История одной собачки

– А теперь пора спать, – заключил Барсук, поднимаясь и вставляя свечи в подсвечники. – Идёмте, я покажу вашу комнату. Утром не торопитесь, завтрак будет готов, когда пожелаете.

Они прошли в длинное помещение, напоминавшее не то спальню, не то чердак. Полкомнаты занимали зимние запасы Барсука: груды турнепса, яблок, картофеля, корзины с орехами, кувшины мёду; на другой половине две маленькие белые лежанки выглядели уютно и заманчиво, а бельё на них было хотя и домотканое, но чистое и восхитительно пахло лавандой. Мигом сбросив одежду, Крот и Водяной Крыс с восторгом и умилением забрались под одеяла.

Пользуясь разрешением Барсука, усталые зверьки вышли к завтраку поздно и обнаружили на кухне у горящего очага двух молодых ёжиков, которые из деревянных мисок ели овсянку.

Ёжики пригладили иглы, встали и вежливо поклонились вошедшим.

– Садитесь, садитесь, – кивнул им Крыс. – Наворачивайте свою овсянку. Откуда вы взялись, ребятишки, небось в снегу заплутали?

– Да, сэр, с вашего позволения, – вежливо сказал старший ёжик. – Мы с малышом Билли, мы в школу шли, мать нас послала, хотя погода была – ох! – и мы, конечно, сбились с дороги, сэр, а Билли перепугался – он ещё маленький, боится всего, – взял и расплакался. К счастью, мы наткнулись на чёрный ход господина Барсука и решились постучаться к нему, сэр, потому что господин Барсук очень добрый, его здесь все знают…

– Понятно, – сказал Крыс, отрезая себе несколько ломтиков бекона, пока Крот разбивал яйца на сковородку. – Как погода? Можешь не говорить мне так часто «сэр», – добавил он.

– О, жуткая погода, жуткий снег, сэр, – сказал ёжик. – Сегодня таким господам, как вы, совсем нечего на улице делать.

– А где господин Барсук? – спросил Крот, подогревая у огня кофейник.

– Хозяин пошёл в свой кабинет, сэр, – ответил ёжик. – Он сказал, что будет очень занят сегодня утром и чтобы его ни под каким видом не беспокоили.

Такое объяснение вполне удовлетворило присутствующих. Как уже говорилось, если ты шесть месяцев в году живёшь активной жизнью, а остальные шесть в полной или относительной дремоте и если в это время появляются гости или дела, то невозможно соблюдать правильный режим сна. Зверьки хорошо знали, что Барсук, плотно позавтракав, удалился в свой кабинет, расположился в кресле, прикрыл морду шёлковым носовым платком и «занят» тем, чем ему и положено заниматься в эту пору.

Задребезжал дверной звонок. Крыс послал младшего ёжика Билли посмотреть, кто там. В прихожей раздалось громкое топанье, и Билли вернулся в сопровождении Выдра, который бросился к Крысу с объятиями и радостными возгласами.

– Уйди! – заголосил Крыс с набитым ртом.

– Я знал, что вы здесь и всё в порядке, – радостно заявил Выдр. – Когда я утром вышел на берег, там все словно с ума посходили. Крыса не было дома всю ночь, Крота тоже, случилось что-то ужасное. А все следы, конечно, снегом засыпаны. Но я-то знаю, что, если с кем что случается, идут к Барсуку, он, по крайней мере, всегда в курсе. Я и побежал сюда прямо через Чащу. И до чего же здорово было бежать по снегу, когда красное солнце поднималось и пробивалось сквозь чёрные стволы деревьев! Кругом тишина, и только всё время целые сугробы с ветвей – хлоп! – так что от неожиданности отскакиваешь в сторону. За ночь на ровном месте выросли снежные замки, гроты, мосты, террасы, стены – я мог бы там часами резвиться! Кое-где огромные сучья обломились под тяжестью снега, а по ним вприпрыжку разгуливают снегири, довольные, важные, как будто всё это они сделали. Высоко в сером небе пронеслись рваным строем дикие гуси, несколько грачей покружились вокруг деревьев, понаблюдали и с недовольным видом убрались прочь. Не было только никого, чтобы узнать что-нибудь. Где-то на полпути я встретил кролика, он сидел на пеньке и умывал свою глупую морду. Ух, как он перепугался, когда я подкрался сзади и положил ему тяжёлую лапу на плечо! Пришлось дать ему подзатыльник, чтобы привести в чувство. Наконец я из него выжал, что прошлой ночью кто-то из его сородичей видел в Дикой Чаще Крота. Все, сказал он, обсуждали, что Кроту, близкому другу мистера Крыса, здорово досталось, что он заблудился в Чаще, а «они» вышли на охоту и гнали его по кругу. «Так почему же вы ничего не сделали? – спросил я. – Пусть вы не очень умны, но вас же много – сотни толстых, здоровенных парней, ваши ходы идут во всех направлениях. Могли бы взять его к себе, чтобы он был в безопасности, или, во всяком случае, хоть помочь». Но он только уставился на меня: «Как, мы? Кролики?? Что-то делать???» Так что я ещё раз наподдал ему и ушёл. Делать было нечего, зато я кое-что узнал. Конечно, повстречайся мне кто-нибудь из «них», я бы узнал ещё больше, не то «они» бы у меня узнали!

– И ты… совсем не нервничал? – спросил Крот, вздрагивая от ужаса при упоминании о Дикой Чаще.

– Нервничал? – Выдр засмеялся, показав два ряда острых белых зубов. – Это они бы у меня, знаешь, понервничали. Крот, не в службу, а в дружбу, поджарь несколько ломтиков ветчины. Я жутко голодный, а мне надо о многом поговорить с Крысиком, давно с ним не виделись.

Крот нарезал ветчину, велел ежатам поджарить её и вернулся к прерванному завтраку, а Крыс и Выдр, склонившись друг к другу, увлечённо беседовали о речных делах, и была их беседа долгой, ибо дела всплывали одно за другим, как пузырьки на водной глади.

Тарелка с жареной ветчиной опустела и ещё не наполнилась заново, когда к гостям, зевая и потягиваясь, вышел Барсук. Он приветствовал всех, как обычно, просто и дружески, для каждого находя ласковое слово.

– Дело к полднику, – заметил он Выдру. – Небось проголодался по утреннему морозцу.

– Ага. – Выдр подмигнул Кроту. – От одного вида, как эти жадные ежата набивают брюхо жареной ветчиной, я падаю в голодный обморок.

Ежата, не очень наевшиеся овсянкой и к тому же уставшие от тяжкой работы (они жарили ветчину), застенчиво глянули на Барсука, но сказать что-нибудь постеснялись.

– А вы, юноши, отправляйтесь к вашей мамочке, – благодушно махнул им лапой Барсук. – Дорогу вам покажут. Думаю, что обедать вам сегодня уже не захочется.

Он потрепал их по иглам, дал каждому по монетке, и они удалились, почтительно помахивая кепками и приглаживая шевелюру. Остальные сели полдничать.

Крот сел рядом с Барсуком и, пока Крыс с Выдром судачили на неисчерпаемую тему Реки, воспользовался случаем поговорить про то, как ему здесь нравится и вообще всё – почти как у него дома.

– Забравшись под землю, – говорил он, – ты ни от кого не зависишь. Ничего с тобой не случится, никто до тебя не доберётся. Ты сам себе хозяин, не надо никого ни о чём спрашивать. Там, наверху, идёт всё своим чередом – и пусть, тебе ни до чего дела нет. А если захочешь – вылез наверх, и всё к твоим услугам.

Барсук просиял.

– И я говорю то же самое, – ответил он. – Только под землёй можно найти мир, покой и безопасность. Станет тебе тесно, простора захочется – за чем дело стало: рой да копай, и все дела! Чувствуешь, что дом великоват, – закрой один-два тоннеля, и опять-таки все дела! Ни рабочих, ни прохожих, никто не заглядывает через забор, а на погоду вообще ноль внимания. Вот, возьмём Крыса. Поднимется на пару футов вода, и ему надо снимать где-то на время комнату: неудобно, тревожно и страшно дорого. Теперь Жаб. У меня нет претензий к Жабсфорду, это лучшее из здешних строений, но это – зда-ни-е! Если вдруг, скажем, пожар – куда денется Жаб? Если ураган крышу снесёт, стена осядет или даст трещину, стекло в окне разобьётся – куда денется Жаб? Если протечёт в комнатах (ну, протечек я сам терпеть не могу) – куда денется Жаб? Нет, снаружи и наверху хорошо гулять и работать, но возвращаться надо всегда под землю, иначе это не дом.

Крот горячо согласился, и Барсук окончательно проникся к нему полной симпатией.

– Пополдничаем, – сказал он, – и я покажу тебе моё жильё. Я уже вижу, что ты сумеешь оценить его. Ты правильно понимаешь, каким должен быть дом, я уже вижу.

После полдника Крыс и Выдр пересели к камину и начали жарко обсуждать проблему речных угрей. А Барсук засветил фонарь и позвал Крота за собой. Они прошли через зал, спустились по одному из главных тоннелей, и вокруг в неверном свете фонаря заплясали провалы больших и маленьких помещений, размером со стенной шкаф и не уступающих парадным залам Жабсфорда. Узкий перпендикулярный ход вывел их в другой коридор, и там всё повторилось сызнова. Крот растерялся от размеров, протяжённости, разветвлений, длины сумрачных переходов, количества доверху набитых чуланов и от того, что всё вокруг было из камня – мостовые, арки, колонны.

– Откуда у вас взялись силы и время всё это выстроить? – спросил он. – Ведь это невероятно!

– Это было бы действительно невероятно, – просто отвечал Барсук, – если бы я это делал сам. Но я здесь ничего, по сути, не делал, только по мере необходимости расчищал чуланы и коридоры. Их ещё много вокруг. Я вижу, ты не понимаешь. Я объясню. Видишь ли, когда-то, давным-давно, там, где теперь шумит Дикая Чаща, был город. Человеческий город, понимаешь? Здесь, где мы с тобой сейчас стоим, жили люди. Жили: ходили, говорили, спали, работали. Здесь они держали лошадей, воевали, пировали и торговали. То были сильные, богатые люди и великие строители. Они строили на века и думали, что город их будет вечен.

– Но что с ними стало? – спросил Крот.

Барсук пожал плечами:

– Не знаю. Люди приходят, строят, богатеют… Уходят. Так бывает всегда. А мы остаёмся. Мне говорили, что барсуки жили тут задолго до появления города. Нас ведь много. Мы можем ненадолго уйти, но мы умеем ждать, и мы возвращаемся. Так будет всегда.

– Ну а когда они всё-таки ушли, эти люди?

– Когда они ушли, сильные ветры и долгие дожди стали трудиться здесь терпеливо, непрестанно, год за годом. Может быть, и мы, барсуки, помогли этому, кто знает? Город пошёл вниз, вниз, вниз, постепенно разрушался, сровнялся с землёй и – исчез. Потом всё пошло вверх, вверх, вверх, росток стал побегом, побег деревом. Приползли на подмогу плющ и папоротник. Слой перегноя увеличился и покрывал всё. Ручьи с талой водой несли песок и ил, и они тоже скрывали и укутывали, и в скором времени наш дом был готов для нас. Животные пришли, одобрили, поселились, заняли лучшие места, размножились. Их не заботит прошлое, оно им не нужно. Местность тут, правда, неровная, холмистая, везде овраги и буераки, но это даже хорошо. И будущее нас не волнует – то будущее, когда, возможно, в этих местах снова поселятся люди, это вполне вероятно. Дикая Чаща сейчас очень густо заселена, причём есть, как обычно, добрые, злые и вообще никакие, не будем указывать пальцами. Но ты ведь уже кое с кем познакомился?

– Это точно. – Крот слегка вздрогнул.

– Ну-ну… – Барсук потрепал его по голове. – Просто ты впервые встретился с ними. В сущности, они тоже не так страшны. Все мы должны жить сами и давать жить другим. Завтра я передам по округе несколько слов и думаю, что у тебя больше не будет неприятностей. Мои друзья будут ходить где хотят, не то я им покажу!

Вернувшись обратно на кухню, они увидели, что Крыс безостановочно ходит взад и вперёд. Воздух подземелья действовал ему на нервы. Он явно боялся, что за время его отсутствия река исчезла. Он был уже в пальто, пистолеты за поясом.

– Пошли, Крот, – возбуждённо бросил он, завидя приятеля. – Надо выбираться, пока светло. Не хочу оставаться ещё на одну ночь в Дикой Чаще.

– Всё будет в порядке, дружище, – сказал Выдр. – Я иду с вами, а я тут все тропинки наизусть знаю. И если чья-нибудь башка кулака попросит, ты только шепни.

– Не беспокойся, Крысик, – спокойно добавил Барсук. – Мои ходы идут дальше, чем ты думаешь. Несколько запасных выходов есть на самом краю леса, хоть я об этом и не распространяюсь. Когда вы полностью соберётесь, я проведу вас коротким путём, а пока посидите ещё.

Но Крысу уже не терпелось поскорее оставить лес и выйти к реке, поэтому Барсук взял светильник и повёл их по узкому затхлому коридору, то прорубленному в скале, то нырявшему под каменные своды, и вёл чуть ли не несколько долгих миль. Наконец вдалеке сквозь наземную поросль замерцал неуверенный дневной свет. Барсук торопливо попрощался с ними, привёл всё обратно в как можно более естественный вид, разворошил сверху прутья, листья и корешки и откланялся.

Наши друзья стояли на краю Дикой Чащи. За ними в единую спутанную массу сплетались корни, валуны, мох. Огромный простор чистых полей перед ними был прочерчен чёрными по снегу заборами. Далеко впереди виднелся знакомый отблеск реки. Красное зимнее солнце низко висело у горизонта. Знакомый с этими местами Выдр повёл всю компанию за собой, и они долго шли друг за другом цепочкой. Оглянувшись, они увидели чёрный угрюмый край Дикой Чащи, хмуро глядевшей им вслед из-за выбеленных полей. Не сговариваясь, они отвернулись и быстро припустили домой, к знакомому очагу, к знакомым предметам, стоящим возле него, к знакомому говору реки под окошком. Реки, которой они всегда доверяли и которая никогда не пугала их и не обманывала.

Во время этой короткой пробежки, предвкушая встречу с домашним уютом и привычной обстановкой, Крот окончательно понял, что принадлежит миру возделанных полей и размежёванных пастбищ, что он неотделим от борозды, оставшейся после плуга, ухоженных садов, вечерних прогулок в низком кустарнике. Что же касается конфликтов, стычек, препятствий, трудностей, то надо не зевать, не делать глупостей и не уходить с насиженных мест. А приключений ему хватит и так до конца его жизни.

5. Милый дом

Сгрудившись у жердей полевого загона, овцы напирали, фыркали, постукивали тонкими копытцами, головы закидывали назад. В холодном воздухе поднимался лёгкий пар. Пробегая мимо, двое зверьков болтали на ходу и весело пересмеивались. Они возвращались после долгого дня, проведённого втроём с Выдром среди холмов, откуда берут незаметное начало ручьи, стекающие в их реку. Тени уходящего зимнего дня сгущались, а путь ещё был далёк. Рыская в разные стороны по пашне, они услышали блеяние овец и подошли к ним, а теперь удалялись от загона по выбитому копытами следу. Здесь было легче идти, и, кроме того, таинственное что-то, живущее в каждом животном, с уверенностью твердило им: «Так, верно, это и есть дорога к дому».

– Похоже, дорога впереди, – неуверенно замедляя шаг, молвил Крот.

След вышел к тропе, тропа переросла в наезженную дорогу. Животные редко ходят через деревни. Их торные пути обычно прокладываются там, где нет церквей, почт и баров.

– Пустяки, – отозвался Крыс. – Зимой по вечерам все дома сидят, у огня. Мужчины и женщины, дети, собаки, кошки – все. Мы пробежим тихонько, а если хочешь – заглянем в окна и посмотрим, чем они занимаются.

Чёрный декабрьский вечер совсем окутал деревню, когда они тихо подошли к ней по первому лёгкому снежку. Из темноты тускло светились по обеим сторонам улицы жёлтые и красные пятна окон, их рамы пропускали в морозный мир частицу света ламп или очагов. Ставней почти нигде не было, и кто заглядывал снаружи, видел сквозь занавески собравшихся за чаем жителей дома. Поглощённые работой или разговорами, они не подозревали, что за ними наблюдают, и вели себя с той непринуждённой простотой, которая с трудом даётся лучшим актёрам.

Перебегая от одного окна к другому, ещё далёкие от своего дома, друзья испытывали лёгкую зависть при виде сменяющих одна другую сцен: гладят кота, несут сонного ребёнка в постель, усталый хозяин потягивается и выбивает трубку о тлеющее бревно. Сильнее всего пахнуло на них уютным домашним теплом из маленького зашторенного оконца. На белой занавеске, которая отгораживала и отрезала тревожный мир зимы, чётким силуэтом обрисовывалась птичья клетка. Прутья, проволочки – всё было различимо и узнаваемо, вплоть до поклёванного вчерашнего куска сахара. На средней жёрдочке сидел пернатый жилец. С головою зарывшись в перья, он был, казалось, так близко, что руку протяни – и погладишь; даже тонкие кончики взъерошенного хохолка ясно прочерчивались на освещённом экране. Пока они смотрели, сонная птаха тревожно пошевелилась в полусне, встряхнулась и подняла голову. Они увидели, как у неё в тоскливом зевке раскрылся клюв, она огляделась, уткнула голову обратно и постепенно улеглись её взъерошенные пёрышки. Холодный ветер швырнул в них сзади пригоршней мокрого снега, друзья очнулись и вспомнили, что ноги у них устали и замёрзли, а до дому далеко.

За околицей дома окончились, и их снова обступили приветливые запахи полей. Они собрались с силами для последнего броска, который должен был окончиться скрипом отпираемой двери; потом загорается свет, и знакомые вещи приветствуют нас, как после долгих странствий по океанам. Погружённые каждый в свои мысли, они молча и быстро бежали вперёд. Крот этих мест не знал, ночь была беспросветно чёрной, и, положившись в выборе пути на Крыса, он в основном думал об ужине. Крыс, по обыкновению, ссутулился и прямо глядел перед собой на серую в темноте дорогу. Поэтому он не заметил, когда что-то окликнуло бедного Крота с такой силой, что тот как будто попал под электрическое напряжение.

Мы, давно утратившие способность к более тонким ощущениям, даже не умеем назвать взаимное общение животных с живым и неживым окружением. У нас одним-единственным словом «чутьё» обозначается целый диапазон чувств, которые днём и ночью тревожат звериный нос, дразня, окликая, направляя, оберегая. Такой волшебный таинственный зов из темноты внезапно настиг Крота, заставил снова и снова вздрогнуть от чего-то знакомого, чему он пока не мог найти имени. Застыв на месте как вкопанный, он принюхивался, чтобы уловить чудесный запах – телеграфный ток, с такою силой пронзивший его. Миг – и вместе с пойманным сигналом на него со всего размаху обрушилось понимание того, что это было.

Дом! Вот что означали эти нежные призывы, вот куда его тянули и подталкивали незримые маленькие руки: все разом, все в одну сторону. Да он ведь совсем где-то рядом, старый дом, который он легко бросил и никогда не искал с того дня, когда впервые вышел к реке. И вот теперь дом выслал вестовых и разведчиков, чтобы полонить и вернуть его. С момента побега в ясное весеннее утро Крот едва ли вспомнил о нём хоть раз, уйдя с головой в новую жизнь с другими радостями, заботами и делами. Когда же нахлынули воспоминания, как ясно встал дом перед Кротом! Неприглядный, маленький, скудно обставленный, но всё-таки его собственный дом, который он сам построил, дом, который так ласково принимал его после трудного дня. И дому тоже было хорошо с ним. Крот носом, чутьём слышал и понимал его речь. В ней были упрёк, сожаление, но не было горечи или гнева – просто напоминание о том, что дом рядом и ждёт его.

Сигнал был чист, призыв ясен. Он должен повиноваться ему немедленно.

– Крысик, – окликнул он в радостном возбуждении, – постой, вернись! Ты нужен мне, быстро!

– Давай, давай, Крот, не останавливайся, – бросил на бегу Крыс.

– Да постой же, Крысик, – с дрожью в голосе умолял Крот. – Ты не понял, это мой дом, мой старый дом. Я вдруг набрёл на его запах, он где-то рядом, совсем рядом, я должен пойти туда, должен, должен! Вернись, Крысик, пожалуйста, ну вернись!!!

Крыс успел уйти далеко вперёд, слишком далеко, чтобы расслышать, что говорит Крот, или уловить боль в его голосе. При этом он был сильно обеспокоен погодой, поскольку тоже кое-что чуял, и это «кое-что» подозрительно смахивало на близкий снегопад.

– Крот, на самом деле нельзя останавливаться! – крикнул он. – Вернёмся завтра, посмотрим, что ты там нашёл. Сейчас не время задерживаться: снег будет, а я не уверен, правильно ли мы идём. Мне нужен твой нос, Крот, так что поторопись, будь умницей. – И, не ожидая ответа, прибавил ходу.

Несчастный Крот стоял посреди дороги, сердце его разрывалось на части, отчаяние копилось и подступало к горлу, готовое вырваться наружу в страстном рыдании. Но даже тогда его верность осталась непоколебимой. Ни на мгновение ему не пришло в голову бросить друга.

А голос старого дома заклинал, умолял, нашёптывал и в конце концов страстно воззвал к нему. Он больше не мог оставаться в черте заколдованного круга. С усилием, едва не надорвавшим ему душу, Крот опустил морду к земле и бросился догонять Крыса – прочь от слабых и тонких запахов, летевших ещё за ним вслед и упрекавших за новую дружбу и неблагодарную забывчивость.

С трудом нагнал он ни о чём не подозревающего Крыса, который тут же начал рассказывать, как они придут домой, как весело будут пылать брёвна в камине и чем он думает поужинать, и говорил, говорил… не замечая, что его спутник пребывает в весьма расстроенных чувствах. Когда они отмерили солидный кусок пути и пробегали мимо придорожной рощицы, он всё же остановился и сказал:

– Послушай, Крот, ты, кажется, смертельно устал. Молчишь, ноги тянешь, как будто они свинцом налиты. Хочешь, передохнём здесь минутку? Снега покамест нет, а мы уже порядочный кусок отмахали.

Крот понуро опустился на пенёк, крепясь, но чувствуя, что вот-вот сорвётся. Рыдания, с которыми он так долго боролся, захлёстывали его. Вот они вырвались с судорожным вздохом, Крот сглотнул, всхлипнул раз, другой, третий и наконец сдался и расплакался открыто и беспомощно, зная: всё кончено и он бесповоротно потерял то, что едва ли даже успел найти.

Изумлённый, напуганный силой этого взрыва, Крыс не осмеливался заговорить. Подождав, он сказал очень спокойно и сочувственно:

– Что случилось, старина? Что такое стряслось? Расскажи про свою беду, может быть, я смогу чем-то помочь.

Крот не мог вставить ни слова между рыданиями. Приступы плача раздирали ему грудь, сдавливали дыхание и оттесняли слова назад, не давая им выйти наружу.

– Я, я знаю, это обшарпанный, жалкий домик, не то что твоя уютная норка, или роскошный Жабсфорд, или просторные залы и коридоры Барсука, но это – мой, мой дом, и я любил его, и вдруг учуял там на дороге, и звал тебя, а ты, ты не слышал, Крыс, а на меня всё это нахлынуло, и мне так хотелось туда, и когда ты не вернулся, Крысик, и мне пришлось оттуда уйти, а я его чуял всё время и думал, что у меня сердце разорвётся… Мы могли бы хоть подойти и взглянуть на него, один только взгляд, Крысик, а ты не обернулся, а он был рядом, а ты и не обернулся!

Воспоминания захлестнули его свежей волной горя, и он разрыдался на полуслове. Ничего не говоря, Крыс смотрел прямо перед собой и поглаживал Крота по плечу. Через некоторое время он мрачно пробормотал:

– Теперь-то я понимаю! Ну и свиньёй же я был! Свинья я, вот что! Самая натуральная свинья!

Постепенно рыдания стали реже, ритмичнее, потом совсем прекратились, оставив после себя только вздохи. Тогда Крыс встал и со словами:

– Ну а теперь нам действительно пора, – вышел вновь на дорогу и повернул туда, откуда они только что пришли.

– Куда ты – ик! – идёшь – ик! – Крысик? – тревожно вскричал ещё не отдышавшийся Крот.

– Надо найти этот твой старый дом, дружище, – ответил Крыс. – Иди-ка рядом. Сейчас придётся искать, и нам без твоего чутья не справиться.

– Ой нет, Крысик, не надо! – закричал Крот, поднимаясь и торопясь вслед. – Говорю тебе, это ни к чему! Уже поздно, темно, мы далеко ушли, снег собирается, и… и я не собирался тебе говорить! Вообще, всё это случайно вышло, это ошибка! Вспомни про ужин, про свою нору!

– Хватит болтать попусту! Я отыщу, хоть всю ночь искать буду. Поторопись, приятель, вот тебе моя лапа, и скоро мы уже будем на месте.

Сопротивляясь, упираясь, хлюпая носом, Крот поплёлся за энергичным товарищем, который весёлыми разговорами пытался поднять другу настроение и скрасить обратный путь. Когда Крыс решил, что они подошли туда, где Крот был застигнут врасплох, он сказал:

– Теперь кончай разговоры. Дело прежде всего! Навостри нос – и вперёд.

Сперва они шли молча, но вдруг Крыс из лапы в лапу ощутил слабую электрическую дрожь, пронзившую тело Крота. Он моментально убрал лапу, замедлил шаг и напрягся.