Диссиденты советской эстрады

Поклонницы сходили с ума: объяснялись в любви, после концертов поднимали вместе с машиной. Он входил в десятку самых высокооплачиваемых авторов: давал 350–400 концертов в год и за каждый получал 39 рублей, в месяц набегало больше тысячи – сумасшедшие тогда деньги! Плюс отчисления за музыку как композитору. Вся страна распевала «Осенний свет», «Фонари», «Звездную ночь»… В короткий срок было распродано более 50 миллионов пластинок. У него было все: слава, квартира в центре Ленинграда, машина, катер (точнее – шведская крейсерская яхта), собственный оркестр, многочисленная армия поклонниц… Его называли ленинградским Азнавуром, первым советским шансонье. Не хватало главного – свободы. На него продолжали давить: «А почему вы поете только свои песни? Пойте одно отделение свои, а второе – песни советских композиторов». Но он не хотел жить по указке, даже несмотря на козни чиновников. В 1968 году нашелся повод наказать Татляна: под Новый год он отказался дать концерт в Орле: хотел, чтобы его музыканты успели домой, к семьям. Жалоба директрисы местной филармонии – легендарной бандерши советской эстрады – решила его судьбу. У нее было все схвачено и в партийных сферах, и в Министерстве культуры. «За недостойное советского артиста поведение» гастроли «зарвавшейся звезды» (как потом писали газеты) отменили на целый год. Но Татлян не унывал, потому что всегда был оптимистом и жизнелюбом: наконец есть повод отдохнуть от бесконечных гастролей!

Предсказанная судьба

Усталость от постоянных запретов нарастала. В телефонном разговоре Жан Арутюнович поведал:

«Мой отъезд был обусловлен только цензурными соображениями. Это было главной причиной – давление цензоров. Мне не давали возможности, всячески запрещали петь мои песни – говорили, что они “идеологически невыдержанные”. Что, в общем, надо петь не о чем вздумал, а песни о “серпе и молоте”. Песни мои считали “сделанными с элементами подражания Западу”. Представьте: я свою последнюю перед отъездом концертную программу сдавал худсовету пять (!) раз, ее в итоге так и не утвердили! Я возражал: “Но ведь во Франции, например, шансонье поют свои песни на любые темы, им никто не запрещает!” На что мне сухо отвечали: “Мы не во Франции, мы – в СССР!”. Я не понимал, почему не могу навестить родную тетку во Франции (хотя она слала приглашение за приглашением) и каждый раз должен выслушивать вкрадчивые объяснения “официальных лиц” о том, что такая степень родства – еще не достаточное основание для поездки за рубеж. Я никогда не плясал ни под чью дудку и этим очень горжусь. Хотя и чувствовал себя птицей в клетке. А какая разница, из золота эта клетка или из черного металла?!»

Жан Татлян: «Мой отъезд был обусловлен цензурными соображениями…»

Тут он вспомнил предсказание Вольфа Мессинга. Когда после концерта в Куйбышеве (ныне – Самара) знаменитый маг попросил о встрече, Татлян понятия не имел, с кем имеет дело. Но предсказание, что очень скоро судьба забросит его на Запад и все там сложится хорошо, запало в душу. Поговаривали даже, что на отъезд его и «благословил» легендарный предсказатель.

«Вовсе нет, – признается Жан. – Однажды на гастролях мне передали, что какой-то странный человек увидел мое лицо на афише и захотел встретиться. Я тогда понятия не имел, кто такой Мессинг, но на встречу пришел. Он стал ходить вокруг меня, шаркая тапочками, и предсказывать мое будущее.

“У вас впереди длинная дорога”, – говорит.

“Вольф Егорович, при нашей профессии дорога всегда длинная: сегодня – в Калининграде, завтра – во Владивостоке”, – удивился я. “Нет, – сказал он, – у вас длинная дорога жизни, вы покидаете эту страну, и в тех странах, в которых вы окажетесь, вас ждут удачи и неудачи. Но по жизни над вашей головой – счастливые звезды. Вы будете жить до глубокой старости и умрете богатейшим человеком”.

Потом я забыл о Вольфе Мессинге. Но в 1976 году я попал в страшное ДТП во Франции. Заснул за рулем и врезался в огромное дерево. Машина – в хлам. А на мне даже царапины не было. На следующий день я уже пел. Вот тут я вспомнил Мессинга. Сбылись и другие предсказания мага, например о том, что я вернусь в Россию и проживу долгую и счастливую жизнь…»

Артисту повезло: чиновница в ОВИРе, от которого зависела резолюция на документах, оказалась поклонницей его таланта и дала “зеленый свет”». Пророчество Мессинга сбылось: в 1971 году Татлян заключил фиктивный брак с француженкой и эмигрировал в Париж. Ему было 28 лет.

В тени Эйфелевой башни

С собой в Париж Татлян взял один концертный костюм, тексты песен да несколько фотографий. В руках была гитара, в кармане 100 долларов. Всё! Ушлые журналисты моментально разузнали о приезде вчерашней звезды советской эстрады. Одно из первых парижских интервью было на «Радио Свобода». Спрашивали, почему уехал, тем более что на Западе прекрасно знали о популярности Татляна. А он, не стесняясь и не боясь за последствия, называл вещи своими именами. Потом пришли двое из ЦРУ и предложили сотрудничать. Жан их выслушал и ответил примерно так: «Не знаю, к кому у меня больше симпатий или антипатий – к вам или КГБ, но, как все нормальные люди, я, во-первых, должен думать о моих близких, оставшихся в СССР, а во-вторых, я человек творческий и сотрудничаю только со своим сердцем».

В СССР его объявили предателем, на его имя тут же наложили «черную метку»: песни Жана исчезли из эфира, были размагничены пленки на фирме «Мелодия» и на радиостанциях разных городов. На следующий день после его отъезда крепкие ребята из КГБ пришли на радиостанцию «Маяк», изъяли все записи Татляна из фонотеки и в присутствии редакторов стерли. Та же участь постигла все телевизионные пленки и афиши. Даже имя упоминать запретили. Только благодаря самоотверженности работников радио и телевидения часть песен сохранилась. В начале девяностых, когда Жан приехал на гастроли в Петрозаводск, к нему подошли две женщины и передали две огромные бобины с записями песен тех времен. «Мы, – говорят, – не подчинились приказу и эти записи не размагнитили».

Жан Татлян в Париже.

О том, что невозвращенец жив-здоров, можно было судить лишь по слухам, просачивающимся из-за кордона. По одним, он «спал под мостами и влачил жалкое существование подметальщика парижских улиц», по другим – «находился на содержании богатых француженок». Разумеется, и то, и другое было неправдой

Тем временем публика на ура принимала народные песни в исполнении певца, которые он исполнял со сцены фешенебельных русских кабаре Парижа: «Распутин», «Звезда Москвы», «Царевич»… Жан пел на русском, армянском, идише, греческом и, конечно, на французском.

Певец Жак Дювалян (1920–2008), друг Жана Татляна, родился в Сирии, куда бежала его семья из Турции, спасаясь от геноцида. В 1925 году Дуваляны перебрались в Париж. С юных лет Жак мечтал стать математиком, но в семье возникли сложности с деньгами. Жак был вынужден бросить учебу и пойти работать. К счастью, судьба наделила его и способностями к музыке. Он начал сочинять песни и выступать на сцене. Все предвещало яркую карьеру певца. В числе его друзей были Шарль Азнавур и Джанго Рейнхардт. Но в 1954 году, откликнувшись на призыв «жить дома и строить Советскую страну», он переезжает в Ереван. В 1956 году Ж. Дювалян стал солистом Государственного эстрадного оркестра Армении под управлением Константина Орбеляна. В 1959-м – солистом ансамбля Ю. Саульского в Москве. После окончания политики «оттепели» в СССР, в конце 1960-х, вернулся во Францию, где сконцентрировался на преподавательской работе

Позднее в интервью газете «Труд» (30.08.2000) он так вспоминал о первых месяцах пребывания на Западе:

«Поначалу жил у своего друга Жака Дуваляна, затем снял квартиру. Сразу стал петь в кабаре ”Распутин”, проработал там год. Затем хозяин предложил мне параллельно выступать еще и в кабаре ”Московская звезда”. Чтобы заработать на бифштекс, пришлось забыть прежний репертуар. Я сразу понял, что все мои шлягеры про ”Фонари” и ”Осенний свет” всем здесь, мягко говоря, до фонаря. Мне это даже нравилось – в Союзе после бесконечных гастролей я и сам от них офонарел. Поэтому я сразу забыл о больших сценах, больших оркестрах, опять взял в руки гитару. Сделал себе новую программу из народных русских, армянских, греческих, цыганских песен.

Реклама кабаре «Звезды Москвы» из французской прессы. Здесь Жан Татлян выступал вместе со звездами старой эмиграции: Виктором Новским, Зиной Павловой и Гришей Бородо

Пришел в знаменитое кабаре “Распутин”, хозяйкой которого была “королева ночного Парижа” мадам Мартини. Ей нужны были свежие голоса из Советского Союза. Меня послушали, и на следующий день я начал работать. Для советского артиста это означало большую привилегию. И с первых же дней, надо сказать, я стал великолепно зарабатывать на жизнь – как средний француз. Писал новые песни в соавторстве с французскими, английскими, американскими поэтами, парижскими текстовиками. Написал, например, балладу “Сколько дорог” на французском, которую считаю лучшей в своем репертуаре. Французский язык выучил быстро… Это была колоссальная практика для голоса, диапазона, дыхания. В общем, жизнь заставила. Когда я работал в “Распутине”, что буквально метрах в пятидесяти от Елисейских Полей, после первого выхода в одиннадцать вечера у меня были час-полтора до следующего появления на сцене. В эту паузу я зачарованно бродил по центру Парижа, и душа моя пела: “Я – свободный человек!”»

«Две гитары»

В 1974 году, скопив немного денег, а главное – заручившись поддержкой состоятельного инвестора, в двух шагах от Триумфальной арки, на Rue Lauriston Жан открыл собственное кабаре. Район, где оно находилось, как, собственно, и само заведение, были с богатой историей. На этой улице в годы войны располагался штаб французского гестапо, а в семидесятых обустроилась редакция антисоветского журнала «Континент». В 1961 году певица Людмила Лопато открыла на углу авеню Виктора Гюго и Rue Lauriston ресторан «Русский павильон». Именно это заведение и выкупили Жан Татлян со своим партнером. Интерьеры трогать не стали, но вывеску сменили – отныне ночной клуб назывался «Две гитары». Место быстро стало популярным, сюда заглядывали гости из России и состоятельные парижане, бывали Высоцкий и Шемякин. Однако ресторанный бизнес сложен и весьма прихотлив. Конкурировать с такими брэндами, как «Распутин», «Шахерезада», «Царевич», «Звезды Москвы», было нелегко. Не прошло и года, как «Две гитары», выражаясь музыкальным языком, «пошли на коду», отзвучали. Бывшая же владелица «Русского павильона» Людмила Лопато стала хозяйкой нового места под лаконичным названием «Людмила». В 1989 году там шумно и весело отпразднует падение Берлинской стены Мстислав Ростропович. Решится на реванш и Жан Татлян: десять лет спустя, в Нью-Йорке, певец вновь попробует себя в роли ресторатора и откроет на Манхэттене ночной клуб «Санкт-Петербург». Об этом заведении с восторгом будет отзываться критик «Нью-Йорк Таймс». Тем не менее со временем Жан Арутюнович ресторанный бизнес оставил: накладно, да и хлопотно.

Русский Фрэнк Синатра

«Начинать жизнь заново было и тяжело, и легко, – признается Жан Татлян. – Знаете, какая самая главная проблема у наших на Западе? И почему никто из нынешних российских певцов там никому задаром не нужен? Языковой барьер! Нуриев, Макарова, Барышников, Шемякин почему преуспели? Потому что в их искусстве нет языкового барьера. Если бы мой дебют как шансонье в Париже провалился? Готов был работать таксистом или подметать улицы. Можно было пойти на что угодно, но зачем, когда у меня есть голос? Я пел, и публике это нравилось. А если бы не понравилось, наверняка пришлось бы подметать: кушать же хочется! И ничего зазорного в этом нет. Я знал многих людей, готовых подметать улицы и убирать туалеты, лишь бы покинуть Советский Союз. Я же продолжал заниматься делом всей своей жизни – пел. На Западе жили и творили мои кумиры – Фрэнк Синатра, Элла Фицджеральд, Луи Армстронг… Они тоже работали в “кабаках” – то есть в престижных ресторанах, кабаре, ночных клубах. Слава и звание “кабацкого” певца меня не задевали. Между прочим, будучи, как про меня в СССР говорили, “кабацкой звездой”, я представлял Францию на Международном фестивале песни в Вашингтоне».

Жан Татлян сделал во Франции завидную карьеру шансонье и был приглашен в 1976 году выступить на праздновании 200-летия США в Вашингтоне, куда съехалась вся мировая музыкальная элита. В газетах тогда писали: «Жан Татлян – если уж не русский Фрэнк Синатра, то Барри Манилов1 точно!».

«В концерте участвовали одни суперзвезды! – вспоминал певец. – Я был там одним из немногих эстрадных певцов, выступал в одном концерте с Ростроповичем, Новоорлеанским симфоническим оркестром, другими выдающимися музыкантами».

Не был обделен молодой талант и вниманием прекрасного пола. Прилетев в 1971 году в Париж и зная по-французски единственную фразу «шерше ля фам», он, тем не менее, потратил на поиски своей первой «ля фам» едва ли пару месяцев. У друзей Жана была знакомая девушка, представительница очень богатой и родовитой фамилии парижской аристократии. След ее родословной терялся в глубокой древности, она была потомком чуть ли не короля Филиппа Красивого.

«У них в Рамбуйе (это 50 км под Парижем, рядом с президентской резиденцией) – огромные поместья, они передаются только по наследству, только членам этой семьи, и каждому члену семьи положена своя лошадь. Так вот, однажды она в порыве страсти на полном серьезе призналась мне: “Жан, теперь я не знаю, кого я люблю больше, тебя или свою лошадь”», – с улыбкой вспоминает певец.

Жан Татлян и Мишель Мерсье

Этот роман стал для него, как нетрудно догадаться, далеко не последним. В объятиях красавца-мужчины побывали женщины, кажется, всех национальностей. А молва приписывала множество звездных романов, в частности с актрисой Мишель Мерсье, известной по роли Анжелики, и даже с шахиней Ирана, но Жан всегда умело уходил от вопросов журналистов, предпочитая говорить о творчестве, а не о любовных победах.

Звезда из-за железного занавеса

Татлян стал первым артистом из СССР, кто начал выступать в Лас-Вегасе. В 1982 году он заключил пятилетний контракт с одним из лучших казино «Империал Палас». На афишах писали: «Жан Татлян. Железный занавес приподнялся над звездой». Интересно, что менеджер его выступлений Стефани Нильсен 16 лет спустя, в 1998 году, принимала участие в организации американских гастролей Киркорова. Филипп был уверен, что стал первым из русских исполнителей, покоривших Лас-Вегас. Каково же было его удивление, когда Стефани рассказала ему, что еще в начале 1980-х в «Империал Паласе» на протяжении четырех месяцев выступал Жан Татлян.

Афиша в Лас-Вегасе:

«Железный занавес приподнялся над звездой»

Во время работы во всемирной сто лице азарта он познакомился с Фрэнком Синатрой, Томом Джонсом, Ширли Маклейн, а особенно подружился с имеющей армянские корни певицей Шер, они даже ходили друг к другу в гости. В Штатах, после вторжения СССР в Афганистан, поднялась волна антисоветских настроений. Организаторы получали анонимные звонки: «Мы убьем вашу кремлевскую звезду!». К артисту приставили телохранителя, который повсюду сопровождал его. По условиям контракта Жан должен был петь 180 дней в году. Но местный сухой и жаркий климат (Лас-Вегас находится в пустыне Невада) губительно сказался на его голосовых связках, и артист предпочел перебраться в Нью-Йорк, где открыл ресторан «Санкт-Петербург». Примечательно, что располагалось заведение не в центре тогдашней русской общины на Брайтоне, а в самом престижном и дорогом районе Манхэттен. Но так или иначе с нашей эмиграцией певец все равно пересекался. Известно, что в то время несколько концертов помог организовать ему известный импресарио Виктор Шульман.

Возвращение

Бежало время. Развалился СССР, пал железный занавес. В начале девяностых весь Питер был обклеен афишами: концерты дает Татлян! Все семь выступлений прошли с аншлагом, но… певец снова пропал на десять лет. Впоследствии он объяснял свое исчезновение так: «Меня тогда неприятно поразили встречи в Москве на ТВ, в фирме «Мелодия». С меня фактически начали требовать деньги за право показаться в эфире, выпустить диски. Для меня, уже привыкшего к цивилизованному бизнесу, это было шоком». Новый визит звезды состоялся в 2000-м, и вот тут-то ухватилась за него пресса. О нем писали, его приглашали на ТВ. Поклонники несли старые записи: «Возьмите, мы сохранили». Эмоции зашкаливали – поначалу Жан даже спать не мог, бродил по любимому Питеру и думал, думал… А потом решил вернуться. В начале ХХI века Жан Татлян стал гражданином России. Он купил здесь квартиру, выстроил дом на Ладоге, обновил музыкальный репертуар и… впервые женился.

«Я долго и упорно выбирал свою единственную, сделав на этом пути много ошибок. Женщина как птица. Мужчина должен держать ее в руках не сильно, чтобы не удушить, но и не слабо, чтобы она не улетела. Жена заменяет мне и любовницу, и сестру, и подругу, и ребенка. Детей Господь не дал. Женился более 20 лет назад и до сих пор счастлив, как молодожен. Я называю свою избранницу “дочь моей тещи” – это красиво, а “жена” – слишком сухо звучит. Каждый год вместе я считаю за пять. Один приятель не понял: “Что, так плохо?” – “Дурак, – говорю, – стараюсь наверстать годы, прожитые без нее”. Она чистокровная русская, ее предки из Костромской губернии. Она натуральная блондинка, у нее серо-голубые прозрачные глаза и светло-прозрачная душа. Чистота необыкновенная – таких больше нет. В прошлом она балерина, но сейчас моя любимая девочка – “пенсионерка”. Она на даче разводит цветы – там у нас необыкновенной красоты ботанический мини-сад, выращенный ее руками. За это я ее называю “маленьким Мичуриным”. Но как зовут дочь моей тещи – не скажу. Семья для меня святое, боюсь дурного глаза».

Жан Татлян. Звезда на все времена

1 августа 2018 года Жан Татлян отметил большую дату – 75-летний юбилей. Он по-прежнему верен своему делу жизни – Песне, продолжает выступать и радовать своих верных поклонников.

«Душой я самый счастливый человек на свете, – говорит певец. – У меня никогда не было звездности. И я счастлив этим. У меня нет чувства зависти. В этом мое богатство. А остальное – мелочи…»

Глава 3

Михаил Александрович. Белькантор

Знаменитый дирижер Кирилл Кондрашин сказал однажды: «Такие артисты, как Михаил Александрович, определяли музыкальную жизнь в СССР». Спросите людей старшего поколения – и они скажут вам, что он был невероятно, фантастически знаменит. Достаточно сказать, что в СССР певец выпустил почти сотню пластинок общим тиражом в 22 миллиона – с записями романсов, неаполитанских народных песен, оперных арий. Но ни широчайший спектр репертуара, ни миллионные прибыли от концертов не уберегли великого артиста от травли, гонений и чиновничьих окриков. Устав сражаться с цензурой и бюрократией, Михаил Александрович был вынужден покинуть страну. О том, как это было, читайте в очерке, написанном специально для этой книги Леонидом Махлисом.

Леонид Махлис – филолог, журналист, писатель, переводчик. Родился в Москве в 1945 году. С 1973 по 1995 гг. – редактор и ведущий программ Радио Свобода (США). В 2014 году московское издательство «Весь мир» выпустило его 700-страничную монографию «Шесть карьер Михаила Александровича. Жизнь тенора», удостоенную Первой премии Ассоциации российских книгоиздателей как «Лучшая книга года». Живет в Мюнхене (Германия)

Бог поцеловал в темечко

Александрович начал петь еще до того, как начал нормально ходить. В 1921 году семья переехала из местечка Берзпилс в Ригу, чтобы дать ребенку шанс музыкального развития и обучения. Его привели в Еврейскую народную консерваторию, которая только-только открылась в Риге по инициативе Соломона Розовского, ученика Римского-Корсакова. Отец мальчика Давид рассказывал педагогам о том, какой у него гениальный сын, но профессора, глядя на тщедушного 7-летнего малыша, лишь снисходительно кивали. А когда они прослушали, то пришли в замешательство. Встречались дети, голоса которых использовались в хоре, но вокалисты с индивидуальной интерпретацией, поставленным голосом и безукоризненной врожденной техникой исполнения – это же непостижимо. В консерватории даже не было вокального класса, но с ним начали работать, и уже через год был организован его первый сольный концерт со взрослым репертуаром: Григ, Шуберт, Гречанинов, Гуно, Годар… Недоумевали педагоги, врачи, музыканты: что это за явление? Они готовы уже были смириться с тем, что техника подарена ребенку от Бога, что-то сделали учителя, что-то он «от себя» добавил. Но как может ребенок интерпретировать сложные чувства, на приобретение которых у него просто не было времени? Не сумев объяснить необъяснимое, газетные рецензенты ударились в мистику, растолковывая читателям, что подлинный художник рождается «со знанием чужого Я». Городская сенсация быстро стала европейской.

Отец вундеркинда, одержимый мечтой добыть для сына мировую славу, в 1925 году на деньги, заработанные концертами сына в европейских турне, везет мальчика в Америку в надежде показать его большим педагогам и певцам. Но это путешествие принесет отцу разочарование, а 10-летнему артисту – первое лобовое столкновение с несвободой. Несмотря на наличие въездной визы, власти США сняли их с борта паротурбохода и интернировали на Эллис Айленде, заподозрив в планах нелегальной иммиграции. Через два месяца заточения на «острове слез» их депортируют в Германию.

Священнослужитель

Александровичу повезло с педагогами, и после окончания мутационного периода миру явился лирический тенор полного диапазона и сладчайшего тембра, которому семь десятилетий будут рукоплескать на пяти континентах.

В 1932 г. 17-летний певец с блеском победил в конкурсе вокалистов, организованном в Риге Национальной оперой. Но предложения ангажемента не последовало. Причины не скрывались – маленький рост и русский акцент в произношении латышского языка. И вообще: решено принимать только певцов-латышей. Давид уговаривает сына освоить канторское искусство. Так Александрович становится самым молодым обер-кантором в истории. Этот пост ему предложила Центральная синагога Манчестера.

Новизна, почетный статус, внимание прихожан и отеческая забота «старших товарищей» в сочетании с высоким для 20-летнего артиста жалованьем значили немало. Теперь он мог позволить себе не только принимать независимые решения, но и ездить в Рим для встреч с учителем – Беньямино Джильи, с которым удалось познакомиться благодаря протекции Тито Скипа. Но череда разочарований была не за горами. Вскоре выяснилось, что любое предполагаемое выступление кантора за пределами синагоги должно выноситься на обсуждение правления и получать его одобрение путем голосования. Это означало, что о светских концертах артист может забыть. К гетоизированной атмосфере и культурному вакууму добавилось непомерное давление со стороны руководителей синагоги, которые вознамерились любой ценой женить своего кантора. Но достигли, как это часто случается в жизни, противоположного результата. Рыцарь, бросив доспехи, бежал с поля боя. Прервав выгодный контракт, кантор в спешном порядке пересек Ла-Манш. Позади остались манчестерский смог, добропорядочные немузыкальные прихожане и обманутая невеста.

Манчестерский опыт Александровича как бы расставил все по своим местам в душе молодого артиста. Представления о свободе в творчестве начали принимать физические формы с четкой границей между конформизмом и компромиссом. Гармонизировать эти формы в значительной мере помог новый пост оберкантора в хоральной синагоге Каунаса.

Здесь, невзирая на недовольство ортодоксального истеблишмента, певцу не запрещают не только выступления за пределами синагоги, но и позволяют организацию светских концертов внутри самой синагоги. Эти концерты регулярно посещают солисты Литовской оперы. Они же приглашают Александровича участвовать в своих постановках (Ленский в «Евгении Онегине», Альмавива в «Севильском цирюльнике»). К этому же периоду относится и смелая попытка певца, мечтающего о синтезе еврейской и европейской музыкальных традиций, создать оперную сцену на идише. В мае 1938 года печать сообщила о первой постановке «Риголетто» на идише, где молодой кантор исполнил партию Герцога. Чуть поздней Александрович включит в репертуар арию Надира из «Искателей жемчуга» Бизе и Ленского на иврите.