Сказки старого дома

Сюзанна умоляюще посмотрела на Катрин, которая, скрипя зубами, гримасу злобы на своём лице пыталась превратить в доброжелательную улыбку. Но, тем не менее, Катрин – умная девочка и согласилась с моим предложением, пересилив бурю глубоких чувств ко мне, бушевавшую в ней.

– А что мне оставалось делать? Конечно, согласилась. И Луиза жива до сих пор только потому, что я сообразила, как просто она разрешила порученную мне проблему. Я сама рассчитывала поиграть с поэтом. Теперь приходится уступить его Сюзанне. Зато приманка-то для неё какая! Всё мигом решается по доброму согласию и без запугиваний. Мужчину-то для развлечений всегда можно найти, а вот благоприятную ситуацию – нет. Луиза, отдай Сержу письмо.

– Да, мы уже договорились, что завтра Сюзанна отправит почти всю прислугу в своё поместье. Оставит себе только камеристку, кормилицу и кучера. Вместе с ними и сыном она утром в понедельник уедет в поместье Катрин. Письмо мы должны как-то отправить кардиналу, – и Луиза передала мне незапечатанный листок.

"Дорогой Арман, мне совершенно случайно стало известно, что против тебя замышляется какой-то заговор. Я очень расстроена, что ты мне об этом ничего не говоришь. Хотя понимаю и государственные соображения, и твоё желание не беспокоить, не пугать меня. Но я боюсь за нашего сына. Заговорщики всегда не стесняются в средствах и могут попытаться использовать меня и нашего сына, чтобы оказывать давление на тебя. Поэтому я на некоторое время уеду с сыном из Парижа. Пока опасность не минует. Это будет надёжное и спокойное место. Так что не посылай никого разыскивать нас. На всякий случай я не пишу тебе, куда мы уезжаем. Вдруг моё письмо окажется доступным чужим глазам.

Любящая тебя Сюзанна де Пуатье

24 сентября 1632 года от Рождества Христова"

– Отлично, лучше, чем мы могли бы ожидать, – и я передал письмо Аманде. – Луиза, вы просто мастер интриги!

– Но я всё равно припомню ей эту гениальную идею, – с наигранной мстительностью пробурчала Катрин. – Хотя и было весело.

– Катрин, нужно будет организовать наблюдение за опустевшим домом Сюзанны. Нам нужно будет точно убедиться, что кардинал туда приходил и когда.

– Хорошо. Сделаю.

– Луиза, как прошёл твой визит к королеве? – поинтересовалась Аманда.

– Она в ярости. Едва удалось уговорить её ничего пока не предпринимать против кардинала. Я ей сказала, что пусть, мол, сначала Его Преосвященство съездит туда, получит оплеуху и помучается пару дней неизвестностью. Потом обсудим, что делать дальше. Как бы плохо мы ни относились к кардиналу, но пока Гастон Орлеанский строит козни, нельзя отправлять Ришелье в отставку. Целью Гастона сразу станет король. Анна со мной согласилась и решила тайно встретиться с епископом Парижским. Я ушла. Зная решительность Анны, думаю, что завтра-послезавтра сделают тихую чистку приюта.

– Ты не заметила ещё каких-нибудь попыток преследовать тебя.

– Нет, может, кардинал подумал, что уже достаточно напугал меня?

Луиза и Катрин отправились почивать в свои апартаменты. Гийом, наверное, с Арманом и Пьером осваивают в Париже заколоченный дом и заброшенный сад. Или, может быть, готовит наше пришествие на улицу Капуцинок? Я сказал Анне Петровне, что до среды мне здесь делать вроде бы и нечего. Схожу домой, устрою кое-какие свои дела. Пусть как-то объяснит моё отсутствие другим. Получил уверения, что всё будет в порядке, и отправился переодеваться.

Дом, Дом, где ты, Дом!

Утро воскресенья. Без мамы и бабушки дома как-то сиротливо. Залежей грязной посуды я не оставляю. В холодильнике есть что перекусить. Всё равно словно не хватает какого-то привычного, живого тепла. Со временем это, конечно, пройдёт, но пока ещё я не очень комфортно чувствую себя, заходя в мамины комнаты.

Выхожу на улицу. Ахмеда нет. Во дворе тоже. На стук в дверь не отвечает. Воскресенье же. Поскольку мы сильно упростили перемещение, то он теперь, наверное, проводит выходные в своём Багдаде. Последовать за ним? Дурацкий вопрос! А зачем бы я тогда сорвался из Парижа? Очень хочется хоть денёк полюбоваться Зубейдой. Куда там до неё каким-то пошлым райским гуриям! Поскольку я в отпуске и свободен от Парижа до среды, то не возьму греха на душу и не откажусь от Багдада. Хорошо ещё, что, уходя в прошлый раз от Ахмеда, я прихватил с собой и свои восточные манатки. Быстренько возвращаюсь домой и переодеваюсь.

Стоп! Что-то я забыл. Пересчитываю наличность из последней зарплаты и отпускных, переодеваюсь обратно и выхожу на улицу. Комиссионка. Биноклей всяких туча, но больших морских всего два. Слегка потрёпанные в бурях и странствиях, но исправные и недорого. Один из них без футляра. Беру с футляром, и ремешок у него, кажется, крепче. Беру и компас. Не судовой, конечно, но довольно большой в латунном корпусе и с точной разметкой градусов. На судовой, антимагнитный моих денег не хватило бы, а Синдбаду всё равно. У него корабль деревянный. Интересно, отплыл он уже в Китай или я его ещё застану? Не застану, так получит подарки в следующий раз.

Возвращаюсь домой и снова напяливаю шальвары. Кроссовки, подарки в торбу и на плечо. Закрываю глаза. Багдад, мечеть, колонна…

Выхожу из мечети и обуваюсь. Жарища страшная по сравнению с Питером! Если не изменяет память, то мне вон в ту улицу. И в самом деле – выхожу на базар. Вот и фарфоровая лавка.

– Здравствуй, Мустафа.

– Здравствуйте, Сержи-сахеб.

– Ахмеда-ага не видел?

– Заходил недавно. Пошёл к ковровой лавке.

Странно. Напротив торговой резиденции Ахмеда сидят и стоят несколько мужчин. Оживлённо переговариваются между собой, не спуская глаз с дверей лавки. Из двери выглядывает один из помощников Али-Бабы, показывает группе три пальца и скрывается. Некоторые из мужчин разочарованно эхают, а другие довольно смеются. Звон монет, переходящих из рук в руки. Подхожу.

– Салям алейкум, почтенные. Что это такое интересное у вас происходит? Не секрет?

– Салям, – отвечает один из них. – Не секрет. Только посторонись немножко, чтобы не мешать нам видеть. Мы тут спорим на Зубейду.

– Как-как?

– Не местный, значит, не знаешь. В лавке работает девушка по имени Зубейда. Красоты необыкновенной. Обслуживает женщин. Мы спорим, сколько полных динаров Зубейда уговорит оставить в лавке какую-нибудь покупательницу. Вон идёт ещё одна, – и уже оборачиваясь к другим спорщикам. – Спорю про динар. Покрывало потрёпанное.

– Спорю про два динара, – подал голос другой спорщик. – Под покрывалом недешёвое платье.

Начался галдёж мнений.

– Мы смотрим, как одета входящая покупательница. Это может показывать, насколько толстый у неё кошелёк. Когда она уходит, нам дают знать, сколько денег она оставила в лавке. Не хочешь попытать счастья, незнакомец?

– Нет, спасибо, как-нибудь в другой раз. Желаю вам удачи!

Нет, это же надо! Если и дальше так пойдёт, то у лавки Ахмеда возникнет тотализатор, как на скачках, и появятся букмекеры. Захожу в лавку. Зубейда только что покончила с очередной жертвой, которая с улыбкой отсчитывает монеты Али-Бабе и, похоже, жертвой себя вовсе не считает.

За прошедшие три недели Зубейда словно чуть-чуть повзрослела и даже ещё больше похорошела. В глазах вместо обычной покорности, послушания появилось достоинство знающего себе цену человека. Ой, только что достоинство в глазах было и вдруг куда-то мгновенно испарилось. Зубейда несётся стремительно, как стрела, и повисает у меня на шее.

– Сержи-сахеб, Сержи-сахеб…

Я глажу её роскошные волосы, целую в лобик, носик, губки.

– Людей бы постыдились, – раздаётся голос Ахмеда с порога внутренних помещений. – Как я понимаю, торговля тканями на сегодня закончилась прямо с утра. Ты надолго, Серж?

– На два дня.

– Али-Баба, напиши на окне, что Зубейды не будет два дня.

Али-Баба добывает откуда-то большой кусок бумаги, что-то старательно пишет на нем и выставляет в окне. Базарные спорщики внимательно читают, переговариваются и с досадой расходятся.

– Домой пойдёте или как? – спрашивает Ахмед.

– Домой.

– Хорошо хоть только на два дня. Чувствую, что от твоих наездов будут нашей торговле сплошные убытки.

Все дружно смеются. Зубейда берет накидку, прикрывает лицо, и мы с ней выходим из лавки. На улице Ткачей всё как обычно. Стучим в дверь. Вылетает чертёнок и мигом вскарабкивается на меня.

– Попался, Сержи-сахеб! Зубейда, чего ты смотришь, тащи его домой. Ругать будем.

– А за что меня ругать-то, Джамиля?

– Найдём за что, – и задумалась. – Что-то опять ничего в голову не приходит.

Джамиля со вздохом глубокого сожаления отцепляется от меня.

– Ладно, пойдём я хотя бы тебя с бабушкой поздороваю.

В моей комнате не только идеальный порядок, но даже и свежие цветы. Это льстит и радует. Значит, всё время ждали. Присаживаемся с Зубейдой на оттоманку и замираем в обнимку. Зубейда молчит и только тихо дышит мне в ухо и ласково трётся своей щекой о мой висок. Потом отстраняется и начинает расстёгивать и развязывать на себе всякие премудрости облачения…

Часа через два слегка уставшая Зубейда уходит за обедом и возвращается с подносом, сопровождаемая Ахмедом, тоже вернувшимся домой.

– Честно говоря, я не ожидал тебя в ближайшее время увидеть. Думал, ты по уши в парижских делах.

– Дела-то идут, но для меня там образовался небольшой перерывчик. Вот и решил заглянуть сюда. Есть тут в Багдаде одна особа, по которой я очень скучаю, – Зубейда стеснительно улыбнулась и скромно потупила глазки. – А у вас тут как?

– Аладдина женили, но что-то он сразу погрустнел. Синдбад уже загрузил свой корабль товарами для Китая и хочет отплыть дня через три. Думали опять собраться у него завтра, но поскольку ты ненадолго, то переиграем на сегодняшний вечер. Зубейда, пойдёшь с нами?

– Не знаю, как Сержи-сахеб скажет.

– Ну вот, опять всё та же песня. А свои-то желания у тебя есть?

– Пойду.

Корабль Синдбада, подновлённый и подкрашенный, по его словам, готов к отплытию хоть сейчас.

– Эх, Синдбад, как интересно было бы отправиться с тобой в таинственные дальние страны или на колдовские острова. Ну, хотя бы на остров циклопов.

Синдбад с восторгом принял от нас с Ахмедом свой новый компас и теперь вертит в руках бинокль, стараясь понять, для чего эта штука.

– Так в чём же дело? Поплыли. Циклопов уже не обещаю – всех истребили, но в мире ещё много чего не менее удивительного, – он пытается одним глазом заглянуть в объектив бинокля. – Что-то не пойму: для чего нужна уменьшающая всё штука?

– Ты не туда смотришь. Маленькие стёклышки прикладываешь к глазам сразу оба, а вот это колёсико крутишь, чтобы всё стало чётко видно.

– Ага, попробуем, – соглашается Синдбад, направляя прибор на дворец халифа. – Чёрт, вот так штука! В жизни подобного не видел.

Убирает от глаз бинокль, всматривается в дворец и снова подносит оптику к глазам.

– Никак Гарун гуляет по стене? Точно он! Это же надо! Даже видно, что он сегодня небрит. Смотрит в нашу сторону. Или только так кажется. Темнеет уже.

Синдбад, не отрывая бинокля от глаз, медленно поворачивается, обозревая окрестности, и, покручивая колёсико настройки фокуса, вглядывается в речную даль.

– Серж, Ахмед, вашему подарку цены нет! Небывалая вещь. Я навеки ваш должник и не расплачусь, даже если весь фарфор Китая Ахмеду привезу. А зачем там видны какие-то чёрточки и циферки?

– Эта штука называется бинокль, а циферки и чёрточки на стекле внутри него называются шкалой. По этой шкале можно примерно измерить расстояние до рассматриваемых предметов и их размер, – и я объясняю, как.

– Здорово! Другие капитаны сдохнут от зависти.

– Конечно же, сдохнут, – согласился стоящий с нами на капитанском мостике Ахмед. – Но уже после нас. Пока ты рассматриваешь дали, мы погибнем от голода и жажды.

– Так давайте вниз. Все уже собрались и ждут только вас.

Чёрта два ждут! Уже вовсю питаются и пьют вино. Присоединяемся. Зубейда всё ещё не очень уверенно чувствует себя в нашей компании. С некоторым удивлением вглядывается в сотрапезников и старается всё время чувствовать меня локтём. Через некоторое время со вздохом облегчения и удовлетворения Шехерезада отстраняется от стола и заводит приличествующий разговор.

– Что вам сегодня рассказать? О вреде чревоугодия, – и тут она с улыбкой взглянула на Зубейду, – или о вреде чрезмерной красоты?

– Нет, нет, – возразил Абу – Багдадский вор, – только не о вреде. Давай лучше о пользе.

– Тогда о пользе чревоугодия или о пользе чрезмерной красоты?

– О пользе красоты мы и так всё знаем, – со вздохом утраченных иллюзий и обретённого печального опыта произнёс Аладдин. – Давай о пользе чревоугодия. О таком чуде ещё слышать не приходилось.

– Ладно, внимайте и думайте. Однажды один очень богатый и очень тучный купец из Басры предпринял по своим делам путешествие по морю. Из торговых людей не только он оказался на корабле. Был и ещё один торговец из Багдада, отличавшийся необыкновенной худобой. Во время трапезы худой торговец всё время смеялся и подшучивал над тучностью своего попутчика и его способностью поглощать неимоверное количество всякой еды. Худой торговец всё время допытывался, какую пользу может приносить обжорство. Толстый купец очень обижался, но ничего остроумного ответить нахалу не мог.

Разыгралась буря, корабль не выдержал её натиска и развалился. Торговцы встретились в воде. "Вот видишь, – сказал толстый тонкому, – какая польза от тучности. Тебе всё время нужно грести, чтобы не утонуть, а меня вода сама держит как поплавок. У тебя не хватит сил, чтобы доплыть до берега, а меня течение и ветер сами донесут до суши".

И толстый оказался прав. Шутки худого за трапезой на корабле оказались преждевременными. Худой торговец вскоре утонул.

– И в чём же мудрость этой истории, Шехи?

– Во вроде бы плохом и вредном вдруг может обнаружиться хорошее и полезное. Всё зависит от обстоятельств.

– Так толстый купец всё-таки добрался до берега?

– Нет, его проглотила акула.

– Вот тебе и раз! Скажешь, что и в этом есть какая-то мудрость?

– Конечно. Никогда не радуйся раньше времени.

Вы просто не представляете, ребята, какая скука сейчас во дворце. Бунт в гареме и то был хоть каким-то развлечением. Гарун с тоски по ночам, переодевшись, тайком ходит в город. По его словам, чтобы посмотреть, как живёт народ. А зачем на самом деле, то чёрт его знает. У меня же единственная радость – посидеть или пошалить вместе с вами. Может быть, устроим какое-нибудь приключение?

Только она это произнесла, как на палубе раздался какой-то подозрительный шум, крики.

– Вот, пожалуйста, накликала, – заметил Синдбад. – Приключение само нагрянуло к нам на ночь глядя. Не к добру это.

В каюту вваливается вахтенный матрос.

– Капитан, там какой-то человек шумит, требует вас. Говорим, чтобы приходил утром, – не хочет. Воображает что-то о себе, драться пытается.

– Ладно, ведите его сюда.

Двое матросов вталкивают в каюту какого-то небогато одетого человека в нахлобученной на глаза чалме.

– Оставьте его, – распоряжается Синдбад, и матросы уходят. – Что вам потребовалось на моем корабле, почтеннейший?

Незваный гость поправляет чалму.

– Гарун! – восклицает Синдбад. – Как это тебя к нам занесло? Мы вроде о встрече не договаривались. Только что себе на беспокойство тебя упомянули.

– Да вот, вышел в город погулять…

– Ага, – добавил Абу, – посмотреть, как народ живёт.

– Хотя бы и так.

– Только вот народ не живёт на корабле у Синдбада.

– Ну и что. Вы тоже мои подданные. Причём такие, за которыми нужен глаз да глаз.

– Присаживайся, Гарун, раз пришёл.

– Халиф Багдада Гарун-аль-Рашид, – представляю я гостя Зубейде. – Зубейда. Дочь Бахтияра-хаджи из медресе Акбара. Слышали о нем, Гарун?

– Не только слышал, но и знаком. Прелестная дочь у него, – вожделенно сверкнув глазами, признал Гарун. А Зубейда испуганно прижалась ко мне плечом.

– Только глазами, Гарун, – предостерёг я его. – Ни о чём другом даже не мечтайте.

– Я и не мечтаю. Опоздал, так опоздал. Всё понимаю. Налейте мне вина. Спасибо. Я вот почему к вам забрёл. Со стен дворца порт как на ладони. Смотрю, сегодня вы тут зачем-то собираетесь…

– Со стен, говоришь, видно, – прервал его Абу, – а не врёшь? Может, опять через Око Света за нами подглядывал?

– Какая разница! Важно, что вы все в сборе. И даже Сержи-сахеб здесь, а у меня как раз для вас интересная задача появилась. Награжу. Правда, ещё не знаю, за что, но хотя бы даже за известие, что опасности нет.

– А ты уверен, что мы возьмёмся? – поинтересовался Ахмед.

– Уверен. Вы такое любите.

– Ну, тогда выкладывай, халиф Багдадский. Мы слушаем.

– Пойдёмте наверх. Там даже и видно будет.

Всей гурьбой выходим из каюты и поднимаемся к рулевому бревну.

– Сейчас полнолуние, ночь светлая, – продолжает Гарун. – Видите, на той стороне Тигра Шахтиярский лес. В нём запрещено охотиться и рубить деревья. Можно только собирать сушняк. Но вот уже два дня мне доносят, что в лесу завелась какая-то нечисть. Ночью на поляне кто-то разводит большой костёр. Люди, которые ночью отважились зайти в лес и посмотреть, что-то там лепечут о шайтанах, дэвах, сказочных гуриях. Неплохо, если бы кто-то отважился узнать, что там происходит на самом деле и не опасно ли это для Багдада. Ведь совсем же рядом. Если нечисть, то стражу посылать туда бесполезно. А вот вы не боитесь никого и ничего, – и Гарун умолк.

Действительно, на той стороне реки, немного выше дворца халифа вверх по течению имеется небольшой, километра три-четыре в поперечнике лесной массив. Под луной он тёмен и непроницаем. Кроме одного места. Шагах в трёхстах от берега Тигра светлое пятно не такой уж большой поляны, деревья вокруг которой озарены красно-розовым светом большого горящего костра. Синдбад рассматривает лес в бинокль.

– Там кто-то есть, – и передаёт бинокль мне.

В самом деле. В свете костра движутся какие-то неясные тени. Передаю бинокль дальше, и он, идя по рукам, не так уж скоро возвращается к владельцу.

– Ну, как, – спрашивает всех Синдбад, – пойдём? Ты с нами, Гарун?

– А возьмёте?

– Не следовало бы. Ведь если там опасности нет и ты своими глазами в этом убедишься, то не видать нам твоей награды как своих ушей. Да ладно уж, иди с нами. Если будет опасность, то мы как раз тобой и пожертвуем, чтобы самим удрать.

– Ну и шутки у тебя, Синдбад!

Спускаемся с капитанского мостика. Синдбад как-то незаметно для нас обвешался оружием. Большая лодка с гребцами уже у борта. Сначала с некоторыми трудностями опускаем в неё женщин, а потом по очереди забираемся сами. Спрашиваю у Зубейды:

– Может быть, останешься? Подождёшь нас на корабле, или Синдбад даст провожатых до дома.

– Нет, я со всеми. Мне тоже интересно, – прозвенела своим голоском Зубейда и, чуть подумав, добавила: – И боязно.

– Не беспокойся, Серж, я за ней присмотрю, – пообещала Шехерезада.

Отлично! На неё можно положиться. Под плеск вёсел мы отправились навстречу какому-то приключению. А может, и нет там никакого приключения? Какие-то напуганные люди вроде есть, со слов Гаруна, а пострадавших-то нет. Лес-то почти рядом, и буквально через четверть часа пристаём к противоположному берегу и вступаем во тьму деревьев.

Правда, лес тут – не то, что северные дебри или тропические джунгли. Чист, редок и ровен. Ни одной веточки на земле не валяется. Любую мелочь мигом забирают на дрова. Но всё равно в мертвенном свете луны и пугающем шелесте от налетающего ветерка и этот лес мрачен и жуток. Скинув свой тёмный халат, впереди пробирается Багдадский вор со своим кошачьим зрением. Мы все за ним, ориентируясь на его белеющую под проблесками лунного света спину.

Шагов через двести кое-где между деревьев стали видны огни костра. Доносятся и какие-то ритмичные звуки, почему-то кажущиеся мне очень знакомыми. Абу останавливается и ждёт, пока все соберутся вокруг него.

– Я немного знаю этот лес, – тихо говорит он. – Видите, он совсем голый. Нет ни подлеска, ни кустов. Молодая поросль и кусты есть только по краю поляны и при этом только с одной стороны. Там, где не жжёт дневное солнце. Мы подойдём оттуда и растянемся за кустами на расстоянии вытянутой друг от друга руки. Группой не стоять, не разговаривать, не топать и головы над кустами не поднимать. Смотреть сквозь листву. Тогда, может быть, нас и не заметят. Если там что-то опасное, то не срываться с места и не бежать. Тихо отползаем и быстро уходим, скрываясь за деревьями. При этом – не теряя друг друга из вида. Шехи, Зубейда, вы идите вслед за Синдбадом, а отступать, если что, будете впереди него. Пошли!

Абу повёл нас, по дуге огибая поляну, к подходу к ней с кустами. Звуки всё слышнее, и я уже точно узнаю их. Не верю своим ушам. Откуда? Осторожно рассеиваемся за кустами. За ними взгляду открывается фантастическая картина.

В свете костра на поляне под музыку танцуют почти полностью обнажённые нимфы[16] из античных мифов. Не одни. Кавалерами при них самые что ни наесть натуральные фавны[17]. И это далеко не вся публика на поляне. Просто глаза разбегаются. Одни мне знакомы, а другие нет.

Вот на винной бочке сидит явно захмелевший джинн из лампы Аладдина и трясёт бородой в беззвучном смехе. Видно, что-то очень потешное рассказывает ему на ухо огромный рыжий кот.

Вон у столов с закусками и бочонками что-то промышляет Баба-Яга. Ступа с помелом пристроена у ближайшего дерева.

Хлопает в ладоши танцующим писаная красавица, о которой у Пушкина сказано: "…Месяц под косой блестит, а во лбу звезда горит". Слава Богу, её братьев тут не видно. Интересно, как они там устроились на Буяне-то?

В общем, вся поляна заполнена самым разным, от души веселящимся сказочным народом. Большим и маленьким, христианским и нет, добрым и не очень, но сейчас воинственных просто не может быть – большой общий праздник. Оглядываюсь на своих спутников. Все, затаив дыхание, увлечённо наблюдают за небывалым зрелищем. Тихонько пихаю Ахмеда пальцем в бок.

– Передай всем, чтобы сидели тихо и не трогались с места, пока не подам знак.

Ахмед кивает и передаёт директиву дальше. Отползаю назад, за деревьями на всякий случай перемещаюсь подальше от кустов, которые скрывают моих спутников, и только тогда выхожу на поляну. Поначалу на моё появление никто и внимания не обратил. Может быть, из-за синих шальвар приняли ещё за одного джинна? Только Баба-Яга, икнув от неожиданности, когда я поздоровался, проходя мимо, проскрипела мне вслед:

– Ну вот, русским духом запахло. Нигде от наших спасу нет!

– Здравствуй, Арзон!

Старый гном раскрыл было рот, но, увидев меня, слегка опешил и только машинально кивнул головой, не прекращая крутить ручку подаренного лесному народу граммофона.

– Везер тоже тут?

– Там, – и Арзон мотнул головой направо.

Старший эльф занят очень важным делом. Охмуряет какую-то полненькую дриаду не из своего леса. Но меня заметил и мгновенно оказался рядом с приветливо протянутой для рукопожатия рукой.

– Никак не ожидал вас встретить здесь, Серж.

– Взаимно. Я не мог и подозревать, что лесной народ Верна выбирает для веселья такие отдалённые места.

– Нас пригласили сюда в этом году. Праздник октября волшебных народов каждый год проводится в новом месте. Хотя бывает, что случается он и в сентябре. На будущий год веселье будет в нашем лесу. Приходите.

– Непременно. А кто здесь приглашающий?

– Вон тот джинн, – и Везер указал на нашего подвыпившего пожилого знакомца, который по идее должен бы сидеть в своей лампе, в шкафу у Синдбада.

– Фея Роза тоже здесь?

– Конечно. Да вон, она уже вас заметила и летит сюда.

– Здравствуйте, Серж. Как вы нас нашли? Это просто сюрприз.

– Здравствуйте, фея Роза. Совершенно случайно. Сам не ожидал увидеть всех вас здесь, да ещё в такой обширной и интересной компании. У меня тут возникла небольшая трудность. Не смогли бы вы чем-то помочь?

– Что за трудность?

– Праздник вы устроили слишком близко к людям, и их беспокоит что-то странное, появившееся в лесу. Сами понимаете, что непонятное всегда пугает. Нас с друзьями попросили разузнать, что тут происходит и не опасно ли это.

– И где же ваши друзья?

– Наблюдают из леса.

– И что же вы хотите?

– Раз уж мы здесь и всё видели, то нельзя ли нам всем присоединиться к вашему празднику?

– Мне не приходилось слышать, чтобы людей приглашали на праздники волшебных народов. Но такие праздники обычно проходят в недоступных людям местах. А сейчас вы нас обнаружили. Какой смысл теперь вас прогонять или держать в лесу? Никакого. Но я не распоряжаюсь здесь. Спросим у хозяина праздника.

Поддатый джинн сразу меня признал, а тоже окосевший рыжий кот что-то с сожалением мяукнул и медленно растворился в воздухе.