Хроники Кайдарии. Дурная кровь

– Где? – наконец спросила Тельма.

– На нашем месте.

– Через час.

– Отлично. Целую.

Ответом стали короткие гудки. Насчет поцелуя я, конечно, погорячился – говорить вслух о подобных проявлениях чувств в вампирском обществе считалось непристойным, несмотря на то, что мы с Тельмой уже несколько месяцев предавались разнузданным оргиям, полным любовного насилия, жестокости и извращений. Однажды она даже подвесила на цепях под самым потолком рабыню и вспорола ей живот, чтобы мы могли заняться любовью в потоках теплой льющейся крови. Я, конечно, возражал против подобного варварства, но Тельма редко ко мне прислушивалась.

Повесив трубку, я натянул узкие кожаные штаны и тяжелые армейские ботинки, затем накинул пилотскую куртку. Парадный мундир все еще валялся бесформенной грудой возле кровати, где его бросил шофер фон Вула, раздевая меня накануне. Теперь, когда я смотрел на этот черный официальный наряд, мне казалось, будто я таращусь на собственный труп, безжизненно распростертый на полу. Неужели с прежней жизнью покончено навсегда? Теперь я, в самом деле, напоминал какого-то блуждающего духа, случайно занявшего чуждую ему человеческую оболочку. Впрочем, я продолжал упорно твердить себе, что еще не все потеряно. Следовало только обнаружить святой грааль, золотую ветвь, философский камень – то есть любую возможность возвратить все на круги своя. Пара пустяков.

Стоя у зеркала, я застегнул косоворотку под самое горло и натянул шлем. А что, выглядел я вполне недурно – в любом притоне мотоциклистов мог бы сойти за своего. Даже жаль, что передвигаться мне предстояло на своих двоих. Теперь с приготовлениями было почти покончено. Собрав все имеющиеся наличные деньги, я сунул их в карман. Подумав немного, достал из шкафа также черную бархатную коробочку, в которой хранился складной арбалет – наградное одноручное оружие, полученное за отличное окончание военной академии. Руны, вырезанные на рукояти, гласили: «Тропа смельчака пряма, как полет стрелы». Ну что за пафосная глупость… На всякий случай я сунул арбалет за пояс, искренне надеясь, что мне не придется пускать его в ход. Обойма к нему имелась всего одна, особо не повоюешь.

Собравшись с духом, я покинул свою комнатку, уютное пристанище, в котором одинаково хорошо работалось и летними вечерами, и в разгар зимней стужи. Соседи по дому – в основном добропорядочные служащие и даже один концертмейстер. Домоправительница, госпожа Шойхцер – радушная дама преклонных годов, всегда готовая помочь добрым словом и делом, с гордостью и небывалым достоинством влачащая на своих плечах ведение отнюдь не маленького хозяйства (в особняке насчитывалось целых три этажа). Тут я вспомнил, как эта старушенция лапала меня, пока я находился на грани беспамятства, и тяжко сглотнул. Вот бы выйти из дому так, чтобы с ней не встретиться. Главное, тихонько прокрасться мимо кухни. Наверняка она сейчас как раз возится с поздним ужином для жильцов, возвращающихся с работы только под утро – в нашем доме таких было несколько. Благо, лестница не отличалась особой скрипучестью, так что на первый этаж я спустился почти бесшумно. Выход маячил уже прямо передо мною, но едва я устремился к нему, старательно обходя проседающие доски, имевшие обыкновение скрипеть под ногами, как кухонная дверь внезапно распахнулась, подобно резко поднятому занавесу в дешевой трагедии, и в проеме возник костлявый силуэт госпожи Шойхцер собственной персоной.

– О, милый мой Киз, слава всем богам тьмы, с вами все в порядке! Когда вас почти бесчувственного притащили друзья, я едва в обморок не упала! Но что же с вами приключилось? Господин барон велел не вызывать доктора, но у вас был ужасный жар! Все лицо так и пылало, так и пылало.

– Ерунда. Немного перевозбудился от избытка ощущений. Вращался весь вечер в высших кругах, даже с герцогом Глеммом довелось словом перекинуться.

Тут я взглянул на нее, хотя до этого целенаправленно двигался в сторону двери, изображая крайнюю спешку – и едва успел подавить резкий приступ тошноты. Руки госпожи Шойхцер были по локоть в крови. Костлявые, оплетенные толстыми венами пальцы сжимали отрезанную человеческую голову – с выдавленными глазами, изрезанную, всклокоченную. Лицо старушки окропляли алые капли, кровь стекала и по сухим, сморщенным губам. Очевидно, госпожа Шойхцер готовила основательный ужин для кого-то из самых почтенных жильцов. Тут ее губы сложились в виноватую полуулыбку, обнажив кривые клыки.

– О, простите, что явилась вам в столь растрепанном виде. Хорошо разделать тело – это целая наука, ныне уже почти утраченная, так что я редко доверяю это дело служанке.

Я с трудом кивнул. Слова застревали в горле. И эту окровавленную ведьму, эту гарпию, я еще вчера считал своей второй матерью?! Эту престарелую похотливую вакханку, домогающуюся беспомощных юношей?! Как я мог быть настолько слеп и наивен! Сейчас-то это сморщенное чудище с копной взбитых седых волос, со скрюченными когтями и жаждой крови в плохо накрашенных глазах казалось мне живым воплощением самой смерти. Ее темные старомодные одежды напоминали какое-то ветхое траурное рубище, контрастируя с белизной накрахмаленного передника. И тут я понял, что она тоже разглядывает меня как-то уж чересчур пристально.

– Не знала, что вы обзавелись мотоциклом, – вкрадчиво проворковала она, оглядывая меня с ног до головы. Ее тонкие ноздри едва заметно шевелились, будто принюхиваясь.

– Взял на время у приятеля. Прокачусь с ветерком, проветрюсь после вчерашнего приступа.

С отрезанной головы, которую она держала в руках, накапала уже целая лужа.

– С вами точно все в порядке?

– Лучше не бывает. Что ж, приятно было поболтать. А теперь прошу прощения, очень спешу.

Я заторопился к выходу, изо всех сил стараясь не сорваться на бег. Ощущение было такое, будто мне в спину таращатся бельмища какого-то кровожадного монстра. Да так оно и было! В своем теперешнем состоянии я вполне мог угодить под разделочный нож этой миленькой старушки.

Выйдя на улицу, я с облегчением вдохнул стылый воздух, пропитанный ароматами поздней осени. Сырое утро удавками набросило петли тумана на тонкие шеи дальних городских труб. Главная прелесть Тау-плац заключалась в том, что эта улочка являла собой тихий покойный уголок с увитыми плющом особняками, с промокшими от бесконечных дождей садами и разросшимися цветниками – но при этом находилась буквально в двух шагах от суматошного, наполненного шумом и лязгом городского центра со всеми его скоростными шоссе, железнодорожными мостами и небоскребами. Эта улица – подлинная рефугия старого Кроненбурга, до времени обойденная стремительно развивающимся прогрессом. Но рано или поздно и она падет, и массивные гранитные башни придут на смену одиноким особнякам и садикам с беседками. Теперь, впрочем, Тау-плац вовсе не казалась мне идиллическим оазисом покоя и безопасности. Напротив, густые тени в садах и узкие проулки между высокими кирпичными оградами словно бы таили в себе неведомую угрозу. Вампиры, несмотря на ранний час, сновали повсюду, спешили куда-то по своим делам, обходя широкие лужи, таращились из окон сквозь стрельчатые переплеты, проносились мимо в автомобилях. Людей, конечно, на улицах всегда было больше, в основном это были слуги, спешащие за покупками, и мелкие чины клановой иерархии, имеющие право в будущем претендовать на Обращение… И все равно я чувствовал себя ягненком, окруженным стаей волков. До времени на меня никто не обращал внимания, но что будет, если мою маскировку раскроют? В соответствии с кайдарскими законами свободные люди обязаны были носить серую мешковатую одежду с крестом на груди, намалеванным белой краской. Служащие кланов – черный сюртук с нарукавной повязкой, изображающей все тот же крест. За ношение костюма, не соответствующего статусу, меня вполне могли четвертовать. Хуже того, вскоре я намеревался вторгнуться в район, где за подобное нарушение грозила смертная казнь…

Отгоняя дурные мысли, я принялся размышлять о том, насколько же наше физическое состояние влияет на личность, или душу. Отрезанная человеческая голова пять минут назад буквально повергла меня в шок, хотя, безусловно, это была отнюдь не первая голова, отделенная от тела, которую я увидел в своей жизни. Неужели же наша душа – не более чем продукт деятельности мозга, его соков и токов, химических и физических процессов, непрестанно кипящих в нем, подобно некоему зелью в закрытом котле? За одну ночь в моем физическом строении произошли кардинальные перемены, и теперь я словно бы ощущал себя абсолютно новым существом, совершающим свои первые шаги по земле, новой личностью, незнакомцем для самого себя. Я не представлял, чего от себя ждать, и в этом крылся подлинный ужас. Я не знал, что могу, а чего нет. Одни эмоции во мне истаяли без следа, а их место заняли новые – но я никак не мог разобраться в их противоречивом клубке. Знания и воспоминания, по крайней мере, остались на месте, подобно мебели в знакомой до боли квартирке, но в квартирку эту словно бы въехал новый жилец.

Стекла моих очков увлажнились. Я запрокинул голову – сизые облака тяжко перекатывались в небе, как огромные камни, шевелимые прибоем. Начинался дождь. Высоко над головой серебрился выпуклым боком огромный серый дирижабль, левиафан воздушного пространства, и я невольно вспомнил его двойника, который почти десять лет назад впервые доставил меня в Кроненбург. Я был смятенным, впечатлительным юношей из провинции, мечтающим о карьере военного инженера, и со временем успешно добился поставленной цели – но кем же я стал теперь? Выродком, низшим существом, добычей. Я больше не чувствовал никакого сродства с тем вежливым, многообещающим юнцом из хорошего, пусть и небогатого рода. Но как давно я перестал им быть? Сегодня ночью – или годы назад?

Полчаса спустя я добрался до набережной. По ту сторону кованого ограждения мерцало темно-серое озеро, угрюмая гладь, над которой низко ползли клочки тумана, подобные стаям белесых привидений. В центре озера, на небольшом искусственном островке темнела тонкая узорчатая громада храма Ваала, черное сооружение с изящными контрфорсами и обилием острых готических шпилей. Сквозь витражные окна мерцали алые огоньки – шла утренняя служба. Иногда случайный порыв ветра доносил даже эхо далеких заунывных песнопений, но уловить их было непросто. Это овеянное романтическим флером место, где лебединые шеи фонарей печально смотрели в мерцающую зеркальную гладь, как магнитом притягивало влюбленных. Вот и сейчас загулявшиеся до рассвета парочки тут и там жались к перилам, забыв про весь остальной мир. Так, бывало, делали и мы с Тельмой. Что теперь будет с нашей помолвкой? С нашими чувствами? Я не знал, но верил в то, что любовь способна преодолеть любые трудности. По крайней мере, так это обычно бывало в сентиментальных романах, которые я обожал, а моя возлюбленная ненавидела.

Я заметил ее издалека. Она стояла там, где мы и условились – на узком мысу, выдающемся в самое озеро, возле старого ресторанчика, в котором терпкий аромат сырости и гниющих свай смешивался с запахами подаваемой там крови со специями. Силуэт Тельмы я безошибочно мог узнать в любой толпе.

– Прости, что заставил ждать.

Она повернула ко мне лицо с жутковато правильными аристократическими чертами. Лишь носик имел горбинку и был чуть крупноват, из-за чего Тельма тайком расстраивалась, но лично меня ее профиль буквально с ума сводил. Красновато мерцающие глаза пристально вонзились в меня, как два острия.

– Что ты на себя напялил?

– Неужели непонятно? Я полночный всадник, который увезет тебя в неведомую даль. Вруум, врууум! – я выдавил из себя жалкий, неубедительны смешок. – Ну, ты же любишь ролевые игры.

– Прекрати дурачиться, Киз. Я же чувствую, что тебе совсем не весело.

Я глубоко вдохнул, но слабое человеческое чутье не могло ощутить ее запах с той же остротой, что и раньше.

– Тут ты права. Боюсь, у меня серьезные проблемы, Тельма.

– Убил кого-то? – ее тонкая бровь поднялась, выдавая интерес.

– Нет. Хуже, наверное. Давай немного прогуляемся.

Мы пошли вдоль набережной – благо, никто из вампиров на нас внимания не обращал.

– Даже не знаю, с чего начать.

– Давай помогу. На приеме у Глемма тебе стало плохо.

– Так ты в курсе? Впрочем, наверняка об этом слышал уже весь город.

– Ты заболел? Я чувствую, что в тебе что-то изменилось, но никак не пойму, что именно. Может, снимешь этот дурацкий шлем?

– Не могу. Дело в том, что я… Ну, некоторым образом перестал быть собой. Уфф, это прозвучит безумно, поверь, я и сам до сих пор не свыкся с этой мыслью. Но я теперь человек.

Тельма резко остановилась и уставилась на меня. Случайный порыв ветра донес до нас отголоски органного напева из храма на острове. Потом она начала хохотать. Это длилось с добрую минуту, после чего Тельма сказала:

– Киз, ну что ты несешь. Вампир не может стать человеком, так же как кошка не может стать мышью, а цветок – камнем.

Вместо ответа я взял ее за руку. Жар моего тела был красноречивее всяких слов. Тельма перестала улыбаться и вновь уставилась на меня – на этот раз с тревогой. Затем приблизила свое лицо к моему и обнюхала – осторожно, как нюхают подгнивший кусок мяса. И резко отстранилась. Строгое личико с высокими скулами исказила ярость, клыки непроизвольно показались наружу – тонкие и длинные, как у змеи.

– Боги! От тебя смердит человечиной! Но… Как это возможно?! И о чем вообще ты думал, придя сюда?! Вдруг это заразно?

В самом деле, решил я, краснея от стыда, такой вариант не приходил мне в голову. Какой же я эгоистичный болван!

– Уверен, что все уладится, – промямлил я. – Наверняка есть решение… Все вернется на круги своя. Наша любовь укрепит мой дух и поможет преодолеть любые…

– Надеюсь, что так! Но пока не сделаешься прежним – видеть тебя не хочу, понял? И даже близко ко мне не подходи!

– Но…

Тельма развернулась и заторопилась прочь, а я вдруг с горечью подумал: что, если я вижу ее в последний раз?

Шагах в десяти она остановилась и, повернувшись в пол-оборота, произнесла:

– Сам понимаешь, твоим положением может заинтересоваться Служба безопасности. Я никому не расскажу о нашем разговоре… пока что. Но тебе следует как можно скорее решить эту проблему. Или бежать. Не знаю, как бы я поступила на твоем месте – наверное, пустила бы себе пулю в висок. Уж лучше это, чем до конца дней своих прозябать в человеческом теле.

Отвернувшись, она нервно зашагала в сторону проспекта и больше уже не оглядывалась. Пробирающий до костей ветер шевелил полы ее черного плаща и ерошил коротко стриженные рыжие волосы. Вот теперь я был почти уверен, что это наша последняя встреча. Строго говоря, весь опыт наших отношений красноречиво намекал на то, что именно такой и будет ее реакция. А я… Я жил в мире иллюзий, отказываясь признавать очевидное. И озарение снизошло на меня лишь сейчас, подобно удару лошадиного копыта в челюсть. Впрочем, оставалась еще небольшая надежда, что она действительно держит все переживания глубоко в себе, и на самом деле сердце ее полно печали и сострадания по отношению ко мне. Но верилось с трудом.

– Стерва, – сказал я вслух, глотая жгучие слезы. А мысленно добавил: «Как же я люблю тебя!»

Но что, если охвативший меня недуг и в самом деле заразен? Тогда об Обращени можно навсегда забыть – ни один вампир не согласится погрузить клыки в мою плоть!

Потоптавшись на месте еще какое-то время, я двинулся в противоположную сторону, вновь раздавленный отчаянием и морально надломленный. Что делать дальше? Куда идти? Если уж Тельма отвернулась от меня, то, получается, помощи ждать вообще неоткуда. Я брел, понуро склонив голову и созерцая свою кислую физиономию в тусклом зеркале луж. Тут мое внимание привлек скрип веревки. Подняв глаза, я увидел, что на ближайшем столбе покачивается в петле труп человека с выпущенными наружу багрово-сизыми потрохами. Лицо несчастного являло собой сплошное кровавое месиво, между немногочисленными уцелевшими зубами торчал наружу распухший язык. Картонная табличка, болтавшаяся у мертвеца на шее, извещала, что бедолага был повешен за нарушение комендантского часа в назидание своим сородичам. По коже у меня подернуло морозцем – в соответствии с законом я мог оказаться в петле рядом с ним… Нет, только не падать духом, не позволять себе с макушкой погрузиться в липкую трясину отчаяния! Любую ошибку судьбы можно исправить – ну или хотя бы умереть, пытаясь сделать это.

Стоя в тени импровизированной виселицы, я вдруг понял, что мне крайне необходим чей-нибудь дельный совет. И кто может лучше подойти на роль советчика, чем старый и мудрый профессор Орлофф, глава исследовательского отдела Инженериума? Уж он-то всегда отличался способностью находить выход из самых запутанных ситуаций. Значит, решено – мне следовало прямо сейчас отправиться в альма матер и выложить все карты на стол перед своим непосредственным начальником. Даже если он просто рассмеется мне в лицо, это уже не ранит меня сильнее, чем предательство Тельмы.

Станция надземки располагалась в двух шагах от набережной. На ближайшем перекрестке мне показалось, что постовой уставился прямо на меня, словно желая прожечь взглядом насквозь, и невероятный ужас, какого я раньше и вообразить не мог, поймал меня в свои удушливые тенета. Я шел, стараясь не смотреть по сторонам, свято уверенный в том, что полицай преследует меня по пятам, и лишь свернув в тесную аллею позволил себе оглянуться и убедиться, что никакой погони на самом деле нет. Судя по всему, я превращался в параноика. Оно и неудивительно, наверняка ведь человеческая нервная система куда слабее вампирской. Очевидно, впереди меня ожидало еще немало крайне неприятных сюрпризов.

Влившись в мокнувшую на перроне толпу, я дождался надземки и вошел в предпоследний вагон, оказавшийся совершенно пустым. По закону, конечно, мне следовало ехать в последнем вагоне, предназначенном специально для людей. В нем не было ни сидений, ни окон. Люди имели право путешествовать лишь подобным образом, как скот, коим они, безусловно, и являлись в глазах высшей расы. Лишь сейчас впервые за всю свою жизнь я осознал вопиющую несправедливость этого факта. Выходит, раньше и я, подобно всем остальным вампирам, был эгоистичным подонком с непомерно раздутым самомнением? Неужели я снова жаждал возвратиться к этому состоянию?!

Покинув вагон две остановки спустя, я продолжил следовать привычным ежедневным маршрутом, и вскоре оказался на просторной площади перед Инженериумом – колоссальным зданием из двух корпусов со скошенными крышами, которое по праву можно было считать мозгом всей Кайдарской империи. В стенах Инженериума непрестанно кипела исследовательская деятельность, двенадцать научных отделов методично углублялись каждый в своем собственном направлении, подчиняясь головному Исследовательскому отделу, членом коего я как раз и являлся. В каждом из отделов приоритет имели военные разработки. В вампирском обществе оружейники обладали не меньшей популярностью, чем императорские скальды или дивы оперной сцены.

Посреди площади возвышался простой четырехгранный обелиск, возведенный в честь революции двухсотпятидесятилетней давности, когда малочисленные на тот момент вампирские кланы объединились и свергли тиранию угнетателей-людей. В истории Кайдарии не было даты более славной. С нее же начинала отсчет и история самого Кроненбурга – первого и главного вампирского мегаполиса. Ранее, во времена владычества людей, он носил иное название.

На входе я предъявил охраннику пропуск, с которым никогда не расставался, и вступил под серо-стальные своды многоэтажной запутанной структуры, в недрах которой непосвященный мог бы заблудиться и блуждать дни напролет. Тут и там сновали вампиры в серых сутанах – члены исследовательского сообщества. Теперь на меня косились с недоумением и порицанием, причиной чему, конечно же, служил мой внешний вид. В стенах Инженериума нарушение установленной формы одежды не запрещалось, но порицалось.

Забравшись в лифт, я поднялся на сороковой этаж и, едва покинув кабину, нос к носу столкнулся с теми, чьего общества страстно предпочел бы избежать. Ланк и Гуго, двое остолопов из Сектора инсенирации, а по совместительству – мои заклятые враги. О причине их негативного отношения ко мне я мог только догадываться. Оба имели право находиться здесь лишь потому, что принадлежали к семьям потомственных инженеров из клана Гарруда. Мозгов у обоих было не больше, чем у улитки – экспериментируя с горючими веществами, они регулярно устраивали пожары в своей лаборатории, но всякий раз это сходило им с рук.

При виде меня Ланк присвистнул и толкнул приятеля локтем:

– Ты погляди, кто тут у нас! Легендарный Черный рыцарь собственной персоной! Конягу снаружи припарковал?

– Коняга в вашей лаборатории – там все равно воняет, как в стойле, – я постарался, чтобы мой ответ прозвучал достаточно дерзко, но не настолько, чтобы на меня немедленно кинулись с кулаками. На самом-то деле я перепугался до чертиков – теперь любой из этих охломонов мог одним ударом снести мне голову с плеч.

– Ты посмотри, какой остряк! Впрочем, понимаю, зачем ему этакий маскарад. Надеется хоть так внимание девчонок к себе привлечь.

Игнорируя дальнейшие издевки, я протиснулся мимо них и зашагал своей дорогой.

– Да нет, у него же есть девчонка, сам видел, – ехидно заметил Гуго. – Шлюха из клана Моррас. Страшна, как смерть, а нос – натурально как у гоблина.

Внутри меня все закипело. Оскорбление возлюбленной, в соответствии с дуэльным кодексом, являлось одним из тягчайших – за такое следовало немедленно бросить перчатку. Ясно, что у них на уме, мысленно отметил я. Им нужна драка, но они хотят, чтобы именно я ее начал. Так идите ж к черту!

Разжав побелевшие кулаки, я вскинул голову и гордо продолжил путь.

– Слизняк бесхребетный, – злобно бросил Ланк мне в спину. – Труслив, как человечишка.

Этот болван, конечно, понятия не имел, насколько точно его слова попали в цель.

Шагая длинным серым коридором к лаборатории профессора Орлоффа я немного поиграл с мыслью, что именно Ланк и Гуго каким-то образом отравили или заразили меня неведомой болезнью, но принять всерьез эту гипотезу так и не смог. Слишком уж они были тупы. Если я и в самом деле пал жертвой чьего-то злого умысла, то стоял за этим явно чей-то выдающийся интеллект.

Войдя в лабораторию, я увидел в дальнем конце профессора Орлоффа, уткнувшегося носом в многоэтажные вычисления, нацарапанные на грифельной доске. Герметическая дверь в испытательный зал была приоткрыта – оттуда временами доносились короткие хлопки выстрелов нового экспериментального пулемета. Я с восторгом и облегчением бросился к профессору, обрадованный уже тем, что вижу его спину перед собой. Учитывая непроглядную полосу неудач, в которую я угодил, было бы нисколько не удивительно, если бы Орлофф незадолго до моего появления внезапно отбыл в какую-нибудь незапланированную командировку. На Северный полюс, например.

– Слава Империи! – отчеканил я положенное приветствие.

– Ум-гум, – ответствовал профессор, не отрываясь от грифельной доски. Еще несколько сложночитаемых знаков, начертанных мелом, легли на матовую поверхность. Я тактично выжидал. Закончив формулу, профессор с одобрением окинул взглядом написанное и обернулся. Это был немолодой уже вампир, с хрящеватым носом, на котором покоились старомодные очки, и высокими залысинами, делавшими массивный лоб визуально еще более тяжелым, как некий шарообразный памятник живому интеллекту. Некоторая неопрятность в одежде, свойственная почти всем гениям, обычно прощалась ему, несмотря на то, что в Инженериуме царили почти военные порядки.

– А-а, господин Шварцберг, – нервно улыбнулся он. – Наконец-то вы пожаловали. Как прошел вчерашний прием?

– Великолепно, – соврал я. Орлофф, с головой погруженный в свои изыскания, скорее всего действительно не представляет себе, как прошел прием. Но почему он нервничает? – Профессор, можем мы с вами поговорить наедине? Желательно там, где нас никто не побеспокоит. Дело очень важное, и, боюсь, только вы можете мне помочь.

– Вот как? – удивился Орлофф. Он снял очки и деловито протер их полой халата. – Конечно, мы можем поговорить. Но для начала вам следует узнать, что вас тут искала парочка уважаемых господ из Службы безопасности.

В животе у меня похолодело. Профессор пристально уставился на меня подслеповатыми глазами, затем возвратил очки на нос и добавил, бросив взгляд в сторону входа:

– А вот и они.

Я медленно оглянулся. Бесшумно пересекая лабораторию, в нашу сторону двигались двое – тоже медленно, как в кошмарном сне. Они были одеты в облегающие черные камзолы, трико и высокие сапоги. Гладкие кожаные ремни, ремешки и портупеи поблескивали в свете электрических ламп, бледные одутловатые лица и пустыне глаза делали их вид поистине монструозным. У всех эсбэшников был одинаковый взгляд – скучающий, безжалостный, как у мертвой акулы. Кажется, они даже не моргали. Тот факт, что кто-то направил этих ангелов смерти по мою душу, не сулил ничего хорошего. Неужели Тельма? Но ведь она обещала никому не рассказывать о нашей беседе!