Государство Двоих, или Где соединяются параллели

– Ты можешь пойти босиком, – предложила Вера, призывно махнув собственными туфлями, которые уже давно несла в руке.

– Да нет. Я не люблю ходить без обуви, – ответил Юра, и они направились в сторону берегового склона, где меньше дул ветер. Через пару минут они уже беседовали, лёжа на песке, а над ними возвышалась отвесная грунтовая стена с торчащими из нее обрывками корней. Юра продолжал свой рассказ.

– Так вот. Сколько я себя помню, с детства меня преследует одно и то же чувство. С него начиналось почти каждое утро, когда я просыпался. Это была мысль, от которой что-то сжималось в районе подреберья, а потом как будто начинало что-то подсасывать. Сама мысль была такая: «Что меня ждёт сегодня? Какие чудеса должны произойти? Что я сам должен сделать, чтобы они произошли?» Мысль-то не Бог весть какая содержательная. Гораздо в большей степени мне не давало покоя именно то чувство подсасывания под ложечкой, которое эту мысль сопровождало. Понимаешь, кто-то жил внутри меня, кто-то вечно голодный каждое утро поднимал меня с постели, заставляя думать, зачем, собственно, я проснулся. Насколько я знаю, люди, тем более дети, просыпаются потому, что они выспались или, в худшем случае, их разбудили. Затем они умываются, завтракают, идут в школу или на работу, и всё потому, что «так устроен мир». Но меня это объяснение только раздражало. Я должен был обязательно если не объяснять, то как минимум оправдывать каждый день, подаренный мне. С самого раннего детства я так и чувствовал, что каждый новый день мне кем-то подарен. Поэтому я не знал, что такое покой или отдых. Когда я отдыхал, я думал над тем, что я ещё должен успеть, и эти размышления всегда заставляли меня прерывать отдых и двигаться дальше. Отдых был нужен мне для того, чтобы строить новые планы. Я лучше всех учился в школе и в институте, я лучше всех играл в теннис, и я не мог остановиться в этой гонке к неизвестной мне вершине, пускай никто из моих друзей и не понимал этого. Мной управляло это странное чувство подсасывания, словно там находилась ненасытная пустота или дыра, а я должен был во что бы то ни стало её заполнять. Сильнее всего это ощущалось утром, и последующий день был направлен на то, чтобы его унять, заглушить. Если к вечеру мне это удавалось, я мог быть спокоен до следующего утра. Если нет, то я плохо спал, а иногда вставал и занимался по ночам.

За свою жизнь я узнал многих женщин, но они не понимали, что со мной происходит. Поначалу им нравилась моя энергичность, но мы быстро расставались. Они не выдерживали темпа, и я не винил их за это. Я не был нормальным в их понимании. И вот появилась Таня. Таня была первой, которая сказала, что дело не в нормальности, что просто я лучший и что она гордится мной. Я никак не мог ей поверить, потому что до этого слышал в свой адрес совсем иные высказывания. Да я и привык ощущать себя другим. И самое главное, я знал, что достигнуть совершенства невозможно. Я научился не ждать понимания и признания, но мне было очень лестно, что Таня искренне так думала и искренне восхищалась мной. Поэтому мы вместе уже так долго. К сожалению, она давно не говорила мне, что «гордится» мной. Теперь она всё чаще на меня обижается. Думаю, она надеялась, что моя неуёмность – временное явление и всё пройдёт, когда мне удастся достичь задуманного.

Она поехала за мной в Америку, хотя у неё и не было личного повода для отъезда; она переезжала со мной с места на место, потому что так нужно было мне; и она практически одна вырастила нашего сына. Она столько всего сделала для нас! А я всё тот же и не могу измениться.

Вот ты говорила мне сегодня об одинаковости дней и о том, как это убийственно грустно, а я тебе возражал. А ты знаешь, что самое забавное? Что я с тобой согласен. Я пытался выступить оппонентом, но я согласен, чёрт возьми. И до сих пор всё делаю, что от меня зависит, чтобы мой следующий день не был тупым повторением предыдущего, чтобы в нём был свой, особый смысл. Это всё реже получается, но по причинам, уже не зависящим от меня. Самое неприятное, что чувство подсасывания не прошло ни с возрастом, ни с переменой мест и продолжает мучить меня до сих пор. Я так и не смог заполнить эту пустоту – каждое утро она неизменно заставляет меня вскакивать и бежать куда-то. А чтобы знать, куда бежать, мне приходится постоянно думать. И это замкнутый круг, – Юра помолчал несколько секунд. – Ко всему прочему, год назад со мной произошла одна необычная история.

Теперь он замолчал надолго.

– Ты мне её расскажешь? – осторожно поинтересовалась Вера.

– Видимо, да, – едва заметно улыбнулся Юра. – Но сначала предыстория, о’кей? Я всегда рассказываю своим больным, что, как и зачем я делаю. И давно заметил, что не все слушают меня внимательно. Знаешь, что удивительно? Что мало кому по-настоящему интересно, что с ним произойдёт на операционном столе. Люди не интересуются, почему врач делает так, а не иначе. Но я к этому привык. И всё равно им объясняю, поскольку это мой долг – объяснять себе и другим зачем. Как-то раз ко мне на приём пришла пациентка – женщина лет шестидесяти. Мы поговорили, я выяснил, что её беспокоит, провёл осмотр и начал ей рассказывать про цель и ход операции, которую считал для неё оптимальной. Она смотрела на меня очень внимательно – внимательнее, чем кто-либо до неё, и, как мне показалось, даже внимательнее, чем того требовала ситуация. У неё были очень пронзительные, почти чёрные глаза. Она не задавала вопросов и ни разу не взглянула на схему, которую я ей рисовал. Она смотрела только мне в глаза, так что я даже начал испытывать неловкость. Когда я закончил, она взяла меня за руку и, не отрывая взгляда от моего лица, сказала: «Доктор Вольман, вы можете мне не поверить, но… я знаю судьбы людей. Приходите ко мне в любой день, и я расскажу вам вашу судьбу. Она того заслуживает, поверьте». Когда она ушла, мне долго было не по себе. Я вообще не верю никаким гадалкам, мне чужда мистика, я всегда считал это надувательством. Поэтому я не хотел идти к ней, но при этом ни минуты не сомневался, что пойду. Ты будешь смеяться надо мной, но я действительно отправился к этой женщине.

Она жила в маленькой однокомнатной квартирке. Я ожидал увидеть в её доме предметы, без которых, по моим представлениям, не может обойтись гадалка, типа хрустального шара, разбросанной колоды карт, каких-нибудь затейливых стеклянных колб. Но ничего подобного не было. Это была самая обычная квартира. Хозяйка сразу заметила, что я с любопытством осматриваюсь, и засмеявшись спросила: «Вы ждали, что будут гореть свечи и на столе будет крутиться хрустальный шар?» «Признаться, да», – смущённо ответил я. «Нет, я не нуждаюсь в таких глупостях. Я гадаю только по глазам и только тем людям, кого выбираю сама. Моя бабка была цыганкой. Но я не профессионал. Так что вам нечего бояться. Садитесь напротив меня». Она приготовила кофе, села напротив меня и начала: «Спасибо, что пришли, несмотря на ваше отрицание моего ремесла. Да и какое же это ремесло, если я за всю свою жизнь пригласила к себе двух-трёх человек? И вас я позвала, потому что увидела кое-что такое, о чём вы сами можете не догадываться, но о чём рано или поздно обязаны узнать. Вам не приходила в голову мысль, что в нашем мире изредка появляются люди, которым дано больше, чем другим? Думаю, приходила. Проблема в том, что эти люди не всегда рождаются с пониманием своей избранности. К счастью, на свете есть другие люди, которые приходят специально для того, чтобы разъяснить это тем, первым. И тех и других мало, и они разбросаны по всему земному шару. Все они обладают способностью менять жизнь вокруг себя. Но для того, чтобы эта способность реализовалась, им необходимо встретиться друг с другом, что происходит, к сожалению, нечасто. Поэтому эти люди почти всегда ощущают одиночество, думают над вопросом «зачем?» и не получают на него ответа. Я увидела вас сегодня и всё поняла. С первого сказанного вами слова и до самого последнего я сидела и думала о том, какое это большое упущение со стороны судьбы, что она до сих пор не послала вам кого-нибудь из тех, кто мог бы вам кое-что разъяснить. Я сразу поняла, кто вы, и при этом заметила, что сами вы об этом ничего не знаете. Хотя и догадываетесь, и эта слепая догадка мучает вас. А такому, как вы, нужна не догадка, а точное знание – тогда вы смогли бы идти вперёд. Вместо этого вы всю свою жизнь движетесь ощупью в темноте». Тут она, наверное, почувствовала, что меня это задело, – ведь я вовсе не считал, что двигаюсь ощупью в темноте, – и добавила: «Не обижайтесь. Другие люди вокруг вас пребывают в той же самой темноте, но они, в отличие от вас, либо вообще не сходят с места, либо бродят по кругу. Мир вокруг нас – в основе своей тьма. Мы судим об устройстве мира по теням на стенах пещеры, в которой родились и которую никогда не покидали. Мы сидим в темноте спиной к свету и смотрим на движения бликов. Некоторые люди бьются над загадками бликов, пытаясь узнать по ним истину, но это иллюзия. Они попусту тратят время. Отсветы не есть свет.

Однако некоторым смертным дано увидеть сам источник света, производящий эти блики и тени. Но чтобы увидеть источник, надо перестать восхищаться бликами, надо отвернуться от театра теней, который так щедро организует на стене пещеры невидимый нам Источник. На это способны лишь десятки из миллионов. И лишь единицы из этих десятков могут выдержать разочарование (или очарование) чистым светом и отправиться ему навстречу. Такие люди покидают мир. Это вовсе не означает, что они умирают физически, хотя бывает и так. Это значит, что они, оставаясь внешне обычными людьми, уже не принадлежат этому миру. Они живут как духовные отшельники – hermits. Их целью становится путь к увиденному свету. Они, как и остальные, не знают истины, но они способны понять, что истина существует и что к ней можно идти. Главное, им дано видеть цель.

Как только я вас встретила, я поняла, что вы – один из них, hermit. Хотя вы ещё не отвернулись от театра теней, вы движетесь ощупью, не видя света. Но всё-таки движетесь, потому что стоять на месте вам не дает ваша сущность. Вам кажется, она вас мучает, а на самом деле вы просто не понимаете, для чего она вам дана и как её применить. Hermits приходят в этот мир, чтобы менять жизнь вокруг себя. Поверьте, и вы призваны кое-что здесь изменить. Вы уже сейчас влияете на чьи-то судьбы, даже не замечая этого». «Что же именно я должен сделать?» – спросил я её, борясь с нервной дрожью. Но женщина лишь пожала плечами и улыбнулась: «Это дано узнать только вам самому. У меня же другая миссия: рассказать вам о том, кто вы есть, и о том, что ваш трудный путь не напрасен. Я даже могу сказать, что вы движетесь в правильном направлении и вам не стоит с него сворачивать».

Мы ещё некоторое время беседовали с ней. Она сказала, что я должен научиться отличать отсветы от настоящего света, тогда можно будет узнать свой путь. Постепенно я пойму, что именно я должен изменить вокруг себя, и найду в себе силы воплотить это в жизнь. Возможно, сказала она, мне суждено ещё встретить кого-то в моей жизни, кто мне поможет в этом движении к цели.

Мы расстались, и я отправился домой. За рулём я придумывал какое-то несуразное объяснение своему позднему возвращению. Я не мог рассказать Тане, что со мной произошло на самом деле. Это казалось слишком интимным, да и неуместным для человека в сорок пять лет. Я был растерян и мало что понимал. Несмотря на то, что эта женщина не сказала ничего особенного, у меня было довольно странное чувство, что в этот вечер то ли кончилась, то ли началась моя жизнь. Согласись, и то и другое в моём возрасте не совсем своевременно.

Прошёл почти год. Я ждал перемен вокруг себя, но все оставалось по-прежнему. Параллельно я пытался понять, что именно следует делать, как изменить себя и своё отношение к миру. Чтобы не пропустить что-нибудь важное, я хватался за каждую мысль, за каждую идею. Всё, что ещё год назад показалось бы мне если не абсурдным, то малореальным, теперь как минимум вызывало вопрос: а вдруг это и есть мой путь? Поэтому я не мог не прощупывать почву перед каждым своим потенциальным шагом. Вопрос: где было взять время для такого «прощупывания»? Его катастрофически не хватало. И однажды, когда я особенно устал после трёх больших операций, ехал домой на автопилоте и проклинал жизненную колею, из которой невозможно выскочить, я вдруг на удивление явственно осознал очень простую вещь. В моей голове выстроилась короткая, но ёмкая логическая цепочка: я стал врачом, значит, мне следует двигаться в этом направлении и ни на что не отвлекаться. Далее, я много чего узнал в медицине, и если это не решило всех проблем, значит, я ещё недостаточно узнал. Поэтому останавливаться в познании нельзя: количество перейдёт в качество, и тогда мне, наконец, удастся что-то изменить. И подумал, что для начала нужно усовершенствовать методы лечения хотя бы одного заболевания. В эту идею можно будет инвестировать средства и получать гонорары за изобретение, что освободит меня хотя бы частично от финансовой кабалы. Тогда у меня появится возможность двигаться дальше – реализовывать новые идеи. Иными словами, первым делом я должен расстаться с рутиной, поглощающей моё время и силы.

Но в одиночестве я не способен воплотить всё это. Мне нужны помощники. Я ведь и наше с тобой знакомство рассматривал с этой позиции. В итоге я решил, что именно так и должно быть. И всё начнет получаться, если я не остановлюсь. А для того, чтобы не останавливаться, нельзя бояться, отвлекаться и сомневаться: бояться однообразия и трудностей дней и сомневаться в правильности выбранной цели. Вот я и решил – не отступать и идти вперёд. По однообразной и трудной дороге, да, но без страха и мыслей о тщете и усталости. Дорогу, как известно, осилит идущий.

Юра закончил говорить. Наступила тишина. Он лежал на песке и глядел в небо. Вера сидела рядом, и он не мог видеть её лица. И хорошо, что не видел, поскольку с ней происходило нечто странное. Ни на что не похожий отзвук вызвали в её душе его слова. Был этот отзвук подобен эху, но только эхо повторяет оригинал и звучит тише его, а тут значение сказанных слов многократно усиливалось и принимало новый смысл.

Просыпаться и чувствовать тянущее томление в подреберье! Ну конечно, это так знакомо ей!

Ожидание чуда всегда просыпалось первым. Оно будило её по утрам медленным теплым взрывом в подреберье. Вера ощущала внутри себя пьянящую, головокружительную пустоту, которую предстояло заполнить чувствами, впечатлениями, событиями предстоящего дня. Проснувшись, она лежала без движения, почти не дыша, и с бьющимся сердцем прислушивалась к звукам пробуждающегося мира. Так начинался каждый день её детства.

Ощущала ли она себя другой среди своих сверстников? Разумеется да! Но это не терзало её. Даже бóльшие по сравнению с другими детьми нагрузки воспринимались ею как неотъемлемая часть некоего ответственного, но почётного отличия. Пока Вера училась в школе, мама заставляла её выполнять дополнительные, наиболее сложные задания по математике или выучивать наизусть не входящие в школьную программу стихи, или читать книги на английском языке. Верины аргументы, что им этого «не задавали», мама всегда отвергала: «У каждого своя жизнь и свои способности. К разным людям – разные требования. Это другим не задавали, а ты должна сделать больше, потому что тебе и дано больше. Ты делаешь это не для меня и не для учителя, а просто потому, что можешь это сделать».

И вот наступает то незабвенное утро двадцать пятого декабря (даже дата запомнилась: ей недавно исполнилось четырнадцать лет), когда понимание пронзает её буквально в одну секунду. Ей вдруг становится ясно, что никакие чудеса не подстерегают её за углом жизни, что ей надо не просто сыграть некую роль в заранее запланированном кем-то событии, а самой это событие задумать и самой привести в исполнение. Вера почувствовала, что ей самостоятельно следует искать свой путь, измерять свои шаги на этом пути, уметь узнавать и благодарить судьбу не только за щедрые, но и за скупые подарки. И даже за испытания. Что главное при этом – не останавливаться, не оглядываться назад с тоской или горечью. Она поняла, что придётся с каждым шагом отодвигать горизонт, высматривая на нём новые цели. А иногда, в наказание за поблажки собственной слабости или лени, переживать грусть об ускользнувшем времени, сожаление о том, что так и не случилось. Вера вспомнила слова из песни: «Ты не жалей о том, что было, – о том, что не было, жалей». Вот именно так и не иначе она в четырнадцать лет поняла принцип жизни. Хотя песню услышала гораздо позже. Не было покоя, не было даже настоящей удовлетворённости. Подолгу накапливаемая горечь прорывалась минутами переосмысления, когда просыпаешься среди ночи и лежишь на горячей простыне, вглядываясь в чёрный потолок, и не находишь ответа… Надо ли было искать этот ответ в себе? Или встреча с кем-то принесла бы ей объяснение? А с другой стороны – нуждалась ли она сама в ком-нибудь, кто указал бы ей её путь?

Но со временем все изменилось. Она повзрослела, и утра стали иными. Прежние метания забылись под напором карьерных и семейных хлопот и радостей. Предвкушение сменилось планированием. И лишь очень-очень редко – толчок и ноющее чувство в подреберье – эдакий пережиток юности. Но, если о нём не думать, оно быстро проходит, и день идёт своим чередом.

Вера закрыла глаза и позволила воспоминаниям пройти перед мысленным взором. Да, её жизнь за последние годы настолько выровнялась, определилась, расставила по своим местам мысли и чувства. А всё самое дорогое, казалось, было защищено от жестокого мира прозрачной полупроницаемой стеной.

И вдруг в этот налаженный мир врывается Юра со своей Калифорнией, со своими идеями, с неведомыми дотоле перспективами, с фразой «You should look out of box», и тут что-то начинает меняться и в ней самой, и вокруг неё. Первым напомнило о себе почти к тому времени забытое чувство утренней неудовлетворенности. Сначала от него всё сложнее стало избавляться, а затем оно победоносно воцарилось, заняв собой весь день и утихая лишь к вечеру, и то не всякий раз. Как будто и не было «взрослого» периода в Вериной биографии.

Теперь Вера сидела на песке и думала, каким образом сказать об этом Юре. Как донести до него, что она до мельчайших деталей понимает все его чувства и сомнения? Что она поддерживает и разделяет его целеустремленность? Сочувствует будничным тяготам? Что он, Юра, сам того не ведая, повлиял на течение её жизни, и не исключено, что это тоже является частью его миссии; и в данную минуту она переживает такой редкий резонанс взаимопонимания, невероятное родство душ?

События вчерашнего вечера как-то вдруг отступили на задний план, потеряли ключевое значение. Безусловно, Юра прав в том, что к их судьбам неприменим сюжет курортного романа. Им действительно следует остаться в том же пласте дружеских отношений, с которых всё началось в Сан-Диего. Это будет лучше как для них самих, так и для общего дела, затеянного пару лет назад. Может быть, и эта встреча один на один, организованная судьбой вопреки всем их планам, состоялась именно ради сегодняшнего разговора на берегу Тихого океана?

Вера повернулась к Юре, чувствуя себя, наконец, готовой произнести нечто важное. Юра лежал на песке молча, закрыв глаза. По тому, как медленно двигалась его грудная клетка, Вера поняла, что он уснул. А ведь каких-то десять минут назад лицо его было тревожным и задумчивым. Теперь же морщина у переносицы разгладилась, линия рта стала спокойной и уверенной, а ноздри медленно и едва заметно двигались в такт дыханию. Вера с минуту рассматривала его черты – черты усталого, но вдумчивого и уверенного в себе человека. Как ни странно, чем дольше она смотрела на Юру, тем сильнее её одолевало желание встать и отойти, а лучше и вовсе уехать из этих мест, чтобы остаться наедине с собой и осмыслить то, к чему она уже так давно не возвращалась. Глядя, как он спит, Вера думала: «Он чужой и останется чужим. В моей жизни он появился лишь для того, чтобы что-то передать мне, о чём-то рассказать и дальше идти собственной дорогой, не сворачивая с неё. В лучшем случае, наши дороги станут параллельными, но соединиться в одну им не суждено, да и не нужно».

Сопротивляясь неожиданному желанию уйти, Вера вместо этого медленно склонилась к Юриному лицу и приблизила свои губы к его губам. Она закрыла глаза и замерла на мгновенье в миллиметре от его лица, прислушиваясь то ли к его дыханию, то ли к собственным чувствам. Нет, ни желание, ни горечь не всколыхнулись в её сердце. «Ты оказался прав, – мысленно произнесла она. – Я действительно ищу чего-то. Только я ошиблась, решив, что не одинока в этом поиске».

Вера встала и быстрым шагом направилась в сторону океана. Ветер немного успокоился, дымка рассеялась, и даже выглянуло солнце. Вера закатала брюки до колен, вошла в воду и, испытывая наслаждение от её соленой свежести, умыла горячее лицо. А позади неё робкие волны продолжали монотонно облизывать безразличный песок.

Часть вторая

12

Андрея разбудил телефонный звонок. От неожиданности он подскочил в постели. «Уф», – выдохнул он, озираясь по сторонам и не сразу соображая, где он находится и откуда исходит звук. Наконец он локализовал жизнерадостно заливающийся телефон и перевел его в бесшумный режим.

«Что ж такое?» – подумал он, откидываясь снова на подушку. Раньше ничего подобного с ним не случалось. Он уже лет восемь подряд, просыпаясь, наблюдал обстановку этой комнаты, и поводов её не узнавать у него не было. Сколько, интересно, сейчас времени? Шесть пятьдесят утра. Десять минут до сигнала будильника. Звонил кто-то с неизвестного номера – скорее всего, ошиблись. А если действительно он срочно кому-то понадобился с утра пораньше? Ладно, перезвонят. А почему он один и рядом нет Иры? Нет… ну, точно что-то с головой… Она же ещё неделю назад уехала в Россию к родителям.

Странно – обычное время для пробуждения, а он совершенно не выспался. Хотя… что тут странного? Сам виноват. Зачем он до трёх часов ночи просидел вчера у компьютера, пил кофе и скачивал программы для работы с видео? А пока они загружались, путешествовал по просторам интернета. Нашёл блоги современных российских литераторов и зачитался. Среди прочего попался ему на глаза необычный рассказ. Зацепило название: «Рейс Москва – Пермь».

Рассказ был о судьбах тридцати людей, не знакомых друг с другом (полстраницы на судьбу). Все они они летели из Москвы в Пермь. Во время полета люди знакомились и разговаривали со своими соседями. Самолет взорвался в воздухе, не долетев до места назначения несколько километров.

Все истории пассажиров были разрознены. Единственное, что объединяло погибших, – это общие обстоятельства гибели. Однако Андрею не давала покоя мысль, что так не бывает. По крайней мере, в литературе. Должно быть ещё что-то общее между героями. Без этого «общего» рассказ не был рассказом, он распадался на тридцать маленьких историй. Андрей перечитал его повторно, и ощущение ускользания смысла только усилилось. Это было похоже на некий ребус или детектив. Но сколько он ни перебирал в голове детали сюжета, задача не хотела решаться.

Протирая усталые, словно присыпанные песком глаза, Андрей подумал, что на сегодня с него хватит. Но то ли из-за кофе, то ли из-за прочитанного он ещё долго не мог уснуть. Странный сюжет растревожил его. Может быть, ещё и потому, что Ира сейчас в России, хотя заезжать в Пермь она не собиралась: её родители жили в Ижевске. А может, само упоминание родного города так на него подействовало? Андрей не помнил, как уснул.

А, вот ещё что: ему ведь приснился сон – первый раз за последние пятнадцать лет. Снился ему самолёт, на котором он сам летел куда-то. Вдруг самолет этот начал падать, среди пассажиров началась паника. И тут Андрей подумал, что его с этими людьми ничего не объединяет, значит, и не может он взять и погибнуть вместе с ними. Самым правильным решением показалось ему зажмурить глаза и представить, что он уснул, а дальше всё будет элементарно просто – останется лишь проснуться дома, в своей постели. Андрей так и поступил: плотно-плотно, что есть силы, зажмурился и подождал немного, а когда разрешил себе открыть глаза, обнаружил себя лежащим в своей детской спальне.

Стену напротив пересекал знакомый ему луч солнца, а из кухни доносился разговор родителей и звук перебираемой посуды. Это мама готовила всем завтрак, а папа читал вслух утреннюю газету и иногда отпивал из большой чашки чай, и после каждого глотка чашка с приглушённым звяком возвращалась на блюдце. А сам Андрей лежал не шевелясь, наслаждаясь давно забытым умиротворением и сказочным предвкушением очередного интересного дня. Он был ребёнком, и он был дома. Надо же было так случиться, что в этом месте сна и зазвонил злосчастный телефон! А может, и к лучшему, что он проснулся именно в этот момент. Неизвестно, что ждало его дальше в этом запутанном сне. Он вспомнил, что когда-то читал объяснение снов с двойным пробуждением, но самого объяснения не припомнил.