Итальянский роман

Но любили и почитали папу Войтылу вовсе не за это, а за доброту, лёгкий весёлый нрав и нестандартный подход к разрешению проблем. Однажды, например, первым из римских понтификов за тринадцать веков, он приехал в Грецию. Греческий православный патриарх встретил его крайне неприветливо. Оказалось, греки до сих пор обижены на католиков за крестовые походы и разрушение Константинополя.

– А Константинополь тоже мы разрушили?.. – уточнил папа. – Мда… Неудобно как-то получилось. Ну извините, это мы случайно, не со зла.

Патриарх захлопал в ладоши, сразу же католиков простил, забыл тысячелетнюю обиду и поехал в гости к папе в Ватикан, совершать совместное богослужение. Вот так Иоанн Павел II заводил друзей и вот какое влияние оказывал на людей.

Мало того, влияние он оказывал не только на живых, но и на мёртвых. Его хлебом насущным было не корми, дай кого-нибудь канонизировать. Начал он с Падре Пио, в знак признания выдающихся пророческих заслуг последнего. А потом вошёл во вкус настолько, что возвёл в ранг святых едва ли не порядок больше народу, чем все его предшественники за четыре века вместе взятые. Связано это было отчасти и с тем, что папу охмурила «Опус Деи».

Жил в Испании священник по имени Хосемария Эскрива. С юных лет занимали его проблемы равноправия и политкорректности в христианской концепции святости. Ведь посудите сами: на протяжении веков духовенство, монахи и прочие отшельники имели неизмеримо больше шансов быть канонизированными, чем простые миряне. А что делать тем, у кого есть семья, дети, работа, в конце концов? Тем, у кого нет времени сидеть в келье, висеть на кресте или кормить собой львов? Разве ж это справедливо?..

Долго думал Хосемария над тем, как же сделать, чтобы святость была для всех и никто не уходил обиженным. Да так бы ничего и не придумал, не явись ему в 1928 году божественное откровение. Проистекало оно из двух строк Библии.

Первая звучит так: «И взял Господь Бог человека, и поселил его в саду Едемском, чтобы возделывать его».3 Причём в иноязычных изданиях Библии «возделывать его» читается как «работать в нём».

Вторая такова: «Итак будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный».4

– Ага! – смекнул Эскрива. – Если Бог создал человека для труда и повелевает ему стремиться к совершенству, то святость – это всего лишь совершенство в работе. Следовательно, рабочий, достигший совершенства в махании молотом, – святой. Крестьянин, в совершенстве научившийся идти за плугом, – святой. Даже банкир, в совершенстве умеющий считать деньги, – и он тоже святой! Другими словами, «святой» – это просто иное название для ударника труда и передовика производства. Гениально!

Была, правда, ещё одна маленькая теоретическая проблема. Слаб человек, грешен и ленив. Как же заставить его – в смысле, себя – не сходить с пути святости и трудиться не покладая рук? Не приставишь же к каждому надсмотрщика с кнутом… Хотя…

Эскрива с блеском преодолел и эту трудность. Всякий раз, когда человек начинает лениться, ему следует самому себя подстёгивать. В буквальном смысле: брать плётку и подстёгивать себя по спине и мягкому месту. Если проделывать это достаточно энергично, то уже в скором времени можно будет заказывать визитки с надписью «св. Имярек».

Созданная им на основе этой теоретической концепции организация получила название Opus Dei – «Труд Божий». Традиционное духовенство поначалу отнеслось к ней с подозрением. Негоже, мол, добрым католикам думать о работе и прочих низменных земных материях. Сектантством это попахивает, протестантизмом и даже масонством. Но Эскрива ортодоксальных нытиков не слушал, а открывал школы рабочей молодёжи. Выучившись же полезным профессиям, молодёжь принималась за упорный труд и самоподстёгивание на благо давшей им путёвку в жизнь «Опус Деи». И чем усерднее они работали, тем быстрее росло могущество и благосостояние организации. Что, в свою очередь, позволяло открывать новые школы и даже университеты.

Иоанну Павлу II такой подход пришёлся по душе. Он, очевидно, рассудил, что чем больше молодые католики будут учиться и работать, тем меньше времени и желания у них останется на впадение в грехи коммунизма, атеизма и гомосексуализма (различий между представителями этих течений папа не проводил, полагая их людьми одинаково неприятными). А потому пожаловал «Опус Деи» уникальный статус персональной прелатуры, то есть своеобразной внетерриториальной епархии, юрисдикция которой распространяется на всю планету разом. Хосемарию Эскрива же возвёл в ранг святого, сделав его живым – точнее, мёртвым – доказательством трудовой теории святости.

Поскольку формальные ограничения на вступление в «Опус Деи» минимальны – собственно, не требуется даже быть христианином – юноши и девушки всего мира потянулись в неё за знаниями и работой. Так под мудрым руководством Иоанна Павла II католическая церковь сумела отказаться от замшелого клерикализма, повернуться лицом к людям и вновь обрести утраченные было влияние и величие. Правда вот, среди юношей, к которым церковь повернулась лицом и прочими передними частями организма, порой попадались и несовершеннолетние… Но не будем о грустном.

Разумеется, успехи папы огорчали многих его врагов и завистников. Огорчали настолько, что 13 мая 1982 года, когда Иоанн Павел II, как обычно, разъезжал по площади Святого Петра на папамобиле и благословлял верующих, недрогнувшая рука злодея дважды нажала на спусковой крючок пистолета. Раненого понтифика повезли в больницу, террориста же, ещё до того как подоспели швейцарские гвардейцы, обезоружила и скрутила проходившая мимо монахиня францисканского ордена, которая внимательно прислушивалась к наставлениям папы о важности физической культуры и спорта, а потому усердно занималась борьбой и боксом.

Нападавшим оказался турецкоподданный Мехмет Али Агджа. У себя на родине он уже успел застрелить известного журналиста, за что получил пожизненное тюремное заключение. В тюрьме ему, однако, не понравилось, оттуда он сбежал. Но истинным его призванием были вовсе не убийства. Али Агджа был чемпионом мира по даче признательных показаний. Сразу же после ареста он заявил следователям:

– Вот палестинские террористы-марксисты, в лагерях которых я тренировался, чтобы убить папу.

Все побежали ловить палестинцев, но тут Агджа добавил:

– А вот турецкое праворадикальное антикоммунистическое движение «Серые волки», которое поручило мне подставить палестинцев, в лагерях которых я тренировался, чтобы убить папу.

Поразмышляв ещё некоторое время и дождавшись, пока все достаточно набегаются по турецкому следу, Агджа продолжил:

– А это болгарские спецслужбы, которые поручили мне подставить «Серых волков», которые поручили мне подставить палестинцев, в лагерях которых я тренировался, чтобы убить папу.

Но только лишь следователи арестовали сорок бочек болгар, как Агджа выдал новую версию:

– Вот ЦРУ, которое спонсировало «Серых волков», которые поручили мне подставить болгарские спецслужбы, которые поручили мне подставить «Волков», которые поручили мне подставить палестинцев, в лагерях которых я тренировался, чтобы убить папу.

Тут уже никто никого ловить не побежал. Следователи обхватили головы руками и тихо подвывали от отчаяния. Агджа же не унимался:

– А это КГБ, на который работали болгарские спецслужбы, которые поручили мне подставить ЦРУ, которое спонсировало «Волков», которые поручили мне подставить болгарские спецслужбы, которые поручили мне подставить «Волков», которые поручили мне подставить палестинцев, в лагерях которых я тренировался, чтобы убить папу.

– Слышь, Мехмет, – не выдержали следователи, – ты ж над нами издеваешься, да?..

– Конечно, – легко согласился тот. – Ладно, скажу правду, так уж и быть… Внемлите, смертные! Я – Иисус Христос!

Поскольку ни одного доказательства, которое подтвердило бы менявшиеся в ежедневном режиме показания Агджи, найти так и не удалось, всех наловленных ранее отпустили, а самого его пожизненно посадили в тюрьму. Впрочем, кто бы в действительности ни был – если вообще был – нанимателем турка, в одном злодеи жестоко просчитались. День, в который произошло покушение был днём не простым. Именно 13 мая Мадонна впервые явилась сестре Лусии в Португалии. А потому, услышав выстрелы, Иоанн Павел II успел ей быстренько помолиться и Дева Мария устроила так, что пули по хитрой траектории обогнули все жизненно важные органы понтифика, прошли навылет и попали ни куда-нибудь, а точно в расположенную неподалёку статую Мадонны Фатимской (и ещё в двух туристок, но это к чуду уже не относится).

Папа, хоть и потерял много крови, не только выжил, но и продолжил совершать чудеса. Пару лет спустя он навестил Агджу в тюремной камере, поговорил с ним десять минут, в результате чего тот полностью раскаялся и обратился в католичество. А ныне, вновь выйдя на свободу – да, и итальянское, и турецкое правосудие своеобразно понимают словосочетание «пожизненное заключение» – он добивается получения польского гражданства, желая таким образом почтить память недоубитого им великого поляка.

Увы, но тем, кто не был правоверным католиком, божественное антитеррористическое вмешательство Мадонны показалось слегка притянутым за уши. Дабы вразумить маловеров, в 2000 году Ватикан наконец-то открыл третий секретный секрет Фатимы.

Секрет представлял собой видение, явленное Девой Марией сестре Лусии. В нём некий священник в белых одеждах сначала шёл по постапокалиптическому пейзажу, затем забирался на увенчанную крестом гору, где какие-то солдаты стреляли в него из автоматического и метательного оружия.

– Элементарно, дорогие братья и сестры! Белые одежды. Ходит по горам. Стреляли. Очевидно, что речь идёт о покушении на Иоанна Павла II, – сказал Иоанн Павел II.

Обнародование секрета разделило католический мир надвое. Большая часть верующих посчитала, что столь точное и удивительное предсказание служит неопровержимым доказательством существования Господа и Девы Марии. Меньшую часть, однако, терзали смутные сомнения:

– Извините, но что же это за пророчество такое, о содержании которого становится известно восемнадцать лет спустя после того, как оно исполнилось? Да и потом, а чего вы этот секрет вообще столько десятилетий прятали? Добрые люди кровопролитиев от него ждали: Третьей мировой войны там, Апокалипсиса, пришествия Антихриста… А он чижика съел. Секрет-то ненастоящий! Подменили! Ватиканское правительство скрывает! Истина где-то рядом!..

Пришлось кардиналу Ратцингеру, к тому времени ставшему правой рукой папы и префектом Конгрегации доктрины веры – если бы дело происходило в Средние века, то должность его называлась бы «Великий инквизитор» – отыгрывать назад и выпускать специальное письменное разъяснение, в котором он призывал не воспринимать тексты пророчеств буквально и вообще – расходимся, граждане верующие, не толпимся, здесь не на что смотреть!..

Но всё это уже не имело значения. Главное чудо своей жизни Иоанн Павел II успешно совершил. Берлинская стена рухнула, не выдержав напора его молитв. Католики Запада и Востока слились в братских объятиях и – за исключением тех, которые умерли, – жили долго и счастливо.

Меж тем годы брали своё. Лыжи уже не держали Кароля Войтылу. И в 2005 году он скончался, оставшись в памяти верующих в качестве одного из самых любимых и почитаемых понтификов. А на папский пост заступил бывший бравый солдат, бывший Великий инквизитор и будущий носитель удивительного звания «бывший папа» Йозеф Ратцингер. Но это уже совсем другая история.

Гнусный обманщик

Утром ко мне приходит настоящий живой паломник. Он француз и идёт аж из самого города Парижа в город Ассизи по пути имени святого Франциска. Правда, не весь путь сразу, а частями, по участку за год.

Разговариваемся. Интересуется, где я спал (сам он ночует в гостиницах). Несколько напрягаюсь: мало ли, вдруг сочтёт меня осквернителем храмов… Осматриваем моё пристанище. Он меняется в лице, охает и как истинный францисканец спешит причинять добро и проявлять христианское милосердие. А именно: порывается меня накормить. Протестую и пытаюсь доказать ему, что он не так понял, и на пороге голодной смерти я ещё не стою. В итоге сходимся на том, что он оставляет мне большой пакет изюма.

Жуя на ходу гуманитарную католическую помощь, начинаю восхождение на гору Айона. Впрочем, с таким же успехом это могло бы быть восхождение на гору с любым другим названием. Всё равно вокруг лес и ничего не видно. Сверху Айона оказывается не горой, а чем-то вроде плато, усеянным камнями и навозом. Решительно не понимаю, почему представители местной фауны предпочитают отправлять естественные потребности, взгромоздившись на как можно более высокую точку рельефа? С другой стороны, это свидетельствует в пользу того, что даже звери в Италии обладают развитым эстетическим чувством. Виды отсюда и впрямь открываются великолепные.

Слезаю с горы, разрабатываю дальнейший план. Здесь это делать проще: сегодня выходной, место популярное, поэтому туристов много, есть кого пораспрашивать. Выясняю, что расположенный неподалёку приют традиционно закрыт. Из достопримечательностей имеется здоровенный камень, который все считают метеоритом и вблизи которого сходят с ума магнитные стрелки. Камень открыт, однако компаса у меня всё равно нет, поэтому туда решаю не ходить. Ещё в километре отсюда есть родник. Вот вода мне нужна, но добрый человек, от которого я всю эту информацию и получаю, экономит мне время, делясь своими запасами.

Здесь же, у подножия Айоны, вижу компанию из трёх синьоров на горных велосипедах. Лет по сорок-пятьдесят, все модные такие, комбинезоны в обтяжку в надписях разных, байки сверкающие. И я тут такой: мокрый, грязный и уставший. Позавидовал им аж.

Получается так, что нам в одну сторону нужно. Они вперёд укатывают, я следом плетусь. Через некоторое время нагоняю. Спешились, велосипеды на спинах волокут. Ругаются друг на друга:

– Свинячья Мадонна!.. Ты ж говорил, тут можно проехать!

– Так в прошлом году и можно было!.. Не видишь что ль, за зиму вода грунт с тропы вымыла, одни каменюки остались!..

Обгоняю их, ухожу вперёд. Через полчаса делаю перерыв на перекусить. Смотрю – идут. Комбинезоны до пупа расстёгнуты, шлемы набок съехали, льёт с них ручьем. Аж жалко стало. Вот ведь оно как бывает: бывает ты едешь на велосипеде, а бывает велосипед едет на тебе… До конца обдумать эту философскую концепцию не успеваю, поскольку дорога исправляется, синьоры вскакивают в седла и уносятся в сияющую даль. А я остаюсь. Мокрый, грязный и уставший.

К шести вечера добираюсь до деревни. Много туристов, открытый приют, целых два бара. Провожу консультацию с аборигенами на тему «остаться или идти дальше». Аборигены склоняют меня к «остаться», напирая на тот факт, что в конце следующего этапа ничего нет, только часовня…

– Так, стоп. Часовня?.. Вы сказали «часовня», я правильно расслышал? Спасибо, вопрос снимается. Конечно же, я иду туда!

Аборигены пытаются меня образумить, указывая, что это часов пять пути и до темноты я не успею. Но длительные переходы, очевидно, не самым положительным образом влияют на психику. Во мне вдруг пробуждается ложнопонимаемое чувство патриотизма.

– Кто не дойдёт?.. Я не дойду?!.. Русские не сдаются!

Гордо удаляюсь в затянувший окрестности туман. Там, в тумане, меня посещает свежая мысль, что русским, в моём лице, следовало бы вести себя поскромнее. Посещает, увы, слишком поздно, когда что назад, что вперёд, – уже без разницы. Сгущающиеся сумерки задают темп. Исключительно от страха гору эту переваливаю не за пять, а за три часа. Успеваю до темноты, в общем. Хотя идиот, конечно. Не могу отрицать.

Вырисовывается маленькая проблема. Эта часовня, в отличие от всех предыдущих, стоит не в пустынном лесу или на горе, а в окружении жилых домов. Как их обитатели отнесутся к тому, что я в ней намереваюсь спать, – неизвестно. Пытаюсь найти кого-нибудь, чтобы попросить разрешения, но все сидят по домам. А в двери барабанить стесняюсь. Ладно, делать нечего, располагаюсь на ночлег самовольно. Засыпаю.

Бум!.. Слепящий сверк фонаря в лицо, надрывный собачий лай, никто не ожидает ватиканскую инквизицию! В голове проносится: преступление против веры, суд, костёр, и всё-таки она вертится!..

– Тихо, Фидо!.. К ноге!.. Тихо, сказал!.. Ой, извини, ради бога. Не знал, что ты здесь. Я там, в соседнем доме живу, свечу перед образом сменить зашёл. Погоди, я быстро… Кстати, если вдруг вода нужна, то вон тут у перекрёстка источник. Бери смело, она питьевая. Всё, не беспокою больше. Спокойной ночи!

Хорошие они всё же люди, эти итальянцы.

Хмурое утро. Долгие километры по сельскохозяйственному району. Коровники, сараи, вырубки, лесопилки, трактора, заборы и прочие антропогенные красоты. Сырость и туман, временами изливающиеся мелким дождём. По колено мокрые от травы ноги. Каждые пять-десять минут приходится преодолевать проволочные заграждения поперёк тропы.

Главной здешней природной достопримечательностью считается гора Вентарола. Тысяча двести или что-то вроде того метров. Плоскую её вершину венчает коровник. Альта Вию это не смущает, она проходит прямо через загоны. Алгоритм такой: открываем загон, заходим внутрь, опасливо огибаем коров, выходим с другой стороны, закрываем за собой ворота. Теперь повторяем заново.

«В горах старайтесь носить одежду ярких расцветок», – говорили они… «Так, случись что, спасателям будет проще вас обнаружить», – говорили они… Но вот про то, какие ощущения испытываешь, проходя в ярко-красной футболке в пяти метрах от морды быка, от которого тебя ничего не отделяет, который орёт на тебя «му-у-у-у!», и которому ты явно не нравишься, – про это они не говорили ничего.

К середине дня поднимается близкий к ураганному ветер, несущий с собой водяную пыль. Теперь я насквозь мокрый не по колено, а целиком. Но стоит лишь перевалить через очередную горную гряду, как погода кардинально улучшается. Меняется и природа. Чувствуется приближение Тосканы. Искусная совратительница, Тоскана умеет очаровывать: холмы здесь зеленее и глаже, цветы и цвета ярче, а коровы – упитаннее. Слаб человек и грешен. Замышляю недоброе. Собираюсь Альта Вие изменить.

Foce dei Tre Confini – «Перевал Трёх границ». Здесь в одной точке сходятся Лигурия, Тоскана и Эмилия–Романья. Всё. Я дошёл. Пешком дошёл сюда из Франции. Ничего не значащее событие для человечества и огромный прыжок для человека в моем лице. Немножко горжусь. И сильно мёрзну под пронизывающим ветром.

Итак. Направо пойдёшь – на очередной этап Альта Вии попадёшь. Здесь она не кончается, уходит ещё километров на сорок вниз к морю, петляя по асфальту и уворачиваясь от посёлков. Не слишком заманчиво. Налево пойдёшь… хм… тоже на Альта Вию попадёшь. Но этот вариант пути длиннее. И где-то в его середине должен быть переход на GEA. Grande Escursione Appenninica – «Большая апеннинская прогулка» – другой известный (мне, во всяком случае) треккинговый маршрут, проложенный едва ли не собственноручно – точнее, собственноножно – самим Райнхольдом Месснером, одним из величайших альпинистов современности. Без малого четыреста километров по горному хребту, тянущемуся по границе Эмилии–Романьи и Тосканы вплоть до Умбрии.

– Извини, дорогая. Ты ни в чём не виновата. Это всё я… Но мы должны расстаться.

Никогда!.. Слышите, никогда не произносите этих слов, если не имеете возможности сразу же спастись бегством!.. Альта Виа в бешенстве. Она твёрдо вознамерилась переломать мне ноги. Судя по всему, тут не ходит вообще никто. Нет даже тропы. А лес такой, что уже минут через десять полностью теряю ориентацию. Стою возле очередного знака разметки, ищу глазами следующий. И лишь удостоверившись, что чётко его вижу, иду вперёд. Иначе никак, иначе заблудишься в два счёта.

Перекрёсток. Направо – продолжение Альта Вии. Прямо и налево – две тропы вообще без указателей и разметки. Очевидно, что одна из них и есть искомый путь на GEA. Но какая именно?.. Э, нет, хитришь!.. Знаю я уже, чем это кончится, если наугад рискну пойти. Ладно, радуйся, твоя взяла… Поворачиваю направо. Вновь на Альта Вию. В назидательных целях больно поколачивая по ногам, она спускает меня в долину. В полностью разобранном виде.

Нахожу гостиницу, ужинаю. Стою на улице, курю последнюю перед сном сигарету. Вижу на доме табличку с адресом. Альта Виа простила измену. Отпустила меня и сделала прощальный подарок. Я уже не в Лигурии, в чём был свято уверен ещё минуту назад. Это Тоскана.

Сон восьмой. У холмов есть глаза

– Итак, джентльмены, сегодня мы вновь идём охотиться на злодеев! Ватсон, что у вас?

– Револьвер!

– Сэр Генри, у вас?

– Хлыст!

– Бэрримор?

– Лазанья, сэр!

– Гхм… Бэрримор, что вы делаете с лазаньей посреди Гримпенской трясины?

– Элементарно, сэр. Мы не в Девоншире. Видите эти плавные волны изумрудных холмов, раскинувшихся под безбрежным голубым небом? Слышите весёлый щебет птиц, умиротворяющее гудение цикад, треск разрываемой плоти и душераздирающие предсмертные крики?.. Тоскана, сэр. Здесь водятся монстры.

– Отлично, Бэрримор. Введите нас в курс дела. Кого мы ловим?

– О, мистер Холмс… Это длинная и запутанная история. Если позволите, начну издалека. Итак, представьте: тёмной-тёмной августовской ночью 1968 года в тёмную дверь тёмного дома, одиноко стоящего в тёмных – по причине тёмного времени суток – тосканских холмах, стучит призрачно-белая фигура. «Они все умерли… Умерли!.. – слышит испуганно выглядывающий из окна домовладелец. – Теперь отопри дверь и впусти меня!» Это…

– Беглый каторжник!

– Не перебивайте, сэр Генри, прошу вас. Это босой шестилетний мальчик. Он утверждает, что кто-то убил его маму. Примчавшиеся по вызову карабинеры прочёсывают местность и в паре километров от дома, на заброшенной дороге рядом с кладбищем, обнаруживают автомобиль с выключенным мотором. Никаких повреждений кузова и стёкол. Указатель поворота беспрерывно мигает. На передних сидениях – изрешечённые пулями полураздетые тела мужчины и женщины. Мальчик – его зовут Наталино – говорит, что это его мать и дядя. Сам он, по его словам, спал на заднем сиденье, затем раздались выстрелы, он испугался, убежал и брёл куда глаза глядят, пока не наткнулся на жилье.

– Вы сказали, нет повреждений. И ребёнок не пострадал. Но как же тогда?..

– Элементарно, Ватсон. Парочка намеревалась предаться запретной любви. Преступник подкрался к автомобилю со стороны багажника, просунул руку в приспущенное окно задней двери и открыл огонь.

– Но как вы догадались, мистер Холмс?..

– Эмм… Дедукция. Да-с. Продолжайте, Бэрримор, прошу вас.

– Быстро выясняется, что погибший мужчина дядей Наталино в действительности не доводился. Он был любовником его матери. На тайные же кладбищенские свидания они были вынуждены отправляться, дабы не быть застигнутыми другими её любовниками, которые проживали прямо у неё дома. Муж – то есть отец Наталино – там тоже проживал. Функции его сводилась в основном к тому, чтобы приносить всем в постель утренний кофе. Этот-то бедолага – звали его Стефано Меле – и превратился в основного подозреваемого. А вскоре дал признательные показания. Провели следственный эксперимент. Впечатление он оставил двойственное. Хотя Меле и описывал детали, о которых мог знать лишь человек, своими глазами видевший место преступления – работающий сигнал поворота, отсутствие одного ботинка на ноге убитого и тому подобное, – выяснилось, что он совершенно не умел обращаться с оружием и был даже не в состоянии с уверенностью сказать, с какой стороны подходил к машине. Пистолет, по его утверждению, он выбросил в ближайшую канаву. Тщательные поиски, однако, не привели ни к чему. Тогда Меле изменил показания, заявив, что на злодеяние его подговорил один из любовников жены, который якобы снабдил его оружием и довёз до кладбища. Правда, он затруднялся припомнить, кто именно из любовников это был, а потому начал объявлять сообщниками всех их по очереди. Следует отметить, версия эта звучала правдоподобно. Все любовники отличались характерным связующим признаком. Сардинцы, сэр!

– Спасибо, но нет, пожалуй. Я бы предпочёл стерлядь. А лучше хороший бифштекс.

– Гм… Сэр Генри, если бы вы читали мою монографию «Организованные разбойничьи шайки Британской империи и её окрестностей», то знали бы, что преступники острова Сардиния издавна специализировались на похищениях людей с целью получения выкупа. Причём во второй половине XX века они достигли в этом ремесле таких невиданных высот, что любое преступление против личности, которое полиция оказывалась не в состоянии раскрыть, просто списывалось на anonima sarda – «не пожелавших представиться сардинцев» – и отправлялось в архив. Не так ли, Бэрримор?

– Совершенно верно, мистер Холмс. Сардинские любовники мамы Наталино, вне всякого сомнения, поддерживали тесную связь с криминальным миром. А потому имели все возможности раздобыть оружие и спланировать преступление. Впрочем, в ходе серии очных ставок Стефано Меле раз за разом отказывался от предыдущих показаний, с плачем заявляя, что оговорил невиновных. Но тут полицейские обратили внимание на одно ранее ускользнувшие от них обстоятельство…