История одной собачки

Сомнений не было: сигнал принят.

На одно мгновение Крот застыл неподвижно с поднятым носом и, слегка вздрагивая, потянул воздух. Потом короткий бросок вперёд – потерял, стоп – назад… И постепенное, медленное, уверенное продвижение. Взволнованный Крыс держался рядом. С видом лунатика Крот перешёл через сухую канаву, пролез сквозь изгородь и при слабом свете звёзд продолжал вынюхивать направление в нехоженом, голом поле. Вдруг без предупреждения он исчез. Крыс был начеку и тут же нырнул вслед за ним в тоннель.

Тоннель был узкий, затхлый, с сильным земляным запахом. Крыс еле дождался, когда он кончится и можно будет потянуться, встряхнуться и выпрямиться. Крот зажёг спичку, и Крыс увидал, что они находятся на аккуратно подметённой, посыпанной чистым песком площадке. Готические буквы над звонком гласили: КРОТОВЫЙ ПРОУЛОК.

Крот снял с гвоздя керосиновую лампу, зажёг. Крыс огляделся. У двери стояли мётлы, грабли. Крот любил чистоту и терпеть не мог, когда у его жилья появлялись ходы других кротов с кучами земли на выходе. С площадки они прошли в закрытый дворик, где по стенам висели корзинки с листьями папоротника, а в нишах стояли гипсовые статуи графа Калиостро, Джузеппе Гарибальди, королевы Виктории и других героев современной Италии. Часть дворика занимали деревянные столы, испещрённые кружка́ми, намекавшими на пивные кру́жки. В центре блестел небольшой круглый пруд с золотыми рыбками, огороженный барьером из ракушечника. Из воды торчала затейливая пирамида, тоже покрытая ракушками и увенчанная большим посеребрённым стеклянным шаром. Шар искажал всё, что в нём отражалось, и это было очень забавно.

При виде дорогих ему предметов Крот просиял, втолкнул Крыса в прихожую и, повернув выключатель, одним взглядом окинул свой старый дом. Везде лежал толстый слой пыли. Заброшенный дом выглядел уныло и безрадостно. Бросалось с отвычки в глаза, до чего и мебель, и утварь в нём были старые, исцарапанные. Крот скорчился в кресле, уткнул морду в лапы и проскулил:

– Ох, Крысик, зачем я это затеял? Зачем притащил тебя сюда, в промозглую, жалкую дыру, да ещё в такую ночь! Сидел бы ты уже сейчас у себя, грелся у очага!

Но Крыс не слушал его нытья. Он бегал туда-сюда, открывал двери, осматривал комнаты и шкафы, расставлял зажжённые свечи.

– Отличный домик! – весело кричал он. – Уютный, хорошо распланирован! Всё есть, всё на месте! Мы проведём здесь славную ночь, и первое, что нам нужно, – это огонь. Сейчас разыщу спички и растоплю камин. А это гостиная? Прекрасно! Спальные лавки вдоль стен сам поставил? Здорово! Значит, я займусь углём и дровами, а ты бери щётку, она у тебя в кухонном ящике, и приведём всё в нормальный вид. Шевелись, дружище!

Подбадриваемый неугомонным товарищем, Крот стал энергично наводить чистоту. Крыс бегал взад-вперёд с охапками дров. Когда в камине загудело весёлое пламя, он пригласил Крота подсесть и согреться, но того уже одолел новый приступ меланхолии.

– Крыс, – простонал он, – чем же мы будем ужинать? Бедный, усталый, голодный, замёрзший зверёк! У меня нет ничего для тебя, ни одной крошки.

– Быстро же ты сдаёшься, – с упрёком ответил Крыс. – Вот только что на кухне видел консервный нож, а ведь где нож, там и консервы. Возьми себя в руки, встань и пойдём поищем еду!

С понятным усердием они обшарили ящики и шкафы. Дела обстояли не блестяще, но и не так уж худо: банка сардин, пачка печенья, палка копчёной колбасы.

Ставя всё на стол, Крыс заметил:

– Ну вот и банкет. Кое-кто дал бы себе уши отрезать, лишь бы оказаться сейчас с нами.

– Ни хлеба, – убивался Крот, – ни масла…

– Ни икры, ни шампанского, – с усмешкой подхватил Крыс. – И это, кстати, мне кое о чём напомнило. Что там за дверца в коридоре? Погреб, конечно? Чего только нет в этом домике!

Он полез в подпол и тут же явился весь в пыли с двумя бутылками пива в лапах и ещё две держа под мышками.

– Ты жалкий нытик, Крот, – заявил он. – Не смей возражать мне. Я никогда ещё не видел такой славной норки. Где ты раздобыл эти картинки на стенах? Они в самом деле делают всё таким уютным. Неудивительно, что ты так привязан к своему дому. Расскажи, что у тебя тут ещё есть и как ты до всего этого додумался.

И вот, пока Крыс набирал из банки горчицу и суетился с тарелками, вилками и ножами, Крот, всё ещё всхлипывая от недавних потрясений, начал рассказывать, сперва смущаясь, а потом со всё бо́льшим и бо́льшим жаром, как выдумал одно, как придумал другое. Что-то нежданно досталось ему в наследство от тётушки, что-то удачно сторговал, а что-то было приобретено путём долгих трудов и строжайшей экономии. Он окончательно воспрянул духом и захотел немедленно насладиться своим добром. Взяв лампу, он повёл гостя за собой, подробно описывая ему все детали и совсем позабыв про столь необходимый им ужин. Донельзя проголодавшийся, но неизменно внимательный, Крыс кивал, рассматривал, а в промежутках вставлял положенные «отлично» и «замечательно».

Наконец он возвратил Крота к столу, но не успел взяться за нож, как на дворе послышалось шарканье маленьких ног по гравию, приглушённый говор тоненьких голосов и обрывки фраз:

– Так, все в ряд. Подними фонарь, Томми. Всем прочистить горло, чтоб никакого кашля не было, запомнили? Как только я скажу: раз, два, три… Где маленький Билл? Становись скорее, все ждут.

– Что там такое? – удивился Крыс.

– Наверное, полевые мыши, – с гордостью сказал Крот. – Они каждый год ходят здесь и поют рождественские баллады. И никогда меня не пропустят, всегда в Кротовый проулок зайдут. Я их поил горячим чаем, а если бывал при деньгах – угощал ужином. Да, вот теперь всё стало точно как раньше.

– А ну-ка, посмотрим на них! – воскликнул Крыс и распахнул двери.

Их глазам предстала трогательная и очень милая сценка. На освещённом тусклым фонарём дворике выстроились полукругом восемь или десять полевых мышат. У каждого на шее был подвязан красный шерстяной шарф, передние лапы засунуты поглубже в карманы, но всё равно, чтобы согреться, им приходилось приплясывать на месте. Мышата смущённо переглядывались глазками-бусинками, хихикали, шмыгали носами и часто утирались рукавами. Дверь открылась, как раз когда старший говорил:

– Итак, раз, два, три!..

И тонкие голоса взмыли вверх и затянули старинную балладу, сложенную их предками в скованных морозом полях или у выстуженных каминов и с давних пор исполняемую на Рождество у чужих освещённых окон. Вот она, эта баллада:

– Добрые люди, впустите скорей –Мы стоим у ваших дверей,Ночь всё темней, а ветер лютей,Дайте согреться! Добрых людейРадость ждёт поутру!Дайте немного тепла и нам –Холодно пальцам, зябко ногам,Шли мы сюда по снежным полям,Чтоб пожелать милосердным, вам,Радости поутру!Половина ночи уже прошла,Но звезда в зените, белым-бела,Нас по свету вела, благодать лила,Посулила добрые вам делаИ радости поутру!Так Иосиф шёл вослед за звездой,Что светила над хлевом ночной порой,И душистого сена принёс с собой,И сказал пресвятой Марии: «Постой,Нас радость ждёт поутру!»И ветер над крышей хлева затих,И ангелы благословили их,А вместе с ними тварей земных,И пожелали им всем – святыхРадостей поутру!

Голоса смолкли. Певцы, смущённо улыбаясь, переглянулись, и воцарилась тишина – но лишь на миг. Издалека сверху, отражаясь от стен тоннеля, к ним докатился слитный и мелодичный гул звонких весёлых колоколов.

– Славная песня, ребятки! – воскликнул Крыс. – Теперь все сюда, сейчас горяченького выпьете.

– Да-да, входите, мышата, – радостно подхватил Крот. – Да, вот теперь всё как раньше! Садитесь ближе к огню, а мы сейчас… Ой, Крыс! – В отчаянии он рухнул в кресло, и на его глазах показались слёзы. – Что мы делаем! Нам нечем их угостить!

– Оставь эту заботу мне, – отвечал незаменимый Крыс. – Кто тут с фонарём? Поди-ка сюда, поговорить надо. Скажи, сейчас какие-нибудь лавки ещё открыты?

– Ну разумеется, сэр, – уважительно отвечал мышонок. – У нас магазины вообще перед Рождеством почти не закрываются.

– Тогда, значит, так: бери фонарь и не медли…

Последовавшее обсуждение показалось Кроту бессвязным:

– Помни, только свежее. Нет, полкило достаточно. Но непременно от Бэггинза, другого не надо. Нет-нет, непременно высшего качества, а если нет, поищи где-нибудь в другом месте. Конечно, домашнего приготовления, не брать же консервы! Словом, постарайся.

Звякнули, переходя из лапы в лапу, монеты, мышонок подхватил объёмистую корзину, фонарь и выскочил наружу.

Оставшиеся уселись рядком, болтали ногами под скамейкой и наслаждались теплом очага, прожаривая отмороженные места, пока те не начинали саднить.

Отчаявшись вовлечь их в лёгкую беседу, Крот обратился к семейной хронике и заставил перечислять по именам всех многочисленных братишек и сестрёнок, которые, как выяснилось, были слишком малы, чтобы ходить уже с рождественским пением, но вскоре и до этого дорастут. Крыс в это время внимательно рассматривал этикетку на одной из пивных бутылок.

– Ей-богу, это «Старый Бертон», – одобрительно кивнул он. – Ай да Крот! Именно то, что надо, – как раз, чтобы сварить эль. Готовь остальное, Крот, а я бутылки открою.

Смешать всё в должных пропорциях и сунуть жестяной чайник в глубь накалённого камина оказалось делом недолгим, и вскоре мышата отхлёбывали, откашливались и отфыркивались, потому что горячий эль – штука небезобидная. Они протирали глаза, пересмеивались и намертво позабыли о том, что это вообще такое – замёрзнуть.

– Они и спектакли ставят, – сообщил другу Крот. – Сами пишут пьески, сами разыгрывают, и у них хорошо получается. Особенно было в прошлом году здорово: Полевого Мыша берут в плен берберийские морские пираты и заставляют грести на галере, а когда ему удаётся бежать и он возвращается домой, то узнаёт, что его возлюбленная ушла в монастырь. А вот ты, – ты же участвовал, я ведь помню. Выйди, продекламируй нам что-нибудь.

Мышонок встал, огляделся, хихикнул… и не сумел выдавить из себя ни слова. Товарищи подталкивали его, Крот подталкивал, а Крыс даже встряхнул за плечи, но тот так и не смог преодолеть застенчивость. Все хлопотали вокруг него как спасатели, которые обрабатывают утопленника по «Правилам спасания на водах», но брякнул засов, и, шатаясь под тяжестью корзины, появился мышонок с фонарём.

Всё содержимое корзины вывалили на стол, после чего о декламации никто не помышлял. Крыс пристроил всех к делу, и через несколько минут ужин был готов. В каком-то оцепенении Крот смотрел, как только что пустой стол покрылся пиршественными яствами, как маленькие друзья, просияв, накинулись на еду, и наконец дал и себе волю. Выяснилось, что и он страшно голоден. Поглощая возникшую как по волшебству снедь, он думал о том, как всё-таки хорошо вышло, что они завернули к нему домой.

За едой толковали о старине. Мышата порассказали ему местные новости и в меру сил ответили на вопросы.

Крыс помалкивал. Он заботился в основном о том, чтобы всем всего хватило и чтобы Крот ни о чём не беспокоился.

Набив карманы гостинцами, мышата осыпали хозяев новогодними пожеланиями и откланялись. Когда дверь захлопнулась и звяканье металлических фонарей замерло вдали, Крот и Крыс подкинули ещё дров, придвинули кресла к камину, сварили порцию эля и перебрали заново события дня. В конце концов, Крыс мощно зевнул и сказал:

– Крот, дружище, сказать, что я сонный, – так это просто не то слово: я падаю. Ты ляжешь там, у стены? Тогда я тут. Отличный домик. Всё так удобно!..

Он лёг на лавку, завернулся с головой в одеяло, и глубокий сон подхватил его, как жнейка подхватывает сноп ячменя.

Усталый Крот не стал медлить, и скоро его голова покоилась на мягкой подушке. Но, прежде чем сомкнуть глаза, он ещё раз окинул взглядом комнату. Комната таяла в зыбком свете пламени, которое, покачиваясь, отсвечивало на милых старых вещах – вещах, так долго и незаметно живших с ним и ныне вновь готовых служить ему без лишних слов, обид и упрёков. Он находился как раз в том настроении, к которому упорно и незаметно подталкивал его Крыс. Он ясно видел, как просто, непритязательно и тесновато было всё вокруг, но не менее ясно видел, как всё здесь для него дорого и как нужна каждому такая точка опоры. Он ведь не собирался отказываться от новой жизни, поворачиваться спиной к солнцу и воздуху и заползать в этот дом, чтобы остаться в нём навсегда. Широкий мир был слишком могуч, и зов его доносился до Крота даже здесь. Он знал, что ему суждено вернуться к вольным просторам.

Но было приятно сознавать, что всё тут, дома, принадлежит ему, любой предмет всегда рад хозяину, который всегда найдёт здесь тёплый, радушный приём.

6. Мистер жаб

То было ясным солнечным утром раннего лета. Река вернулась к привычному руслу и течению, и жаркое солнце, казалось, цепкими лучами вытягивало из земли зелень, кусты и травы. Крот и Водяной Крыс встали с рассветом: в связи с открытием гребного сезона они были страшно заняты. Они красили, конопатили, починяли банки и вёсла, искали потерянные удочки и остроги.

Они уже кончали завтракать и обсуждали планы на день, когда в дверь громко постучали.

– Тьфу ты, – произнёс вымазавшийся в желтке Крыс. – Будь другом, Крот, ты уже доел, посмотри, кто там.

Крот пошёл к дверям. Крыс услыхал, как он вскрикнул от изумления и, распахнув дверь в гостиную, провозгласил:

– Те же и Барсук!

Чтобы Барсук сам явился с визитом – это и впрямь было удивительно. Те, кому он был нужен, поджидали его рано утром и поздно вечером, когда он спокойно проходил вдоль полей. Или же шли к нему домой, в глубину Дикой Чащи, а это было не простое мероприятие.

Барсук протопал в комнату и встал, глядя на хозяев без тени улыбки. Крыс уронил ложку на скатерть и сидел с открытым ртом. Наконец Барсук торжественно изрёк:

– Час настал!

– Чего час? – неловко спросил Крыс и оглянулся на стенные часы.

– Спроси лучше: кого час? – ответил Барсук. – Настал час Жаба! Час для Жаба! Я говорил, что займусь им, когда зима кончится, и я намерен заняться им сегодня же!

– Ура, займёмся Жабом! – восторженно заорал Крот. – Мы из него выбьем дурь!

– Как сообщают из надёжных источников, – продолжал Барсук, – сегодня утром в Жабсфорд привезут на опробование новый автомобиль с мотором повышенной мощности. Быть может, в этот самый момент Жаб облачается в безобразное одеяние, чем превращает себя из сравнительно благообразного Жаба в пугало, с которым не дай бог встретиться в темноте. Вы двое немедленно отправитесь со мною в Жабсфорд, где и начнётся операция «Спасение».

– Точно! – вскочив на ноги, крикнул Крыс. – Спасём это несчастное, неразумное существо, усмирим его, и он станет самым смирным из всех Жабов на свете!

И с Барсуком во главе они тронулись в путь, чтобы исполнить долг милосердия.

Когда зверям приходится идти вместе, они идут гуськом, согласно правилам здравого смысла, а не болтаются поперёк дороги, так что один не может подбежать к другому в случае внезапной угрозы.

У подъезда Жабсфорда они, как и предсказал Барсук, увидели сверкающий новизной громадный, ярко-красный (любимый цвет Жаба) автомобиль. Они не успели подняться по ступенькам, как дверь открылась и к ним навстречу враскачку вышел мистер Жаб, в очках, кепи, крагах, защитном плаще, с огромными перчатками-раструбами под мышкой.

– Привет! Идите сюда! – бодро крикнул он, завидев гостей. – Вы как раз вовремя, нас ждёт весёлое… весёлое…

При взгляде на суровые лица друзей его радостные интонации потухли, и он даже не договорил до конца.

Барсук поднялся к дверям.

– Введите его в дом, – бросил он через плечо, а сам обернулся к шофёру. – Боюсь, вы на сегодня свободны, – сказал он. – Мистер Жаб передумал. Ему не нужен этот автомобиль. Имейте в виду, решение окончательное. Можете отправляться.

Крот и Крыс втащили яростно протестующего Жаба обратно в дом. Следом вошёл Барсук.

– Итак, – обратился он к Жабу, когда все четверо оказались в холле, – прежде всего сними эту нелепую одежду.

– Ни за что! – отважно отвечал Жаб. – Что значит это неслыханное насилие? Я требую объяснений!

– Разденьте его! – коротко приказал Барсук.

Жаб лягался и брыкался. Пришлось повалить его на пол. Крыс уселся сверху, Крот стянул с него всю автомобильную экипировку, и они снова поставили его на ноги. Вместе с экипировкой Жаб потерял и свой пыл. Оказавшись не Ужасом Шоссейных Дорог, а просто Жабом, он неуверенно хихикнул и, словно бы начиная сознавать ситуацию, обратил к друзьям просительный взор.

– Ты не мог не понимать, Жаб, что рано или поздно этим кончится, – строго начал Барсук. – Ты отвергал все наши предупреждения, пускал отцовское наследство на ветер, позорил нас по всей округе лихачеством, авариями, препирательствами с полицией. Каждый, конечно, живёт, как сам понимает, но мы, животные, никогда не позволяем своим друзьям переходить определённых границ. Ты их перешёл. Во многих отношениях ты славный малый, и я не собираюсь поступать с тобой слишком жестоко. Я сделаю ещё одну попытку объясниться. Ты пройдёшь со мною в курительную, выслушаешь то, что я тебе скажу, и посмотрим, выйдешь ли ты оттуда таким же, каким войдёшь.

Он крепко взял Жаба за рукав и увёл его в курительную, плотно закрыв за собой дверь.

– Чушь! – презрительно фыркнул Крыс. – С Жабом разговаривать бесполезно. Он что угодно пообещает… на словах.

Они устроились поудобнее и приготовились терпеливо ждать. Из-за дверей доносилась размеренная речь Барсука, выстроенная по всем правилам ораторского искусства. Вскоре его проповедь начала прерываться глубокими рыданиями, явственно исторгаемыми из груди Жаба. Будучи созданием впечатлительным и мягкосердечным, он очень легко, хотя и ненадолго, склонялся к любой точке зрения.

Минут через сорок пять дверь открылась и Барсук вышел, ведя за лапу совершенно раздавленного и уничтоженного Жаба. Кожа на нём обвисла, ноги подгибались, щёки избороздили обильные слёзы, протёкшие в ответ на доходчивую речь Барсука.

– Садись сюда, Жаб, – ласково сказал Барсук, указывая на кресло. – Друзья мои, – продолжал он, – я рад сообщить вам, что Жаб наконец осознал пагубность своего пути. Он искренне сожалеет о недостойном прошлом и намерен бросить баловство с автомобилями раз и навсегда. Он дал мне на этот счёт торжественное обещание.

– Прекрасная новость, – серьёзно сказал Крот.

– Новость-то прекрасная, – недоверчиво заметил Крыс, – если только… – Он пристально всматривался в Жаба, не в силах отделаться от ощущения, что в его жалобном взгляде мелькает что-то вроде смешинки.

– Осталось одно, – продолжал довольный Барсук. – Жаб, я хочу, чтобы ты здесь, перед своими друзьями, повторил то, с чем только что согласился, беседуя со мной в курительной.

Последовало долгое, долгое молчание. Все застыли в напряжённом состоянии. Жаб в отчаянии переводил взгляд из одного конца холла в другой… Наконец он заговорил.

– Нет, – угрюмо, но твёрдо сказал он. – Я ни о чём не жалею. Моё поведение не было недостойным. Это было славное прошлое!

– Что! – вскричал опешивший Барсук. – Ах ты, лживое животное! Не ты ли мне только что за этой вот дверью…

– Ах да, за дверью, – нетерпеливо перебил Жаб, – за дверью – всё что угодно. Мой дорогой Барсук, ты говорил так красноречиво, так неотразимо, так трогательно, ты так искусно перечислял аргументы, что там, за дверью, ты мог добиться от меня чего угодно, и знал об этом. Однако потом, проверив себя и перебрав все слова заново, я понял, что во мне нет и капли раскаяния. Поэтому утверждать обратное было бы просто стыдно, не правда ли?

– Так ты, значит, не обещаешь никогда вновь не притрагиваться к автомобилям? – спросил Барсук.

– Конечно нет, – решительно заявил Жаб. – Напротив, я обещаю, что в первый же встреченный мною автомобиль я сяду и поеду, би-бип!!

– Ладно. – Барсук встал. – Раз ты не откликаешься на убеждения, испробуем силу. Я всё время боялся, что этим кончится. Ты часто просил нас, Жаб, пожить с тобою в твоём роскошном доме. Вот мы и пришли. И мы уйдём, когда ты переменишь свой образ мыслей, и не ранее. Уведите его наверх, заприте в спальне, а мы потом обсудим всё заново.

– Это для твоего же блага, Жабби, – объяснял Крыс, вместе с Кротом втаскивая наверх яростно сопротивляющегося Жаба. – Подумай, как хорошо нам будет жить вместе, дружно, как раньше. Тебе только надо избавиться от своего наваждения.

– Пока что мы здесь обо всём позаботимся, – подхватил Крот. – Ты ведь в последнее время просто швырял деньгами, Жаб.

– Подумай, Жаб, и никаких больше неприятностей с полицией, – добавил Крыс, подталкивая его к кровати.

– И никаких больниц, где над тобой няньки да сёстры командовали, – заключил Крот, поворачивая ключ в замке.

Пока они спускались, Жаб через замочную скважину злобно выкрикивал им вслед ругательства. Собравшись вновь в холле, трое друзей приступили к обсуждению ситуации.

– Тяжёлый случай, – вздохнул Барсук. – Он никогда ещё не был так непреклонен. Однако же, поживём – увидим. Его ни на минуту нельзя оставлять одного. Будем дежурить до тех пор, пока его организм не очистится от этой отравы.

И они организовали дежурство. Каждую ночь кто-нибудь спал с Жабом в одной комнате, а день поделили на смены. Сперва Жаб явно испытывал терпение неусыпных стражей. Во время очередного припадка он составлял вместе несколько стульев так, чтобы получилось некое подобие автомобиля, вползал на передний стул, ссутуливал плечи и, неблагозвучно урча и подвывая, всматривался вперёд, потом вдруг подскакивал и после нелепого кувырка растягивался на полу и оставался посреди разбросанных стульев, обессиленный, зато полностью удовлетворённый. С течением времени приступы делались слабее. Друзья старались отвлечь больного, но он больше ничем не интересовался. Им постепенно овладевали вялость и меланхолия.

В одно погожее утро Крыс сменил Барсука, который уже истосковался по своим лесным подземельям. Выйдя из комнаты, Барсук сказал:

– Жаб ещё в постели. Не смог из него ничего вытянуть, кроме «ах, оставьте меня в покое, мне, наверное, скоро полегчает, стоит ли беспокоиться» и так далее в том же духе. Держи ухо востро, Крыс. Если Жаб кроток и послушен, как пай-мальчик с пятёркой по поведению, с ним надо быть настороже. Тут что-то нечисто, я его знаю. Ладно, счастливо оставаться.

– Ну, как дела, старина? – бодро окликнул Крыс, подходя к постели больного.

Минуту-другую он ждал ответа. Наконец послышался слабый вздох:

– Спасибо, Крысик… Как мило с твоей стороны, что ты интересуешься моими делами. Но сначала скажи, как дела у тебя и как поживает несравненный Крот?

– У нас всё в порядке, – ответил Крыс и неосторожно добавил: – Крот с Барсуком пошли пройтись, их раньше обеда не будет, так что у нас с тобой всё утро в запасе. Ну, веселей! Нечего попусту валяться.

– Милый, добрый Крыс, – простонал Жаб, – плохо же ты представляешь моё состояние, если думаешь, что я когда-нибудь смогу «веселей» что-то делать. Но ты не беспокойся. Меньше всего я хочу обременять собою друзей. Я думаю и даже надеюсь, что уже недолго буду вам в тягость.

– И я надеюсь на это, – искренне отвечал Крыс. – Сейчас ты действительно всем нам в тягость, и я буду рад, когда это кончится. Смотри, какая погода! Гребной сезон начинается, а ты! Нет, нам не жаль потратить на тебя сколько угодно времени, но уж очень бездарно оно проходит.

– Да, разумеется, вам жалко времени, – кротко молвил Жаб. – Я это вполне понимаю. Это естественно. И так вы уже столько сделали для меня. Я сознаю, что я тяжёлая обуза для вас.

– Ещё бы! – согласился Крыс. – Но я готов на всё, лишь бы ты образумился.

– Тогда… – Жаб издал ещё более жалкий стон, чем раньше. – Позволь мне обратиться к тебе, Крысик, с последней, может статься, просьбой. Сходи в деревню за доктором, только поскорей, а то как бы не было уже поздно. А впрочем, не затрудняй себя. Это всего лишь трата времени. Пусть всё идёт своим чередом.