Ученик бирюка

Началось! Они уже внутри!

Толпа раздалась, самых нерасторопных бирюк просто отшвыривал с дороги. Переломы ерунда, главное, чтоб выжили. Сила бирючьего племени проснулась, громко застучало кровожадное сердце. Кожа заискрилась чешуйками, будто Ксим в мгновение надел кольчугу о мелких кольцах. Морось, блестевшая в свете факелов, ясно дала понять: крыша больше не преграда. С утробным рычанием в избу прыгнул мертвяк, но до пола не долетел – Ксим перехватил в воздухе. Ноги, враз налившиеся мощью, бросили бирюка вперед, и он страшно ударил мертвяка. На лице того успело отразиться что-то вроде удивления. Будто мышцы по привычке исполнили необходимый в таких случаях ритуал. А у Ксима мелькнула пустая и глупая мысль: "Умеют ли мертвецы удивляться?"

Бирюк вонзил когти в горло врагу, рывок, – и вот голова, брызгая кровью, катится по полу. Кровь! Значит, мертвяк свежий, не из вчерашних. Плохо.

Кто-то завопил, не от страха – от боли.

– Еще один!

"А то я сам не понял!" – мелькнула злая мысль, а бирюк уже драл на части следующего. Когда плоть врага превратилась в лохмотья, Ксим огляделся. Другие пока не прорвались внутрь. Деревенские жались по стенам. Мертвяк вяло подергивался. Что ж, три мертвяка готовы, а деревенские почти не пострадали. Правда, в крыше теперь дыра, да на пол лужа натекла приличная, и…

Ксим похолодел. Как он сразу не догадался!

Дождь хлестал через дыры в крыше, и это означало только одно: Тварь уже здесь.

– Верно, бирюк! – прошелестели капли воды, и из пролома сверху в избу скользнула она. Обычно напоминавшая призрачного коня, сейчас Тварь походила скорее на змея с лошадиной головой. Длинное водянистое тело рухнуло на пол, словно груда кишок, откуда невесть взявшиеся копыта шкребанули по доскам, страшные клыки вонзились в первого попавшегося человека. Тварь мотнула головой, и человек с разорванной шеей буквально отлетел в сторону, сполз по стене, оставив кляксу.

– Поди про-о-очь! – завизжал кто-то, и крик этот разом сломал людскую волю.

Народ ломанулся к двери, мимо бирюка, через него. Паника гнала на улицу, к поджидающим мертвякам.

– Стоять! – закричал Ксим, но его не слушали.

Уловив краем глаза блеск, бирюк отшатнулся: какой-то доброхот с безумными глазами пытался шурануть бирюку в бок вилами. Наверное, чтобы не мешал паниковать. Раздался жуткий скрежет – неужели это ее смех?! Тварь скользнула меж столбов, клацнули клыки, доброхот с воплем рухнул. Рядом на пол упала его нога. Засов отлетел в сторону, двери распахнулись в ночь. И новый истошный визг. Видать, мертвяки принялись за людей.

– Вишш-ш-што ты натворил, бирюк?! – довольно зашипела Тварь. Копыта едва коснулись пола, оставив выжженный след, длинное тело метнулось вслед толпе.

Ксим подхватил вилы и бросился наперерез – прикрыть селян. Им лучше мертвяки – хоть какой-то шанс выжить.

– Людей не трогай, паскуда! – гаркнул он.

– Я и не собиралас-сь! Я здес-сь за тобой!

Вилы прошли сквозь нее, не причинив вреда, и глубоко засели в бревенчатой стене.

– Не возьмеш-шь!

Копыто впечаталось в живот бирюку, картинка перед глазами будто рассыпалась, и тут же соткалась вновь, из кусочков пожиже. Следующий удар в голову – Ксим не успел увернуться, рот наполнила кровь.

– Ты наруш-шил уговор! – из невообразимой дали сказала Тварь. – Жалееш-шь поди теперь?

Нарушил? О чем она?! Уговор для бирюка свят! Неужто держит обиду за тот раз с цветком? Дык ведь загладил вину бирюк, отдал Твари тиуна Валдуха. Да и столько лет все тихо да спокойно было! Ксим смог только выплюнуть кровь и утереться.

– Ничего, еще успееш-шь пожалеть! – пообещала Тварь.

Взметнулась синюшная грива, Ксима грохнуло об стену так, что изба затряслась. Бирючья чешуя спасла: голова не превратилась в лепешку, просто разбилась вдребезги. Ощущения были именно такие.

– Прощ-щ-щай.

Злое торжество в голосе трудно с чем-то спутать.

Движения Ксим снова не увидел. Вскинул руки, понимая, что не остановит копыта Твари. И не остановил. Хрустнула правая рука, плечо закричало бы, умей оно кричать. По левой ладони скользнуло что-то холодное и гладкое. Тварь вдруг застонала. От стона этого заболело нутро, потянуло скрючиться на полу, зажать уши руками, но Ксим сдержался. Стон – это ничего. Значит, ей, может, больнее, чем ему.

Вот только от чего?

Проморгавшись, бирюк увидел, что Тварь не нападает, а бьется о стены, будто стараясь стряхнуть что-то. Или стереть? Ксим уставился на собственную руку, которой вытер кровь с лица.

Неужто Тварь боится… бирючьей крови?

Ксим рывком встал, когтями правой вспорол ладонь левой. Царапина, зато кровить хорошо будет.

– Будь ты проклят!

Тварь ринулась вперед, распахнув пасть. Продолговатая голова ударила точно в грудь, клыки больно вонзились в плоть. Ксим вцепился в окровавленную гриву, чтоб не упасть под копыта. Тварь рванула наружу из избы, что было мочи. Руки соскользнули, ветер свистнул в ушах бирюка, а затем его шибануло об землю. Не вставая, Ксим откатился в сторону. Инстинкты не подвели: мимо тут же скользнула Тварь, взрыхлив землю мерцающими копытами. Ее занесло под плетень, и хлипкий забор улетел прочь. Бирюк и Тварь поднялись с земли одновременно и замерли.

Все решится теперь.

И все решилось.

Крупная фигура в белой рубахе, заляпанной темными пятнами, с разбегу кинулась на Тварь.

– Нет! – мог бы крикнуть Ксим, понимая, что храбрец в следующий миг простится с жизнью. Мог бы, но не крикнул.

Тварь ответила на атаку: мелькнуло копыто, раздался влажный хруст, и нападавшего смело с дороги. На миг Тварь отвлеклась – Ксиму хватило. Он бросился вперед, и когда тело храбреца приземлилось на чей-то плетень, уже допрыгнул до Твари. В этот раз черные когти не прошли насквозь призрачное тело. Вымазанные бирючьей кровью, они вонзились. Тварь завопила, оседая, а Ксим навалился сверху, разжал пасть и вогнал туда – меж клыков – кровоточащую руку.

Пей вдоволь, мразь!

Острые зубы с остервенением конзились в плоть, пытаясь переживать, размолоть, но куда там! Глаза твари закатились, она задергалась, пытаясь сбросить бирюка, но тот вцепился, что было мочи, и обхватил призрачное тело ногами. Кто дольше продержится, того и взяла.

Бирюку показалось, что прошла вечность, прежде чем Тварь обмякла и перестала дергаться. Он выждал еще и только потом высвободил руку из пасти. А после с едва слышным стоном рухнул на землю и привалился к телу врага.

Кажется, кончилось.

– Оно мертво? – раздался восторженный голос Янко. И Ксим спохватился, что вокруг ведь люди. Не вся деревня, конечно, но человек двадцать наберется. Как он мог забыть? Осталось же еще три мертвяка.

Бирюк с усилием встал.

– Мертвяки. Где?

– Нет их, – отозвалась из темноты Агния. – Сгинули.

– Это вы их?..

– Нет. Он. – Она указала на храбреца-самоубийцу, лежащего под плетнем. – Оторвал мертвякам головы и всех спас.

– Кто он? – спросил Ксим.

– Подойди и глянь, – сказала Агния. – Он ведь и твою шкуру выручил.

Не так обычно ведут себя люди, чудом избежавшие смерти. Ну, да и ладно. Ксим не ждал благодарности. Он кивнул и захромал к поломанному плетню. Один человек убил троих мертвяков? Вот так вести! Павший герой уткнулся лицом в землю, притом, что тело лежало на спине. Голова сильно пострадала – как бьет Тварь, Ксим знал не понаслышке.

Бирюк нагнулся, повернул мертвую голову, и оторопел.

– Как же так? – задохнулась подошедшая Агния. – Дедушка…

Лицо Янко исказил страх.

Перед ними лежал Грод – староста деревни, умерший, но вернувшийся, чтобы спасти своих людей от Твари. Звучало сказочно, но весь этот чуров день походил на страшную сказку.

– Ладно, – сказал бирюк, – Агния, мне помощь нужна.

– Что надо? – нахмурилась женщина, не отводя глаз от трупа.

– Мертвяков к дому моему отволочь, – ответил Ксим. – Сам поди не справлюсь.

– Туда же, – добавил бирюк, – присылай и раненых. Перевяжу, вылечу, пока хворь не пошла.

– Раненых не надо, – сказала Агния. – Сами справимся. Янко перевяжет. А эти шесть мертвяков… парни тебе помогут. Иди, бирюк.

– Семь, – спокойно сказал Ксим. – Грод тоже.

– Он не был мертвяком! – возразила женщина.

– Был, Агния. Ты сама сказала, он умер. Ты ведь понимаешь, мне нужно…

– Нет! Деда не дам! Мертвяки не спасают живых. Я не дам его сожрать!

Ксим пошатнулся. Нет, конечно, не от агнешкиных слов, просто нога заболела.

– Ты ведь понимаешь, – начал он снова, но Агния перебила:

– Понимаю! Я все слышала! – голос ее понизился до злого шепота: – Что за уговор у тебя с этим чудищем? Что за уговор, бирюк?!

На вранье у Ксима не осталось сил. На склоки – тоже. Поэтому он повернулся и сделал вид, что уходит домой.

– Не бойся его, Янко, – услыхал за спиной. – Пусть спасибо скажет, что живой остался. Завтра разберёмся, что с ним делать.

Дед учил: не поднимай руки на другого бирюка. Род людской сгинет, а мы останемся. Сгинет ли? Или, что важнее, останутся ли бирюки к тому времени? Обычно Ксим о таких вещах не размышлял – все как-то других дел хватало. А вот тут выдалось времечко, пока стоял у сходской избы да ждал. Осторожные шаги бирюк расслышал за добрую дюжину саженей, запах – и того раньше. Слегка сутулящаяся фигура брела в потемках к избе. Подошла, повела головой, схоронилась в тени.

– Доброй ночи тебе, бирюк, – сказал Ксим. – Не серчай, не признал тебя раньше, не поприветствовал в своей деревне.

Фигура замялась, а затем нехотя вышла из тени.

– Хорошо тебя Тварь потрепала, – сказал Янко. – Околесицу несешь знатную. Какой я тебе бирюк?

– Я поначалу решил, что ты бездомник, – сказал Ксим. – Нечисть, что пробирается обманом в чужое жилище и убивает хозяев. Но нет, ты все же бирюк. Молодой и глупый.

– Бирюк шутит! Во дела! – картинно развел руками Янко. – Какой я тебе бирюк?

– Молодой и глупый.

– Да с чего ты взял-то?

– С того. Когда вспомнил, что Тварь боится бирючьей крови. Когда понял, что она пришла мстить, ибо думала, будто я убить ее хочу. Вот только это не я. Ей подбросили ядовитого мяса – раба, что мы в лесу сыскали. Ты его одурманил и туда отвел? Или Грод? Или вы вдвоем? Молишь, верно, молчи, это уже не важно. Неважно, кто вязал там человека на радость Твари, важно, кто его отравил. А коли это был не я, значит, это другой бирюк. А кто кроме тебя? Мальчишка-лекарь, невесть откуда взялся…

– Невесть? Меня ваш староста из столицы привез! Давно уже!

– Привез, – кивнул Ксим. – Себе на горе. То-то он после смерти сына сам не свой был…

– Думаешь, я бы смог его обмануть?

– А ты и не обманул. Он наверняка знал, что ты бирюк. Сам, небось, и сказал. Заодно, и как Тварь убить, иначе бы он тебя не приветил. Грод не шибко-то наше племя любил. Ты мне вот что скажи, Янко… не жалко было старика травить?

– Его Тварь в лесу убила, Ксим, ты сам сказал.

– Нет, – покачал головой бирюк. – Ни в какой лес он не ходил – я хорошо труп рассмотрел. Тварь обычно людей жует, а этот – целехонек.

– И зачем мне его убивать?

– Чтобы никто не узнал, что ты бирюк. Наверное, Грода собирался убить Тварь, а затем избавиться от меня. Кому нужен людоед на окраине деревни, пусть даже людоед-лекарь? Но у тебя своя задумка имелась. Ты подсыпал в лекарства Гроду тварий яд. Ты бы счастливо спасся, а сиротку, вдобавок, лекарскому делу обученного, в любом доме приветили бы. Но настоящего мертвяка из Грода не вышло. Если б так, он бы в доме, а потом в деревне устроил резню. Но он даже после смерти хотел убить Тварь. И у него почти получилось. Может, ты ему яда не доклал? Кстати, ты ведь сюда за ядом пришел? За кровью Твари? Не пропадать же добру, так?

– История почище тех, что гусляры спевают, – отозвался с кривой ухмылкой Янко. – Только одно не сходится. Я слыхал, у бирюков нюх собачий? Так скажи, я пахну как бирюк? Или выгляжу как вы? Или такой же бесчувственный?

– Пахнешь ты как человек, это точно. И выглядишь тоже, да и мал ты еще, не оброс статью бирючьей. Мальчишка-бирюк – невидаль дивная, ни разу такого не встречал… но кто сказал, что такого не бывает? А чувства… С чувствами у тебя не так ладно. Меня все время что-то настораживало. Будто ты пытаешься лицедеить: смеешься, когда не смешно, грустишь, когда не грустно. Примеряешь разные лица, и все время мажешь мимо нужного. Сначала я об этом не думал особо… Но вечером увидал, как удивляется мертвец. Не по-настоящему, а будто по привычке. И тогда понял, что чувства твои лживы. Ты лишь строишь из себя человека.

Янко на мгновение застыл. Дрогнули губы, словно пытаясь разъехаться в улыбке, но затем уголки опустились, лицо мальчика поскучнело.

– Лады. Чего попусту воздух трясти? Здравствуй, окрестник. Извини, что без даров да без приглашения.

– Здравствуй и ты, дитя.

– И? – Голос почти ровный, чуть подрагивает. – Что дальше?

Ксим прикрыл глаза.

– В том и вопрос: что ты дальше делать будешь? Останешься в моей деревне? Или уйдешь?

Янко пожал плечами.

– Твоей деревне? Ксим, ты знаешь, что тебя не слишком жалуют в твоей деревне? Не только из-за сегодняшнего. Просто не любят. Знал?

Бирюк промолчал.

– Конечно, знал, ты ведь такой умный, – спокойно сказал мальчишка, а потом добавил:

– А еще сильный, страшный, весь такой одинокий. Такой бирюк! Почему живешь на отшибе? Почему они тебя боятся? Зачем это нужно?

Скажи это человек, слова бы вибрировали от злости, голос же бирючонка был сух.

– Ты о чем? – нахмурился Ксим.

– Ты знаешь о чем. Веками бирюки жили… как бирюки. Люди васбоялись и сторонились. Вы их охраняете от мертвяков, вы их лечите, а они готовы винить нас в любой беде. Теленок умер в утробе – бирюк виноват. Урожая нет – бирюк виноват. Они выгоняют вас в лес, когда рождаются дети. Мою мать заставляли уходить даже во время сбора урожая. А это, – повысил голос Янко, – целый месяц, Ксим.

– Это оправдание? – спросил бирюк.

– Это правда. Хватит жить по-бирючьи, надо уживаться с людьми.

– Ты хорошо ужился.

– Смеешься? – сделал вид, что разозлился Янко.

– Вот видишь, -заметил Ксим, – ты так хорошо научился уживаться, что даже не понимаешь меня, поганого бирюка.

– Поганый бирюк, – повторил Янко. – То-то и оно. Так скажи, зачем людям бирюки? От мертвяков охранять? Так люди и сами могут. Я в столице видал, как дружина князя справляется. Они даже бирюка могут на колья взять! Родителей моих – взяли, я едва спасся. Люди сильнее нас, Ксим, они сильнее всех.

– Пусть так.

– Именно так, – уверенно сказал Янко. – А раз так, скажи, Ксим, зачем этой деревне нужен ты?

В голосе мальчишки зазвенел слабый отзвук настоящей горечи. Ксим, сам отравленный людскими чувствами, не мог ошибиться. Но он-то отравился случайно, а мальчишка, что же получается, по своей воле этот яд принимает? Настолько сильна в нем жажда стать человеком?

– Так должно, – ответил бирюк. – Есть деревня, есть лес, в котором живет Тварь. Есть люди, которых она убивает, такие становятся мертвяками. И есть бирюки, которые едят мертвяков и охраняют деревню от Твари. Так было всегда. И так всегда будет.

– Не будет, Ксим. Уже не так, – покачал головой Янко. – Тварь умерла. Некому теперь мертвяков клепать. Не от кого защищать деревню. Остался только ты – бирюк, которого все ненавидят.

– Знаешь, – с вызовом добавил мальчишка. – Я понимаю, каково тебе. Ты спас деревню от мертвяков, убил проклятую Тварь. И никому не нужен. Сам слышал, Агния говорила, мол, из-за бирюка Тварь напала, он виноват. Надо его на вилы взять и дом спалить, пока он от ран не очухался. Ну, каково? Вот досада, наверное?

Сквозняк скользнул между бирюком и Янко, будто пытаясь развести их в стороны.

– Чего ты хочешь, старик? – насупился мальчишка. – Говори яснее или дай уйти.

Дед не раз повторял: делай, что решил. Не колебься, делай.

– Представь, Янко, – сказал бирюк, – что ты овчар. Ты заботишься об овцах, охраняешь их от волков, убиваешь овец, заболевших бешенством. Это твой долг, этим занимались твои предки. Но ты хочешь наплевать на долг, на предков, на что угодно, лишь бы натянуть овечью шкуру и самому побегать в стаде. Может даже, сам хочешь стать овцой? Вот только волки овец не боятся. А Тварь страшнее волка.

– Твари больше нет, – возразил мальчишка.

– Думаешь, она в лесу была последней? – тихо спросил Ксим. – Явится новая.

– Так это когда будет? – махнул рукой Янко. – К тому времени я сам в силу войду, смогу защитить народец. А коли явится – убьем и ее. Всем миром соберемся и убьем. Я им расскажу, как.

– И о том, что ты бирюк, расскажешь?

– Почему нет? – ответил мальчишка. – Только меня они примут. Я ведь не буду на отшибе жить, да пугать их, я им помогать буду. Как свой.

– Помогать, значит… А если скажут тебе, а давай, Янко, и других Тварей перебьем? А что для этого кровь бирючиная потребна – не беда. Кому эти бирюки вообще нужны? На вилы их всех. А если и выживет какой – так это не страшно, без Тварей они долго не протянут. Что тогда? Поможешь овцам истребить волков и других овчаров?

– Помогу!

Мальчишка, кажется, разозлился по-человечьему. И теперь не знал, что с этим чувством делать:

– Тоже мне, сыскался мудрец! Не вали на меня свои бирючьи проблемы! Если любо, считай себя овчаром. Но овчар не только охраняет стадо, он и стрижет его. Повелевает! А ты… овчарка. Шавка, что бегает вокруг и лает на всех разом.

Вдали залаяла собака, но лай никто не подхватил.

– Что ж, и то верно, – сказал Ксим. – Овчар стрижет овец. Заботится о них. А еще… режет, когда нужда есть.

Янко отступил на шаг. В глазах забился пойманной птицей ужас, а бирюкам бояться не положено.

– Погоди, Ксим, ты же не…

– Ты поганая овца, Янко. Пастух перестает быть пастухом, когда начинает жрать траву вместе с овцами.

– Но я бирюк!

– Бирюк понял бы меня. Бирюк не тронул бы Тварь. Бирюк не поднял бы руку на собрата. А ты и не хочешь быть бирюком, ты хочешь быть человеком.

– Стой, Ксим, подо…

– Ты зря думаешь, будто все останется, как есть. Рано или поздно тебя найдут. И все узнают. Умрут Твари, умрем и мы. Не с людьми мы соседствуем, Янко, а с Тварью. А люди – сами по себе.

– И что теперь? – Янко, отступая, уперся спиной в бревенчатую стену.

– Ты должен уйти, – твердо сказал Ксим. – Вместе со мной. Тогда никто не узнает о бирючьей крови и об уговоре с Тварями. Со временем сюда придет новая Тварь, за ней – новый бирюк. А сегодняшняя ночь забудется.

Лицо мальчишки исказил страх, боль, ненависть – будто все человеческие чувства, которые он силился изобразить, разом показались, и тут же без следа сгинули. В глазах Янко не осталось ничего, кроме решимости.

– Я никуда не пойду.

Ксим на мгновение замер. А затем рука его почернела, растворяясь в темноте. Заблестели чешуйки.

– Что ж, – сказал бирюк. – Есть и другой путь.

Янко силился закричать, но не мог – чешуйчатая рука пережала ему горло. Он сучил ногами, силясь вырваться, но вырваться ему не давали.

И к утру в деревне не осталось ни лекарей, ни бирюков.

Колыбель

Сирень пахла так отчаянно, как она может пахнуть только перед дождем. Не менее отчаянно воняла дохлая лошадь. Сладковатый запах одного причудливо накладывался на другое, рождая нечто совершенно нетутошнее. Ксим даже поморщился, хотя особой брезгливостью не отличался. Янко же будто и не чуял запаха, видать так старается человеком быть, что даже обоняние отшибло бирючье. Где-то над лесом громыхнуло, а в ответ раздался звонкий дробный стук. Так бывает, когда сразу несколько молотков стучат по деревянным кольям.

– Ну-ка пошли, – сказал Ксим и подтолкнул мальчишку в сторону, откуда стучали. Тот пошатнулся и чуть не упал – нормально ходить мешала повязка на правом колене. Не повязка даже, а целая шина – какие накладывают на сломанные члены.

– Полегче, коновал, – зашипел мальчишка. – Не толкайся!

Ксим внимательно посмотрел на искаженное гневом лицо и сказал:

– Опять пилюлей своих наелся?

– Может и наелся, – огрызнулся Янко. – Твое какое дело!

Ксим молча вытянул руку. Мальчишка с возмущением вытаращился на бирюка.

– Нет!

– Давай сюда.

– Нет!

Ксим не стал повторять, сорвал походную сумку с плеча мальчишки, распустил тесемки и заглянул внутрь.

– Отдай! – завопил Янко, но бирюк даже бровью не повел.

В первый же день их совместного путешествия Ксим сделал две вещи: сломал строптивому мальцу ногу и перерыл его лекарскую суму. С ногой – все ясно, бирюк знал, как меньше вреда причинить, тем более тут же и шину наложил и перевязал грамотно. Не мести ради, а чтобы не убег мальчишка. Бирюку вовсе не улыбалось ловить того по лесам. С сумой все оказалось куда сложнее. Отбирать ее целиком – не годится, все-таки малец – лекарь, хоть и молодой. А что за лекарь без своей сумы? Однако ж, было в ней множество настоев, пилюль и трав, неизвестных бирюку и оттого опасных. Сейчас же нужно было просто взять, что сверху лежало. Так и есть – мешок с красноватыми пилюлями, его Ксим и достал. Янко зашипел и кинулся отбирать. Весь на чувствах, все наружу – как человек прямо. Его пальцы потянулись к мешочку, но Ксим одним коротким движением швырнул тряпицу подальше в кусты.

– Ты… ты! – зашипел Янко. – Ты пожалеешь!

– Хватит уже по-человечьи жить, – сказал Ксим. – Учись быть бирюком.

И двинул в сторону стука.

– Куда тебя опять понесло?! – заорал мальчишка. – Дай отдохнуть! У меня нога сломата, не помнишь разве?

– Молотки слышишь? – спросил Ксим. – Там люди. Обоз, видать. К дождю готовятся.

Лицо Янко застыло, а в следующий миг он уже яростно хромал вслед за бирюком. Наверное, очень хотелось к людям.

Ксим и хватающийся за его плечо Янко вышли, когда среднего размера обоз на четыре телеги уже стал окружьем для ночевки. А обозники принялись обтягивать место стоянки конопляной веревкой. Работали споро, но хорошо: у каждого колышка по два узла, веревка натянута аж до звона, иначе хлынет дождь, а она возьмет и развяжется, спадет не вовремя. Сгинет к едреням весь обоз до последнего человека. Это для полей дождь – спасенье, а в лесу – это вой, кровь и смерть. Твари приходят с дождем. Если, конечно, в лесу сем Тварь водится. Но ведь не угадаешь, в каком водится, в каком – нет. Поэтому куда бы ни забрел, коли видишь, что дело к ночи, а на небе хмарь – изволь поставить палатку, да огородить место ночевки хоть веревкой, хоть чем.

– Что за ерунда, – буркнул Янко. – Не поможет ведь.

– Тише, – осадил его Ксим.

– А что не так? – спросил мальчишка. – Если Тварь появится, никакая веревка их не спасет. Руки да ноги в стороны полетят, только успевай уворачиваться.

– Не появится, – сказал Ксим.

В этом лесу Твари, и правда, не было. Хотя бы потому, что здешнюю Тварь Ксим давеча убил, и недели не прошло. А мальчишка, конечно, прав, веревка не спасет от клыков призрачного охотника. Умен, мальчишка. Да только ум свой норовит ткнуть каждому под нос. Ксим же видел, что обозники, если и рассчитывали на веревку, которая, к слову, только от мелкой лесной нечисти помогла бы, то не шибко, и уже вытаскивали вовсю рулоны вощеной ткани – накрыть обоз. Кто-то уже ставил по центру, меж телегами, ось. Вроде как стены есть, потолок будет – почти дом посреди леса, только чура деревянного не хватает. Хотя, нет, хватает – на одной из телег лежал средних размеров деревянный идол Солнценя. Значит, Тварь не сунется, покуда "крыша" не протечет.

– Помалкивай, – сказал Ксим. – Не смущай людей.

– Но ведь…

– Им лучше знать.

Бирюк не хотел привлекать внимание раньше времени, но их перепалка все-таки не осталась незамеченной. Из обозников выделился один – явно старшой. Сухой дед в шерстяном кафтане. С нехорошим угрюмым ртом и огоньком недоверия в глазах. Слегка угловатой походкой не привыкшего много ходить человека старик двинулся прямо к ним.

– А вы кто такие? – спросил с подозрением он. – Чего по лесу шастаете?

– Да вот, – ответил Ксим. – К вам на обоз хотим.

Небо еще раз громыхнуло, и подозрений во взгляде у старика прибавилось. Оно вроде и нехорошо отказывать людям в крове накануне дождя. Но, как ни глянь, дылда лысый да парень хромый – подозрительная парочка.

– Третьего дня тоже дождь лил, – заметил старик. – Вы где его переждали-то?

– Землянку нашли. Охотничью, – соврал Ксим.

– Да нечего бояться, – влез Янко. – Нету в этом лесу Твари. Сдохла.

Ксим хотел было погладить ноющие бока, да сдержался. Тварь его изрядно помяла в тот раз. А старика чуть не подбросило.

– Ты, щенок, рот прикрыл бы! – рявкнул он. – Не ровен свет услышит. Ладно ты, но и нам достанется!

Скупым движением Ксим отвесил мальчишке хорошего подзатыльника. Тот чуть носом не клюнул землю, с ненавистью глянул на бирюка, но все внимание того было обращено на старика.