Планета червей

Пётр обнял Хладу за плечи, притянул легонько к себе, поцеловал в голову и сказал:

– Жаль, что так случилось с твоей матерью… Да и отец твой так рано пропал в тумане на стыке миров. Но теперь знай, что часть моего улова всегда будет твоей. И моей дочке, когда подрастёт, мы с Арги будем часто рассказывать, кто помог подарить ей жизнь. Ты достойна этого! Жаль, что ты уже не девчушка, а то взял бы тебя в свою семью! – с улыбкой закончил он.

***

Хлада долго ворочалась и не могла уснуть. Разные мысли крутились в голове. Уже давно померкли крылья сиялок, висевших в настенном фонаре, но она всё лежала и смотрела широко распахнутыми глазами куда-то сквозь стены своего жилища. Ведь она особенно ясно поняла, что черви отозвались на её зов о помощи при родах не просто так. Хлада догадалась, что для них прозвучало сигналом что-то особенное в её словах. Да ещё этот разный свет… Ведь когда она взывает к червям об улове моллюсков, то и свечение – мутно-белое, а когда тепла просишь – оранжево-жёлтое. Сегодня же оно вообще было оранжево-алым! Такого Хлада никогда не видела. Да ещё и видения эти про малышку в белой накидке. Оттого-то и подарила свою накидку не думая, хотя теперь немного жалела.

«Ну, и ничего! – мысленно успокоила себя Хлада и улыбнулась. – Вот приедет дядька Раскт или другой ездок, тогда, может, опять сменяю у него за улов новую накидку. Чего горевать-то попусту?»

Раздумья снова и снова продолжали будоражить девушку, и она в который раз вспоминала и вспоминала слова, что беззвучно кричала при родах.

Внезапно Хлада поняла, что вместе со словами о помощи она представляла не каких-то посторонних, а себя и свою мать, которую ни разу не видела. Это детальное видение и стало основой, на которую отозвались черви!

«Так вот как вы понимаете нас, – покрываясь мурашками от внезапно открывшейся тайны, подумала Хлада, – вам надо говорить слова просьбы и представлять то, чего хочешь, тогда вы и помогаете!» Она съёжилась от догадки и накрыла голову подушкой. В который раз девушка стала вспоминать то, что привиделось: малышку, которая барахтается в пуховой накидке на руках у смеющейся женщины.

Слёзы выступили на глазах Хлады, вспомнившей рассказы наставниц, как её саму после родов и смерти матери долго выхаживали и боялись, что тоже умрёт. Ведь с момента рождения она не издала ни крика, а только сердито кряхтела и сопела. Оттого и назвали её Хладой, потому что была холодна и сдержанна в эмоциях с самого рождения. Даже когда под чутким наблюдением наставниц, и особенно матери Вайзы, она подросла, всё равно оставалась со всеми чуть отрешённо-холодной. Да и сколько себя знала Хлада, она не помнила, чтобы дурачилась, бегала и кричала с остальными детьми, которых оставляли наставницам, пока взрослые работали «на улове», готовили, пряли. Хлада уже с детства, ощущая своё особое одиночество и тоску от того, что взрослые нянчатся со своими детьми и уделяют ей внимания лишь немного, внутренне отреклась от любой сторонней ласки, чтобы не ранить себя ещё больнее. Лишь ездок дядька Лэви, давний друг погибшего отца Хлады, каждый мах возвращаясь из поездок, частенько привозил гостинцы и старался растормошить и развеселить её. Но девочку это только раздражало, и она просто отмалчивалась. Вспомнила Хлада и то, как подростком стала помощницей наставниц, и Вайза вдруг разок назвала её дочкой. После этих слов Хлада забилась под сохнущие на кухне котлы, рыдала и кричала, что она не дочь наставницы. Тогда же она явно осознала, что не хочет, чтобы кто-то командовал и управлял ею, и уже после этого попросилась перейти в ловцы, только чтобы постоянно не видеть Вайзу. Теперь-то Хлада понимала, что из-за своего упрямого норова просто не смогла откликнуться на материнскую любовь, которую всячески предлагала ей наставница.

Да и сейчас девушка не всегда была рада шумным компаниям под навесом. Часто она старалась побыстрее съесть свою порцию похлёбки и тут же уйти к себе в жилище в дальней части навеса. Хотя она помнила, что и Анна, и Вайза частенько пророчили ей стать наставницей, потому что уж больно у неё всё ладно получалось. Вот только ленилась она с возрастом всё чаще. Возможно, потому наставницы и согласились на её переход в ловцы. Ладно бы, в ловцах Хлада проявила себя! Нет же! И тут она не нашла успокоения, потому что постоянно надо было находиться по колени в ледяной воде. Ну и кому такая жизнь понравится?

Хлада вздохнула, перевернулась на другой бок, кутаясь в одеяло, вытерла слёзы, и чтобы хоть как-то отогнать горькие мысли, стала снова представлять, уже с улыбкой, малютку и женщину. Теперь её мысли потекли в нужном русле, наполняя девушку каким-то особым счастьем от разгадки секрета в общении с червями. Хотя это общение и было односторонним, а не диалогом. Но от этой мысли Хлада отмахнулась. «Значит, и моллюсков вы мне так же созываете, черви, свет несущие! Потому что именно таких я видела не раз под навесом в корзинах удачливых ловцов. Именно таких моллюсков я и представляла, когда просила вас о помощи для улова, о черви, свет несущие!» – не унимала восторги девушка.

Эмоции накрыли Хладу. Выскользнув из-под одеяла и изгибая упругое стройное тело, она радостно закружилась по жилищу. Но внезапно остановилась. Широко распахнув ярко-голубые глаза, она тихо произнесла:

– Черви, свет несущие! Поговорите со мной! Прошу вас! Я – Хлада…

Девушка зажмурилась и с широкой улыбкой стала представлять, как её ноги окутывает легкое сияние. Почти сразу её ног коснулась волна какого-то особого тепла, которое не просто согревало, а как-то особенно наполняло её всю.

Девушка легла на пол, припала щекой к свету и прошептала: «Поговорите со мной, о черви, свет несущие! Расскажите мне о себе! Помогите понимать вас!»

В то же мгновение ураган видений ворвался в голову Хлады. Картины суровой природы её родных мест стали расцветать всполохами ярких красок от бордового, красного и алого до жёлтого и кипенно-белого. Природа сменилась картиной древесных корней, тоже как будто вбирающих, как живые пальцы, эти цвета и наполняющихся ими. В водных глубинах рыбы и моллюски, так же как и корни, впитывали в себя вихри красок, соперничая с камнями дна, усеянного яркими искрами. Видения менялись так молниеносно, что Хлада даже не могла их толком рассмотреть. В первые мгновения её охватил восторг, но скоро закружилась голова. Она захотела открыть глаза, но… не смогла! Она попыталась встать. Но поняв, что какая-то огромная сила прижала её и не дает пошевелиться, испугалась до ужаса. Начальный восторг сменился паникой и дикой болью, которая разрывала голову изнутри, а видения всё прибывали и прибывали. Хлада вскрикнула от ужаса и потеряла сознание…

Глава 4

Тонкое, как волос, соединение получило сторонний сигнал и, замерцав зелёным огоньком, запустило световой импульс дальше. Свечение с нарастающей скоростью начало распространяться. Изумрудный каскад бежал фейерверком по многомиллионным шестигранным объёмным соединениям, нити которых опутывали помещение многокилометрового отсека звездолёта.

Волна зелёных импульсов вызвала оживление плат и схем, сплошным ковром покрывающих полукруглые стены от пола до сводчатого потолка. Включаясь с мягкими щелчками и слабым попискиванием датчиков, их равномерное мерцание белыми и синими всполохами плавно наполнило светом всё колоссальное пространство отсека.

На шестигранниках-визуализаторах появился равномерно бегущий вверх трёхстрочный белый текст, сопровождаемый полоской курсора:

«Система ментального наблюдения “Информаторий” – Базе открывателей: произошёл первый непримитивный контакт энергосущностей (локально – “черви”) с индивидуумом женского пола по имени “Хлада”.»

«Разведцентр – Базе: индивидуум женского пола обитает на полумрачной стороне, локально именуемой “Полунгар”. Данная информация транскодирована от энергосущностей.»

«Медотсек – Базе: в данный момент индивидуум “Хлада” находится в состоянии сомноленции6 вследствие диффузного снижения мозгового метаболизма, вызванного кратковременным уменьшением мозгового кровотока из-за большого объёма образного общения. Предложение – применить короткий электрический разряд для выведения её из состояния обморока.»

Текст исчез. Курсоры замигали в ожидании.

К этому времени волна ярких всполохов полностью осветила весь гигантский отсек. В самом его центре замерцали и загорелись отводы тысяч полупрозрачных труб, напоминавших щупальца застывшего громадного осьминога. Они соединялись с корпусом исполинской логарифмической спирали7 более тысячи метров диаметром и в несколько сотен метров высотой. Сгустки проводов и креплений, уходящие в широченный раструб спирали, соединялись с бело-перламутровыми нейротрубками колоссального гипермозга.

Это был «когнитивный модуль» базы открывателей – центральный обменный узел со всеми системами управления.

Древнюю схему оповещения текстом гипермозг оставил как память о некогда окружавших его здесь людях. Вся информация и без текста моментально попадала во все его серверы и тут же проходила обработку. Но помимо составляющих его нутро кристаллов, плат, датчиков и соединений, этот гиперинтеллект содержал и самую важную ценность – биоматериалы многочисленных органов центральной нервной системы учёных этого звездолёта. Такое отличие от типовых искусственных интеллектов и было его сверхособенностью, наделившей гипермозг чувствами и эмоциями.

С мелодичным переливом коротко прозвучал сигнал, и перед когнитивным модулем полукругом появились красные надписи:

«База – Медотсеку: разряд не применять. Данная стимуляция повлечёт нарушение восприятия информации индивидуумом при дальнейших сеансах».

«База – Информаторию: объём образного общения уменьшить по протоколу до элементарного.»

«Приказ Разведцентру: начать наблюдение за индивидуумом “Хлада” без препятствия дальнейших контактов, с постоянным подробным информированием.»

В переплетении шестигранников один за другим появились и исчезли тексты:

«Медотсек – Базе: принято к исполнению.»

«Информаторий – Базе: принято к исполнению.»

«Разведцентр – Базе: принято к исполнению.»

Бело-перламутровые сплетения когнитивного модуля начали пульсировать светом в ритме биения сердца. После нескольких ритмичных сдвоенных импульсов вся сеть шестигранных соединений сместила световой акцент в центр.

Вновь прозвучал сигнал, появилась очередная надпись:

«База – Ментальному Информаторию: доложить максимальную информацию о непримитивном контакторе “Хлада” и её родных».

На шестигранниках-визуализаторах вокруг сияющих гигантских спиралей возникли панорамные голографические проекции с цифровыми данными, фотографиями, графиками и бегущей непрерывно информацией:

«”Хлада” – пол женский, возраст – 16 периодов по критериям планеты Поса, равной 16 и 1/4 годам по стандартам земного летоисчисления. Сирота. Мать – Эле, умерла в родах, в возрасте 20 периодов. Отец – Киркас, ездок-первопроходец, до рождения дочери в возрасте 27 периодов погиб на стыке миров. Условия гибели: туман критической плотности – 10 уровень, расстояние от базы открывателей – 2 вида по критериям планеты Поса (1,2 км / 0,7 миль). Тело найдено единомышленниками погибшего спустя 3 оборота газового гиганта Сао вокруг своей оси, что соответствует 3 стандартным суткам планеты Поса.

Ремарка. Для удобства архивации данных определения день/неделя/месяц/год учитываются в терминах локального наречия: оборот/на́дель/мах/период. Данные временные отрезки соответствуют земным с погрешностью 1 к 1,00314.

Ремарка. Индивидуум “Хлада”. Уровень рационального интеллекта IQ – 120, замкнута, в общении предпочитает саркастический тон, минимизирует контакты с жителями своего селения. Обладает навыками лидера, но данной способностью не пользуется. Имеет музыкальный слух и склонность к стихосложению. Часто поёт, находясь в своём жилище одна. Легко обучилась грамоте при помощи наставниц селения, и примитивному сложению чисел – самостоятельно. Мечтательна, ленива, но обладает подвижным умом, благодаря чему проводила примитивные контакты с энергосущностями (локально – «черви») с просьбами к ним о помощи для добывания пропитания и в момент критических родов у женщины селения с тазовым предлежанием плода. После примитивного призыва индивидуума о помощи для роженицы медцентр первооткрывателей направил серию команд энергосущностям. Для перемещения плода в утробе в нужном направлении с последующим удачным его извлечением были применены акустическая стимуляция плода и неинвазивная спинальная анальгезия. После оказания помощи при родах у индивидуума “Хлада” возникло желание провести первый сеанс непримитивного контакта. Как передают энергосущности, следящие за контактором “Хлада”, в данный момент она пребывает в состоянии глубокого сна. Любые её и более ранние контакты других индивидов с энергосущностями определены как “примитивные” и запротоколированы, но для контроля и дальнейшего наблюдения не учитываются».

Глава 5

В прохладной тени огромных кустов, в гамаке под небольшим навесом, сладко потягиваясь, лежал юноша и лениво цедил прохладную воду из тонкого стеклянного кувшина. Иногда он рассматривал сосуд, любуясь изгибами стекла: от изящного горлышка извилисто спускалась тонкая прозрачная нить и заканчивалась крупной каплей на выпуклой части, словно сбежавшая струйка настоящей воды.

Смуглые руки юноши поворачивали кувшин под разными углами, чтобы свет Сао, пробивающийся сквозь полог, давал больше причудливых бликов. Они отражались в красивых, чуть миндалевидных, карих глазах юноши.

Под навес зашёл высокий плотный мужчина в набедренной повязке на лоснящемся от пота смуглом массивном теле и жёлтых сандалиях с плетёными ремешками до колен. Вытерев грязным полотенцем лицо с тканой повязкой на лбу, он посмотрел исподлобья на юношу.

– Флэм… – сердито пробасил мужчина, – с чего ты решил, что пора отдыхать?

Юноша вскочил из гамака и кувшин, выскользнув из его рук и сделав невероятный кульбит в воздухе, полетел прямо на булыжный пол. Флэм бросился на колени, пытаясь поймать свою стеклянную драгоценность. Но кувшин упал точно в подставленную большую ладонь мужчины, испещрённую шрамами и следами от ожогов. Тот глянул на стоящего на коленях парня, хмыкнул и принялся рассматривать сосуд.

– Ох… мастер Элав… Спасибо! Вы спасли мою работу… – тяжело выдохнул Флэм. – У меня чуть сердце не выскочило…

– Отличная работа, мой мальчик! – пробасил удивлённо Элав, продолжая крутить в ладонях кувшин. – Ты сам придумал форму или у тебя случайно получилось? Я ведь такого заказа вроде не давал.

– Да, мастер! Это моя задумка, – затараторил Флэм, протягивая руки, чтобы забрать кувшин. – Я взял совсем немного «чистой пыли» из общего бака и сделал это для госпожи Ва́хвы. Она очень просила что-нибудь нежное и необычное. Вы же не будете сердиться?

Мастер Элав отодвинул протянутую руку Флэма и, хитро прищурившись, тихо спросил:

– С каких это пор тебе дают заказы в обход меня, а?

– Мастер Элав, она… она… – растерялся юноша, но словно что-то вспомнив, выпучил глаза и, прижав ладони к груди, выпалил: – Она просила вам передать, что хочет такую вещицу! И я решил сделать пробу, чтобы показать вам, мастер, но не успел. Вы теперь вот сами её увидели. Оплаты ещё не было, так что всё по правилам, мастер! Я бы не смог обмануть своего благодетеля, который меня с малолетства вырастил! Честно, честно!

– Хитрец ты, Флэм! – басовито хохотнул Элав и протянул кувшин юноше.

Тот осторожно взял его и поклонился с благодарностью:

– Мастер Элав, могу я показать сосуд госпоже Вахве? Вы не будете против?

– Конечно покажи! – с доброй улыбкой ответил Элав. – Только сделай это при мне, дабы я всё видел и слышал. И мой тебе совет на будущее: всё докладывай сначала мне, а не тихушничай, и тем более не скрывай от меня. А то ты в свои восемнадцать периодов, да в сажень8 ростом уж слишком шустрый. Уразумел?

– Конечно, конечно, мастер Элав! – суетливо поправляя тунику, пробормотал Флэм и выскочил за полог.

Да, за Флэмом водились тёмные делишки. Он часто делал какие-то свои заказы в стеклодувной мастерской и получал за это неплохие барыши. Проворачивал такие делишки, используя «чистую пыль» из общего бака, из которой и получались самые прочные изделия тонкого стекла, прозванные «блица́ми». Для этого нужно было долго и упорно просеивать мельчайший песок, чтобы набрать хотя бы пригоршню так называемой «чистой пыли», а у Флэма на это не хватало ни терпения, ни усердия. Поэтому за небольшую долю от предстоящего дельца он уговаривал менее удачливых подмастерьев просеивать ему «чистую пыль». Ведь эти неудачники, по мнению Флэма, только и делали, что подметали и убирали в мастерской. А вот варить стекло и выдувать изделия мастер доверял в основном ему и ещё паре-тройке головастых ребят.

Обо всех этих проделках добродушный Элав догадывался, но снисходительно прощал их Флэму. Ведь этот юркий парнишка не просто считался лучшим подмастерьем, приносящим много хороших заказов, но ещё и был его воспитанником, о чём Элав старался не особо рассказывать. Небольшую часть выручки Флэм, конечно же, прибирал себе и практически сразу спускал на хмельной изумрудный сироп из ярко-синих плодов «инджи». Тем не менее при всех своих махинациях ушлый подмастерье успевал выполнять почти всю сложную работу в мастерской. Помогал он мастеру Элаву даже в трудоёмком изготовлении стеклянных шариков, да чтобы те были прозрачными, как чистейшая вода. Элав, правда, никому не рассказывал, какой состав мельчайшего песка и «чистой пыли» он берёт для плавки в печи. Только когда горячее стекло уже было готово, мастер звал Флэма, и тот помогал нарезать из продолговатых болванок аккуратные одинаковые кусочки, придавая им потом круглую и гладкую форму с помощью особых щипцов и шлифовки. На эти шарики в последнее время можно было наменять товаров гораздо больше, чем на шлифованные раковины. Прозвали стеклянные шарики «марблами», и ездоки особенно охотно брали их за свой товар. Флэм, конечно же, пытался сам делать стеклянные шарики, но у него они получались всегда мутными и с пузырьками. Эти марблы брать никто не хотел. Мастер Элав, узнав про такое безобразие, пригрозил отлупить хитрого подмастерья, чтобы тот не портил ценный песок и не менее ценную пыль.

Помимо всего прочего, Флэм не пропускал ни одной симпатичной девицы, которые так и липли к этому темноволосому кудрявому красавчику с более светлой кожей, чем у остальных. Поэтому он часто гулял и куролесил. Хотя иногда ему и доставалось за такие шалости.

Была у Флэма одна крайне неприятная особенность. Юноша хоть и был высоким и стройным, большой силой не обладал. Но благодаря своему острому языку любого обидчика мог едко поддеть и выставить дураком. Да так, что потом несчастному долго повторяли все эти колкости в спину и за глаза, обращая их в унизительные шуточки. Делали так, как правило, дружки Флэма, в основном его должники, ходившие за ним по пятам и боявшиеся попасть ему в немилость. Многие ещё помнили угрюмого гончара Тóтику, вынужденного переехать в другое далёкое селение только потому, что мстительный Флэм, получив как-то по носу от этого верзилы, устроил тому настоящую травлю.

Флэм распустил слухи, что у Тотики огромны только кулаки, а вот умишко – меньше кулачка ребёнка. И каждый раз, завидя здоровяка-гончара, Флэм начинал как бы шутливо задавать тому вопросы по сложению и вычитанию. Видя, как широкоплечий и высоченный Тотика растерянно хмурит брови и с мрачным взглядом отворачивается, дружки Флэма гоготали в голос. После на́дели9 таких шуток даже озорные детишки стали весело орать возле гончарной мастерской прибаутку: «Два горшка слепил, три плошки разбил. Сколько прибыли нажил?».

Как бы Тотика не пытался разгонять шумные ребячьи ватаги, они всё равно его донимали криками и смехом. Да и болтливые сплетницы нет-нет да бросали эту шутку в спину кузнецу, за глаза называя его «тупицей».

С тех пор фраза Флэма «Я не бью глупых, а наказываю их на всю жизнь» стала его лозунгом и самым опасным предупреждением любому, кто осмеливался вставать поперёк дороги этому пройдохе.

Впрочем, мало кто знал, что Тотика разбил нос Флэму не просто так. Гончар был по уши безответно влюблён в смуглую девушку Чурьят из соседнего селения, но боялся показать ей свои чувства. Узнав об одной вроде шутке, а на самом деле настоящей подлости, Флэма, что тот сделал по отношению к его возлюбленной, Тотика просто подошёл к смазливому красавцу и без объяснений молча ударил его.

Флэм, конечно же, не догадывался о чувствах Тотики, когда положил глаз на круглобёдрую Чурьят. Как ни старался юноша применить все свои проверенные варианты соблазнения, успеха добиться так и не смог. После череды неудач хитрец решил пригрозить девушке и напрямую сказал ей, что если он ещё раз будет отвергнут, то устроит ей такую травлю, что мало не покажется. На что гордая красотка, подбрасывая куски горючего сланца под котёл с кипящим бельём, только ухмыльнулась, обозвав Флэма пьянчужкой. Это и послужило началом её бед.

Все женщины Сальдара ухаживали за своими чёрными или тёмными волосами при помощи мягкого мыла. Варили его из высушенных корней огромных голубых цветов «лимпа». Волосы становились мягкими и блестели, не выгорая под лучами жаркого светила. Мыло было достаточно дорогим, а потому в каждом доме всегда хранилось особенно бережно. Но у цветов «лимпа» было одно каверзное свойство – если при варке мыла добавить пару щепоток их завядших лепестков, то через оборот от волос и тела появлялся такой тухлый запах, что его просто невозможно было терпеть и очень долго приходилось отмывать. При этом запах тухлятины только возрастал – из-за того, что Сао никогда не заходило, а лишь меняло дневной жар на ночное тепло.

Флэм подговорил одну из охмурённых им подружек Чурьят испортить в доме несговорчивой девицы хорошее мыло, что и было сделано.

Через оборот Флэм с дружками-помощниками приехал в это селение отдавать большой заказ и, проходя мимо дома своей «обидчицы», стал громко сетовать на вонь, исходящую оттуда. Сопровождающие его дружки подхватили весёлую для них игру, и вскоре уже всё селение знало, что от Чурьят пахнет как из помойной ямы.

Беда заключалась ещё и в том, что мать Чурьят помылась этим же мылом. Работали обе в швейной лавке отца девушки, расположенной прямо в их жилище, где из опавших синих бархатистых листьев деревьев «фижьера» производились очень добротные белые и небесно-голубые накидки и туники.

Придя в лавку ещё с влажной головой, Чурьят заподозрила неладное, когда её мать вернулась с улицы с высохшими на свету, дурно пахнувшими волосами. А когда стали приходить наёмные работницы, они зажимали носы и выскакивали на улицу. Отец семейства в бешенстве прогнал жену с дочкой отмываться.

Бедная девушка и её мать несколько оборотов10 подряд не выходили из дома, избавляясь от нестерпимого запаха. И к Чурьят прочно приклеилось позорное прозвище «вонючка».

Так Флэм «наказал» девушку за крутой норов и дерзость, не подозревая, что Чурьят всё же была отомщена. Ударом Тотики.

Однако мало кто замечал, как менялся взгляд Флэма, когда он наблюдал за детьми, играющими с отцами, помогающими в работе матерям. Глаза его наполнялись неимоверной тоской, которую он старался тут же залить хмельным инджи, или переключался на новое дельце.

Свой очередной тайный заказ для госпожи Вахвы Флэм делал не просто так. Он знал, что её муж Чёдэс, успешный и зажиточный ездок, вот-вот должен был вернуться и привезти несколько тюков красных водорослей с полумрачной стороны. Эти водоросли просто позарез были нужны Флэму, чтобы сделать себе золотисто-жёлтую тунику, что являлось бы особым отличительным знаком «зажиточного селянина». Ведь хоть и работал он у богатого мастера Элава, но особых отличительных знаков, таких, как жёлтые высокие плетёные сандалии или та же золотистая туника, у него ещё не было. А делалось и то, и другое как раз из красных водорослей полунгарцев.

Конечно, выменивать целый тюк водорослей Флэм не собирался, но на тунику он с лёгкостью мог заработать. Только теперь нужно было выкручиваться и выдумывать для мастера Элава причину, почему сама госпожа Вахва не придёт за заказом. Здесь также присутствовал тайный уговор. Женщина обещала незаметно взять у мужа небольшую связку красных водорослей, которой вполне хватит на тунику до колена, а Флэм расплатится с ней изысканным кувшином и двумя чашами.

К счастью, Флэму повезло и в этот раз. К Элаву приехал с заказом один знатный мужчина из далёкого селения, и они стали обсуждать все детали предстоящей сделки. Как правило, такие разговоры тянулись очень долго, и Флэму оставалось только хитро улыбнуться и незаметно вынести уже готовые изделия.

***

Чёдэс был жилистым мужчиной высокого роста, и несмотря на проблёскивающую на висках седину, выглядел моложавым и всегда бодрым. Смуглое скуластое лицо ездока с ласковым прищуром практически всегда озаряла лучезарная улыбка, а две маслины глаз светились радостью.