Симулянт или Дело, которого не было

наказываются ограничением свободы на срок до одного года, либо принудительными работами на срок до одного года, либо лишением свободы на срок до одного года.

4. Деяния, предусмотренные частями первой – третьей настоящей статьи, совершенные:

а) группой лиц по предварительному сговору или организованной группой;

б) в целях совершения преступления на территории Российской Федерации либо с целью скрыть другое преступление или облегчить его совершение, -наказываются лишением свободы на срок от двух до шести лет со штрафом в размере до пятисот тысяч рублей или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период до трех лет либо без такового и с ограничением свободы на срок до одного года либо без такового.

5. Использование заведомо подложного документа, за исключением случаев, предусмотренных частью третьей настоящей статьи, -

наказывается штрафом в размере до восьмидесяти тысяч рублей или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период до шести месяцев, либо обязательными работами на срок до четырехсот восьмидесяти часов, либо исправительными работами на срок до двух лет, либо арестом на срок до шести месяцев».

Но ведь я ничего не подделывал, а только принимал, передавал документы и деньги, находясь в абсолютном неведении того что они фальшивые.Скорее всего, отвечать придется гражданам, которые воспользовались ими, и, разумеется, сотрудникам разрешиловки, допустившими халатность. Но, на деле, оказалось, все гораздо сложнее.

На следующий день, я вновь отправился в линейный отдел полиции вокзала для общения с оперативниками, занимающимися моим делом. Встретивший меня сотрудник представился старший лейтенант Иванов Сергей Витальевич, затем, что-то пробурчал себе под нос и сразу направился со мной к следователю.Поднявшись этажом выше, мы оказались у кабинета следователя старшего лейтенанта юстиции Ореховой.

Оперативник, не дожидаясь приглашения, распахнул дверь и, войдя, заявил громко и уверенно, что гражданин, мол, решил признаться и написать явку с повинной. Я замялся. Для меня это стало полной неожиданностью. Внутри кабинета было тихо, только стрекотала старенькая лампа дневного света под потолком.

– Мне не в чем признаваться, – сказал я спокойно, но твёрдо, глядя следователю в глаза, – Я не виноват.

И вновь пояснил, как обстоят дела на самом деле, повторяя историю, уже рассказанную днем ранее оперативнику Соловьеву.

Следователь – женщина, лет 25 приятная на лицо, невысокого роста, высокая грудь, форма в обтяжку, короткая юбка яркий макияж.

Но подолгу службы весь ее вид был отмечен печатью суровости. Орехова на секунду замерла, потом резко хлопнула папкой по столу. Голос её окатил нас ледяным презрением:

– Серега, ты опять за своё? Иди, работай, а не выдумывай! – бросила она оперативнику, и тот, сморщившись, попятился к двери.

Мы вышли, оставив её одну в этом аквариуме бумажной казённости, где каждое слово весит, как чугунная плита.Вернувшись с Ивановым в кабинет оперов, я опять выслушал предложение не пудрить им мозги и написать явку с повинной. Вновь завив о своей невиновности, повторил все, о чем говорил ранее.В кабинете повисло тягостное молчание, затем Сергей сказал, мол, идите домой, придете снова через неделю, тогда и продолжим.

Возвращаясь домой, и, размышляя, я пришел к выводу, что прямых улик, доказывающих мою вину, нет. Разбираться со своими коллегами полицейскими команда не была дана, значит, при любом раскладе, они попытаются сделать меня крайним, а значит и главным виноватым в этой истории.Но у меня в запасе было почти семь дней, чтобы определиться в дальнейших своих действиях, выработав стратегию и тактику поведения.

По пути, в метро, в газетном киоске, я, без всякой конкретной цели приобрел исторический журнал «Дилетант», его номер был посвящен Ленину, его соратникам и пролетарской революции.На одной из его страниц я обрати внимание на статью о большевике – боевике Тер-Петросяне, по прозвищу Камо.История симулянта Камо, который сумел избежать смертной казни, симулировав сумасшествие, меня заинтересовала.

Симулянт. Сквозь призму времени, сквозь ткань научного прогресса и человеческого самопознания, психологические методики часто остаются, словно забытыми страницами старой энциклопедии, написанными когда-то с благими намерениями, но сегодня, слегка потёртыми от частого употребления. Они продолжают использоваться, как будто их возраст придаёт им вес, как будто, чем дольше метод существует, тем глубже он проникает в тайны человеческой души.

Но душа – не таблица умножения. Она изменчива, многогранна, непредсказуема. И если методики не развиваются, они теряют способность видеть её истинное лицо. Многие тесты, разработанные ещё в середине прошлого века, до сих пор задают одни и те же вопросы: «Вы чувствительны к критике?», «Любите ли вы быть в центре внимания?», «Бывает ли у вас тревога без причины?». Эти строки повторяются годами, словно заклинания, которые должны раскрыть суть человека. Но вместо этого они становятся фоном для игры, где один из участников – испытуемый – давно понял правила.

Именно здесь появляется симулянт. Не обязательно злодей или обманщик, скорее – человек, который осознал, что система несовершенна. Он знает, какие ответы вызовут доверие, а какие подозрение. Он умеет подстраиваться под ожидания, потому что вопросов слишком много, а понимания слишком мало. Его поведение становится маской, искусно выверенной под структуру теста, под предсказуемость шаблонных интерпретаций.Между тем, некоторые психологи, особенно молодые, зачастую не стремятся к развитию. Зачем искать новые пути, если можно следовать уже проложенным? Зачем углубляться в философию личности, если есть готовая анкета? Простые вопросы заменяют сложные мысли, стандартные диагнозы индивидуальные открытия. Психология рискует стать ремеслом, а не наукой, практикой, а не исследованием.

А симулянт всё это знает. Он читает между строк. Он наблюдает за жестами, паузами, интонациями, за каждым взглядом, брошенным в сторону протокола. Он строит свою линию поведения так, чтобы соответствовать системе, а не раскрыть себя. Ведь он не боится правды, он просто не верит, что она будет услышана. Так возникает странная игра, с одной стороны, методики, уставшие от собственного долголетия, с другой, люди, которые давно переросли эти рамки. И посередине, пустое пространство, где должно было бы происходить настоящее взаимопонимание, но вместо этого рождается недоразумение.

Дома, покопавшись в интернете, я понял, что симулировать конкретное сумасшествие, по примеру Тер-Петросяна, занятие гиблое, специалисты быстро раскроют обман. Поразмыслив, решил идти другим путем. Сначала разобраться со своими имеющимися хроническими заболеваниями, что-нибудь додумать, досочинить.Я начал, вспоминать все свои болячки, начиная с самого юного возраста, ведь нарушения с психикой не возникают на пустом месте.

Припомнилось, что когда-то давно, мне моя мама рассказывала, что при родах у меня было обвитие шеи пуповиной. Заехал к родителям, забрал хранившуюся у них свою детскую медицинскую карту, в которой в разделе «Уточненные диагнозы», нашел этому подтверждение.

Пообщавшись с интернетом, выяснил следующее.Обвитие пуповиной довольно частое явление, которое встречается примерно у 20–35% новорожденных. Оно не всегда приводит к серьезным последствиям, но в некоторых случаях может быть фактором определенного риска для здоровья человека в зрелом возрасте. Такие, как склонность к депрессиям, тревожным расстройствам, паническим атакам, эмоциональная нестабильность, трудности в социальной адаптации. Добавим сюда, возможные проблемы с обучением и памятью, затруднения в концентрации внимания, проблемы с долгосрочной и краткосрочной памятью, сниженная скорость обработки информации, бессонница, нарушение цикла сон–бодрствование, кошмары, ночные страхи, риск заболеваний сердечнососудистой системы.Соответственно во взрослом возрасте, возможно обращение к нейропсихологу, психотерапевту, применение когнитивной стимуляции и медикаментов.

Из всего выделил для себя такие факторы, как «снижения концентрация внимания, тревожность, трудности в освоении учебной программы, склонность к депрессиям, заболевание сердечнососудистой системы, кошмары и ночные страхи».Сделав необходимые копии, я направился в поликлинику, где наблюдался в детстве. Заведующая, не задавая лишних вопросов, скрепила листы, заверила копии печатью, это было уже что-то, но всё равно недостаточно. Нужно было подыскать документы посвежее, посерьёзнее.

И тут возникла мысль сыграть на том, что служил, и не просто так, был в горячих точках. Вспомнил Осетино-ингушский конфликт 1989 года, вспомнил, как меня тогда контузило. Конечно, никто не проверит давность, а диагноз, ну, хотя бы лёгкая черепно-мозговая травма или следы контузии, может сыграть на руку.Оставалось оформить это должным образом. Покопавшись в интернете нашёл образец медицинского заключения, аккуратно переписал его через копировальную бумагу, чтобы выглядел как настоящая выписка из карты.

В придуманном медицинском заключении указал, что в результате воздействия ударной волны, после взрыва появились симптомы лёгкой контузии. Ноющая головная боль, ощущение неустойчивости или "раскачивания", рвота, чрезмерная сонливость, "туман в голове", повышенная раздражительность, тревожность, апатия, непереносимость громких звуков, яркого света.

Дата 12 сентября 1989 года, подпись врача, слегка замысловатая, будто оставленная в спешке. Печать не совсем чёткая, чуть размытая, от организации, название которой уже не прочесть, даже если и приглядеться.

Чтобы придать документу возраст, я подержал его над лампой накаливания, осторожно водя над пламенем, добившись едва заметной желтизны. Потом, потер ладонями по поверхности. Получилось внешне вполне убедительно.

Далее, всё шло по схеме, жалобы терапевту, затем направление к неврологу, новые жалобы, дополнительные анализы и, наконец, солидное направление в районный психоневрологический диспансер с подозрением на депрессивное состояние. С выпиской. С печатью. С историей болезни, которую, можно было проследить почти с самого детства.Добавил к собираемым документам заключения кардиолога о наличии артериальной гипертензии второй степени, невролога о проблемах с позвоночником и наличием начальной стадии атеросклероза.

Ну, а далее, перед визитом в районный психоневрологический диспансер, необходимо было основательно подготовиться не только теоретически, но и практически отработать поведение человека страдающего депрессией.А это было совсем не просто, ведь предстояла встреча с более узким специалистом врачом – психиатром.

Симуляция психического заболевания, сложный процесс, осознанное подделывание или преувеличение симптомов определенной психической болезни, для получения конкретной выгоды, в моем случае, избежать не заслуженного наказания, а по возможности, еще и получить социальные льготы. Поэтому, предстояло, хорошенько подумав, выбрать определенную стратегию своего поведения в общении с врачами и психологами, чтобы успешно "проиграть" роль пациента, нуждающегося в помощи.

Мимика. Еще с период обучения в военном училище, на занятиях по психологии, нам курсантам, объясняли, как ведет себя внешне человек, говорящий не правду. Хотя эти признаки не являются доказательством лжи, они лишь косвенные сигналы, которые стоит интерпретировать в контексте общения. Но для понимания общей картины они полезны. Вновь вспомнил подполковника с кафедры «Педагогика и психология», мужчину с холодным взглядом и манерой говорить, словно диктовать приказы: «Ложь не всегда слышна, но почти всегда видна. Голос может врать, тело – реже». Тогда это было любопытно, теперь эти знания были необходимы.Надо было учитывать любую мелочь, вспоминая теоретическую подготовку на занятиях.

Помнить, что искусственная улыбка, это улыбка только губами, без участия глаз.Сжатые челюсти, признак стресса или сдерживаемых эмоций. Неестественное выражение лица, слишком серьёзный или слишком "уверенный" вид, как будто играет роль. Минимальная мимика, человек пытается "заморозить" лицо, чтобы ничего не выдать. Быстрые микровыражения, мимолётные эмоции (страх, раздражение, злость), которые промелькивают на лице на долю секунды.

Чрезмерный зрительный контакт, иногда может быть попыткой казаться более честным.Частое моргание, признак нервозности. Зрачки могут расширяться, реакция организма на стресс или концентрацию.Важны жесты и движения тела, такие как прикосновения к лицу, шее, рту, потирание носа, прикрывание рта, почёсывание подбородка. Закрытая поза – скрещенные руки, сжатые колени, закрытые плечи.

Отстранение от собеседника – небольшой отвод корпуса или головы.Невербальная несогласованность, например, говоря «да», человек качает головой «нет».Поддельный смех или кивки механические, неуместные.Придется учитывать и особенности речи. Учитывать паузы перед ответом, особенно если вопрос простой. Использовать повторы слов или фраз, как способ выиграть время и излишне длинные объяснения, чтобы отвлечь внимание от сути. Уход от ответа, переспрос, смена темы, юмор вместо ответа.

Поэтому, дома, перед зеркалом, репетируя россказни об имеющихся проблемах, я внимательно смотрел в свое отражение, представляя, что разговариваю с врачом, сидящим напротив. Мой взгляд был напряжённый, но не тревожный, скорее, задумчивый. Нужно было убедить себя, что я действительно больной. Или хотя бы на лицо таким казаться.

Я начал с глаз. Слишком редкое моргание, признак внутреннего напряжения. Пришлось заставить себя моргать естественно, часто, почти незаметно. Не дергалось ли веко? Нет, всё под контролем. Теперь улыбка. Улыбка должна быть легкой, но не слишком, несчастный человек улыбается редко, но если он это делает, то выглядит горько и неуверенно. Я почувствовал, уголки губ чуть вздернулись, взгляд остался тяжёлым. Хорошо.

Взгляд. Вот он, самый сложный момент. Слишком пристальный, вызывает подозрение в желании казаться честным. Я решил, что при встрече достаточно будет немного опустить глаза, но не постоянно, пусть будет пауза, как будто собираюсь с мыслями. А потом, постепенно, начну смотреть в глаза врачу. Но не прямо, а с легкой долей отчаяния, как будто доверяю, но боюсь быть не понятым.

Слова-паразиты. Они помогают создать впечатление искренности. Человек, который говорит без запинок, слишком уверен в себе. А уверенный, значит, возможно, играет свою роль. Я попрактиковался вставлять в свою речь выражения: «как бы», «в общем», «вроде того» вводные слова, которые разрушают идеальную картину.

Теперь жесты. Я не должен касаться лица. Ни рукой, прикрыв рот, ни глаза. Скрещенные руки или ноги, защитная поза. Значит, нельзя. Только свободное положение тела, чуть наклонившись вперёд ,дополнительный интерес, даже если его нет.

А интонации? Они должны соответствовать словам. Попробовал сказать: «Мне страшно. Я считаю, что теряю контроль». Голос дрогнул. Хорошо. Но не слишком, нельзя переборщить. Монотонность тоже опасна. Я повторял фразу, за фразой, добавив в голос дрожь, но не сильно. Достаточно, чтобы врач заметил, но не заподозрил.

И самое главное, это структура построения предложений. Никаких обобщений. Не «люди говорят», а «я сказал», не «все вокруг стали странными», а «я чувствую, что меня окружают чужие». Личное местоимение «я» должно произноситься часто. Это дает достоверность.

Проиграв все многократно, я отступил от зеркала. Мое лицо больше не отражало тренировку, оно стало маской. Маской человека, который боролся с собой и проигрывал. Такого пациента не должны отправить обратно, а значит, есть вероятность, что допустят до следующих этапов игры.Разумеется, тот факт, что я нахожусь под следствием, должен оставаться пока тайной

И вот я стою теплым летним денечком у входа в районный Психоневрологический диспансер одинокий, измотанный, будто выжатый досуха придавленный перипетиями жизни, тяжестью статей уголовного кодекса и неотвратимостью возможного наказания. Лето вокруг расцвело вовсю. Солнце ласково греет плечи, птицы щебечут, где-то вдалеке дети смеются, жизнь бурлит своим чередом. А внутри меня, глубокая и тяжёлая тишина. Воздух давит не только жарой, но и грузом пережитого, решений, которые обернулись бумерангом, слов, сказанных вскользь, а ставших ударами под дых, поступков, за которые теперь придется отвечать. Стою, и не ищу виноватых, это бесполезно. Я сам себе судья, палач и потерпевший. Сознание будто раздвоилось: однохладнокровно оценивает, другое хочет просто исчезнуть, раствориться в этом летнем воздухе, как дым от чьей-то сигареты. Над головой голубое небо, а в мыслях сплошная туча, готовая вот-вот разразиться чем-то страшным.

Все, решение принято, надо идти.Прошел к регистратуре, медсестра, взяв паспорт, оформила медицинскую карточку и указала номер кабинета, где меня примет врач – психиатр.Перед дверьми ни кого не было. Выдержал паузу, стараясь войти в образ. Постучал, зашел.Психиатр, не молодая уже женщина, пригласила меня присесть, и рассказать о своих проблемах.

Я начал рассказ, стараясь подобрать точные слова: «Я чувствую себя не так, как раньше. У меня постоянно возникает чувство тревоги, которое мешает мне жить нормальной жизнью. Я часто волнуюсь без видимой причины, даже если ничего плохого не происходит. Иногда мне кажется, что у меня что-то не так в голове. Появляются странные ощущения, мне иногда кажется, будто я слышу звуки, которых на самом деле нет, или вижу что-то необычное. Не уверен, может быть, это мне просто мерещится.Но эти переживания кажутся очень реальными, и они пугают меня.Я заметил, что стал бояться общения с людьми, потому что мне кажется, что они могут думать обо мне плохо или даже хотят мне навредить. Хотя логически понимаю, что это не так, избавиться от этих мыслей не могу.Иногда я чувствую, что теряю контроль над собой или над ситуацией. Мне страшно, что я могу "сорваться" или что-то не то сделаю. Это вызывает приступы паники.Я не спал нормально много ночей подряд, мне кажется, что я должен быть всегда начеку. Даже когда устаю, мой разум не даёт мне расслабиться».

Выслушав, врач спросила:

– А как отношения в семье?

Я продолжал:

– Жена не понимает. Она говорит, что я стал «холодным». Что я отдалился. Но, правда, в том, что я просто исчез. Не физически, конечно. Я был дома, ел за столом, смотрел телевизор. Но внутри меня не было. Будто кто-то поставил меня на паузу. Я чувствовал её тревогу, её страх, но не мог ответить тем же. Это как смотреть на мир сквозь стекло. Ты видишь всё, но не можешь прикоснуться.

Женщина-врач подняла глаза, заметив:

– Вы говорите об этом так спокойно. Как будто о чём-то далёком.

Я ответил:

– Возможно, потому что я больше не уверен, где заканчивается реальность и начинается другое.

– Другое?– переспросила психиатр.

Я попытался, пояснит:

– Мир, который живёт во мне. Где я не один. Где есть образы, воспоминания, которых не должно быть. Иногда они принадлежат мне, иногда, нет.

Врач замерла с ручкой в руке, спросив:

– И что вы делали?

– Слушал. Просто слушал. Я давно перестал бороться. Если ты сопротивляешься, тебя разрывают. Лучше прислушиваться, подстраиваться. Притвориться, что ты такой же, как все. Показывать нужные эмоции в нужное время. Плакать, когда нужно плакать. Страдать, когда просят страдать. Улыбаться, когда ждут улыбки, – добавил я.

– Вы считаете себя больным?– прозвучал новый вопрос.

Я возразил:

– Считать себя больным, это слишком просто.

Я продолжал высказывать жалобы, и мне показалось, если бы врач не остановила меня и не стала бы мне задавать конкретные вопросы, я бы продолжал свое повествование.Психиатра интересовали подробности моей жизни и динамика ухудшения моего состояния. Было задано множество вопросов.К моим ответам она относилась с большим вниманием, каждый из которых фиксировала в медицинской книжке.

Внимательно меня, выслушав, просмотрела имеющиеся медицинские заключения, и, качая головой, произнесла, мол, контузия может еще и сильнее сказаться, особенно при наличии такого соматического заболевания как гипертония второй степени.Я попросил эту взаимосвязь озвучить подробнее.

В ответ, к своему удивлению, я прослушал целую лекцию, суть которой сводилась к тому, что человек, имеющий гипертонию второй степени, как правило, имеет и органику головного мозга. Вот проявляется она у всех по-разному. Оказывается, с гипертонией второй степени у пациента могут развиться психические расстройства органического характера, а это изменения в сосудах мозга, микроинфаркты, снижение когнитивных функций.Контузия тоже может вызвать долгосрочные последствия от постконтузионного синдрома, до депрессий, тревожных расстройств, и даже шизоидных состояний.

То есть врач говорит, что у тебя не просто "нервы", а органическая патология, которая проявляется в виде психических симптомов.Пациенту ставят депрессивный синдром, что может быть частью более широкого органического поражения мозга.

«Ведь это не так уж и редко в медицине», – сделала она соответствующее заключение.Поэтому, мол, назначаю госпитализацию и более широкое обследование в ПНД (городской психоневрологический диспансер).Закончив, врач протянул мне листок с диагнозом "депрессивный синдром".Получив на руки заключение, я не испытал ни страха, ни паники. Напротив, ощутил прилив ясности, будто ключ повернулся в давно запертом замке.Но истинная находка скрывалась не в самом диагнозе, а в разговоре.

Доктор, словно невзначай, упомянул связь между хронической гипертонией и нарушением работы головного мозга. Что-то о сосудистых изменениях, о влиянии давления на эмоциональное состояние, о том, что депрессия может быть не просто психологическим срывом, а следствием физиологических изменений в организме. Пока добирался домой, внутри уже начинала складываться новая картинка, не просто болезнь, а инструмент, игра, где каждый симптом мог стать ходом. Каждое слово врача меткой для будущего маскарада.Теперь я точно знал, есть документ, за которым стоит научное обоснование. Теперь можно было строить дальнейшую линию поведения с холодным расчётом игрока в покер. Я будет симулировать не просто психическое расстройство, я буду жить им, дышать им, становиться им, чтобы остальные поверили, чтобы никто не усомнился, чтобы всё шло по плану.

Придя домой, я отдал остатки дня изучению соматических заболеваний и их связи с психическими расстройствами, готовился к созданию убедительных симуляций. Читал, анализировал, перепроверял источники. Потом вставал перед зеркалом, корчил одну из характерных гримас, проговаривая вслух жалобы на воображаемое телесное недомогание, будто обращаясь к врачу. Репетировал разные интонации, взгляды, паузы.

Всё это заняло время до глубокой ночи. Только далеко за полночь я, наконец, завалился спать, чувствуя себя немного актёром, немного пациентом, а чуть-чуть, уже и самим исследователем человеческой души.До назначенного дня визита в отдел полиции оставались сутки.

Я решил забыться и отдохнуть.И вот, в назначенное время, мои ноги переступили кабинет оперативных работников линейного отдела полиции. Оглядев меня, сотрудник, которого я знал, как старшего лейтенанта Иванова Сергея Витальевича, предложил мне вновь пройти в кабинет следователя Ореховой.Когда мы вошли в кабинет, Орехова бросила на нас взгляд поверх раскрытого дела и сказала:

– Сядьте. Сергей, побудь со мной.

Он замер, недоумённо нахмурившись:

– Зачем?

– А вдруг Андрей Анатольевич меня изнасилует? – спокойно произнесла она, не отводя взгляда от папки с бумагами.

Опер смерил её долгим, тяжёлым взглядом, в котором смешались раздражение и ленивое презрение, мол, ну ты и дура. Без лишних слов он прошлёпал через кабинет, рухнул на потёртый диван в углу, закинул ногу на ногу, закрыл глаза и начал демонстративно храпеть – громко, раздражающе, будто хотел показать: «Мне до всего этого нет никакого дела».

Следователь Орехова лишь слегка скривила губы, не обратив внимания. Старший лейтенант юстиции, раскрыв дело, и глядя мне прямо в глаза, спросила:

– Имеются ли у вас психические заболевания?

Я ответил:

– Имеются.

Ее брови поползли вверх от удивления, затем она спросила:

– Какое?

Я извлек из папки с документами, медицинское заключение врача районного психдиспансераи положив перед ней, сказал:

– Депрессивный синдром.

Едва узнав, что у допрашиваемого диагностирован «депрессивный синдром», побледнела и вероятно, в груди ее сжалась тревога.

В голове следователя мгновенно промелькнули возможные последствия, а это риск непредсказуемой реакции, ответственность за допрос, который может обернуться трагедией. Она, не раздумывая, направилась к кабинету начальника следствия, шаг её был быстр, почти бегущий, будто за спиной зияла пропасть, которую нужно преодолеть до того, как страх возьмёт верх. Открыв дверь кабинета, Орехова оказалась перед суровым взглядом своего руководителя. Её голос дрогнул, но она собралась и чётко, хотя и с заметной тревогой, доложила о новом обстоятельстве дела. Затем, сделав паузу, она глубоко вздохнула и произнесла: