Никколо Макиавелли. Гений эпохи. Книга 2. Полет

Среди множества дипломатических бесед одна стала особенно знаменитой. Кардинал Руанский – Жорж д'Амбуаз – принимал Макиавелли в своих покоях. Человек исключительного ума, но чрезвычайно склонный к высокомерию, он имел обыкновение встречать послов младших республик с нарочитой холодностью.

Разговор зашел о действиях Чезаре Борджа в Романье. Кардинал, небрежно листая документы, бросил:

«Итальянцы мало смыслят в военном деле. Посмотрите на своих кондотьеров – они больше заботятся о собственной выгоде, чем о победе».

Эта фраза задела Макиавелли за живое. Несмотря на всю свою дипломатическую осторожность, он не смог сдержаться:

«Ваше преосвященство, с позволения сказать, французы мало смыслят в политике, иначе они не допустили бы такого усиления Церкви».

В покоях воцарилась гробовая тишина. Кардинал поднял взгляд от документов, его лицо было непроницаемым. Затем он медленно улыбнулся, показывая, что он оценил сказанное.

«Этот молодой флорентинец имеет острый язык. Надеюсь, его ум столь же остер. – так секретарь кардинала Жан де Ганэ позднее записал в своих мемуарах – кардинал никогда не видел никого, кроме короля, чтобы осмелился так говорить с ним».

Октябрь 1500 года принес весть о возможном прибытии нового посла. Макиавелли, переполненный энтузиазмом, вскочил на коня и поскакал к кардиналу Руанскому, находившемуся в 35 километрах от Блуа.

Флорентийский посол, запыхавшийся от быстрой езды, ворвался в покои кардинала. Его энтузиазм был почти комичным:

«Ваше преосвященство! Радостная весть! Флоренция наконец-то посылает представительное посольство! Скоро прибудет Пьетро Антонио Тозинги с полными полномочиями!»

Кардинал, несколько раздраженный этой театральной сценой, ответил с характерной для него холодной иронией:

«Ты сообщил нам об этом. Это правда. Но мы умрем до приезда твоих послов… Однако мы сделаем все, что потребуется, чтобы кое-кто другой умер раньше нас…»

Эти слова, произнесенные 11 октября 1500 года. В Нанте Макиавелли получил новость, которая изменила весь ход его миссии. Агостино Веспуччи писал из Флоренции:

«Синьория наконец образумилась. Десять тысяч флоринов отправлены швейцарцам в качестве аванса. Король доволен и готов к переговорам».

Эта сумма по тем временам была огромной – годовое жалованье самого Макиавелли составляло всего сто двадцать восемь флоринов. Французы немедленно оценили этот жест. Флоримон Роберте, встретив Макиавелли в коридоре, сказал с усмешкой:

«Видите, мессер Никколо, как просто решаются дипломатические проблемы? Золото – лучший дипломат».

Посол Филипп де Коммин в своих мемуарах отмечал, что Людовик XII лично распорядился послать к герцогу Валентино с требованием прекратить притеснения флорентийцев.

Осень 1500 года принесла Макиавелли тяжелые личные утраты. Весть о смерти отца, Бернардо Макиавелли, застала его врасплох. В письме к брату Тотто он писал:

«Отец умер, не дождавшись моего возвращения. Он всегда говорил мне: «Николло, помни – в политике важны не слова, а дела. Красноречие без силы – пустой звук». Как же он был прав!»

Затем пришла весть о смерти сестры Примаверы. Горе переполняло его сердце:

«Дела мои пришли в расстройство и пребывают в полном беспорядке. Семья разрушается, пока я играю в дипломатические игры с французами».

Двор переместился в Тур, где Макиавелли дожидался прибытия Пьетро Антонио Тозинги. В письмах к другу он делился наблюдениями:

«Французский двор – это театр, где каждый играет свою роль, но немногие знают, какую пьесу ставят. Здесь я понял: власть не терпит слабости. Сильный диктует условия, слабый их принимает».

Прощальная аудиенция у короля Людовика XII состоялась 14 января 1501 года, и как показалось Макиавелли, король был доволен результатами:

«Мессер Макиавелли, вы показали себя достойным представителем вашей республики. Флоренция может гордиться своим юным послом».

Кардинал Руанский добавил с характерной усмешкой:

«Он научился читать между строк дипломатических документов. Это редкое искусство».

Но самые важные слова произнес сам Макиавелли в разговоре с Тозинги:

«Пьетро, запомни главное – в политике нет постоянных друзей или врагов, есть только постоянные интересы. Французы научили меня этому жестокому уроку».

Возвращаясь во Флоренцию, Макиавелли размышлял о пережитом. Шесть месяцев при французском дворе уже начали превращать молодого чиновника в зрелого политика. Он записал в своем дневнике:

«Я отправился во Францию наивным идеалистом, верившим в силу красноречия и справедливости. Возвращаюсь реалистом, понимающим, что в политике побеждает тот, кто сильнее и хитрее. Этот урок стоил Флоренции десяти тысяч флоринов, а мне – юношеских иллюзий».

Эта первая дипломатическая миссия Макиавелли во Францию была чрезвычайно важной для формирования его политических взглядов. Он вернулся во обогащенный и новым опытом, и новыми связями, и новым взглядом на понимание международной политики.

Но судьба готовила для Никколо Макиавелли новые испытания и возможности.

Глава 8. В тени Чезаре Борджиа

«Он столь ловко притворяется другом, что даже тот, кто знает его планы, начинает в них сомневаться. Я боюсь, что его лицемерие страшнее его меча». Н. Макиавелли

В октябре 1502 года Флорентийская республика стояла перед лицом беспрецедентной угрозы. На севере Апеннин набирал силу человек, чье имя внушало страх даже закаленным в политических интригах правителям. Чезаре Борджиа, герцог Валентино, побочный сын папы Александра VI, словно средневековый Александр Македонский, покорял одну область за другой в Романье. Его армии двигались, оставляя за собой след из покоренных городов и поверженных врагов.

В мае Чезаре Борджиа, захватив Фаэнцу и казнил ее правителя. Затем он совершил небольшой набег на земли Болоньи, а затем отправился в Тоскану. Предполагалось, что дальнейшей целью будет захват Пьомбино, расположенного на побережье Тирренского моря. Введя всех в заблуждение Чезаре, двинулся на юг и появился в Кампи, который располагался нескольких милях от Флоренции. Это появление Чезаре вместе с войском посеяло в городе в панику, хотя некоторые ожидали герцога.

Так группа недовольных во главе с несколькими ярыми сторонниками Канчеллиери намеревалась воспользоваться прибытием Чезаре, вынудить правительство созвать парламент и с помощью Борджиа установить во Флоренции новый режим. Исполнить столь блестящий план помешали шаги предпринятые Содерини несколькими неделями ранее.

Чезаре стоял в Кампи, в ожидании вестей о смене режима во Флоренции, но прибывшая из Флоренции делегация бывших сторонников Канчеллиери сообщила о том, что их заговор открыт и все пропало.

После получения информации Чезаре решил заставить Флоренцию угрозами вынудить подписать контракт с ним. По контракту он хотел получить звание капитан-генерала, постоянное войско и годовое жалованье в размере 36 тысяч дукатов. Такие расходы Флоренцию бы просто разорили.

Но этому моменту флорентийцы уже в очередной раз пообещали королю Франции Людовику XII выплатить все долги его армии, которые появились в результате неудачной кампании против Пизы. Взамен своих обещаний они попросили короля дать приказ Чезаре отступить. Под этим мощным нажимом Чезаре Борджиа ничего не оставалось, как уступить. Он уехал, не получив практически ничего.

Флоренция, сентябрь 1502 год, золотистые лучи солнца проникали сквозь узкие окна палаццо, играя на пергаментных страницах рукописей и официальных документов, разложенных на дубовом столе Николло Макиавелли.

Синьор Никколо, – обратился к нему секретарь, прерывая размышления дипломата, – посланник из Романьи просит аудиенции. Говорит, что у него важные новости о действиях герцога Валентино.

Макиавелли поднял голову.

Проси немедленно, – ответил он, откладывая перо.

Через несколько минут в комнату вошел запыленный с дороги человек. Его одежда хранила следы долгого путешествия, а лицо выражало смесь усталости и облегчения.

Говори, – коротко приказал Макиавелли, пропуская формальности.

Герцог Валентино захватил Урбино, синьор. Город пал всего за день. Герцог Гвидобальдо бежал, спасаясь в одежде крестьянина.

Макиавелли не выказал удивления, лишь слегка кивнул, словно получил подтверждение своим догадкам.

«А что делает Борджиа с населением города?» —спросил он с особым интересом.

В том-то и дело, синьор… Вместо грабежей и насилия, которых все ожидали, он объявил о снижении налогов и назначил справедливого управляющего. Народ… народ приветствует его!

Седьмого октября 1502 года Макиавелли покинул родную Флоренцию, направляясь в Имолу. За плечами у него была переметная сума с документами, в кармане – скромная сумма на дорожные расходы, а в голове – четкие инструкции от Совета Десяти: выяснить истинные намерения Борджиа и, если возможно, обезопасить Флоренцию от его агрессивных планов.

Колеса кареты увязали в грязи, когда небо над Апеннинами сгустилось до цвета почерневшего серебра. Октябрь 1502 года выдался дождливым и холодным. Этот год стал поворотным в судьбе Никколо Макиавелли. Именно с октября 1502 года начинается серия дипломатических миссий Макиавелли при дворе Борджиа, результатом которых станет не только детальный анализ политической ситуации в Италии начала XVI века, но и формирование политической философии, которая спустя десятилетие оформится в знаменитый трактат «Государь».

Никколо Макиавелли ехал по раскисшей от дождя дороге в Имолу – небольшой городок в Романье, который недавно покорился новому властителю этих земель. Небо хмурилось, словно предвещая судьбоносную встречу. Темные одежды Никколо Макиавелли промокли от непрестанного дождя, и пам он тщетно пытался закрыться от студеного ветра тонким плащом. В его глазах читалась смесь тревоги и любопытства, когда он всматривался в размытые очертания Имолы, появившейся на горизонте. Впереди его ждало знакомство с Чезаре Борджиа, герцогом Валентинуа, которого в Италии называли просто «Валентино».

«Лошади утопают в грязи, – писал Макиавелли в своем дневнике, – а душа моя полна странного предчувствия. Герцог Валентино, о котором говорят с одинаковым страхом и восхищением, может оказаться ключом к пониманию нынешних смут в Италии».

Проводник, сопровождавший флорентийского посланника, был молчалив и суров. Лишь изредка он указывал на следы недавних сражений – сожженные фермы и разоренные деревни, свидетельства стремительного продвижения армии Борджиа по землям Романьи.

– Здесь была стычка с войсками Вителлоццо Вителли, – пробормотал он, указывая на почерневшие руины крестьянского дома. – Сопротивление длилось недолго.

Макиавелли кивнул, делая мысленные заметки. Он уже слышал о талантах Чезаре Борджиа как полководца, о его безжалостности и стратегическом гении. Но одно дело слушать истории, другое – видеть результаты своими глазами.

– Как местные жители относятся к новому правителю? – спросил Никколо, поправляя намокший воротник.

Проводник помедлил перед ответом, взвешивая слова:

– Аристократы его боятся, церковь слушает его отца-папу, а простой народ… – он сделал паузу, – простой народ видит в нем освободителя от произвола мелких тиранов. В Чезентино уже два месяца нет разбойников на дорогах, а налоги теперь собирают регулярно, но без грабежа.

Этот простой ответ заставил Макиавелли задуматься. Позже он запишет в своем донесении Синьории: «Герцог считается щедрым и справедливым государем. Его любят, и, хотя он новый господин, он пользуется большим авторитетом».

Несомненно, Чезаре Борджиа, второй сын кардинала Родриго Борджа и куртизанки Ваноцци Каттанеи, был человеком весьма одаренным, отважным и беспощадным. В детстве его могли бы посчитать вундеркиндом, он в возрасте семи лет был назначен апостольским протонотарием.

Он рос в семье кардинала, меняя большое число церковных или вблизи – -церковных должностей: в одно время он был назначен казначеем кафедрального собора Картахены, затем он был выбран архидиаконом собора Таррагоны, каноником собора Лериды. И это все он достиг в возрасте с семи тринадцати лет.

В шестнадцать лет, папа Иннокентия VIII в 1491 г. он был назначен епископом Памплоны. Это был блестяще эрудированный молодой человек, который не только служил, но и прослушал курс наук сначала в Перудже, затем в Пизе.

После избрания Родриго Борджа вскоре папой под именем Александра VI, 26 августа 1492 года, в день интронизации, Цезаре Борджиа стал архиепископом Валенсии, и через год в восемнадцатилетнем возрасте он стал кардиналом.

Чезаре был правой рукой будущего понтифика. Что бы получить должность папы Родриго с помощью сыновей подкупил всех сговорчивых членов конклава, собравшегося после смерти папы Иннокентия VIII. Там, где была нужна абсолютной циничность и беспринципность, то лучше Чезаре ее тогда никто проявлял. Он делал все, чтобы укреплять власть – обман, предательство, подкуп и убийства считались им лишь формой крайне прагматичного подхода к политике,

Во многом его дальнейшему возвышению способствовал случай. Но тут все в Ваших руках – как Вы сможете его использовать. В те времена Людовик XII став королем Франции решил реализовать свои амбициозные планы. Он, как внук Валентины Висконти, считал себя полноправным и законным наследником помимо Франции и ее провинций – еще и Миланского герцогства. Но в отличие от го предшественник Карла VIII, Людовик XII понимал, что помимо только военная сила, нужна искусная дипломатия.

Первым ходом Людовика XII стало более тесное сотрудничество и сближение с папой Александром VI из рода Борджа. Причина в этом была проста – чтобы получить стратегический контроль над Бретанью, королю нужен был брак со вдовой Карла VIII – Анна Бретонской. Для этого королю Франции требовалось разрешение Священного престола на развод с Жанной Французской. Эту работу успешно проделал кардинал Жорж д'Амбуаз

В августе 1498 года по решению папы, папская консистория сняла с Чезаре кардинальскую шапку и мантию. И затем, в один из осенних дней 1498 года во французский замок Шиньон постучался незваный посланец – Чезаре Борджа. Чезаре, пользуясь возможностью, лично доставил королю папскую буллу об аннулировании брака. В то время, когда брак был святым таинством и расторжение было практически невозможно – этот жест папы в сторону Короля был очень символичен.

Посол Венеции Андреа Мочениго так описал эту встречу в депеше дожу: «Чезаре явился ко двору не как простой посланец, но как будущий союзник. Король принял его с почестями, подобающими принцу. Борджа был одет в черный бархат, расшитый золотом, и держался с достоинством человека, привыкшего к власти».

Для Чезаре – это и был тот счастливый шанс, о котором я писал Выше. Он оказался в нужное время, в нужном месте. Далее Людовик XII щедро отблагодарил папу. Не имея возможности отблагодарить папу напрямую – он сделал это в двух подарках его сыну. Во-первых, Чезаре получил титул герцога Валентино. И для укрепления связей с королевским двором в жены ему была отдана Шарлотта д'Альбре, сестра короля Наварры. В состав подарков вошли богатые владения – графства Валанс, Диуа и замок Исудён.

Во-вторых – ему предоставили возможность использовать военные ресурсы Валуа.

В результате этого, а также финансовой и юридической поддержке отца в период с 1499 и до конца 1500 года Чезаре подчинил себе непокорную Романью. Она формально входившую в папские владения, но на деле ею управляли другие люди. А также захватил Имолу, Пезаро, Равенну и Форли, где ему вначале упорно противостояла Катарина Сфорца, но затем сдалась и она.

На следующий день наша делегация продолжила путь в Имолу, где в то время находился штаб Чезаре Борджиа. Городские ворота Имолы появились в поле зрения, когда серый день начал клониться к вечеру. Стража у ворот, увидев флорентийский штандарт и верительные грамоты, пропустила посланника без промедления. Сам факт того, что солдаты герцога были дисциплинированы и профессиональны, не ускользнул от внимания Макиавелли.

Приём у герцога был назначен на следующий день после прибытия. Никколо провел бессонную ночь, подготавливая свою речь и продумывая вопросы, которые могли бы возникнуть. Он понимал, что от успеха этой миссии зависит не только его карьера, но и безопасность Флорентийской республики.

Он специально заказал для этой миссии себе плащ из очень дорогой ткани, который обошелся ему в целых пять дукатов. Он полагал, что подобный роскошный наряд произведет большее впечатление и поможет ему выглядеть более достойно перед Чезаре. Одеваясь в новый плащ, он не раз вспоминал о том, какой скандал по поводу такой дорогой покупки закатила ему Мариетта. Он заплатил за ткань 14 флоринов из своего кармана, и не ожидал, что ее больше будут нервировать не длительные отлучки и поездки, а его траты, чтобы выглядеть достойно.

Дворец, где остановился Борджиа, был окружен солдатами в черно-красных ливреях. Я наблюдал из тени аркады, как посланника провели через внутренний двор, где группы наемников – испанцев, швейцарцев и итальянцев – ожидали распоряжений своих командиров. Армия Борджиа была разноплеменной, но объединенной железной дисциплиной.

Придворный, встретивший Макиавелли, проводил его через анфиладу комнат. На стенах висели гобелены с изображением недавних побед герцога, а в нишах стояли недавно захваченные произведения искусства. Власть и вкус сочетались в обстановке дворца, подчеркивая характер его временного владельца.

«Его Светлость ожидает вас», – объявил церемониймейстер, распахивая двери в небольшой, но роскошно обставленный кабинет.

Борджиа принимал посетителей в великолепном зале замка Имолы, украшенном фламандскими гобеленами и венецианскими зеркалами. Двадцатисемилетний герцог Валентино производил впечатление человека, рожденного повелевать.

Макиавелли вошел и впервые увидел человека, которому было суждено стать прообразом идеального правителя в его будущей книге. Чезаре Борджиа, восседал за массивным дубовым столом, изучая карты Романьи. Он был одет в темно-красный камзол, расшитый золотом, на поясе висел кинжал с рукоятью, украшенной изумрудами. Его лицо, известное по многочисленным портретам, сочетало в себе аристократическую утонченность с хищным выражением глаз. Его красивое лицо хранило следы перенесенной недавно болезни, однако глаза сверкали твердой решимостью. Высокий, широкоплечий, с проницательными темными глазами и тщательно подстриженной бородкой, он говорил размеренно, но каждое его слово звучало как приказ. Макиавелли, человек небольшого роста, одетый в скромную черную одежду флорентийского чиновника, острым взглядом изучал каждый жест, каждую интонацию своего собеседника.

«Приветствую посланника славной Флоренции, – произнес Борджиа на безупречном тосканском диалекте, легким жестом предлагая Макиавелли сесть. – Надеюсь, дорога не слишком утомила вас?»

Никколо поклонился и ответил с дипломатической учтивостью: «Всякая дорога, ведущая к мудрому правителю, не может быть утомительной, Ваша Светлость».

Борджиа улыбнулся, оценив комплимент, но его глаза оставались холодными и расчетливыми.

«Вчера я прибыл в Имолу, – писал потом Макиавелли в письме от 7 октября 1502 во Флоренцию, – и сразу же был представлен Его Светлости. С почтением вручил ему верительные грамоты и передал поручения, возложенные на меня Вашими Светлостями. Говорил кратко, как того требовали обстоятельства и характер поручения».

После обмена дипломатическими любезностями Борджиа пригласил Макиавелли на прогулку по внутреннему саду дворца.

Флоренция все еще колеблется, синьор Макиавелли, – говорил Борджиа. – Ваши господа не решаются ни поддержать меня открыто, ни выступить против. Это… неразумно.

Республика должна соблюдать осторожность, Ваша Светлость, – ответил Макиавелли. – У нас нет ваших ресурсов и поддержки Святого Престола.

Борджиа усмехнулся:

Зато у вас есть такие советники, как вы. Скажите, вы одобряете мои методы управления в Романье?

Макиавелли не спешил с ответом.

«Я наблюдаю за ними с профессиональным интересом», —наконец произнес он. – Особенно за тем, как вы устанавливаете порядок на завоеванных территориях.

Многие видят только кровь, – кивнул Борджиа. – Но кровь необходима лишь вначале. Затем должно прийти правосудие и порядок. Иначе зачем завоевывать земли? Чтобы править руинами?

Расскажите о вашем гражданском суде, – попросил Макиавелли. – Насколько я слышал, это весьма необычное учреждение для этих земель.

Я назначил мессера Антонио ди Монте Сансовино его главой, – ответил Борджиа. – Человека образованного и неподкупного. Романья десятилетиями страдала от произвола местных тиранов. Люди не знали иной справедливости, кроме силы. Теперь они учатся жить по закону.

А что получаете вы, герцог? – спросил Макиавелли. – Помимо благодарности простолюдинов.

Борджиа остановился и посмотрел на флорентийца с холодной улыбкой:

Стабильный доход от налогов. Безопасные дороги для торговли. И главное – меньше солдат для поддержания порядка. Когда народ доволен, достаточно лишь символического присутствия власти.

После этих слов в глазах Макиавелли вспыхнул огонь понимания. Этот разговор станет одним из краеугольных камней его будущих политических теорий.

Первая встреча продолжалась не более получаса. Борджиа внимательно выслушал официальные заверения Флоренции в дружбе и сотрудничестве, задал несколько точных вопросов о ситуации в Тоскане и отпустил посланника, пообещав более подробную аудиенцию на следующий день.

Никколо вышел из дворца с двойственным чувством. С одной стороны, он был очарован личностью герцога, с другой – осознавал, насколько опасен этот молодой хищник для Флорентийской республики.

Следующие дни Макиавелли провел, изучая двор Борджиа и его методы управления.

«Герцог – человек чрезвычайно секретный, – записал Никколо в личном дневнике, – он не советуется ни с кем и действует по собственному усмотрению. Поэтому предугадать его намерения крайне сложно».

Во дворце шептались о недавних событиях в Синигалии, где Борджиа одним ударом избавился от своих врагов, пригласив их на переговоры и затем хладнокровно приказав убить. Эта история, которую позже Макиавелли подробно опишет в своем известном «Описании того, как герцог Валентино расправился с Вителлоццо Вителли», произвела на него глубокое впечатление как пример решительности и хитрости.

«Разве не удивительно, – говорил Роберто да Варано, флорентийский купец, с которым Макиавелли познакомился в Имоле, – как герцог умеет внушать и любовь, и страх одновременно? Он щедр к друзьям и беспощаден к врагам. Недавно он повесил судью, уличенного во взяточничестве, а на следующий день снизил налоги для жителей Фаэнцы».

Никколо внимательно слушал, анализируя каждое слово. Его понимание политики менялось с каждым днем, проведенным при дворе Борджиа.

10 октября состоялась вторая, более продолжительная аудиенция у герцога. На этот раз Борджиа был менее формален и более откровенен.

«Флоренция должна определиться, – сказал он, расхаживая по комнате, – время нейтралитета прошло. Либо вы со мной, либо против меня. Я предпочел бы первое, но готов и ко второму».

Макиавелли, используя все свое дипломатическое искусство, пытался объяснить позицию Синьории, но герцог был непреклонен.

«Вы видите, что происходит в Италии, – Борджиа указал на карту, где были отмечены его недавние завоевания. – Французы на севере, испанцы на юге, и между ними – раздробленная Италия, легкая добыча для любого завоевателя. Мой отец-папа и я стремимся объединить страну под сильной властью, чтобы дать отпор иноземцам. Это единственный путь спасения».

Эти слова произвели на Макиавелли сильное впечатление. Позже он напишет: «Герцог желает стать могущественным, чтобы собственными силами обезопасить себя от внешних врагов. Я верю, что он добьется своего, если смерть не помешает ему или не возникнут иные трудности».

Республика, как я говорил ранее, должна соблюдать осторожность Ваша Светлость, в своих обещаниях– ответил Макиавелли. – я известил Синьорию о Вашем желании.