться, жена могла спокойно забрать своё обратно – без уговоров и слёзливых драм. Dotal inheritance работало как молчаливый телохранитель: Не парься, дорогая, твои деньги останутся с тобой, даже если он сгинет где-то между форумом и ближайшей винной лавкой. Древнеримский dos был чем-то вроде финансового пинг-понга: туда-сюда – и вот уже бывшая невеста мягко приземляется с золотым парашютом на случай, если экс-муженёк решит поиграть в Цезаря с фривольной соседкой.

Индуизм добавляет в картину ещё несколько острых углов. Приданое там – это не пригоршня побрякушек для украшения подноса, а настоящий арсенал финансового самосохранения. Стридхана – деньги, золото, драгоценности, превращённые в персональный банковский счёт женщины. Не нравится стряпня жены? Ну что ж, alvida! – ему. Слитки она берёт с собой, а ты сиди над пересоленным карри, думай о вечном.

Теперь – Древний Китай. Пин ли и юэдин. Нет, это не лапша в коробке. Это финальный аккорд брачного контракта: жених выкладывает золото, деньги, украшения – и передаёт их в полное распоряжение жены. Развод? Вдовство? Трагедия? Нет поводов для паники. Её финансовые козыри были всегда у неё в руках. Китайский брак не просто защищал женщину – он тихо шептал ей: Если что – уходи. Но уходи с сундуком, набитым до отказа.

Средневековая Европа? Тёмные века, скажете вы? А вот и нет. Эти ребята понимали цену защиты куда лучше, чем многие современные юристы. Maritagium – это не просто красивое латинское словечко для пыльных хроник. Это был реальный щит. Муж мог кичиться своей властью в замке, но сундук с её золотом оставался нетронутым.

Попробуешь сунуть туда лапы? Дорогой, это нарушение устава. Ключей нет и не будет. Если же он решал поиграть в свободу за её спиной, уходила не только жена, но и большая часть его престижа, звучно хлопнув дверью напоследок.

Мораль всей истории проста: деньги могут молчать, но их шёпот громче любого крика. Финансовая независимость в прошлом – не каприз избалованной барыньки, а вопрос выживания. Ирония в том, что старые механизмы защиты женщин – приданое, махр, семейные альянсы – были куда честнее, умнее и человечнее, чем вся сегодняшняя мишура под названием брачный контракт. Современность с её показным равенством умудрилась просрать тысячелетнюю финансовую мудрость где-то между TikTok, хештегами и разводными юристами.

Ранние браки – это не дикость, а эволюционный лайфхак. Традиционные общества, в отличие от нынешних любителей жить для себя, прекрасно знали: подростковый мозг – это динамит с коротким фитилём. Чем раньше неразумной особи позволяли самовыражаться, тем выше шансы, что свобода самовыражения в итоге закончится долгой беременностью после недолго пребывания на заднем сиденье уставшего Форда.

Юнец дорос до пубертата? Деваха научилась отличать кефир от шампанского? Отлично. Папаши с мамашами усаживаются за стол переговоров: сваты, приданое, пара клятв – и… марш в семейную клетку: дело в шляпе.

Эмоции? Мечты? Их придумают потом, вместе с экономической независимостью, кредитами и рекламой ювелирки. Тогда никто не ждал, пока подросток найдёт себя. Его задача была элементарная: передать генетический факел дальше, а заодно укрепить семейные альянсы.

Романтика? Оставим её для рифмоплётов на паперти. Зато никто не загибался от кризиса идентичности и бессмысленных метаний между учёбой, карьерой и иллюзиями о великом предназначении.

О, как же это бесит фанатов свободы выбора! Но свобода и инстинкты – союзники хуже грабителя и жертвы. Итог всей этой свободы: тебе уже сорок, за плечами три размазанных романа, два кота, ипотека, а ты всё ещё судорожно скроллишь Tinder, пока биология вовсю надрывается в ухо: Ты проиграл, дружок. Ку-ку! Время вышло.

Человеческие половые инстинкты – это цирк без кумпола, полный хаоса и безумия: чёрт ногу сломит, что у кого в башке творится, особенно когда гормоны выламывают дверь с ноги. Древние понимали простую истину: там, где запахло страстью, разума больше нет. Ни у девки, ни у отрока – забудьте. Вот почему вокруг секса строили бетонные стены из правил, обетов и табу – чтобы держать сексуально-озабоченных демонов в узде и не позволять им превратить жизнь в бесконечную вакханалию.

А теперь? Теперь – вот что.

Вот вам история. Гуляет по сети очередная великая сага о том, как один особо развитый подросток-дайвер на дне моря встречает моллюска. И, руководствуясь вечным мужским рефлексом а что если сюда что-то засунуть?, проверяет концепцию на практике. Моллюск, в отличие от зомби-инстаблогеров, инстинкты не растерял: хлоп створками – и всё, орган зафиксирован и отправлен в тихую переработку биоматериала. Пищеварительные ферменты сделали своё дело, а интернет – своё: залился дикими визгами, угарным мужским ржачем и коллективной женской истерикой.

Сотни комментариев в духе: мужики — похотливые животные, лишь бы что-нибудь куда-нибудь всунуть! И пошло-поехало: мол, моллюск тоже был в мини-юбке и с сиськами навыкате? Тоже, значит, провоцировал? Следующий логичный шаг – расстрел всех двустворчатых за сексуальные домогательства.

Вот так и живём. Укол в сердце – и в бой. При этом сами, считай, демонстративно разделись догола, сверкают телесами на каждом шагу – и тут же в визг: караул, мужики пялятся! Классика. Как только заходит речь о мужском половом инстинкте – сразу включается тревожная сирена: маньяк! насильник! Удобная схема: обвиняй заранее, чтобы не пришлось отвечать за последствия собственных игрищ.

Стоп, дамочки, дыхание через нос.

Кто вам вообще сказал, что этот недоразвитый Тюлень Дырокол собирался трахнуть моллюска? Его действия – это не про секс, это про базовую мужскую функцию: сунуть всё куда угодно и посмотреть, что из этого выйдет. Пальцы в розетку, голову в пасть собаки, шею в петлю, ноги в кандалы, член – в раковину. Любопытство, мать его, двигатель прогресса.

Ну а если кто-то на даче в пьяном угаре водит хозяйством перед мордой бойцовского пса – это тоже не от похоти, а от врождённого дебилизма. Или, в особо запущенных случаях, из желания проверить – кто тут в натуре альфа. Разница тонкая, но принципиальная.

У юнцов в этом возрасте стоит на всё, что хоть отдаленно напоминает отверстие. А иногда даже на линолеум в кабинете участкового. Биология, без прекраснодушия.

И да, угрюмые диковатые овцелюбы из аула, куры, козы и прочие прелести сельской жизни – никто их не отменял. Всё это существует, вопросов нет. Но прежде чем ловить истерику и махать фемфлажком, стоит заглянуть в зеркало. Открываем интернет – и что видим?

Ба! Толпы богинь с дипломами экспертов по засовыванию себе в храм тела чего ни попадя. Лампочки в недрах, шампанское в заднице, швабры, бананы, да чего уж – свежий баклажан, молодой и дерзкий, как символ девичьих утраченных иллюзий – всегда пожалуйста. Морковка? На месте. Только капустных кочанов не хватает. А так – фермерский рынок сексуальных приключений в самом расцвете.

Коты, лижущие хозяйкины прелести, натёртые валерьянкой? Конечно. Собачки и лошадки в домашнем порно? Всё для удовольствия, всё натуральное. Истории про Екатерину II и жеребцов ведь тоже не на пустом месте родились. Генетическая память, мать её. Гладим коня – думаем о равноправии.

Ну и кто тут у нас извращенцы?

Не надо здесь строить из себя сахарных нимф, верящих в собственную непорочность, дышащих благодатью и какающих лепестками роз. Мужики суют куда попало – факт. Бабы засовывают что попало – тоже факт.

Просто одни делают это в гараже под пьяный ржач, а другие – в стерильной ванной при свечах и под глупые вишлист-фильтры в Инстаграме. Принцессы, как оказалось, тоже умеют вовремя снять корону и пустить в ход огурец. Симфония взаимного биологического идиотизма.

Конец истории.

Так что всё проще, чем хотелось бы: обе стороны хороши. И нечего делать вид, будто одна половина планеты произошла от святого духа, а вторая – от козла на свадьбе.

Вернёмся к временам, когда юная дева едва успевала распустить бутон, а её уже метили в невесты. Сваты ломились в двери, как рэкетиры в удачный бизнес. И лишь когда физиология брала своё, а паспорт дозревал до возраста согласия – начиналась семейная жизнь: без соплей, без поэтических обмороков, за плотно закрытыми дверями супружеской клетки.

Всё просто: меньше сердечных метаний – крепче устои. Никаких истерик, никакой ванильной блевотины о настоящей любви, никаких душещипательных мелодрам. Только хардкор. Только чистый расчёт. Холодный, эффективный, рабочий, как кирка на строительстве семейного рода.

Консумация – вот где девица официально становилась женой. Ключевой момент. Половая зрелость – сигнал дебюта. Тот самый стартовый выстрел. И ни днём раньше. Но попробуй объясни это тем, кто видит в традициях прошлого одно сплошное мракобесие и насилие с привкусом средневековой крови.

Эти союзы были не варварством, а мудрой стратегией: укротить бушующий пубертатный вулкан, пока тот не сровнял с землёй социальные устои. Девчонку резервировали за юнцом или мужчиной, дабы она не вскипела и не взорвалась раньше срока – и не подарила затем обществу ещё один позорный скандал.

Неужели вы всерьёз полагаете, что целью было травмировать детскую психику? Думаете, взрослые мечтали поломать судьбы своих детей? Бросьте. Просто они не верили в священность свободы без границ, которая, если не поставить ей забор, быстро превращается в карнавал разрушения. За этой жёсткой практикой стояла трезвая эволюционная логика. Да, неприятная. Да, несовместимая с розовыми грёзами про личностный рост. Зато рабочая.

Ирак решил устроить флешбэк к истокам – вспомнить, как жили предки, и откатить брачный возраст до 9 лет – и понеслась истерика по всем фронтам. Как так! Она же ребёнок! – завыли феминистки, будто кто-то собрался запускать конвейер педофилии. Но история лишь лениво усмехнулась: Можно. И пострашнее бывало. Всё по протоколу. Просто современным умникам тяжело отличить порядок от хаоса.

Там, где традиция рулит, не бывает ваших радужных фестивалей про любовь свободна, как чайка. В таких обществах нет вашей анархии с флагами сексуальной свободы. Брак – это династическая сделка, а не шведский стол для гормональных выкрутасов. Жёсткий социальный контракт, а не развратная вечеринка в стиле делай, что хочешь. Родители строго следят, общество смотрит в оба, закон щёлкает по наглым пальцам, молодых держат в узде.