Незапланированный адюльтер

***

Пришёл я вечером, когда город уже слегка припорошило серым пеплом сумерек и зажглись то тут, то там, говоря языком поэтов Серебряного века, первые звёзды – они реально там висели: я, пока шёл, насчитал аж шесть штук, и Полярная в небе была в первую очередь.

Пришёл отчасти из любопытства – узнать, насколько серьёзно её желание начать новую жизнь (хотя, если разобраться в её возрасте и положении бабушки, начинать новую жизнь весьма проблематично). Или всё ещё втайне надеется, что этот её решительный жест – предупреждение ему, что она уже не шутит, что Петя одумается, перестанет трогать её лицо кулаками, а будет приносить всю зарплату, дарить цветы по субботам и запишется к слесарю-сексопатологу вылечить импотенцию, геморрой и фобию закрытых пространств – она у него тоже начала развиваться с некоторого времени.

Когда она открыла дверь двухкомнатной хрущёвки на четвёртом этаже и я увидел её выжатое, как половая тряпка, лицо с явными признаками перепоя, растрёпанные волосы и синяк под глазом, сразу понял в чём дело. У дамы «горели буксы» – здесь уместно применить это словосочетание из молодёжного сленга, означающее что баба с похмелья. Фланелевый халат сиреневого цвета с прилипшим на локтях и подоле сором, словно она валялась за пять минут до моего звонка на паласе либо в ущелье каньона. В вырезе халата неэстетично болтались полусморщенные титьки зрелой женщины, при взгляде на которые сразу пропадало желание потрогать их рукой, как возникало от созерцания торчащих торчком «прелестей» юных красоток. Нездорово белые, с синими тромбофлебитными шишками икры, торчащие из-под, халата усугубляли общее негативное первое впечатление. Хотя, когда она бывает трезвая, и не с похмелья, и морда не опухшая, а слегка подштукатуренная, с подведёнными карандашом глазами и накрашенными губами, с уложенными в аккуратную причёску, выкрашенными в красно-рыжий цвет волосами (в какой девушки и дамы красят волосы по текущей моде, или это исключительно такую краску для волос завозят в наш городишко захудалый местные коммерсы), с сохранившейся фигурой, что большая редкость в провинции для дам её возраста (потерявшая форму грудь и тромбы на ногах не в счёт, тем более можно эти недостатки, если дама следит за собой, умело скрыть), то становится даже привлекательной и соблазнительной женщиной, несмотря на возраст и социальный статус бабушки, но сейчас, в таком состоянии – жалкая, трясущаяся с похмельного угара и не видящая уродливых недостатков дамского возраста, усугубляющихся абстинентным синдромом Шварцэлленберга (немецкий нарколог середины 18-го века, впервые описавший симптомы тяжёлого похмелья) – вызывала брезгливое, отталкивающее чувство. Несколько лет назад, когда она ещё не начала спиваться, у меня возникало желание употребить её по назначению, пока её пьющий муж валялся на кушетке, на тёмной стороне Луны, и хотя я тогда не знал, что она ханжа и девственница в сексе, несмотря на то что уже мать и что на дворе уже вовсю бушевали развратные 90-е, когда в Москве открылись первые секс-шопы и бабам вовсю предлагались искусственные заменители женского наслаждения вместо нестоячих, болтающихся, как атрофированные, потерявшие упругость резиновые шланги, хуи их партнёров, мужей и случайных знакомых по бизнес-«проэкту», и появились журналы с голыми, но очень привлекательными девушками, и не только журналы, но и видео, подозревал по прорывающимся по пьяни Петиным откровениям и на основании собственного опыта – а он у меня уже был, и весьма солидный, – и разговоров с другими недотыкомками об истинных причинах их конфликтов со своими бивнями9 в семье и, как следствие, скандалов, ссор, пьянства, мордобоя и измен своим «благоверным». Так вот, у меня возникало желание оприходовать её по-взрослому, но, так как Петя был мой приятель и мы в своё время выпили не один литр водки, это желание так и оставалось в виртуальной плоскости, тем более что, как я сообщил в самом начале повести, жёны друзей и приятелей были для меня табу по нравственно-этическим причинам, особенно если это был хороший друг. Но, как выяснилось впоследствии, таких друзей не оказалось при детальном рассмотрении. (Другое дело если дама незнакомая, из другого города и вполне употребительна – стройная, с гладкой кожей, не очень страшной мордой, хотя и это не проблема после стакана водки, и не говорит при общении слишком много умных слов, – тогда варианты вполне решаемы.) А когда она начала деградировать – спиваться, то и мысли, чтобы её употребить, как-то незаметно испарились из головы, а тем более сейчас, глядя на её непрезентабельный вид.

– Привет. – Я неуверенно шагнул в маленькую прихожую с треснувшим овальным зеркалом на стене, выкрашенную масляной краской под кирпичную кладку и завешанную одеждой. Я уже начал жалеть, что зашёл проведать несчастную в семейной жизни даму, когда увидел, в каком состоянии эта дама находится.

– Проходи, Виталик, – засуетилась она, как обычно суетятся люди, находящиеся под жёстким алкогольным прессингом – жалко и отталкивающе, сразу вызывая брезгливое чувство к ним, как к грязному пьяному бомжу, сидящему у дверей магазина и сшибающему мелочь на алкоголь. Дохнула на меня перегаром и запахнула вырез халата – фи, больно мне интересно смотреть на её немолодую, отвисшую, с тёмно-фиолетовыми сосками эту самую, – поймав мой недоумённый взгляд.

– Чего это у тебя, Том, под глазом? – спросил я, увидев у неё синяки, явно имеющие происхождение не как последствия неумеренных возлияний, раздумывая, снимать куртку и ботинки или сразу уйти под каким-нибудь предлогом.

– А то ты не знаешь чего… – сделала она попытку улыбнуться. – Петя вчера пьяный приходил… – и начала осторожно, словно проверяя, на месте он или нет, трогать под левым глазом смачный фиолетовый, как её халат, синяк.

– Ну, и?..

– Стал умолять меня опять жить с ним, когда я, увидев в глазок, не стала открывать. Говорил, что любит, жить без меня не может! Что больше никогда так не будет поступать.

– И ты открыла?

– Открыла… – вздохнула она, отводя взгляд в сторону. – Жалко мне его стало… – Помолчала немного и раскололась: – Бутылку принёс… Говорит, давай выпьем, всё обсудим по-хорошему…

Она опять вздохнула, ещё глубже, входя в роль мученицы, оправдывающую её алкогольную деградацию и дающую моральное право топить горе в вине, за какую она с радостью ухватилась: эта роль, по моим наблюдениям, ей нравилась, да и не только ей, но и другим более-менее знакомым моим дамам, которые чересчур увлекались употреблением алкогольных напитков.

– А дальше?

– Выпили мы с ним… Он опять начал упрашивать меня жить с ним, клялся, что больше такого не повторится, а я не соглашалась, да и Людка с Настей (дочери) не раз мне и до этого говорили: «Гони его, мамка, что ты терпишь!» Тогда он сначала начал плакать: «Я тебя люблю, Тамарка, прости меня, ты же видишь, как я тебя того!» Но я всё равно не соглашалась, повторяла ему, что, Петя, всё кончено, у меня уже нет никаких дамских сил терпеть такое издевательство! Я и так всю жизнь с тобой живу как раба-прачка. А взамен ничего, кроме твоей жалкой зарплаты, и то больше половины ты пропиваешь, да ещё по лицу получаю от тебя! А как допили бутылку, говорит: «Давай денег, я ещё за одной сбегаю». – «Нет, – отвечаю ему, – иди домой, к своей мамаше, этой коряге, которая меня всю жизнь, что мы живём, ненавидит и поливает грязью: я и шлюха у неё, и потаскуха, хотя ни разу тебе не изменяла и всю жизнь, что мы живём, только о семье и думала да как девчонок вырастить – поставить на ноги. А ты только и делал, что пил и руки распускал, да ещё и обзывал меня по-всякому! А твоя мамаша даже своему сожителю один раз говорит: эта грязная потаскуха, хочешь – выеби её!» Тогда он опять взбесился и кинулся на меня с кулаками!

– А дальше?

– Я начала отбиваться сковородкой и кричать. Прибежал сосед – хорошо дверь была не заперта, – стал его оттаскивать. Вдвоём мы его и вытолкали из квартиры.

Сосед – Толик, санитар из морга с водянистыми страшными глазами, которого, если встретишь в подворотне, можно подумать: а не этот ли маньяк, какого разыскивает милиция за зверское убийство и сексуальное надругательство над двумя десятками красивых молоденьких девчонок и держащий в страхе весь город? Петя рассказывал, у него на полке в банке из-под томатной пасты заспиртованное человеческое сердце: зачем он его только держит, и в самом деле чувак с явными задатками маньяка. Тоже частенько бухает с ними – типа, друг семьи (а там все, кто приходит с бутылкой, считаются друзьями семьи), и неравнодушен к её младшей дочери, как хвалилась Тамарка.

Тут меня поразила мысль: она страдает не от того, что вчера Петя опять «начистил» ей лицо кулаками, а что её крутит с угара (похмелья). Денег нет, дочерей – те тоже вне зоны доступа, знакомые «друзья семьи» тоже, как назло, никто глаз не кажет, вот она и позвонила мне как последнему представителю вымирающего племени, может, я её вылечу, ну и поговорить тоже будет в тему, отвести душу перед другом семьи, тем более она знала, что мне нравится: женщины сразу это видят – хочет их мужчина употребить или смотрит исключительно как на посторонний предмет, однако с которым необходимо считаться по тем или иным причинам. Если б я сам не прошёл через это – многодневный жёсткий и тяжёлый абстинентный синдром похмелья, – то, наверное, бы и не догадался. Это как у наркоманов и алкоголиков со стажем: один сразу при взгляде на другого просекает, что у того творится внутри.

– Болеешь, что ли, Томк? В магазин сходить?

– Ой, как мне плохо, Витя! – сразу она воспрянула духом. И, чтобы показать, как ей реально тяжело, начала тереть щёки ладонями. И, как бы смущаясь, сделала неловкую попытку оправдаться за свой мутный, жалкий вид. – Потом, когда его выгнали, Толик ещё бутылку принёс…

Жалкая, опустившаяся женщина, а ведь уже бабушка, ети её в партагас! Вот дочь-то приведёт внучку к бабушке в гости, когда та подрастёт, девочка скажет: зачем ты меня, мама, привела к этой безобразной опухшей старухе, неужели, бля, это моя бабуля? И дедушка, если бабушка не выдержит натиска того и пустит его опять жить вместе, ведь он её «любит», но особенно любит «выжрать и зажрать», то есть выпить и закусить (хотя закусить не особенно любит, кто, как говорит присказка, пьёт, тот не закусывает), будет валяться на диване вдрабадан: «Ой, кто к нам в гости пришёл? Внученька дедушке бутылочку принесла!» А бабушке пирожков в корзиночке, на закуску. А «внученька», когда подрастёт и начнёт всё понимать, скажет: идите вы в задницу, бабушка с дедушкой, лучше я себе серого волка найду на бээмвухе, он мне купит платьишки с золотыми серёжками, а от вас всё равно никакого толку, только бухло с закуской вам таскай!

Такие забавные картинки мне приходили в голову, когда я спускался по истёртым ступенькам лестницы с четвёртого этажа.

Взял бутылку гамыры10 в гастрономе через дорогу, три минуты ходьбы: ну её на фиг – поить дорогим вином, массандрой за пятьсот с лихуем рублей, не та дама и не то настроение (то есть такого настроения-то вообще не было), к тому же я сам был в завязке, а раскручивать её на дряж11 после выпивки, глядя на её такой отталкивающий пленэр (вид) – у меня таких мыслей даже и не возникало. Разве кожаный ствол12 сможет подняться на немолодую, немытую уже несколько суток женщину, страдающую с похмелья, да ещё и с синяками на лице? Даже если его передёрнешь несколько раз… Это выше моего понимания – у кого из мужчин «абдулла» поднимается на таких дам.

Когда я вернулся – дверь она прикрыла на засов, – сделал три коротких конспиративных звонка: она сказала, боялась, Петя может припереться. Она успела – и когда только времени хватило? – привести себя на скорую руку более-менее в порядок: подкрасила лицо, причесала стоящие до этого колтуном волосы, оправила халат, даже успела надеть лифчик и умудрилась замазать синяки. И сразу стала выглядеть по-другому, даже сделалась – слегка похорошела, вот как мысль о выпивке вдохновляет и даёт силы человеку. Взгляд серых глаз прояснился, а когда она открыла мне в первый раз – был мутен, как вода в застоявшейся на солнце луже. Или уже успела похмелиться в спрятанной заначке – такое тоже вполне вероятно.

Заинтересовавшись (выпив) на полстакана портвейна – я ей налил, когда мы прошли на кухню, – она сама, типа, стеснялась наливать, за овальным столом, в углу, напротив холодильника и заторчала. Причём так быстро у неё получилось – всего сто грамм слабоградусной дряни, – что подозрение, что, я пока ходил в магазин, она успела мазнуть13, во мне окрепло. И когда только у этой экстравагантной дамы хватило времени, удивился я, и себя привести в более-менее нормальный вид, и принять «лекарство».

А как забалдела, так и начала хаять своего «благоверного Петеньку» в полную силу (впрочем, такую музыку я уже слышал от неё не раз). Не забывая при этом запахивать халат, как будто мне больно интересен её вышедший из спроса третьесортный товар. Который она спрятала в чёрный с дырками бюстгалтер. Смешное фальшивое псевдоцеломудрие пьяной немолодой дамы – жалкая попытка зацепить мужчину на свои уже далеко не первой и даже не второй свежести «прелести» и жадно дымя сигаретой, как закоренелая табаконаркоманка. Он (муж) и урод, и козёл, и импотент, и последние несколько месяцев, как она его выгнала, у него начала протекать крыша от пития дешёвой водки и разбавленного не менее дешёвого спирта, который они разбавляли водой из-под крана: в соседнем доме одна профура торгует, у неё все местные алкаши берут (это она мне намекает, что ли? Я и до этого знал, что они там берут спирт и бодяжную водку, уже давно знал), что даже совсем недавно он чуть не изнасиловал (интересно, чем?) младшую дочь, когда та находилась в спальне, а они в это время сидели, то есть пили, на кухне.

– У него перемкнуло в голове, он пошёл в спальню, слышу через пять минут – Настя закричала благим матом, словно её режут. Мы с Людой – хорошо она в этот момент дома была, – прибежали на крики, начали его за ноги стаскивать с Насти, а он ещё, козёл, и отбивается одной ногой – вторая застряла в трениках, он их успел спустить до колен. После этого случая – хорошо, знакомых не было – мы его и решили выгнать.

– А чего он на дочь-то полез? – спросил я, наблюдая, как её всё больше и больше развозит. Мне любопытно стало, как она объяснит этот Петин чумовой поступок: один раз – дело было несколько лет назад – мы бухали с Петей, и он между нами, мальчиками, проболтался, что сильно сомневается, что младшая дочь от него, что, «эта сука наебла на стороне, совсем на меня не похожа» и слегка на мать (а я вообще не находил сходства даже с Тамаркой, потому что Настя была очень красивой девушкой, уже прямо с трёх лет она начала красиветь, а Тамарка на морду была… так себе, мягко говоря, если только когда накрашенная, слегка симпатичная, да когда после стакана водки жиранёшь, тоже вроде симпатичная; Петя-то пьяный был, как всегда, когда с ней познакомился на танцах после армии, мне рассказывал), и грозился по пьяни – дело давно было – сделать генетическую экспертизу. Пока грозился, дочь успела вырасти.

– Дурак пьяный, совсем крыша поехала! – откомментировала Тамарка. И уже сама, отбросив ложную стеснительность налила себе полный стакан портвейна, и даже чуть не разлила на стол.

«Пора уходить», – подумал я, наблюдая, как она пьёт портвейн: в другой руке у неё тлела сигарета. Сизый дымок тонкой струйкой поднимался вверх. Пояс у неё на халате ослаб, вырез раскрылся: хорошо она догадалась надеть лифчик, а то бы мне глаза некуда было девать. По закону подлости в такие моменты, когда у мужчины перед глазами маячит женская грудь, куда ни посмотри, куда не направь взгляд, хоть на потолок или на холодильник, он всё равно будет сосредоточен на женских прелестях, а так как эти прелести в данную минуту только одно название что прелести, то визуальное восприятие от их созерцания вряд ли вызвали бы в моей душе позитивные поэтические порывы. А если быть жёстко откровенным, то такие порывы они, наоборот, гасили… как в конкретном случае с Тамаркой. А так бюстгалтер, хотя уже далеко не новый, всё же умудрялся слегка держать грудь немолодой дамы если и не в горизонтальном положении, но и не совсем уж они висели, смотря сморщенными сосками в пол. Подол халата тоже раскрылся: ноги она широко расставила, совсем утеряв остатки целомудрия замужней женщины, и на ногах весьма неэстетично бросались в глаза узловатые переплетения тромбов, тоже по цвету под стать халату. В дырочки бежевых трусов сомнительной чистоты дурью лезли густые рыжие волосы. Свой женский интимный главорган индивидуального назначения она не брила, по всей вероятности, с того момента, как вступила в комсомол. Хотя смеяться над ней за это, а тем более осуждать нельзя. В Советской стране Коммунистическая партия Советского Союза не одобряла бритьё сакрального органа прекрасным полом, чтобы не было повода лишний раз вводить в искушение будущих строителей коммунизма. А то что получится, если женщины СССР с самым высоким нравственным показателем в мире поголовно будут брить манду – отвлекать сильный пол, – так мы никогда коммунизма не построим, и так уже сроки затягиваются с его построением, нам Никита Сергеич ещё к какому году обещал, что мы его построим, а воз и ныне там… И при Лёньке, когда перешли на ускоренный темп построения коммунизма, тем более в Конституции Советского Союза отдельной строкой было пропечатано, что советским женщинам, особенно их авангардной части – комсомолкам и коммунисткам брить «пилотку» запрещено… Только там формулировка была замысловатее, это уж я своими более прямолинейными терминами обозначил… Это при пьяном Боре прекрасный пол взялся за голову, то есть за дело, и начал его брить – орган внутриведомственной эксплуатации, не стесняясь осуждения и не боясь давления со стороны комсомола и того, что могут в него не принять, подав эту идею, как тлетворное влияние Запада, потому что число алкоголиков и по этой причине – прогрессирующих эректильных дисфункционеров росло не по дням, а чуть ли не по часам: тогдашний помощник президента сам засекал на часах, – по причине социально-политических потрясений в стране, особенно после попытки взятия штурмом Бастилии… то есть Белого дома (уже доморощенные перестройщики Гайдар с Чубайсом успели переименовать, грубо подхалимажничая в угоду ЦРУ), и надо было как-то выходить из положения, чтобы был лишний козырь для возбуждения мужчин, каковых по озвученным причинам и так становилось всё меньше и меньше…

«Пора уходить», – подумал я во второй раз, с тоской отводя взгляд от тромбофлебита с панкреатитом: один расположился и прогрессировал на её ногах, второй тоже начал развиваться на поджелудочной железе… Растворимый кофе из жестяной банки, каким она меня угостила, я выпил, хотя она сначала настаивала, чтобы я тоже выпил портвейна за компанию, а когда я отказался, выудила из недр навесного кухонного шкафа банку с кофе. И чувствуется, как она его там долго искала, кофе давно не пили в этой квартире. Может, и срок годности у него уже вышел. К кофе нашла какое-то печенье – твёрдое, как магаданский сухарь, и тоже лежащее мёртвым грузом в шкафу уже не одну неделю.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Чпокнуть, мотыжить, занзибарить, фачить – трахнуть.

2

Дэ – дама.

3

Балдомер – мужской член.

4

Эректильный дисфункционер – импотент.

5

Башли – деньги.

6

Стендап (stand up – англ. «встать, вставать, стоять») – эрекция в данном случае.

7

Пэрентсы – родители.

8

Толчок – унитаз.

9

Бивни – мужья.

10

Дешёвый портвейн «три семёрки».

11

Дряж – половой акт.

12

Кожаный ствол – половой орган.

13

Мазнуть – выпить.