Гортензия

Марта улыбалась радости спутника и держала находку высоко словно факел. Отчасти она боялась поранить Жака, отчасти подыгрывала ему, стараясь этим жестом усилить произведённый эффект, но охотник и думать забыл про нож, он восхищался своей возлюбленной, восторженно и неотрывно любуясь своей находкой. Вскоре он отпустил Марту, напомнившую ему о готовящемся обеде, побежал и перевернул рыбу.

Нож, найденный Мартой, вероятно принадлежал какому-то рыбаку. Рукоятка была сделана из особо пористого дерева, к тому же покрытого специальным износостойким пробковым материалом для хорошей плавучести, он удобно лежал в руке и, несмотря на лёгкость, обладал хорошей прочностью. За обедом охотник чувствовал себя небывало счастливым: у него была спутница, огниво и нож.

В тот же день Жак вырезал лук и стрелы, а из вьющихся растений, обладающих прочными волокнами, сплёл какую-никакую тетиву. Он смастерил ловушку для речных раков, и впредь рыбьи потроха выступали в роли приманки для ещё одних существ, которые разнообразили стол в маленьком лагере.

На следующий день Жак отправился на охоту, Марта напросилась идти с ним. Она шла следом и старалась шагать так же бесшумно, но все же несколько раз напугала дичь. Жак подбадривал новоиспечённую амазонку, и вскоре она научилась ступать не хуже индейца. Добыв довольно дичи, охотник стал учить Марту стрелять из лука. С каждой выпущенной стрелой они то продвигались вперёд, то возвращались назад, таким образом гуляя по лесу. Наконец они оказались у границы леса и гор. Почуяв едва уловимый характерный запах, Жак обрадовался и сказал юной охотнице, что где-то поблизости её ждёт ещё одна удивительная находка, однако он не спешил идти вперёд:

– Ты верно устала, – спросил он спутницу, оглядываясь вокруг.

– Совсем немного, – добродушно ответила Марта.

– Вот присядь в тенёк на это бревно и немного отдохни.

– Куда ты? – удивлённо спросила девушка.

– Я сейчас, – торопливо бросил он, укладывая их добычу и лук со стрелами к ногам Марты, – я быстро.

Жак помнил, что буквально несколько минут назад они проходили целые клумбы бледно-розовых цветов и теперь счастливый устремился за ними. Хотя для дела ему нужны были только бутоны, он решил подстрелить двух зайцев. Вскоре Жак нарвал огромный букет, удивительных растений. Природа украсила их стебли зелёными лодочками листьев, а бутоны каждого составила из одной-двух дюжин простых, но нежных своей хрупкостью пятилистных цветочков. С небывалой благодарностью приняла Марта букет от своего поклонника. Она то вдыхала душистый аромат, то одаряла Жака изумительным счастливым взглядом.

Охотник подобрал лук и стрелы, взял пойманную дичь, приятно тяжелившую руку, и они с Мартой продолжили путь. Удивительной находкой для девушки оказался горячий источник, до которого парочка добрела через некоторое время. Он был достаточно большой для того, чтобы служить человеку просторной ванной. Радости Марты не было предела!

– Могу тебя заверить, что ни одна человеческая душа здесь не купалась со дня основания мира, так что эту купальню нельзя отнести к общественному месту! – торжественно заявил Жак.

Польщённая такой удачей Марта хотела было предложить своему спутнику искупаться первым, но он заверил её что ванна безопасна и не на столько глубока, чтобы в ней можно было утонуть, затем добавил:

– Ты, должно быть, заметила, что аромат этих цветов не уступает французским духам?

Марта вновь упоённо вдохнула свой подарок.

– А ведь и правда! – воскликнула она.

– Это специальные цветы, их бутоны послужат тебе самым настоящим мылом, – объяснил Жак, отрывая несколько цветков. Он растёр их между ладонями, и его руки покрылись самой настоящей пеной, – видишь?

Марта восхищённо взглянула на результат удивительного эксперимента, а Жак не смог удержаться от того, чтобы не замарать её острый носик пеной, на что девушка лишь спокойно улыбнулась в ответ.

Охотник сделал пару шагов от источника и наклонился, чтобы помыть руки в ручье, который, журча, выбегал из одной из стен природной ванны.

– О воде источника не беспокойся, – обратился он к спутнице, – она не только постоянно подогревается, но и обновляется. Так что мыльная вода сама по себе вскоре очистится.

– Жак! – задушевно проворковала девушка, – здесь так красиво!

Охотник добродушно улыбнулся, он оглядел и горы, заслоняющие ванну словно надёжные шторы, и лес, который отсюда виднелся. Зелёные исполины мерно раскачивались на слабом освежающем ветерке, привнося в живописную картину умиротворение. У их подножий благоухали самые разнообразные полевые цветы, привлекая неторопливых бабочек и пчёл. Из крон деревьев доносилась оживлённая музыка радостных птиц, которая лаконичным мазком кисти вносила завершающий штрих в этот уютный уголок природы.

– Да, – подтвердил Жак слова девушки. – К тому же, отсюда до нашего лагеря всего каких-нибудь сто, сто-двадцать метров, в случае чего можно докричаться, – добавил он, взглянув на Марту. – Ты не спеши, я сам пока пойду искупаюсь в реке, затем разделаю наши трофеи и буду ждать тебя.

Он показал девушке направление, в котором нужно было идти к лагерю, попросил будущую купальщицу, однако, вернуться до темноты, и бесшумно скрылся в лесу.

Через несколько часов Марта вернулась в лагерь свежая и благоухающая. Горячая вода источника не только расслабила её тело, окутала душу бесподобной негой, но и наполнила сердце девушки волшебными чувствами. Жак обрадовался её приходу и довольный тем, что успел сделать все дела, сообщил, что ужин почти готов. Марта лишь улыбнулась в ответ, ей совсем не хотелось есть. Она все ещё ощущала приятную истому, и какое-то новое неведомое чувство волнительно пульсировало в её груди: оно то появлялось, то, вдруг, словно испугавшись, пропадало. Грациозной кошкой Марта нырнула под навес и чуть прижалась к Жаку. Соскучившийся влюблённый позволил себе обнять возлюбленную и вдоволь ей наглядеться:

– Марта, ты у меня такая красивая! – восторженно заявил он.

Тогда девушка чуть смутилась, вспомнив и свои стёршиеся брови, которые только начинали отрастать, и накладные ногти, которые она только что сняла в источнике, а, взглянув во влюблённые глаза Жака, смутилась ещё больше. Чувство, зарождающееся в ней, распустилось.

Влюблённые поужинали и за трапезой живо обсуждали прошедший день, столь богатый приятными событиями. Наконец, когда Жак бросил на угли костра два толстых полена, они улеглись, и охотник обнял свою юную спутницу.

– Жак, – откликнулась она через пару минут, – я вот всё думаю, как же тебе удалось удержать меня тогда, после падения в водопад.

– Ну…, – протянул он, а затем, смеясь, на мгновение ещё сильнее сжал в объятьях своё сокровище и добавил: "жутко не хотелось тебя отпускать!"

– Но ведь ты был без сознания…

– А, это, – небрежно бросил он, – так… способность из детства. Давай-ка спи, Марта!

– Нет, расскажи! – настаивала она.

Жак вздохнул и начал рассказ:

– Мне было лет двенадцать. Я охотился, примерно, как мы с тобой сегодня, только это было зимой. На берегу противоположном "Гортензии" я выследил крупного взрослого оленя. К сожалению, моя стрела лишь ранила и напугала его. Он громко взревел, должно быть, предупреждая сородичей, и, обгоняя ветер, ринулся от меня глубже в лес, ломая цветистыми рогами ветки деревьев. Недолго думая, я бросился следом, желая добить его и избавить тем самым от страданий, но олень был очень силён и гнал меня несколько дней. Мы бежали по несколько часов кряду (его следы были хорошо видны на снегу, поэтому я не отставал), а потом оба обессиленные валились с ног. Порой я совсем догонял его, видел в пятидесяти метрах впереди, но был не в силах натянуть тетиву, а он, понимая это, не спешил продолжать путь. Постепенно, звериными тропами он перевёл меня через горы в более дремучий лес, и мы зашли так далеко, что теперь от него зависела моя жизнь. На третий день посреди ночи меня разбудил жуткий волчий вой, он был настолько близко, что спросонья мне показалось будто волк стоит совсем рядом. Я вскочил на ноги, вынимая нож, и огляделся по сторонам, олень лежал на поляне в десяти метрах. Он внимательно смотрел на меня и не собирался вставать, видимо наш с ним привал едва начался. Я подошёл к нему и добил его, не желая отдавать волкам. – (Жак решил не рассказывать Марте о том, что ему пришлось сделать несколько глотков горячей крови, хлынувшей из шеи животного, чтобы хоть как-то восстановить силы.) – Затем я быстро залез на ближайшее дерево и, едва сделал это, как несколько волков выбежали на поляну. Главою стаи был белый здоровенный вожак, он почуял меня и стал осторожничать, пытаясь определить моё положение по запаху. Я решил, что это мой шанс прогнать незваных гостей, получше зацепился ногами за ветки, достал лук и пустил стрелу. Вожак упал замертво, и вся стая жутко переполошилась. Они нашли меня, и стали то бегать кругами, то жадно грызть дерево. Мне ничего не оставалось, кроме как заночевать на дереве, тем более, мои силы ещё не восстановились и жутко хотелось спать. Тогда я обнял ствол своего временного прибежища и сцепил руки. Страх смерти научил меня при необходимости не разжимать руки во сне.

Утомлённая за день и убаюканная рассказом Марта быстро уснула, теперь её согревали не только костёр и белая шкура, но и тёплые объятья Жака.

Прошло несколько дней. Жак много времени проводил на охоте, и в конечном итоге засушил на костре достаточно мяса, которого должно было хватить на обратный путь до "Гортензии". Его нога окончательно зажила, и теперь могла сгибаться так же хорошо, как прежде. Марта больше не следовала по пятам за своим спутником, она собирала хворост для очага, обновляла примятые ветки лежака, собирала ягоды и рвала цветы. Она проводила много времени на берегу, наслаждаясь близостью прозрачной реки, а каждый вечер неизменно принимала горячую горную ванну.

На седьмой день с момента основания лагеря путешественники хорошо позавтракали, раскидали костёр и отправились к "Гортензии". Охотник уже разведал часть пути, поэтому пара быстро продвигалась к своей цели. Они почти безмолвно пробирались то через лес, то через пригорки и горы, разговаривая преимущественно во время коротких привалов. Во время же долгих переходов каждый думал о своём. Марта с болью в сердце вспоминала своих родных, и с каждым шагом её беспокойство лишь усиливалось. Жак думал о Марте и "Гортензии".

За целый день они прошли примерно половину пути, но завтра их ждала более пологая и лёгкая дорога. Путешественники сноровисто и быстро разбили лагерь; несмотря на усталость, Марта не пожелала отлынивать от работ. Наконец, усевшись рядом перед пылающим костром, они оба почувствовали приятную расслабленность, отстранились от терзавших их головы дум и повеселели. Девушка пристально оглядела новый пейзаж, а охотник глядел то на огонь очага, то на свою спутницу. Дни в лесу необычайно преобразили Марту. Её природная красота расцвела теперь в полную силу. Каштановые волосы в свете костра переливались бронзой. Брови полностью отрасли, их тёмный цвет великолепно гармонировал с глазами, а их естественная ровная форма, напоминавшая мазок кисти, словно последний штрих гения придавала женственному лицу Марты ангельской нежности. К слову сказать, миндалевидные нежно-розовые ногти девушки после целительных вод источника искрились блеском, не уступая переливу звёзд, но не на них обращал внимание Жак. Карие глаза девушки, увенчанные выразительными ресницами, подаренными самой природой, теперь, в отблеске костра, пылали золотом янтаря и сводили его с ума. Никакие пластмассовые ресницы были не в силах ни испортить их, ни добавить им что-то новое, как нельзя ни добавить один отдельный атом во вселенную, ни отнять его. Такое сравнение вполне обоснованно, ведь образ любимых глаз, однажды зароненный во влюблённое сердце, словно вселенная неустанно расширяет его… В довершение образа Марты, стоит отметить, что природа заботливой рукой чуть тронула веки девушки лёгким смуглым оттенком, а на чувственных губах спутницы Жака, вот уже несколько дней цвели алые розы. Марта стала настоящей красавицей во всех смыслах этого слова.

Едва путешественники легли спать, послышался протяжный волчий вой.

– Жак, – прошептала испуганная Марта, отрывая глаза.

– Что? – лениво отозвался её спутник, совсем не желая высовывать нос из-под одеяла её волос.

– Волки, Жак! – всё так же испуганно продолжала она, – пойдём, нам нужно залезть на дерево.

Охотник рассмеялся и громко завыл по волчьи.

– Дурак! – вскрикнула Марта, встрепенувшись и сев на пихтовых ветках кровати, – какой ты дурак! Ты же позвал их!

Жак, продолжая смеяться, молниеносно схватил возлюбленную и упал с ней под навес на зелёные ветки.

– Нет, – парировал он, всё так же смеясь, – я рассказал им что со мной самая опасная охотница! – Марта пыталась вырваться из его цепких объятий, но Жак приручил её. – Они в нескольких километрах от нас, – сказал он, успокаивая спутницу, – и всего-навсего приветствуют полную луну… ну или прощаются с тобой, если это предположение нравится тебе больше.

Марта немного оправилась, и Жак подложил в костёр побольше дров, необходимых лишь для того, чтобы юная путешественница перестала волноваться.

На следующее утро пара продолжила свой путь навстречу "Гортензии". В зенит они добрались до истока своего путешествия – водопада. Марта залюбовалась творением природы, а Жак осмотрел прилегающую к водопаду территорию. Он нашёл несколько кострищ и предположил, что здесь разбивал лагерь поисковый отряд. Чуть дальше по течению Жак разглядел лодку, и они с Мартой подошли к выброшенному на берег судну.

– Отплавала своё, моя скорлупка, – с грустью молвил Жак, показывая Марте на трещину, которую она не сразу заметила, – смотри, остов треснул.

Вёсел у лодки не было, их держатели были разрезаны острым ножом.

– Хотя я рад, что всё так вышло, – сказал лодочник, взглянув на Марту, – и для меня, и для неё это падание в водопад стало последним.

Он хотел было продолжить путь к "Гортензии", как, вдруг, его спутница, останавливая его жестом, осторожно спросила:

– Значит были и другие, Жак?

– Что "другие"?

– Другие падения, – она пытливо смотрела в глаза спутника, – другие девушки…

– Марта!.. – начал было Жак.

Но всё видящие глаза девушки уже получили ответ, в мгновение ока, ужасные мысли кляксами очернили её сердце, и, вдруг, она бросилась к водопаду. Марта не знала куда ей деваться, ей было невыносимо больно и тошно на душе, неведомые муки терзали её естество, ей хотелось оказаться сейчас где угодно, лишь бы подальше от Жака. Невыносимо-горькое слово, – что сильнее любого яда, острее всякого ножа для любящего женского сердца, – "соперница" пронеслось в сознании Марты. Не в силах вынести свалившиеся на неё горе, она словно в забытьи бежала прямиком к неистово бурлящей воде, с лёгкостью лани перепрыгивая встречающиеся на пути брёвна. Марта ничего не замечала вокруг, она не слышала ни водопада, ни чаек, предупреждающих прекрасное создание об опасности, ни Жака, догоняющего её. В последний момент он крепко схватил Марту, и она забилась пойманной птицей. Горькие слёзы обжигали руки Жака словно раскалённая лава. Ему и хотелось провалиться сквозь землю и повернуть безжалостное время вспять, но он замер и ждал пока его возлюбленная успокоится. Вскоре твёрдым спокойным голосом Марта потребовала:

– Отпусти меня. Нам нужно возвращаться.

За весь оставшийся путь, который занял несколько часов, Марта не проронила ни слова. Жак же голосил практически не смолкая. Он то рассказывал возлюбленной, зачем затеял дурацкую выходку с водопадом, то клялся, что в последний момент передумал и не хотел подвергать Марту опасности, то уверял спутницу, что она, действительно, преобразилась, и что он без ума от неё настоящей. Несколько раз он хватал возлюбленную за предплечья, умоляя произнести хоть слово, но Марта безжизненно не оказывала сопротивления и лишь отводила свою головку в сторону.

Возвращение пропавших без вести наделало немало шума в "Гортензии". После исчезновения Жака господина Биро хватил удар, и доктора, опасаясь за его жизнь, переселили хозяина отеля в один из номеров попросторнее (о чём сам хозяин очень сокрушался). Узнав об этом, Жак поспешил к человеку, когда-то приютившему его, но прежде, напоследок взглянул на Марту, произнёс её дивное имя, но девушка не ответила ему. Она поспешила на встречу к родным, которые всё ещё надеялись на её возвращение и по-прежнему находились в "Гортензии".

В небывалой спешке, налегке, поручив отправку многочисленного багажа работникам отеля, через полчаса Марта вместе с родными покинула стены "Гортензии".

–

Прошло почти полгода с описанных выше событий. Хотя Жак очень скучал по жизни лодочника, он больше не садился в лодку. Господин Биро, немного оправился, но редко выходил к гостям, он понимал, что пора подготовить наследника к последней должности, к должности управляющего. Основатель отеля притворялся больным и целыми днями лежал в кровати, то поглядывая в окно на чудесную долину, то разглядывая висевшую рядом серую форму, считая часы до того, как он вновь её наденет. Убираться в своём номере он поручил самой разговорчивой горничной и подолгу задерживал её у себя, расспрашивая то о гостях, то о делах отеля. Прозябая без работы, господин Биро чувствовал своё быстрое увядание, и по этому поводу накануне ежегодного грандиозного праздника – дня рождения "Гортензии", он вызвал к себе нового управляющего.

– Сын, – обратился он к Жаку, впервые в жизни так его называя. – Ты отлично справляешься с новой должностью! Тебе так идёт этот замечательный костюм, ты стал совсем другим человеком! – Старик помолчал, невольно вспомнив свои первые годы работы в отеле. – Ты знаешь, завтра именины "Гортензии", и, пожалуй, мой последний юбилей, – грустно заметил он. – Я прожил достойный счастливый век, Жак, многого добился… вырастил двух детей, детей хороших, детей замечательных…

Жак сделал понимающий жест.

– И сейчас, – продолжал господин Биро, – стоя на пороге своего склепа, я хочу доверить тебе дело всей моей жизни, – он перешёл на шёпот, – твою сестру! "Гортензию"!

Старик многозначительно посмотрел на приёмного сына.

– Отец, последние полгода я хорошо поработал, – начал Жак, – освоил все тонкости работы "Гортензии", изучил гостевые и расходные книги, и, замещая тебя, я стал её сердцем, – от этих слов старика бросило в дрожь. Жак продолжал: "После празднества, мне нужно будет уехать, – он жестом остановил собеседника, хотевшего возразить, – надеюсь, это не займёт много времени. Но, если ты, вдруг, решишь мне помешать или попытаешься своей последней волей сделать из меня раба – я разорю "Гортензию", сожгу её, если потребуется."

Последние слова безусловно расстроили господина Биро, но к чему только не готовы старики.

На следующий день в парадном роскошно убранном зале "Гортензии" юбиляр как ни в чём не бывало, добродушно улыбаясь и принимая сердечные поздравления, произнёс небольшую речь. Господин Биро рассказал самым родным гостям его любимого отеля о том, что он отходит от дел и что назначает приемником Жака, который ему "как родной сын". Торжество бурно продолжалось. Немного понаблюдав над новоиспечённым управляющем "Гортензии", который продолжал усердно трудиться, а именно, – подходил то к одному столику, то к другому, улыбаясь или печально заговаривая то с одним, то с другим гостем, смотря по семейным обстоятельствам последнего, господин Биро утёр счастливую слезу старика и отправился в последний путь по коридорам своего творения.

Через час гости преобразились: их ждал пышный бал-маскарад, который должен был под утро закончиться грандиозным фейерверком. "Гортензия" раскрыла ещё один из своих маленьких цветков, – двери танцевального зала, где специально приглашённый оркестр уже играл волшебную музыку известных композиторов. Маски, которые надели юные девушки и молодые женщины, по известным причинам, обрадовали Жака. Он старался участвовать только в общих танцах, однако на радость гостей, как и другие кавалеры, иногда приглашал ту или иную даму.

Он стоял с несколькими масками и продолжал принимать нескончаемые поздравления, связанные с его новой должностью (хотя, по сути, его поздравляли с перешедшей к нему в самом ближайшем будущем "Гортензии").

– Примите мои поздравления, господин Люма! – радостно воскликнула подошедшая к нему маска.

Сердце Жака сладко сжалось и на мгновение замерло, словно набирая воздух перед прыжком в воду, и, вдруг, бешено забилось. Жак узнал не только голос, пара любимых глаз ярко поблёскивала на него, отражаясь на бушующем в его груди сердце мириадами солнечных зайчиков.

– Я, право, вас не сразу узнала, – продолжала девушка, – господин Биро написал мне, что в отеле больше нет лодочника.

Жак продолжал молчаливо стоять в оцепенении, а его небольшая былая компания покинула его.

– Что ж, и вы меня, должно быть, не узнаете, – рассмеялась маска.

– Как же тебя не узнать, Марта! – наконец воскликнул Жак, заключая опешившую девушку в объятья и кружа её хрупкое тело, – ведь никому на всем белом свете, так не идут платья!

–

Остаток вечера влюблённые провели вместе, как, впрочем, и остаток данной им жизни. На целом празднике одна только Марта была недовольна новой должностью её лодочника, в чём она ему и призналась в то время, когда, пытаясь затмить вечные звёзды, взрывался фейерверк, который меньше всего интересовал молодую пару.

– На самом деле я абсолютно свободен! – похвастал ей Жак.

– Не на столько свободен, как тебе кажется! – удивительно рассмеялась в ответ Марта.

Жак счастливо рассмеялся в ответ и, наконец, сорвал с возлюбленной маску зайца.

– Марта! – восхищённо произнёс он.

Просиявшая, гордая своей природной красотой, девушка с наигранной грустью повторила:

– Жаль, что ты больше не лодочник…

– Я всегда им буду! – твёрдо заявил Жак, и, подумав, добавил: "для тебя. Но всё равно озеро сейчас спит подо льдом".

– На свете есть много удивительных мест, – загадочно проговорила Марта, – я так и не побывала в Венеции…

– А я как раз туда собирался, – рассмеялся Жак.

На следующий день влюблённые отправились в город-мечту любого лодочника. Этот кусочек Италии, кстати сказать, так и не утонул во времена Жака, ведь, если живёшь в окружении воды, волей-неволей научишься плавать.

Старик Биро вскоре оставил наследнику, как говорили люди, целое состояние, но, как и у всякого влюблённого, всё состояние Жака заключалась в его возлюбленной – в Марте, которая в буквальном смысле открыла ему целый мир.

21-26.12.2016