Граница теней

Прошёл час. Может, два. Время потеряло всякое значение. Слои грязи с трудом поддавались, пальцы саднили, и каждый раз, когда он с силой втыкал лопату в землю, по рукам проходил неприятный удар. Рядом кто-то тяжело дышал, изредка раздавались глухие удары молотков и металлический скрежет.

– Эй, ты! – голос бригадира вывел его из ступора. – Поможешь с трубами.

Хайм выпрямился, размял плечи, но тут же пожалел об этом – спину пронзило болью. Он шагнул за бригадиром и остановился перед кучей металлических труб.

– Переноси вон туда, – бригадир кивнул на место, где уже образовалась аккуратная стопка. – Постарайся не напортачить.

Хайм вздохнул и наклонился, чтобы ухватить одну из труб. Она оказалась чертовски тяжёлой, и он почувствовал, как напряглись все мышцы спины и рук. Сделав над собой усилие, он потащил её к указанному месту.

– Вон ещё один дохляк, – раздался чей-то насмешливый голос.

Хайм бросил взгляд на говорившего – высокий, жилистый мужчина, явно проработавший здесь не один год. Он ухмыльнулся, глядя, как Хайм корячится с трубой.

– Ты их будешь таскать так долго, что мы все тут умрём, – добавил другой рабочий, хрипло засмеявшись.

– Ничего, со временем привыкну, – буркнул Хайм, чувствуя, как спина отзывается напряжением.

Никто не предложил помощь, никто даже не дал совета. Здесь каждый был сам за себя.

К середине дня его руки дрожали, а пальцы, казалось, вот-вот откажут. Футболка прилипла к телу, пропитанная потом и пылью. Он даже не заметил, как язык прилип к нёбу от жажды. Сглотнуть было больно. Где-то далеко кто-то кашлянул, раздался гулкий стук молотка.

– Перерыв, – наконец раздался голос бригадира.

Хайм опустился на обломок бетона, вытирая лоб запыленным рукавом.

– Как оно? – спросил кто-то рядом.

Он повернул голову. Рядом присел тот же самый жилистый мужчина, который недавно смеялся над ним. Теперь в его взгляде было чуть меньше насмешки.

– Не знаю, ощущение, что кости скоро рассыпятся, – признался Хайм, растирая пальцы.

– Привыкнешь. Все привыкают. Или нет, – он пожал плечами и сделал глоток из пластиковой бутылки. – Здесь нет выбора.

Хайм вздохнул. В этом городе действительно не было выбора. Только работать или исчезнуть.

В воздухе витал запах ржавчины, перемешанный с потом и пылью. Над головой медленно проплыл дрон, монотонно жужжа своими камерами. Он на мгновение замер, наведя объектив, а затем продолжил свой путь.

Хайм закрыл глаза, пытаясь на секунду отключиться от этого места. Но даже с закрытыми глазами он слышал тяжёлые шаги, глухие удары и хриплые голоса людей, которые привыкли жить в этом аду. День только начинался, а он уже чувствовал себя выжатым до последней капли.

***

Расставшись с Хаймом, Лола задумчиво побрела прочь от перекрестка в сером предрассветном сумраке. Воздух был тяжелым, влажным, источающим все неприятные запахи в один момент. Город казался сонным, но не мирным. Тусклые фонари отбрасывали рваные тени на потрескавшийся асфальт, а в переулках скреблись крысы, копошась в кучах мусора. Небольшой робот-уборщик лениво передвигался по улице, но его работа была тщетна – грязь и пыль Омега-Сити не исчезали, они были частью этого места.

Лола шла быстрым шагом, кутаясь в тонкую куртку, но холод пробирался сквозь ткань. Мысли роились в голове: какие люди её встретят, какой окажется работа, как вести себя, чтобы не вызвать подозрений. Она повторяла про себя своё новое имя, заставляя себя свыкнуться с ним.

Больница оказалась массивным серым зданием, облупленные стены которого помнили слишком много боли. Внутри пахло антисептиком, гнилью и потом. У входа на носилках лежал человек, его лицо было испещрено язвами, а глаза тускло смотрели в пустоту. Медики его не замечали.

– Медсестра? – хрипло произнёс высокий мужчина в белом халате, который был таким же серым, как стены. Его резкие черты лица и прищуренные глаза выдавали человека, привыкшего не терять времени впустую.

– Да, – ответила Лола, сглотнув.

– Хорошо, работать начнёшь прямо сейчас. Нам некому менять повязки и чистить палаты. Кому-то повезло больше, – он кивнул в сторону женщин, занимавшихся пациентами. – А кто-то займётся грязной работой.

Он сунул ей в руки пару перчаток, которые уже не выглядели чистыми, и жестом указал на палату.

Первое, что ударило в нос Лоле, когда она вошла внутрь, был отвратный запах. Он был липким, удушливым, смесью антисептика, старой крови и чего-то разлагающегося. Металлические койки стояли в два ряда, больные лежали, глядя в потолок пустыми глазами. Кто-то тихо стонал, кто-то просто неподвижно дышал.

– Начинай, – сказал врач и ушёл, оставив её среди этого полумрака боли и беспомощности.

Первым был мужчина с обожжённой рукой. Его кожа вздулась пузырями, а бинты прилипли к ране. Он посмотрел на неё безразлично, когда она осторожно начала снимать повязку. Тонкий стон сорвался с его губ, но он не отдёрнул руку, лишь сжал челюсти.

Дальше – хуже. У женщины на соседней койке была глубокая рваная рана на бедре. Гной сочился сквозь пропитанные кровью бинты. Лола сглотнула тошноту и начала промывать её рану. Женщина дёрнулась, вскрикнув.

– Тише, – ровно сказала Лола, сама себе, удивляясь, насколько твёрдо прозвучал её голос.

– Легко тебе говорить, – прошипела та, сжимая край простыни.

День превратился в поток одинаковых действий: бинты, кровь, раны, зловонные выделения. Её руки были липкими даже сквозь перчатки, спина горела, ноги гудели. Никто не спрашивал её имени. Никто не говорил ей «спасибо».

На одном из столов стояла бутылка с обезболивающим, но его не хватало на всех. Врач просто окинул палату взглядом и махнул рукой:

– Тем, кто может потерпеть, не давать.

Лола почувствовала, как её желудок сжался. Она продолжала перевязывать пациента, слыша его тихие стоны, зная, что могла бы облегчить его боль, но не имела на это права. В Омега-Сити не было места жалости. Когда работа, наконец, закончилась, Лола вытерла лоб, тыльной стороной ладони, оставив на коже пятно от чьей-то крови.

Выйдя из больницы, она вдохнула воздух, но он был таким же тяжёлым, как внутри. Дорога домой казалась бесконечной. Тело ныло, мысли путались. Ноги будто налились свинцом. В одной из подворотен она увидела дрожащего мужчину в обносках. Его рука была покрыта язвами, словно та же инфекция, что поразила пациентов больницы, и она уже добралась до улиц.

Когда Лола добралась до дома, её пальцы дрожали, когда она открывала дверь. Хайм уже был внутри. Он сидел на полу, прислонившись спиной к стене. Лицо его было измазано серой пылью, руки покрыты царапинами. Он взглянул на неё и усмехнулся:

– Выглядишь так, будто тебя переехал товарняк.

– Не хуже, чем ты, – фыркнула Лола, сбрасывая куртку.

Они молча посмотрели друг на друга. Затем Лола внезапно рассмеялась – сухо, безрадостно.

– Почему смеёшься? – удивился Хайм.

– Потому что если не смеяться, я просто свихнусь.

– Логично, – Хайм кивнул, затем протянул руку. – Давай, помогу тебе сесть.

Лола приняла его руку, опускаясь на пол рядом. Они молча сидели, слушая далёкий гул города. Их тела ныли, руки дрожали от усталости, а мысли путались в голове. Первый день выдался жестче, чем они могли предположить. Хайм откинулся назад, закрывая глаза. Каждое движение отзывалось тупой болью в мышцах.

– Знаешь, – пробормотал он, – мне кажется, проще сдохнуть, чем пытаться выжить в этом мире.

Лола усмехнулась, прижимая к вискам ледяные пальцы.

– Ага. Давай прямо завтра, и закажем себе могильные плиты с надписью «Здесь покоятся тщетно пытавшиеся выжить».

– С эпитафией: «Хотели работать, но передумали».

– «Их убила любовь… к комфорту».

Они оба тихо рассмеялись. Смех был натянутым, но тёплым – даже в этой холодной, неуютной комнате он звучал живо. В этот момент из темноты вынырнула Грейс, зевая и лениво потягиваясь. Она прыгнула к ним на диван, ткнулась носом в ладонь Хайма, требовательно замурлыкав.

– О, наша великая хозяйка пожаловала, – заметил Хайм, покачав головой

– Предательница, – наигранно обиженно сказала Лола и изобразила неудачную обиду на лице.

Грейс подняла мордочку, окинула обоих взглядом, а потом истошно и требовательно заорала.

– Вот теперь точно нет права умереть. Кто её будет кормить?

Хайм слабо улыбнулся, почесывая кошку за ухом.

– Придётся дожить хотя бы до завтра, – вздохнула Лола и пошла искать остатки вчерашних консерв.

Грейс замурлыкала громче, довольно устроившись на коленях Хайма. Видимо, «мадам» решила, что ужин подадут в постель.

Едва заметный свет пробивался через окна, отбрасывая на полу длинные тени. С улицы доносился гул далёких шагов и тихий гомон города. Вспышки рекламных голограмм мигали за окном, искажая пространство то зелёными, то красными отблесками. Лола перевела взгляд на Хайма. Он выглядел измождённым, но в его глазах не было пустоты. Только упрямство. Такое же, как у неё.

– Завтра… – тихо сказала она. – Завтра снова пойдём.

– Конечно, – ответил он. – Ведь мы бессмертные.

Лола принесла кошке вскрытую консерву, надпись на которой гласила «Тунец с другими добавками» и опустилась на пол рядом с Хаймом, скрестив ноги. Так они и сидели в мнимой тишине, в компании урчащей и чавкающей Грейс, не обращая внимания на мир за окном. Где-то в глубине души затаилась мысль: они ещё не проиграли. Это же был только первый день. Всего лишь первый шаг на их пути. Куда он приведёт, оставалось загадкой.

Незримые границы

Утро второго дня встретило их прохладным воздухом и мутным светом искусственного рассвета. Город жил своей размеренной, механической жизнью, словно огромное существо, переваривающее миллионы людей в своих бесконечных коридорах улиц и зданий. Лола открыла глаза от глухого гула автомобилей, проносящихся где-то вдалеке. Она не сразу вспомнила, где находится, но когда осознание вернулось, в груди неприятно заныло.

Хайм уже сидел у стены, лениво массируя плечо. Он выглядел не менее уставшим, чем накануне вечером, но в глазах его теплилась насмешливая искорка. Лола потянулась и села рядом, уронив голову ему на плечо.

– Как спалось? – тихо спросил он.

– Как на гвоздях, – пробормотала Лола. – А тебе?

– Будто меня пару раз переехал тот самый товарняк. Но если честно, думал, что будет хуже. – Он помолчал, прежде чем добавить: – Ну что? На любимую работу?

Лола кивнула, тяжело вздохнув. Первое утро после первого дня всегда самое трудное. Это когда тело уже поняло, какую пытку ему предстоит вынести, но ещё не привыкло.

Грейс подбежала к ним, лениво потянулась и ткнулась мордочкой в ладонь Лолы. Ласковый комок меха урчал, будто не было никакой грязной больницы, никаких тяжелых труб и запекшейся крови на бинтах. Только домашний уют, которого, к слову сказать, у них не было.

– Она нас не отпустит, – улыбнулся Хайм, наблюдая, как Лола чешет кошке шею.

– Конечно. Если мы вдруг решим сдохнуть, она сама нас убьет. Зато, не будет голодной, где-то читала дикую вещь, что кошки съедают своих хозяев после их смерти.

Они рассмеялись, но в этом смехе было больше горечи, чем веселья. Они знали: умирать нельзя. Уже хотя бы потому, что есть Грейс, которая будет ждать их дома.

Лола шла по узким, выстланным блёклыми плитами улицам, и теперь, когда усталость первого дня немного отступила, мир вокруг обрел четкость. Люди двигались рядом, но словно по разным траекториям, следуя невидимым маршрутам. Кто-то спешил, низко опустив голову, кто-то шел расслабленно, сдержанно поглядывая по сторонам, а кто-то держался ближе к стенам, будто опасаясь выйти на открытое пространство.

Ее мозг наконец-то заработал в привычном русле. Она начала формировать классификацию групп людей. Их можно было выделить по одежде, осанке, выражению лица. Одни выглядели уверенно, сжатые губы и выверенные шаги выдавали в них тех, кто привык к этому миру и его правилам. Другие, как и она с Хаймом, еще не до конца освоились – взгляд их был настороженным, шаги неуверенными, а одежда выглядела немного неуместно среди местных нарядов. Были и те, кто держался особняком, будто не принадлежал ни к одной из групп – их избегали, к ним никто не приближался без необходимости.

Границы между людьми не были обозначены явно, но они существовали. Человек в чистой одежде не пересекался взглядом с тем, чья куртка была потрепана и испачкана. Рабочие не подходили к тем, кто явно занимался чем-то интеллектуальным, а те, кто выглядели больными или истощенными, словно вообще не существовали для окружающих. Здесь не было указателей, запрещающих взаимодействие, не было охранников, следящих за соблюдением дистанции. И все же каждый знал свое место.

Но кто определил эти места? Лола задумалась. Люди сами решили, что должны сторониться друг друга? Или кто-то внушил им это? Когда и как они усвоили, что между ними лежат невидимые рубежи, переступать которые – дурной тон, а порой даже опасность?

Ее охватило странное чувство: они с Хаймом, привыкшие к другому миру, в котором правили строгие, но четкие законы, оказались в пространстве, где правила были тоньше и незаметнее, но не менее жёсткие. Она невольно поежилась.