От прокурора до «контрреволюционера»

Кроме того, прокуратура как часть государственного механизма постепенно (с предоставлением соответствующих полномочий) была втянута в осуществление массовых политических репрессий, в том числе путем санкционирования арестов и утверждения обвинительных заключений по делам о контрреволюционных преступлениях, самостоятельного расследования некоторых дел данной категории, а также поддержания обвинения в суде, участия в вынесении приговоров во внесудебном порядке и т. д. Руководители прокуратур СССР и РСФСР вносили отдельные предложения об изменении правовых норм, касавшихся вопросов осуществления репрессий и прокурорского надзора за деятельностью органов государственной безопасности, а также давали разъяснения в виде директивных указаний о порядке применения законодательства.

Введенным в 1922 г. Уголовно-процессуальным кодексом (УПК) РСФСР[12], а также переработанным и утвержденным в 1923 г. новым Уголовно-процессуальным кодексом РСФСР[13] (с последующими внесенными в него изменениями; утратил силу в 1961 г.) определялся порядок производства по уголовным делам, а также регламентировались полномочия прокурора в уголовно-процессуальной сфере.

Общий надзор за производством дознания изначально возлагался на прокуратуру, которая имела право знакомиться со всеми материалами дознания в любой момент и по любому делу, давать указания органам дознания и предлагать им произвести те или иные действия. Жалобы на действия органов дознания разрешались прокурором.

В 1924 г. указанные положения изменились[14]. Несмотря на то что по-прежнему декларировался общий надзор прокурора за действиями органов дознания, надзор за производством дознания по каждому отдельному делу со всеми полномочиями, ранее принадлежавшими прокуратуре, передан следователю, в участке которого состоял орган дознания. При этом отмечалось, что порядок и наблюдение за дознаниями, производимыми органами ОГПУ, регулировались особым положением.

Согласно ст. 59 Положения о судоустройстве РСФСР 1926 г. на прокуратуру возлагалось лишь «общее наблюдение за деятельностью органов дознания в области розыска и производства дознания». Фактический надзор за деятельностью органов дознания возвращен прокуратуре лишь Положением о прокурорском надзоре в СССР, утвержденным Указом Президиума Верховного совета СССР от 24 мая 1955 г.[15]

В соответствии с уголовно-процессуальным законодательством с 1922 г. надзор за производством предварительного следствия осуществлялся прокурором, который знакомился с актами предварительного следствия и был вправе давать обязательные для следователя указания.

Заинтересованные лица жалобы на действия следователя, нарушавшие или стеснявшие их права, были вправе приносить суду и прокурору. Однако прокурору приносились жалобы только на медленность производства, несоблюдение сроков предъявления обвинения, принятие мер пресечения и незаконные действия следователя.

Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР 1923 г. исключил право принесения жалоб в суд, при этом прокурору теперь могли приносить любые жалобы на действия следователя, нарушавшие или стеснявшие права заинтересованных лиц.

Срок на принесение жалобы ограничивался семью сутками, считая с того дня, когда жалобщику сделалось известным обжалуемое действие следователя. Вместе с тем не ограничивалась сроками подача жалоб на избрание меры пресечения, на медленность действий и незаконные действия следователя.

Рассмотрение прокурором жалобы должно было занимать не более трех суток. Он мог потребовать от следователя объяснения, если таковые не были представлены ранее, а также истребовать для изучения дело. Вынесенное прокурором по жалобе определение объявлялось жалобщику и немедленно приводилось в исполнение. В случае несогласия следователя или жалобщика с постановлением прокурора последнее могло быть обжаловано в суд.

В 1928 г. в полное подчинение прокуратуры перешел следственный аппарат, образованный в 1922 г. в составе наркомата юстиции, и органы прокуратуры получили полномочия по расследованию уголовных дел. Более того, с 1929 г. согласно уголовно-процессуальному законодательству прокурор сам наделялся правом принять на себя как производство отдельных следственных действий, так и расследование по любому делу.

На практике доля расследованных органами прокуратуры уголовных дел о контрреволюционных преступлениях была невелика, поскольку это относилось к основной компетенции органов госбезопасности, деятельность которых носила секретный характер.

Вплоть до начала 1950-х годов законы в стране подменялись многочисленными закрытыми для общества государственными и ведомственными секретными нормативными актами. В частности, законодатель, т. е. ВЦИК, считал необходимым регулировать деятельность органов государственной безопасности по борьбе с контрреволюционными преступлениями и осуществление прокурорского надзора за данными органами специальными секретными документами.

Согласно не подлежавшей оглашению части Декрета ВЦИК от 16 октября 1922 г. «О дополнении к постановлениям “о Государственном Политическом Управлении” и “об административной высылке”»[16] функция прокурорского надзора по наблюдению за следствием и дознанием по политическим делам (т. е. по всем делам о контрреволюционных преступлениях) и делам о военном шпионаже ограничивалась исключительно наблюдением за точным соблюдением органами ГПУ положений Декрета ВЦИК от 6 февраля 1922 г. о порядке производства обысков, выемок и арестов[17].

Между тем некоторые положения Декрета от 6 февраля противоречили введенному с 1 августа 1922 г. Уголовно-процессуальному кодексу РСФСР. В частности, в отношении лиц, застигнутых на месте преступления, Государственному политическому управлению и политическим отделам обыски и выемки разрешалось производить без специального постановления, тогда как Уголовно-процессуальным кодексом такого не допускалось. По делам обо всех остальных преступлениях, которые расследовались органами ГПУ, подтверждалась возможность осуществления прокурорского надзора, но с некоторыми особенностями.

Несмотря на положения УПК о немедленном направлении прокурору копии постановления о начале производства следствия, органам ГПУ позволялось сообщить прокурору о возбужденном ими деле в течение двух недель. Вопреки требованиям уголовно-процессуального законодательства органы ГПУ освобождались от обязанности представлять подлежавшие прекращению дела по недостаточности улик или отсутствию состава преступления в суд и к прокурорскому надзору для утверждения.

Дела же о должностных преступлениях, совершенных сотрудниками ГПУ, сосредотачивались исключительно в этих органах. Коллегии ГПУ предоставлялось исключительное право вынесения внесудебных приговоров по делам о таких преступлениях с ведома народного комиссара юстиции. По этим делам, в том числе при разрешении вопросов о мере наказания, обязательно участвовал прокурор республики или его помощник, имевший «в случае несогласия право передачи всего вопроса на разрешение Президиума ВЦИК».

Для наблюдения за деятельностью ГПУ прокурор республики назначал своего специального помощника, а на местах – специальных помощников губернских прокуроров со стажем не менее трех лет политической работы. Сношения органов прокуратуры с ГПУ имели место исключительно через начальников органов ГПУ.

В развитие вышеуказанного Декрета ВЦИК от 16 октября 1922 г. принята секретная Инструкция губернским, военным и военно-транспортным прокурорам по наблюдению за органами ГПУ, подписанная Наркомом юстиции РСФСР и заместителем Председателя ГПУ 1 ноября 1922 г.[18], а также издан секретный приказ ГПУ от 31 августа 1923 г. № 363/С «О прокурорском надзоре и его взаимоотношениях с органами ГПУ»[19] за подписями заместителя Председателя ГПУ и помощника прокурора республики. Вмешательство прокуратуры в розыскную и оперативную работу ГПУ являлось недопустимым, однако в случае обнаружения наличия в действиях сотрудников ГПУ состава уголовно-наказуемого деяния прокуратуре следовало возбуждать уголовное преследование.

Приведенными документами путем подмены норм уголовно-процессуального законодательства регламентировались вопросы «осуществления прокурорским надзором наблюдения за деятельностью» органов ГПУ, а также особенности производства данными органами расследования дел о контрреволюционных и некоторых других преступлениях.

По делам ГПУ в прокуратуре заводились наблюдательные производства. Прокурорские работники следили как за своевременным, без малейшего запоздания, поступлением материала для наблюдательного производства, так и за их соответствием требованиям УПК. Прокурор или его помощник, ведущий надзором за органами ГПУ, имели право ознакомления со всеми находившимися в производстве данных органов уголовных дел. Однако «в особо важных случаях» начальник органа ГПУ мог требовать, чтобы ознакомление с делом производилось не помощником прокурора, а непосредственно самим прокурором. При неподчинении органа ГПУ законному постановлению прокурора или при недостижении между ними соглашения предусматривалось, что последний должен был составить протокол и с мотивированным постановлением представить прокурору республики «на распоряжение».

Тем не менее прямо закреплялось, что по делам о контрреволюционных преступлениях и военном шпионаже «прокурор ограничивается исключительно формальным наблюдением за правильностью ведения следствия». Он лишь был обязан «проверить и устранить неправильности» при поступлении к нему жалоб, однако последние мог разрешать только совместно с начальником соответствующего отдела ГПУ.

В изъятие из положений УПК, в соответствии с которыми органы ГПУ относились к органам дознания, по делам о контрреволюционных преступлениях и военном шпионаже они признавались органами следствия. По этим категориям дел «по соображениям розыскного характера» в постановлении о предъявлении обвинения достаточно было указать лишь вмененную статью Уголовного кодекса. Тем самым допускалось отступление от требований Уголовно-процессуального кодекса, регламентировавшего порядок составления постановления о привлечении лица в качестве обвиняемого, в том числе обязательного указания известных следователю времени, места и других обстоятельств совершения преступления, а также оснований привлечения.

О всяком произведенном органами ГПУ аресте уведомление прокурору подлежало направлению в четырнадцати суточный срок. Прокурор или его помощник, ведавший надзором за органами ГПУ, обязывался не реже одного раза в месяц проверять правильность содержания лиц во всех без исключения местах предварительного заключения, находившихся при органах ГПУ. При обнаружении арестованного, содержавшегося более 14 дней без предъявления обвинения, прокурорам предписывалось предложить органам ГПУ немедленно предъявить таковое, а в случае неисполнения в течение суток – освободить лицо. Обязанность по освобождению возлагалась на прокурора и в случае истечения двухмесячного срока со дня ареста, если органами ГПУ не было испрошено разрешение ВЦИК на дальнейшее содержание под стражей. Предполагалось, что такое разрешение должно было быть получено к моменту истечения трехмесячного срока.

Органам ГПУ также указывалось возбуждать через ГПУ перед президиумом ВЦИК ходатайства о продлении срока следствия, как и содержания под стражей, по делам о контрреволюционных преступлениях и военном шпионаже.

Согласно же действовавшим в то время положениям УПК предварительное следствие должно было быть закончено в течение двух месяцев со дня объявления подозреваемому лицу постановления о привлечении его в качестве обвиняемого. При невозможности закончить следствие в двухмесячный срок предусматривалось только сообщение прокурору о причинах, задерживавших окончание следствия.

В соответствии с внесенными в 1929 г. в УПК изменениями предварительное расследование по делам о контрреволюционных преступлениях должно было оканчиваться в двухмесячный срок с начала расследования. Продление допускалось лишь на срок не свыше одного месяца с разрешения краевого (областного) прокурора по его мотивированному постановлению. Право дальнейшего продления срока принадлежало прокурору республики.

Исключительным случаем была введенная в 1934 г. в УПК норма о необходимости завершения следствия по делам о террористических организациях и террористических актах против работников советской власти в срок не более десяти дней.

Сроки содержания под стражей по делам о контрреволюционных преступлениях Уголовно-процессуальным кодексом не оговаривались, поскольку заключение под стражу в качестве меры пресечения могло быть применено по мотивам одной лишь социальной опасности данных преступлений. С 1923 г. только в тех случаях, когда заключение под стражу избиралось исключительно в виду опасения, что обвиняемый, находясь на свободе, будет препятствовать раскрытию истины, содержание обвиняемого под стражей не могло продолжаться более двух месяцев. В особо сложных делах этот срок с разрешения прокурора, наблюдавшего за следствием, разрешалось продлевать на один месяц.

В отношении прокуроров, а также ряда других категорий лиц предусматривался особый порядок арестов. В соответствии со специальным Декретом ВЦИК, СНК РСФСР от 16 ноября 1922 г.[20] никакие органы власти не могли производить аресты прокуроров и их помощников, председателей и членов революционных трибуналов, председателей и членов президиума совета народных судей, а также народных судей и следователей без предварительного разрешения (в особо исключительных случаях – при условии одновременного извещения):

– прокурора республики – при аресте прокуроров, председателей трибуналов и советов народных судей;

– губернского прокурора – при аресте помощников прокурора, членов революционных трибуналов и президиума совета народных судей, а также народных судей и следователей.

Виновные в неисполнении этого Декрета подлежали привлечению к уголовной ответственности вплоть до применения высшей меры наказания.

Сотрудникам ГПУ (а позже ОГПУ) не нравилось внимание прокурорских работников к их деятельности, и они всячески добивались отстранения прокуратуры, действовавшей все более активно, от надзора за следствием в ОГПУ. В то же время прокуроры видели необходимость усиления прокурорского надзора за действиями органов госбезопасности.

В отчете о работе Прокуратуры по надзору за органами ОГПУ за 1931 г. отмечалось, что методы надзора прокуратуры за делами ОГПУ в течение последнего года были значительно изменены. Если раньше, следуя утвержденной 1 ноября 1922 г. НКЮ и ГПУ инструкции прокурорскому надзору по наблюдению за органами ОГПУ, прокуратура ограничивалась исключительно формальным наблюдением за производством следствия, то в течение последних лет надзор этот осуществлялся главным образом по существу. К тому же в силу массовости операций, произведенных органами ОГПУ в 1931 г., проверка прокуратурой дел по существу приобретала особо актуальное значение, так как массовость этих операций вела к недостаточно полному расследованию и упущениям по делам[21].

В своей работе и в работе периферийных прокуроров Прокуратура при ОГПУ требовала:

а) проверки материалов в процессе предварительного следствия с тем, чтобы до окончания дела дать необходимые указания по отдельным делам;

б) недопущения случаев неосновательного привлечения к уголовной ответственности;

в) особо осторожного подхода к привлечению за контрреволюционные преступления середняков, бедняков и других социально-близких слоев с тем, чтобы исключить случаи неосновательного возбуждения преследований в отношении этих категорий и тем более осуждения их по недостаточно проверенным материалам;

г) осуществления особо тщательного контроля по делам, возбуждаемым в отношении членов ВКП(б) и инженерно-технического персонала;

д) надзора за соблюдением установленных законом сроков расследования и содержания подследственных под стражей, а также соблюдения порядка продления сроков;

е) особо тщательной проверки обвинительных заключений в смысле соответствия их следственным материалам перед постановкой законченных дел на внесудебное рассмотрение.

Благодаря секретной Инструкции ЦК ВКП(б), СНК СССР от 8 мая 1933 г. о прекращении применения массовых выселений и острых форм репрессий в деревне[22] приняты меры к упорядочению арестов, которые могли быть производимы только органами прокуратуры, ОГПУ или начальником милиции. Воспрещалось производство арестов лицами, на то не уполномоченными по закону.

Дело в том, что сложилась ситуация, когда в отношении лиц, не имевших особого статуса, полномочия арестовывать на деле брали на себя все, кому так самим казалось целесообразным: председатели райисполкомов, районные и краевые уполномоченные, председатели сельсоветов, колхозов и колхозных объединений, секретари партийных ячеек и прочие.

Для производства ареста следователям требовалась предварительная санкция прокурора. Аресты, производимые начальниками милиции, должны были быть подтверждены или отменены районными уполномоченными ОГПУ или прокуратурой по принадлежности не позднее 48 часов после ареста.

Органам прокуратуры, ОГПУ и милиции запрещалось применять меры пресечения в виде заключения под стражу до суда за маловажные преступления. Таковая могла применяться только в отношении обвиняемого по делам о контрреволюции, терактах, вредительстве, бандитизме и грабеже, шпионаже, переходе границы и контрабанде, убийстве и тяжелых ранениях, крупных хищениях и растратах, профессиональной спекуляции, валютчиках, фальшивомонетчиках, злостном хулиганстве и профессиональных рецидивистах.

Установлено предварительное согласие прокурорского надзора по всем делам при производстве арестов органами ОГПУ, кроме дел о террористических актах, взрывах, поджогах, шпионаже и перебежчиках, политическом бандитизме и контрреволюционных антипартийных группировках.

Прокуратура СССР и ОГПУ обязывались обеспечить неуклонное исполнение Инструкции 1922 г. о порядке прокурорского контроля за производством арестов и содержанием под стражей лиц, арестованных ОГПУ.

В специальной директиве Прокуратуры СССР от 22 сентября 1933 г. указывалось, что критерием, по которому должна оцениваться работа прокуроров по надзору за Полномочными представителями (ПП) ОГПУ и ГПУ республик, являлось требование: «Ни одного случая политически неосновательного ареста и неосновательного привлечения»[23].

Однако уже 19 ноября 1933 г. в секретной докладной записке Прокуратуры СССР в ЦК ВКП(б)[24] отмечалось, что почти во всех краях, областях и республиках имели место неосновательные аресты, носившие далеко не единичный характер, и директива ЦК ВКП(б) о применении арестов лишь к активным врагам советской власти в полной мере в жизнь не проводилась как со стороны органов ОГПУ, так и прокуроров. В отдельных звеньях органов ОГПУ продолжалась практика работы по правилу «Сначала арестовать, а потом разобраться», а прокурорский аппарат на местах не всегда достаточно серьезно подходил к санкционированию арестов. Кроме того, были нередки производства арестов без санкции прокурорского надзора по тем категориям дел, по которым такая санкция обязательна, причем начальники некоторых подразделений ОГПУ скрывали от прокуратуры арестованных, заключая их не в арестные помещения, а в другие места. Аресты же применялись к лицам не только в связи с обвинением их в совершении преступлений, но и с целью добиться от них дачи компрометировавших иных лиц показаний.

Прокуроры по мере выявления освобождали незаконно содержавшихся под стражей лиц. Такие случаи исчислялись сотнями, однако принципиальность в этом вопросе прокурорские работники в силу различных причин проявляли не всегда.

В указанной докладной записке Прокуратуры СССР также говорилось о допускаемой органами ОГПУ волоките и что «при таких условиях сила удара и эффект его теряет то значение, которое он имел в момент возбуждения». Более половины следственных дел расследовалось в сроки свыше двух месяцев, и значительная часть дел тянулась с момента возбуждения до момента разрешения до пяти – шести месяцев. Удлинению расследования способствовал установленный еще Инструкцией от 1 ноября 1922 г. порядок, при котором возбуждение ходатайств перед Президиумом ЦИК СССР о продлении сроков следствия предоставлял такое право до получения ответа на эти ходатайства.

С учетом анализа ситуации Прокуратура СССР считала целесообразным изменение порядка продления сроков следствия и содержания под стражей арестованных по делам органов ОГПУ и предоставление права разрешать эти вопросы прокуратуре. Началось усиление работы прокуроров по надзору за органами ОГПУ и установление должностей специального прокурора по надзору за оперсекторами ОГПУ в каждом таком секторе.

В директивном письме заместителя Прокурора СССР от 21 июня 1934 г. № 11.57.80, направленном прокурорам союзных республик по результатам состоявшегося двумя месяцами ранее Всесоюзного совещания судебно-прокурорских работников[25], отмечался целый ряд «дефектов предварительного производства по уголовным делам». Бороться требовалось со следующим: чрезмерной длительностью расследования и содержания обвиняемых под стражей; игнорированием требований УПК о необходимости предъявления обвиняемым законченных следствием дел; составлением обвинительных заключений без изложения установленных обстоятельств преступлений и анализа собранных материалов, уличающих и оправдывающих обвиняемых, но с приведением общих рассуждений о политике советской власти, хозяйственных достижениях, борьбе классов и т. п.

Обращалось внимание и на нередкое привлечение граждан к уголовной ответственности «по весьма шатким основаниям», что «вызывает бесполезную трату времени и государственных средств, отрывает от работы граждан и создает для них ненужные стеснения, часто загромождает суд делами, не имеющими никакого значения, что в конечном итоге дискредитирует работу суда». В целях устранения подобных явлений предлагалось установить правило, что возбуждение уголовного дела и начало расследования могли бы иметь место лишь по мотивированному постановлению следственного органа, утвержденному прокурором.

Многие же органы НКВД (пришедшие на смену ОГПУ) не проявили желания руководствоваться данным правилом, ссылаясь на отсутствие подобных указаний по линии их ведомства. В связи с этим прокурор Средне-Волжского края в письме от 4 сентября 1934 г.[26] предложил Прокурору СССР поставить вопрос перед НКВД СССР об издании соответствующей директивы о порядке возбуждения уголовного преследования, а в дальнейшем такого рода директивы рассылать за подписями руководителей обоих ведомств.

Проблемы, возникавшие при расследовании дел, применении арестов и содержании лиц под стражей, постоянно находились в поле зрения органов прокуратуры.

Распоряжением по Прокуратуре СССР от 5 января 1935 г. № 10/36/0139, носившей секретный характер[27], все прокуроры были предупреждены, что за малейшие нарушения Инструкции ЦК ВКП(б), СНК СССР 1933 г. по упорядочению арестов «будут безоговорочно привлечены к судебной ответственности как лица, непосредственно допустившие нарушения, так и наблюдающие прокуроры».

Секретным Постановлением СНК СССР, ЦК ВКП(б) от 17 июня 1935 г. № 213 «О порядке производства арестов»[28] устанавливалось, что впредь аресты по всем без исключения делам органы НКВД могли производить лишь с согласия соответствующего прокурора.

Разрешения на аресты в районе давались районным прокурором; в автономных республиках – прокурорами этих республик; в краях (областях) – краевыми (областными) прокурорами; по делам о преступлениях на железнодорожном и водном транспорте – участковыми прокурорами, дорожными прокурорами бассейнов по принадлежности; по делам, подсудным военным трибуналам, – прокурорами военных округов; на аресты, производимые НКВД союзных республик, – прокурорами этих республик, а непосредственно НКВД СССР – Прокурором Союза.

В случае необходимости произвести арест на месте преступления уполномоченные на это по закону должностные лица из НКВД обязывались о произведенном аресте немедленно сообщить соответствующему прокурору для получения подтверждения.

Дополнительные требования предъявлялись к арестам отдельных категорий лиц. Разрешения на аресты давались лишь по получении органами прокуратуры и НКВД согласия:

– председателя ЦИК СССР или председателей ЦИКов союзных республик по принадлежности в отношении членов ЦИК СССР и ЦИКов союзных республик;

– соответствующих народных комиссаров в отношении руководящих работников наркоматов Союза и союзных республик и приравненных к ним центральных учреждений (начальников управлений и заведующих отделами, управляющих трестами и их заместителей, директоров и заместителей директоров промышленных предприятий, совхозов и т. п.), а также состоявших на службе в различных учреждениях инженеров, агрономов, профессоров, врачей, руководителей учебных и научно-исследовательских учреждений;

– секретарей районных, краевых, областных комитетов ВКП(б), ЦК нацкомпартий по принадлежности в отношении членов и кандидатов ВКП(б);