скачать книгу бесплатно
– Не дрейфь, – сказал ему Павел, – я подмогу вызвал.
Подмога прибыла часа через три. По наезженной колее с трассы въехали во двор три крупногабаритных джипа, потом заехал автобус. Оттуда выбрались десятка полтора человек, чем-то похожих друг на друга, – наверное, бородами и пятнистой униформой. Кое у кого были чехлы с охотничьими ружьями, они не торопясь их распаковали, надели патронташи и выслушали вводную.
– Пошли, – скомандовал Павел. – А ты дома сиди, не высовывайся, – приказал он брату. – Тебя там видеть не должны.
Ровно в семь часов в той части села, где жили шабашники, грохнули выстрелы в воздух и вскинулось пламя. Горели вагончики, где жили пришлые. Самих их, со связанными руками, выводили по нескольку человек на главную площадь и, положив лицом вниз на лавку, со свистом пороли нагайками. Молодые пацаны держали, бородатые мужики отмеривали по пятнадцать ударов плетью. Тех, кто пытался сопротивляться, избивали в кровь, одному, выхватившему было нож, разбили голову прикладом. Собравшаяся на площади толпа смотрела на происходящее, не до конца всё понимая, но с одобрением.
Пришлых построили и под конвоем вывели за деревню – кто в чём успел выбежать из вагончика. Вслед им дали залп, кого-то задело дробью, и тот гортанно закричал. Потом всё смолкло.
– Граждане, – выкрикнул во всеуслышание Павел, встав над толпой на лавке, – мы свободные люди! С сегодняшнего дня здесь командует казачий сход.
За это время Петра привели из дома, всё так же наряженного в папаху, штаны с лампасами и сапоги. Павел буквально выдернул его наверх, к себе на лавку, и, показывая толпе, объявил:
– Это наш атаман!
Он поднял руку Петра вверх, и тот увидел, что в руке у него зажата нагайка:
– Любо! – крикнул Павел. – Любо!!! – заорали молодые с разных концов площади, а за ними и те, кто постарше. Крик этот, ширясь, понёсся куда-то в заснеженную степь и, отзываясь эхом, долго не умолкал в вечерней тишине.
III
За два года всё изменилось радикально. Колхозных коров раздали в личные подворья, туда же развезли по три центнера комбикормов – бесплатно. Казачья община арендовала всю землю, ранее принадлежавшую колхозу, и земельный пай теперь оказалось невозможно продать на сторону без решения схода. Взамен каждый землевладелец получал от общины процент от урожая: все работали на всех.
Схему эту ещё в тюрьме придумал Пётр, она позволяла собрать остатки средств в кулак и организовать в селе новое производство. Молоко от коров собирали и отвозили на сепаратор, который давал доходы общине. Нерадивых хозяев пороли на площади, а кому и сколько давать плетей, решал сход – теперь туда выбирали по уму, а не кого придётся. При этом выпоротый обязан был поклониться и громко сказать: «Спасибо за науку!»
За счёт общих средств починили дороги. Матерям стали платить, когда те рожали детей. Новобрачным община строила новую избу, а от лихих людей защищала казачья стража. Впрочем, сейчас сюда никто и не совался, разве что из начальства кто-то заезжал – смотрел, как дела, и снова исчезал в никуда.
Петра стало не узнать. Он сидел в главном кабинете в здании, на котором красовалась вывеска «Атаманское правление», и занимался тем, о чём мечтал всю жизнь: экономическими расчётами. Становилось ясно, что нужно поставить в селе собственный тарный цех и налаживать сквозное производство, от комбикормов до магазина. Ещё нужны были мини-фермы и мясной цех. Теплицы для грибов. Цветники, чтобы перешибить голландские поставки в город. Собственный транспорт. Новая котельная.
Пётр отдавал распоряжения с вежливой улыбкой, но слушались его безоговорочно.
Осенью в селе организовали ярмарку. Торговали всем: от рукоделья до семян. Повозки стояли на выгоне, специально расчищенном для этих целей; машины, пыля, сворачивали с трассы – везли сюда, везли отсюда, и водители с недоумением смотрели на высаженные вдоль главной дороги ёлочки.
Соседние сёла загибались. Это – процветало.
Пётр ходил вдоль товарных рядов, самолично наблюдал за порядком. Штаны с лампасами и сапоги смотрелись теперь на нём вполне естественно, он даже отпустил небольшие усы – для солидности.
– Эй, атаман, когда на мне женишься? – кричали ему бойкие бабы, а он только ладонью отмахивался: охальницы!
Нос к носу он вдруг столкнулся с человеком, которого слишком хорошо знал.
– Оп!.. – сказал тот. – Юла, ты-то здесь откуда?! И штанишки на тебе чудные… Ну-ка сними, старое вспомним!
Человек этот улыбнулся, и в нижней челюсти у него стал заметен золотой зуб-фикса. Фиксу Пётр помнил хорошо: его камеру держал именно этот блатной.
– Ну, как дела? – переспросил тот, не отпуская Петра взглядом.
– Проходи, – сказал Пётр, – не знаю тебя.
– Забыл, значит? – с укоризной поцокал блатной языком. – Может, напомнить, как тебя на шконке пялили? Да ты, видать, тут начальником заделался, – дошло до него. – Значит, и мне счастье привалило! Верно, Санёк? – обратился он к напарнику, который вырос у Петра за спиной.
– Привалило, это точно, – констатировал тот. Голос его Пётр тоже хорошо помнил.
Он побелел от этих воспоминаний.
– Гляди, щас упадёт, – прихватывая Петра рукой, сказал первый. – Пошли, петушок, показывай своё хозяйство. Мы готовы принять подарки.
Он подтолкнул Петра к выходу из рядов. Одна из баб заметила нехорошее, шепнула что-то другой, и та, выскользнув из-за прилавка, куда-то исчезла. Подталкиваемый с двух сторон Пётр шёл к зданию правления, но перед тем, как перейти площадь, резко остановился.
– Слушай, ты, Бузлак, и ты, чмо, – сказал он, внимательно поглядев по очереди на обоих. – Юлы здесь больше нет. Здесь есть атаман казачьей станицы. Даю вам десять секунд: повернуться, дойти до своих тачек и никогда больше сюда не приезжать. Иначе живы не будете, оба!
– Во как заговорил! – удивился блатной. – Да я тебя…
– Ты, сука, не понял, – сжав зубы, сказал Пётр. К ним со всех сторон бежали люди из казачьей стражи. – Жить не будешь!
Тех двоих отволокли в сарай и зашли туда всей толпой сами. Внутри что-то творилось. Минут через десять казаки вышли обратно на улицу и заперли за собой дверь. Следствие потом определило, будто блатные подрались между собой и там же, в сарае, друг друга порезали до смерти – всё это было написано в прокурорском протоколе. Павел лично проследил, чтобы именно такая формулировка появилась в окончательном заключении, и лишь после этого успокоился.
– Командуй дальше, – возвратившись из райцентра от следователя, сказал он брату. – А я, не поверишь, жениться надумал. Самое время пожить-то, а?
Пётр кивнул: действительно, теперь пожить было можно. Самое время!
Философ
Он был обаятелен, умён и очень добр к людям. Женщины в нём души не чаяли. Толстый, лет сорока, с небольшой бородкой, улыбающийся, уже через минуту он завоевывал ваше расположение, так что вы переставали замечать, что перед вами – безногий инвалид в кресле с колёсиками. Потом вы поневоле задумывались и решали про себя, что если уж у него дела складываются так удачно, то вам, нормальному, с руками и ногами, человеку вроде вас сам Бог велел становиться успешным. Вы оказывались обречены на победу – вот каким он заряжал настроением.
Ему писали и к нему ехали отовсюду, вроде бы для решения конкретных вопросов, а по сути – за советами. Этот человек создал своеобразное царство детского театра, включавшего в свой состав лучших актёров из разных стран – кукольников, мимов иобычныеигровыетруппы. Спектаклиставилисьразные: длямаленькихидлятинейджеров. Те, кто входил в общий альянс, обменивались выступлениями и площадками, собирая на свои представления самую благодарную, детскую аудиторию. Фактически речь шла о создании общемирового театра для детей, с общим графиком работы и постановками.
Целью и смыслом всей этой многотрудной работы стояло воспитание доброты – в тех юных умах и жизнях, по которым ещё не прошёлся тяжёлый каток обстоятельств, разрушающих представления о плохом и хорошем в пользу сиюминутной выгоды. Как поведёт себя взрослый, определяется именно той философией, которую он ещё в молодости принял за основу: вот почему детский театр оказывался незаменимым средством, своего рода прививкой от грядущих недугов.
Человека, который создал грандиозную театральную матрицу, где каждый спектакль становился известен миллионам зрителей по всей планете, а создаваемые образы – бесконечно любимы детьми (маленьких этих зрителей театральные коллективы словно бы бережно передавали друг другу из рук в руки, воспитывая лучшие чувства и укрепляя светлую веру в добро), – этого человека звали Марк. Его можно было увидеть в любой точке мира, где ставился детский спектакль: Марк лично просматривал репертуар, выделял лучшие постановки и включал их в свою сеть. После чего для отобранных им спектаклей открывалась невиданная доселе перспектива: гастрольные поездки, участие в фестивалях, большая аудитория. Созданный ради общей цели финансовый фонд позволял театральной империи Марка расширять сферу влияния, это приносило доходы, в свою очередь, пополнявшие фонд. Поскольку решена оказалась главная задача – финансовая, – можно было без боязни глядеть в будущее.
Каждый ребёнок, посетивший театр, ставился на особый учёт; с родителями, по большей части, завязывалась переписка в интернете. Посещая один за другим спектакли по специальному абонементу, маленький зритель словно бы проходил сквозь ряд светлых образов, остающихся с ним на всю предстоящую долгую жизнь. Позже это должно было спасти в ситуации, где ничто другое уже не спасало.
Постепенно вокруг матрицы складывалась своеобразная религия позитива и справедливости, где Марк начинал выполнять роль главного проповедника. Он вовсе не старался вещать, подняв палец к небу, но каждое его слово изустно тиражировалось и превращалось в своеобразный канон.
– Эдак я стану святым при жизни! – с иронией говорил он, добавляя: – Но поверьте, грешен, канонизировать не получится.
Он был неравнодушен к женщинам и мог очаровать любую. За красавицами Марк не гнался, понимая, что для них общение с инвалидом требует особых душевных сил – однако и с импозантными особами порой крутил короткие и страстные романы. В основном, конечно, он одаривал своим обаянием женщин из театральной среды, прекрасно зная их слабости и по-мужски жалея. Рядом с ним женщины любого возраста чувствовали себя защищёнными, и, как ни странно, такое ощущение сохранялось у них и после расставания, которое никогда не превращались в драму.
О себе Марк скупо сообщал, что свою любовь когда-то потерял вместе с ногами. Что именно это означало, знали только самые близкие, но они предпочитали молчать. Ясно было, что ничто человеческое этому философу было не чуждо, и постепенно, что бы он ни говорил, становилось чуть ли не истиной в последней инстанции не только для миллионов детей, но и для их родителей. Его советам следовали беспрекословно, его интервью становились катехизисом, на что он сам внимания не обращал и отмахивался:
– Обычный здравый смысл плюс житейский опыт, не нужно преувеличивать.
Ему приходили письма со всего мира, секретарь не успевал их сортировать, а референт – переводить, чтобы потом в виде одного абзаца изложить суть. Марк отвечал всем, кто к нему обратился: одним подробно, другим в виде краткой фразы. Например, его спросили, как он определяет понятия добра и зла, и он не разразился большим трактатом, а внятно и просто пояснил: «Добро – это то, что способствует развитию человека, или народа, или всех людей. Зло этому препятствует». Вот и всё, но попробуйте сказать лучше.
Его письма, стоило собрать их вместе, могли бы составить несколько томов. Собственно, его референт так и собирался сделать, и если бы не сотни текстов, обрушивающихся еженедельно со всех сторон, в том числе по интернету, то, возможно, появилось бы время и на это. Некоторые записки можно было печатать в сборнике научных трудов, другие – в книге рекомендаций домохозяйке. Кое-что лежало в сфере глубоко интимных отношений, но и здесь Марк находил удивительные в своей правоте решения, позволявшие увидеть ситуацию в истинном свете и разрешить любые противоречия.
Одна молодая женщина написала, что у них с супругом есть друзья, такая же пара, и все в этой компании симпатичны друг другу. Муж предложил ей на один вечер поменяться партнёрами, сказал, что всё организует, – и что же ей теперь делать?
«Будет масса новых впечатлений, – ответил ей Марк, – но после того, как вы побываете в посторонних руках, ваш муж постепенно перестанет к вам притрагиваться, а потом и вовсе разведётся. Так и слышу ваш вопрос: почему? Ведь он сам всё это предлагает? Отвечаю: потому что нет такого мужчины, который потом не стал бы безумно ревновать к произошедшему. И нет такой пары, которая внутренне не развалилась бы после подобного размена. Он станет вами брезговать, потому что удовольствие, которое вы получаете именно с ним, мужем, в его глазах не может сравниться больше ни с чем. Но получится, что вы, чуть ли не на соседней кровати, возьмёте то же самое от другого самца: значит, то особенное, что связывает вас с любимым мужчиной, на поверку окажется самой банальной процедурой, которая может связать вас с любым посторонним мачо. Каждый мужчина высоко себя ценит, так что подобного внутреннего унижения не потерпит. Даже если он сам инициирует ваш обмен парами и после сделает вид, будто всё получилось хорошо, перспективы ваш брак после этого не имеет.
Вот почему сейчас с негодованием отвергните его просьбу, а если уж вас безостановочно тянет к тому, другому – постарайтесь сделать всё так, чтобы никто о вашей связи не узнал. Потом сами разберётесь в своих ощущениях и решите, что делать дальше. По крайней мере, у вас останется шанс вернуться, ничего не сломав.
А если сумеете – постарайтесь без этого обойтись».
Подобные письма и ответы не были редкостью, как и другие – гораздо более глубокого философского плана.
«Чем измеряется человеческая значимость? – спрашивали у него. – Почему одних людей считают великими, хотя они сотворили много зла, а других – ничтожными за одно лишь то, что жизнь их складывалась по общечеловеческим правилам?»
В ответ следовало подробное и грамотное изложение Марком своей доктрины, где всё определялось масштабом задач, стоящих перед самим человеком. Маленьким людям приходилось жить ради выживания, большим – определять для себя дальние горизонты, с учётом собственного предназначения. «Те, кто лучше понимает, чего хочет Бог от человечества, и познал на этом пути себя, – они-то и являются воистину великими, – ответил Марк. – Масштаб человеческой личности определяется той целью, к которой этот человек реально стремится. Не просто декларирует её, а всеми силами добивается.
В свою очередь, цель эта должна отвечать двум критериям: развитию способностей, заложенных в самом человеке, и максимальному количеству людей, которые выиграют благодаря достижению этой цели.
Если кто-то захотел построить дом и от этого стало лучше его семье – прекрасно.
Если кто-то стал учёным и открыл законы, которые в чём-то помогут человечеству, – прекрасно вдвойне.
Это не значит, что кто-то становится «лучше других» оттого лишь, что ставит перед собой более высокие задачи. Но это безусловно значит, что тот, чья жизнь посвящена высоким целям, для человечества представляет более существенную ценность по сравнению с тем, кто живёт лишь для себя».
Из этого развёрнутого ответа следовало, что если люди хотят жить лучше, то они должны помогать тем, кто ставит перед собой высокие задачи. Проще некуда.
За такой простотой стояло многое. Мир в перспективе виделся Марку зрительным залом, где взрослые, то есть бывшие дети, играли для своих маленьких зрителей добрые сказки. Зла в этом мире не существовало, каждый приносил пользу другим: кто-то большую, кто-то меньшую.
– В царствии Божием, – смеялся Марк во время какого-нибудь застолья, – нету тьмы. Есть только свет – яркий или слегка приглушённый, если светильник, скажем так, устал. Но, повторю, никакой тьмы не существует!
Рядом с ним и вправду было светло.
…Я любила его всю жизнь, как люблю и сейчас – пронзительно, до слёз, и всегда готова была выполнить любую его прихоть. Лет двадцать назад – то есть в ту пору, когда мы ещё были молоды, – я могла вечером залезть на подоконник в собственной комнате, зажечь свет, раздеться до трико и танцевать, как бешеная, под громкую музыку – зная, что он стоит на тёмной улице и наблюдает изгибы моего тела в ритме рок-н-ролла. Белыми ночами в Ленинграде, где жил Марк, мы гуляли по набережным, наполненным такими же влюблёнными парочками, а если были в Москве, где я тогда училась, то могли завалиться, например, в джаз-клуб и просидеть там до утра.
Я была худой и тонкой как спичка, родители даже отдавали меня в детстве в балетную школу, а Марк уже тогда отличался упругой полнотой и неуёмной энергией. Наши сияющие лица выдавали всё, что нас связывало, и мы целовались там, где нас, как тогда казалось, никто не мог заметить. То есть везде.
Теперь, чтобы напомнить себе те ощущения, Марк иногда достаёт из верхнего ящика стола фотографию в рамке, на которой мы стоим рядом, обнявшись, с глупыми от счастья лицами. Потом он убирает фото обратно и вновь погружается в бесконечную череду спектаклей и поездок по миру.
Я вижу его таким, каким он был, и знаю, каким он стал сейчас. Я люблю его всяким, и чувство это свободно от других эмоций, потому что, будучи уже беременной, я погибла в той аварии, где он потерял ноги, и попросила Бога, чтобы он дал мне возможность побыть ещё немного в небесах над тем миром, где, в его физическом воплощении, существует мой Марк. Я с небес отводила от любимого неприятности, о которых он даже не предполагал, и, как прежде, потворствовала любым его прихотям, в том числе с этими девицами и женщинами, без которых он, наверное, не мог обходиться, но к которым не испытывал и сотой доли тех чувств, что составляли суть наших с ним отношений.
Я знаю, что, по земным меркам скоро, мы снова встретимся – здесь, на небесах, где я терпеливо жду его, исполненная, как и все прочие сущности, только любви, которой Марк учит детей на своих спектаклях там, на Земле.
Он учит их так, как делал это в своё время со мной, когда ставил свои первые спектакли-сказки. Тогда он сажал меня в театральном зале с мальчишками и девчонками, и я вместе с ними замирала от восторга или страха, а потом смеялась и хлопала в ладоши, переполняемая тем светлым чувством, которое испытываю к Марку и теперь.
Мы остаёмся вместе и по-прежнему любим друг друга.
Иногда я обращаюсь к нему, и кажется, будто он меня слышит.
До встречи, Марк. Храни тебя Господь.
Цикл «Доказательства от противного»
Кастинг
С виду мужчина был плотным, лет сорока двух, невысокого роста, с округлым лицом. На груди он носил золотую цепь с крестом, и летом, когда все ходили в открытых рубашках, это было вполне заметно. Родом мужчина был из Новосибирска, у него водились деньги, и однажды он решил исполнить давнюю мечту: прокатиться на быстроходной двухпалубной яхте по Средиземному морю. Конечно же, не один.
Жена его и двое детей остались в Сибири, а сам он прикатил в Москву, зашёл в агентство, фрахтующее катера и яхты, и заказал маршрут с обязательным заходом в Неаполь. Стартовать нужно было из Барселоны через неделю.
Тогда он и появился в нашем модельном агентстве. Я девочками не торгую, но кое-что предложить ему могла. Этому оказались нужны не просто секс-услуги, а чтобы в голове у девиц что-то было тоже: не полные чтоб дурочки. Он попросил, а точнее предложил, чтобы все потенциальные претендентки ответили на три вопроса, по одной фразе. А также, дополнительно, на четвёртый, вроде бонуса. Достав из кармана бумажку, он мне эти вопросы показал.
Вот они:
1. Что такое счастье?
2. Сколько вам требуется денег, чтобы не нуждаться?
3. Каким, по-вашему, должен быть мужчина?
«Бонус» звучал так: согласны ли вы поехать в двухнедельное путешествие с мужчиной, если с ним поедут также и другие девушки?
Не знаю, сам ли он это всё придумал или подсказали. За мою двадцатилетнюю практику в модельном бизнесе такого ещё не было.
Я устроила ему кастинг: на подиум выходили девочки, одетые и не очень. Он сидел в зале и смотрел, потом попросил раздать вопросники тем шестерым, которые ему понравились. Я не объясняла девочкам задачу, но знала, что с теми, кто пройдёт отбор, он собирался пойти поужинать в хороший ресторан, чтобы там познакомиться.
И мне, и девочкам за выход хорошо заплатили. Мужик был щедрым, но по-купечески купюрами не швырялся, что мне в нём сразу же понравилось. Деловые люди умеют считать деньги, поэтому неадекватного поведения можно от них не ждать. А то бывает… впрочем, не стоит портить настроение такими воспоминаниями.
Девочки старательно заполнили бумажки, и я вместе с фотографиями моих красавиц отдала их дяде для осмысления – перед этим, естественно, прочитав.
Практически все девочки считали для себя счастьем любовь и семью.
Никто не называл запредельные цифры, когда речь шла о потребностях: было бы на что жить, одеваться и ездить на курорты. Одна, правда, высказала претензии на престижный автомобиль типа «Лексус», шубу из горностая и «чтобы жить в Париже», но это было скорее аномалией.
Своего мужчину все представляли благородным, умным, способным на любовь и, главное, на понимание. Видимо, по жизни им всем доставалось от тех козлов, которые видели в них только ноги от ушей.
Но самым главным были ответы на «бонусный» вопрос.
Все как одна отказывались от поездки в случае, если там могла оказаться другая девица или тем более несколько. Признаться, я думала о своих курочках хуже, полагая, что они своего хотя бы маленького шанса не упустят. Какая разница, продаваться оптом или в розницу? Но никто из моих моделек не написал даже что-то вроде «Почему бы и нет?». Отказ был окончательным и обжалованию не подлежал.
Дядечка сводил троих из них, по очереди, в ресторан, переговорил, познакомился и на одной остановился. Только и здесь ему тоже вышел облом: девушка посмотрела на его золотую цепь, послушала разговоры – и ехать в круиз отказалась начисто. Потом она мне всё это пересказывала, а я только головой качала. Потому что до этого я думала, будто за деньги они, девочки, готовы… ну, не на всё, конечно, но на многое. Вышел у меня с такими представлениями полный облом.
Похоже, мужик отказался от маршрута по Средиземке и уехал к себе обратно в Сибирь. А мы продолжили работу, демонстрируя коллекции довольно известных дизайнеров, и спустя полгода весь наш коллектив официально пригласили на показы в Испанию.
Вот так!
Невозможное – рядом
В Санкт-Петербурге стояло лето.
Среди дня, в самую жару, когда от духоты в центре раскалённого города некуда было скрыться, вдруг, собравшись за секунду, ударил ливень. Стена падающей воды обрушилась на улицы и проспекты, мгновенно разогнав гуляющую публику под первые попавшиеся крыши. Кто успел – занял столики в кафе; остальные, отряхиваясь на ходу, влетали внутрь уже мокрыми: иные – слегка, иные – насквозь.
– Извините!..
Светловолосый парень, прижав к груди видеокамеру, ввинтился к девушке под зонт и, улыбаясь, пошёл рядом, слегка пригнувшись. Через два шага он уже держал её под локоть, а ещё через два, увидев дверь кафе, предложил:
