Любовь на Лазурном берегу

Тайны под приливом

Тайны под приливом

Осень начала окрашивать листья в багрянец, а ветер приносил с моря запах грозы. Алиса стояла на причале, разглядывая старую фотографию, которую ей тайком сунула Лика. На снимке – Марк лет шестнадцати, с разбитой губой и глазами, полными ярости, держит в руках доску для серфинга с надписью «Ангелина». Сзади маячил маяк, тот самый, что теперь светился на их фреске.

– Он после аварии месяц не говорил, – Лика, облокотившись на перила, щёлкала семечки. – Потом взял топор и изрубил эту доску. Говорил, что море забрало всё, даже его голос.

Алиса сжала фотографию так, что края впились в ладонь. Она представила его – юного, сломанного, бьющего топором по дереву, которое пахло родителями. Ей захотелось обнять этого мальчика, но Марк сейчас был заперт в кофейне, как всегда, по воскресеньям.

– Почему он не уехал? – спросила она, глядя на чаек, рвущих рыбу вдали.

– Думаешь, не пытался? – Лика плюнула шелуху в воду. – В двадцать лет сбежал в Питер. Устроился барменом, даже девушку нашёл – Катю. Но однажды увидел во сне море, которое зовёт его «предателем», и… вернулся. Катя за ним – рыдала, умоляла. Он выгнал. Сказал, что не хочет, чтобы кто-то ещё утонул в его прошлом.

Алиса почувствовала, как в груди зашевелились чёрные крылья. Она вспомнила, как неделю назад Марк впервые взял её за руку, чтобы поправить мазок на фреске. Его пальцы были тёплыми, но дрожали, будто под кожей бились пчёлы.

– Зачем ты мне это рассказываешь? – прошептала она.

– Потому что ты уже в его сети, рыбка. – Лика грустно улыбнулась. – А он даже не понимает, что сам попался.

Ночью Алиса прокралась к кофейне. Окно на втором этаже, где жил Марк, светилось. Она знала, что он пишет – каждую ночь, с двух до четырёх, как рассказывала Лика. Подняв капюшон, она прижалась к стене, стараясь не шуметь.

– …а твои руки пахнут акварелью и ложью, – его голос, приглушённый стеклом, резал тишину. – Ты рисуешь мосты там, где я взрываю проливы…

Она замерла. Он читал стихи вслух, как молитву или проклятие. Сердце колотилось так, что вот-вот выпрыгнет. Подняв телефон, Алиса включила диктофон.

– …и я тону в твоих глазах, зная, что ты – маяк, заманивающий на скалы…

Окно распахнулось. Марк высунулся наружу, с сигаретой в зубах, и Алиса присела в кусты. Он что-то бормотал, размахивая руками, потом резко умолк. Через минуту вниз полетел смятый листок. Она подобрала его, едва дождавшись, когда окно захлопнется.

Пью боль, чтобы не забыть, кто я.…»«Твоё имя на губах – как соль на ране.

Она бежала домой, словно за ней гнались призраки. А утром Марк стоял на пороге её домика, мокрый от дождя, с глазами дикого зверя.

– Ты подслушивала. – Это было утверждение.

– Я… – Алиса попятилась, натыкаясь на мольберт.

Он шагнул вперёд, выхватив из её кармана смятый листок.

– Ты думаешь, что, ковыряясь в моих ранах, поможешь? – он рванул листок пополам. – Ты как они все! Хочешь вытащить драму для вдохновения? Нарисуй тогда – вот он, уродец, который боится собственной тени!

– Марк, я…

– Выйди. – Он указал на фреску, видневшуюся из окна. – Нарисуй, как я кричу в пустоту! Как разбиваю чашки об стену! Как ненавижу себя за то, что дышу, пока они…

Он схватился за голову, будто пытаясь вырвать мысли. Алиса протянула руку, но он отшвырнул её так, что она ударилась о стол.

– Марк! – она попробовала ещё раз, обнимая его сзади. Он дрожал, как в лихорадке. – Я не хочу тебя исправлять. Я хочу понять.

Он резко развернулся, прижав её к стене. Их дыхание смешалось – её прерывистое, его яростное.

– Ты не сможешь, – прошептал он, и вдруг его губы нашли её губы. Поцелуй был горьким, как пепел, и солёным, как слёзы. Алиса утонула в нём, цепляясь за его куртку, но он оторвался так же внезапно, как начал.

– Видишь? – он вытер рот тыльной стороной ладони. – Я даже это делаю как подлец.

Дверь захлопнулась. Алиса сползла на пол, касаясь пальцами губ. На столе звонил телефон – Артём, журналист из структуры романа, прислал сообщение: «Приезжаю завтра. Будем копать прошлое Соколова. Готовься к сенсации».

А за окном, на фреске, чьи-то вандалы нарисовали поверх семьи Марка кровавые потеки. Лика, пробегая мимо, крикнула в форточку:

– Не волнуйся, закрасим! Это просто туристы…

Но Алиса знала – туристы здесь не ходили ночью.

Дождь хлестал по стёклам, превращая фреску в размытое пятно. Кровавые потеки растекались по стене, смешиваясь с водой, будто море плакало за них обоих. Алиса стояла под зонтом, сжимая баллончик с белой краской. Кисть дрожала в руке. Каждый мазок казался предательством – будто она замазывала не вандализм, а память о той ночи, когда они рисовали вместе.

– Давай я помогу, – Лика выхватила баллончик, не дожидавшись ответа. Её движения были резкими, будто она закрашивала собственную злость. – Артём – мразь. Он уже в городе, кстати. Видела его утром в баре – копался в телефоне, искал контакты Марка.

Алиса не ответила. Губы всё ещё горели от прикосновения Марка, а в ушах звенели его слова: «Я даже это делаю как подлец». Она провела рукой по стене, где раньше были силуэты его родителей. Теперь тут красовался похабный рисунок и надпись: «Убийца».

– Это не туристы, – прошептала Алиса. – Он сам пришёл ночью. Видела его следы…

Лика замерла, краска капнула на ботинок.

– Марк? Не может быть.

– Нет. Тот, кто это сделал… На нём был плащ с капюшоном. Но он знал про маяк. Знает, как ударить больнее.

Ветер донёс обрывки музыки из «Прилива». Марк открыл кофейню, несмотря на воскресенье. Алиса видела его в окне – он мыл кружки, яростно теряя губкой, будто стирал с них следы своих пальцев.

– Артём, – выдохнула Лика. – Это его почерк. В прошлый раз, когда он писал про Марка, тоже анонимки по городу расклеивал. «Сын погибших, или виновный?» – помнишь?

Алиса сглотнула ком в горле. Она достала телефон, перечитала сообщение Артёма: «Готовься к сенсации». Сенсация уже здесь, на стене, в этих кровавых мазках.

– Надо предупредить Марка, – она сделала шаг к кофейне, но Лика схватила её за рукав.

– Стой! После вчерашнего… Ты уверена, что хочешь? Он сейчас как раненый волк.

– Именно поэтому.

Дверь «Прилива» оглушила её звоном колокольчика. Марк не обернулся, продолжая вытирать стойку. Запах кофе смешивался с химической горечью моющего средства.

– Закрыто, – бросил он вполоборота.

– Это Артём. Он уже здесь. И это он испортил фреску.

Марк медленно повернулся. Его глаза были красными, веки опухшими, будто он не спал всю ночь. В руке он сжимал нож для резки бумаги – маленький, с чёрной ручкой.

– И что? – он ткнул ножом в стол, оставляя царапины. – Пусть рисует. Пусть разрушает. Всё равно это никто не увидит.

– Увижу я! – Алиса ударила ладонью по стойке. Чашки звякнули, как испуганные зверьки. – И ты увидишь. Потому что мы закрасим это. Снова и снова, если понадобится.

Он рассмеялся. Звук был ледяным.

– Ты наивная дура. Думаешь, краска всё исправит? – он подошёл так близко, что она почувствовала запах виски. – Артём не остановится. Он будет копать, пока не найдёт их тела. Или мои.

– Тогда прогони его! – её голос сорвался на крик. – Покажи, что ты не трус!

Нож упал на пол. Марк схватил её за плечи, пальцы впились в кожу.

– Ты хочешь знать, кто я? – он дышал неровно, глаза безумно блестели. – Я мог их спасти. Папа звонил в ту ночь, просил меня уговорить маму остаться. А я… я повесил трубку. Потому что обиделся на разбитую чашку.

Алиса замерла. Его слова висели в воздухе, как нож на нитке.

– Марк…

– Выходи, Артём! – неожиданно крикнул он, глядя в окно. – Хочешь сенсацию? Получай!

За стёклами мелькнула тень. Алиса обернулась – Артём стоял на улице, с телефоном в руке. Камера была направлена на них.

– Прекрати! – она бросилась к двери, но Марк уже вышел под дождь.

– Снимай, – он развёл руки, будто принимая распятие. – Сын-убийца. Живой труп. Человек, который боится собственной тени. Что ещё?

Артём опустил телефон. Его лицо, обычно самодовольное, вдруг исказилось неловкостью.

– Марк, я…

– ВЁРТИСЬ! – рёв Марка перекрыл гром. – Ты же этого хотел!

Алиса схватила его за руку, пытаясь оттащить, но он вырвался. Дождь сливал слёзы, грязь и боль в одно. Артём отступил, спотыкаясь о камни, и скрылся за углом.

Марк опустился на колени, сжимая голову руками. Алиса присела рядом, не решаясь прикоснуться.

– Прости, – выдохнул он. – Прости, что втянул тебя в это…

Она обняла его, не обращая внимания на то, что он весь дрожал. Дождь смывал красную краску со стены, обнажая контуры их фрески. Под слоем грязи всё ещё виднелись силуэты – сломанные, но не исчезнувшие.

– Мы восстановим, – прошептала она ему в волосы. – Вместе.

Он не ответил. Но когда через час они поднялись, его рука нащупала её ладонь. И не отпустила.

А вечером, когда город утонул в тумане, Алиса нашла на пороге домика свёрток. Внутри лежал старый блокнот Марка – весь, от первой до последней страницы. На обложке было написано: «Прости. Это всё, что я могу дать».

Листая страницы, она плакала. Стихи о боли, о море, о ней. А на последнем листе – новый рисунок: две руки, сплетённые так, что не понять, где заканчивается краска и начинается кожа. Подпись: «Мы – не следы на песке. Мы – волны».

«Ты – как прилив, что накрыл меня с головой. Я тону, но кричать не хочу».Ночь после дождя была прозрачной, как слеза. Алиса сидела на веранде, завернувшись в плед, и перечитывала блокнот Марка. Страницы шелестели, словно шептали тайны, которые он доверил только ей. Стихи о боли, о море, о страхе быть спасённым. На последней странице она нашла засохший цветок – крошечную розу, вплетённую в строки:

Внизу, под окном, скрипнула гравийная дорожка. Алиса выглянула и увидела Марка. Он стоял, засунув руки в карманы, и смотрел на море, будто ждал, что волны принесут ответ.

– Не спишь? – крикнула она, не громко, чтобы не спуговать тишину.

– Боюсь снов. В них я снова слышу их голоса… Они зовут меня за собой.Он вздрогнул, но не обернулся:

Алиса спустилась, босиком, чувствуя холод камней под ступнями. Подошла так близко, что их тени слились в одну.

– Возьми меня туда, – сказала она.

– Куда?

– На маяк. Покажи, где всё началось.

Он замер, потом медленно кивнул.

Тропа к маяку вилась через скалы, как шрам. Марк шёл впереди, освещая путь фонарём. Алиса держалась за его куртку, чувствуя, как ветер рвётся унести её прочь.

– Они стояли здесь, – он остановился у обрыва. Волны бились о камни внизу, выкрикивая что-то на языке пены. – Отец махал мне рукой. Мама кричала: «Вернись, сынок!». А я.… я развернулся и ушёл.

Он сел на мокрый камень, сгорбившись. Алиса прижалась к нему спиной, пытаясь согреть своим теплом.