скачать книгу бесплатно
Ведь кем он был до этого? Кем угодно, но точно не тем, кем сейчас. Он бы точно не позволил всем забыть о тех правилах, которые ему так нравилось формировать. И совершенствовать со временем. Он заставил всех думать, что правит целый совет, Совет старейшин, которые своей мудростью оберегают общество. И ведь каково было ему, когда он организовывал это… Собирал самых старших среди всех, раскрывал им «тайны» станции и убеждал в необходимости сберегать их.
Он рассказал им, что место, на котором они находятся есть временная станция на Луне, спутнике Земли, которая отдана ему в распоряжение на тот момент, пока их не заберут. Забрать их должны при соблюдении ряда условий, известных только ему. И только он знает, как подать сигнал, после которого земляне проверят необходимые условия, и в случае их принятия, заберут людей обратно на Землю.
Как ему приходилось вечно ходить вокруг да около, выдумывая практически на ходу те самые условия, постоянно аргументируя тем, что без него в любом случае спасения не будет. Ведь первое условие – это сохранение его жизни и здоровья при полном и безоговорочном ему подчинении. С этим правда было сложно спорить, ведь он был тем, кто раскрыл первую для них тайну – где они находятся. Ту тайну, что была сокрыта для всех остальных, и которую старейшины могли хранить внутри себя. Тем более, что для всех именно старейшины были видимой властью – в этом Чарли Хэддок не прогадал. Он посчитал, что сможет сохранить свою теневую власть только в том случае, если видимая будет принадлежать группе лиц, которая станет твёрдо оставить свою правоту коллективно. Где каждый старейшина будет уповать на что-то особенное со своей стороны, придумывать свои сакральные эзотерические знания, которым он не может поделиться с другими.
Ничто так не скрывает настоящую правду, как наличие рядом нераскрытой лжи. Эт правило Чарли для себя установил железно. Надо всегда формировать сначала враньё, потом закрывать всем на него глаза, утверждая, что знать его всем нельзя по неким жизненно важным причинам. Все захотят узнать в итоге, что же за этим скрывается. Захотят это узнать у тех, кто сам и не знает, но не в состоянии признаться в этом. А это значит, что ложь будет жить вечно, подпитывая сама себя.
Отдельных мыслей стоило ему придумать Тоску. Тюрьму, в которую бы можно было прятать тех, кто не хочет действовать по его правилам. Официально туда попадали за фелонии, то есть тяжкие уголовные преступления, которым теперь считалось и невыдача найденного нового носителя информации. У него был один старейшина, Пейтон Кросс, который на совете вызвался объяснить всем рядовым членам станции, почему так важно изначально обрабатывать информацию именно старейшинам. Чарли выслушал сначала его лично, и ему показались донельзя убедительными его аргументы. Сам бы он так придумать не смог. Затем Пейтон выступил перед другими старейшинами, опровергая их доводы своими, и оказался победителем. И затем, когда он озвучил это решение всей станции, то буквально наступил его звёздный час – он формулировал уже множество раз до этого высказанные им мысли с таким мастерством и убедительностью, что даже Чарли в какой-то момент заслушался, и пару раз кивнул головой. Пейтон оказался настоящей находкой для манипулирования массовым сознанием. Хотя, надо признать, что и остальные вовсе не собирались сильно от него отставать.
Даже удивляло, насколько хорошо старейшины вжились в свои роли всезнающих и управляющих чином, что даже перестали и думать о том, чтобы на самом деле в чём-то разбираться. Ведь они, не считая первых нескольких месяцев своего становления Советом, ни разу не напоминали Чарли Хэддоку о том, что он обещал со временем поведать им об условиях, при которых их могут забрать обратно на Землю.
Что касается самой тюрьмы, то как отдельное сооружение, она появилась вовсе не сразу. Поначалу это был дальний грузовой отсек, следующий за техническими помещениями, где проходил фильтрацию кислород, добытый путём ряда манипуляций прямо на Луне. И, разумеется, случилось так, что некто сбежал оттуда. Причём на поверхность. А там сломал несколько солнечным панелей, повредил ряд кабелей после чего был пойман службой безопасности, которая спустя полчаса разбирательств выбросила беглеца снова на поверхность, но уже без скафандра.
Об этом спустя день сильно пожалели, когда обнаружили, что труп так и валяется возле входа. Все ожидали, что он испарится или что-то вроде того. Но в итоге пришлось его закапывать. И чтобы не повторять подобное, соорудили отдельно стоящий блок в пятнадцати километрах от Аполло-24, названный Тоска по причине того, что в представлении всех жителей станции в этой тюрьме можно было только тосковать по былым временам, которые могут никогда не вернуться. В этом даже было что-то странное, ведь все жители, произнося в слух это название, и без того понимали, что «былые времена» могут быть и те, что не возвраты для всех них. Те времена, которые, как им говорили, планеты, где есть моря, океаны, луга и горы, которых теперь им всем не видать.
Иногда по таким причинам Чарли даже казалось, что есть люди, которые знают его секрет, а не просто догадываются. Единственное, что ему при этом помогало, так это собственное самолюбие, которые говорило только об одном – только у него был тот мозг, который догадался в первый же деть исследовать капитанский отсек, а не что-то другое. Был бы кто-то ещё вроде него, и он бы это заметил ещё тогда – просто по желающему находиться там вместе с ним. Но таковых тогда не нашлось.
Со временем ему пришла идея возглавить секцию Просвещения, чтобы самому лично принимать участие в разработке программ для обучения, быть в курсе того, что именно в них есть, а чего нет. И, кроме того, ставить задачи по новым разработкам. Ведь теперь эта реальность принадлежала ему, и теперь хотелось в ней не просто существовать, а жить полной жизнью, а значит обустраивать её и создавать что-то новое.
И вполне можно было даже полноценно осваивать эту землю. Строить на ней. Делать его государство больше. Делать его могущественнее. Ведь ничего не мешало ему быть тем, кем он уже являлся – хотелось быть больше.
И теперь он был горд и очень доволен тем, что наконец исследования реголита дали возможности использования гелия-3, в том числе для ядерного реактора. Осталось только спроектировать правильную версию термоядерного реактора, чтобы можно было расширить его возможности при компактном использовании, ведь современные системы не позволяли ни добраться до светлой стороны Луны, ни проводить долговременные работы на поверхности.
А посмотреть своими глазами на Землю ему хотелось ещё больше, чем просто так скрывать её от других. Несмотря на то, что подобное изобретение в реальности способно было пошатнуть его власть, он определённо хотел собственными глазами увидеть её. Увидеть Землю. Чтобы в очередной раз получить то ощущение, что он получил в первые дни, когда очнулся ото сна, когда первым стал всем рассказывать, что мы на Земле, а не где-то ещё, когда смог скрыть от всех тайну того, что на самом деле это Луна. Он хотел снова почувствовать, каково это, когда нечто знаешь ты один. И как лишь ты один определяешь – знать это всем остальным или нет…
И в это самое время на Аполло-24 начало творить что-то очень странное. Разные люди начали самостоятельно резать себя буквально на куски хладнокровно и бескомпромиссно. Все они умирали от потери крови, причинив себе за несколько минут такой урон, какой за всю историю станции ещё не причинил ни один человек другому. Это были зверские самоубийства, объяснения которым не было ни с какой из возможных сторон.
Можно было представить, что кто-то доводил их до этого, но невозможно было понять, почему они совершали это столь фанатично. Ведь есть множество способов лишить себя жизни, и если уж к тому есть веские причины, то возможно увидеть также предсмертную записку. Но ничего подобного. Судя по записям с камер наблюдения, люди словно сходили с ума в какой-то момент, начиная производить над собой столь жуткие действия.
И Чарли начинало пугать не потеря нескольких ценных сотрудников – все они были высоко квалифицированными специалистами энергетической секции. Его начинало пугать то, что это никак не контролируется. За полгода он потерял трёх человек, и нельзя было понять, то ли это закончится само собой, то ли перейдёт в другие количества. И кто знает, может, и до него самого дойдёт, раз уж это настолько необъяснимое явление.
Может быть, это вообще какое-то подобие вируса, который через что-то передаётся. На это указывало то, что все убитые относятся к одной секции и жили в одном блоке Нью-Йорк. Но с таких же успехом, если это дело рук какого-то маньяка, то ничего не мешает ему изменить своё местоположение.
Вопросов было больше, чем ответов. Причём и возможные ответы явно не устраивали ни Чарли Хэддока, ни тех, кто в данный момент проводил расследование – секция безопасности. Таннет всегда хорошо выполнял свои обязанности – ему не надо было давать какие-то дополнительные объяснения, почему того или иного человека надо было засадить за решётку, а потом освободить, если понадобится, или удерживать дальше. У него вообще не возникало никаких вопросов. В этом был его грандиозный плюс. Но, видимо, эта же сторона давала о себе знать, когда надо было что-то выяснить, как, например, в этом случае. У него даже не было догадок. Он копал информацию бездумно и даже без версий. Просто спрашивал всё подряд, что приходило в голову, руководствуясь главной целью – не сболтнуть лишнего, и не дать возможности никому узнать, что происходило на станции. Такой, конечно, секреты не раскроет, но и нового ничего не узнает. Его шеф Пейтон Стерлинг был ещё тупее – он только и сидел что в кресле, да размышлял о том, как важно сохранять видимое спокойствие и ни при каких обстоятельствах не доводить дело до паники. Большего в голове у него не обитало. Словно, если придерживаться этого принципа, то можно и тысячу лет прожить без проблем.
Много от них не получишь – думал Хэддок. То, что они дают сейчас – и так максимум от ожидаемого. Глупо надеяться на большее. А значит придётся выяснять всё самому. Выяснять, а не дожидаться, пока эта чума придёт за ним лично. Как ни странно, но эта возможность ему тоже казалась не невозможной.
И теперь на столе у него лежало три папки с их личными делами: Генри Тандер, Саванна Блейз , Рейган Шадоу. Два мужчины и одна женщина. Причём самым ужасающим было именно женское – на записях с камеры было видно, как она режет себе левую грудь, пытаясь вырезать молочную железу, а затем протыкает левое бедро в районе артерии. Тандер от Шадоу принципиально отличался тем, что Шадоу проколол себе ещё и глаз. И в итоге это сатанинская манера причинять себе ранения до смерти был одним из немногих фактов, что связывал их всех – они все изничтожали свою левую половину острым предметом в правой руке. Все это делали планомерно и, словно не чувствуя боли.
Первый, Генри Тандер, сделал это больше пяти месяцев назад, у себя в квартире хорошо поужинав и посмотрев кино. Причём кино было комедийным – «Близнецы» с Арнольдом Шварценнегером и Денни де Вито в главных ролях. После этого он исполосовал себя кухонным ножом, завершив дело втыканием его себе в шею. Абсолютно ничего это не предвещало. На службе ценился он хорошо и даже планировался к повышению.
Вторая, Саванна Блейз, убила себя на рабочем месте. Она, как и Шадоу изучала чертежи разных моделей ядерных реакторов, выполняя задание по созданию резервных мощностей АЭС на случай поломки основных. До того, как начать себя кромсать перочинным ножом, лежавшим до этого в её личном сумочке, она не отходила от рабочего стола почти полтора часа, и заметить хоть что-то, что могло её сподвигнуть на это, не получилось просто по той причине, что этого и не было. Стоит отметить, что выковырять что-то из груди ей не удалось при всех её стараниях. Это наводило на мысль, что действие было больше спонтанным, чем преднамеренным – уж если она так не чувствовала ни боль, а рассудок был потерян на прочь, то решение сделать это должно было увенчаться успехом, раз уж она начала это делать. Эта особенность породила в голове Хеддока мысль, что все их действия по членовредительству своей левой стороны носило больше символический, нежели какой-то практический смысл – они не хотели сделать что-то принципиальное со своей левой стороной тела, кроме как истязать его. И, видимо, ответ ко всему крылся именно в этом.
Третий, Рейган Шадоу лишь повторял действия предыдущих: делать что-то спокойно и непринуждённо, а затем также непринуждённо себя убивать острым предметом. Отличался только во всём проколотый глаз, который в очередной раз навёл на мысль о том, что всё это лишь прелюдия, некое подобие демонстрации прежде, чем свести счёты с собственной жизнью. Видимо, глаз для Рейгана был также непринципиален, как грудь для Саванны. Он, вероятно, мог бы его и не трогать, просто каким-то рандомным образом жребий пал именно на него.
Хеддок отложил эти папки, раскинулся на спинке кресла и оглядел свой кабинет: при том, что кабинет был явно самым большим среди подобных на всей станции, а панорамной окно самым громоздким среди всех окон, где-либо установленных, какой-либо роскоши в его кабинете не было. Абсолютно ничего, что можно было бы назвать искусством или изыском. Все было строго и по делу. Это старейшины любили нагородить себе статуй из прессованного реголита или пурпурные мантии поверх комбинезона. А ему это всё было ни к чему – всё это лишь побрякушки, которыми разве что детей можно увлечь. Ну или дураков таких, как старейшины. Главное – власть, и сейчас возникает процесс на станции, который этой властью не контролируется вообще.
Хеддок поднялся и медленно подошёл к стеклу: ему простирался вид на море Москвы, которое всем называлось не иначе как «Атлантический океан». О том, что это море Москвы, один из самых больших углублений на поверхности тёмной стороне Луны, он узнал через несколько недель после того, как узнал, что это вообще Луна. Нельзя сказать, что быстро, но, учитывая, что время сейчас не имело никакого значения, достаточно для того, чтобы считать, что всё работает правильно.
Вид был прекрасный. Он настолько привык к естественному положению самого себя в качестве теневого правителя станции, что уже и окружающие территории рассматривал как свою собственность, и со временем наблюдения за этой поверхностью, у него уже очертились границы некоторых новых построек, которые он планировал уже в ближайшем будущем. И до этих построек будут проходить отдельные маршруты, где люди также будут работать, выполнять его указания и считать, что находятся под управлением Совета старейшин. Так можно развиваться бесконечно, и, кто знает, может быть, он сумеет создать целую империю, заняв всё пространство Луны. И это дело уже будут продолжать его потомки…
Кстати, вот о потомках следовало позаботиться. Ведь те мимолётные связи, что были у него, до сих пор ни к чему не привели. И хоть он не часто и пытался кого-то обрюхатить, но закрадывались сомнения, что это может и не получиться. С момента начала новой жизни прошло уже двадцать четыре года. На тот момент, ему уж точно было за тридцать, если не сорок. Значит сейчас уж как минимум пятьдесят. А с таким же успехом может быть и шестьдесят. Оглянуться не успеешь, а ничего уже и работать между ног не будет…
Он серьёзно заволновался и подошёл обратно к столу. Затем нажал на кнопку вызова. Ему хотелось увидеть ту, что была с его точки зрения достаточно здоровой и способной выносить его ребёнка, Сиерру Рейвенвуд. На вид ей было за сорок, сейчас она заведовала административной секцией, и была уверена, что Хеддок обладает каким-то весьма значительным влиянием на Совет старейшин. Об этом ей в скользь сообщил сам Хеддок, когда она торопилась на какое-то совещание. «Не волнуйся, одного моего слова достаточно, чтобы никто не сказал тебе и слова за любое опоздание», – сказал тогда Хеддок.
Стоило услышать её милый голос и позвать к себе, как он в тот же момент подумал о том, что возможно проблема с беременностью исходит вовсе не от него. Его, откровенно говоря, не особо волновали эти вопросы раньше, и из тех материалов, что у него имелись (и больше ни у кого), он ни разу не зондировал почву на предмет возраста беременности. Есть секс, оргазм приводит к семяизвержению, и это семя оплодотворяет женскую яйцеклетку. Судя по всем анализам, яйцеклетки у Сиерры имелись. У него тоже всё работало. Значит и результат должен был быть, но его не было. Может, хотя бы попробовать ещё с кем-то?
У него в непосредственном подчинении работало не мало девушек весьма молодых. Некоторые из них были весьма привлекательны. Но, как ни странно, ему не хотелось менять Сиерру на кого-то, тем более что минет, который ему нравился в её исполнении особенно, он не хотел получать ещё от кого-то. Ему казалось, что он будто бы променяет её на кого-то. И, хотя он определённо мог сказать, что каких-то глубоких чувств он к ней не испытывает, но терять точно не хочет.
И следующая мысль, которая возникла у него в мозгу, так это то, что вообще беременели на станции очень немногие. Если проснулось всего пять тысяч человек, то сейчас было семь тысяч, то есть всего две тысячи детей. И это при том, что никаких запретов или ограничений на это пока не было.
Хеддок видел несколько докладов Организации Объединённых Наций, где говорилось о перенаселённости Земли, и о том, что некоторые страны не контролируют рождаемость, а это значит, что подобная проблема носила весьма острый характер. Учитывая, что никаких противозачаточных средств, которые применяли на Земле, у них не было, то логичным вставал вопрос о причинах столько низкого количества родившихся детей. И эти причины Хеддок наконец стал увязывать и с собой.
Не только у него одного это не получается. Может быть, из-за Сиерры. Может быть, из-за него. Но процесс этот отнюдь не такой простой, как можно было предполагать. И очень странно, что он не задумывался об этом раньше. Очень странно для себя самого…
Он почувствовал, как что-то покалывает у него на левой щеке. Совсем чуть-чуть, словно даже и не внутри, а снаружи. Маленькие покалывания, которые и заметить-то не так просто… С чего бы это?
Хеддок потрогал щеку правой рукой, потом немного помассировал. Вроде прошло. Странно. Что это могло быть? В голову первым же делом полезли мысли про связь с недавними самоубийствами. Может быть, и у них было что-то похожее, прежде чем они дошли до такой стадии? Да нет, бред это… Причина в чём-то другом. А это просто самовнушение. Уж получишь себе такие ощущения, когда начитаешься о людях, которые вытворяет с самими собой такое, что и врагу не пожелаешь…
Раздался стук в дверь. Пришла Сиерра. Как обычно в прекрасном расположении духа. По-другому она и не появлялась. Если у неё что-то было не так, то она сразу говорила об этом, и переносила встречу. Хорошая манера для подобных отношений, и откуда только она взяла такой фокус?
– Ты прекрасно выглядишь… – Хеддок и делал комплимент, и говорил чистую правду. Ему казалось, что когда-то он очень хорошо к ней присмотрелся и застолбил за собой. Она отлично ему подходила: и по темпераменту, и по сексуальным предпочтениям, и по дистанции в отношениях. Такую не так просто будет найти, если вдруг окажется, что она не способна иметь детей… Хотя, впрочем, ничто же не мешает просто обрюхатить другую, а трахаться продолжать с ней. Ведь ребёнок нужен всё же ему, а не им обоим… Так даже, наверно, и удобнее… К тому же, она действительно не беременеет, сколько уж раз он в неё ни извергал своё семя. Не может такое быть случайностью… Хоть и хотелось бы, чтоб получилось с ней. Она ж и умна ещё. Такую женщину стоит держать поближе и не расстраивать…
– Спасибо, Чарли… Спасибо… – она мигом подошла к нему и устроилась у него на коленках, обвив руками вокруг шеи. – Скучал по мне, да?
– Конечно, дорогая… Дела были важные… Кстати, мне вот интересно твоё мнение… – в голову вдруг попала интересная мысль рассмотреть суицидные дела с женской стороны, в конце концов, какая разница, кто или что даст разгадку. – Мнение женщины с хорошими мозгами…
– Ты прям заинтриговал… – Сиерра улыбнулась и погладила его пальчиками по левой стороне головы, что вызвало в нём самом очень противоречивые ощущения. Что-то будто стало пробираться внутрь него, не показывая пока своей сущности, но чувствовалось настолько явно, что у него участилось сердцебиение.
– Эм… Знаешь… Я вот хотел спросить… – он хотел было сказать «почему люди могут причинять вред самим себе за пару минут перед тем как покончить с жизнью», но договорить не получилось. Это жуткое ощущение проникновения в него с левой стороны головы, с той, где только что гладила его Сиерра, стало настолько осязаемым, что ему уже стало казаться, что кто-то держит его левое полушарие мозга в своих руках, способных раздавить его в лепёшку. Хеддока мгновенно объял какой-то ужас, ему стало тяжело дышать, и он прижался поближе к своей женщине.
– Что с тобой? – удивлённо спросила Сиерра. – Я что-то не так сделала?
– Нет-нет… – Хеддок передумал спрашивать, что хотел, и тут же почувствовал, как невидимая сила отпускает его. – Я хотел спросить, что ты думаешь, если бы была у нас не одна станция, а несколько. Это повлияло бы как-то на Совет старейшин?
– Ах вот оно что… – улыбнулась Сиерра. – Ещё как повлияло бы. Даже не сомневаюсь… Понимаешь, я вот даже своих сотрудников, которые прекрасно знают, что я могу появиться в любой момент с трудом держу в узде, чтоб не бездельничали. Им же только дай волю, только отвернись, и они начинают заниматься чем-то своим, посторонним… И это я могу появиться в любой момент… А теперь представь, что не в любой момент, а они заранее будут знать об этом. Ведь всё ж видно снаружи, что я направляюсь к ним, что мне ещё надо пристыковаться. Пока ещё я там пройду стыковочные отсеки. И только потом буду у них. Они просто оставят одного на стрёме, а сами будут хоть спать, пока меня нет… Это вот на тот случай, если ты спрашивал, как руководить этим всем… Придётся выходить на совершенно иной уровень…
Она продолжила гладить его по голове, и в этот момент он начал осознавать, что она уже отсиживает ему колени. Всё же возраст у него уже не молодой, кровообращение оставляет желать лучшего.
– Сиерра, мне уже тяжеловато… – сказал Хеддок, и она тут же пересела на соседний стул.
– Ой, да… Не отсидела тебе ничего?
– Всё в порядке. – Хеддок немного размялся и с интересом посмотрел на неё. Ведь она действительно говорила дело. Он об этом и не подумал вовсе… Когда прикидывал все плюсы и минусы, ему и в голову не пришло, что люди могут хотеть и чего-то другого. Он привык вертеть старейшина, как ему вздумается, а через них вертеть и людьми. Но то касалось сознания, а не результата. Результат уже дело наживное, и его достижение – необходимость хорошего подсчёта всего, что есть, и чего нет… Люди и правда не захотят только работать в рабочее время, и мало того. Те старейшины, которые сейчас так стройно ходят у него под колпаком, не обязательно захотят вести себя также, будучи в несколько ином положении… Эту мысль Сиерра ему не высказала, оно и понятно, в виду того, что и не знает всех тонкостей ему положения. Но в реальности, именно это будет заботить его больше всего – насколько именно старейшина, оставленный за главного на такой отдельной станции, будет продолжать быть верным именно ему. Чихать уж на то, сколько там все будут работать. Лишь бы оставались в его подчинении. А, по сути, пока гарантировать это нельзя… Ведь придётся или полагаться на конкретных людей, и тут ему очень даже легко ошибиться. Либо придумывать новые методы контроля, а этого у него нет. Более того, сейчас он многие процессы контролировал лично, и сама власть держалась в том числе и на этом – он сам принимал решения по множеству частных вопросов. В ситуации отдельных станций этого не будет, и в этом случае, стоит вообще задуматься, а так ли уж нужны эти станции? Не лучше ли довольствоваться тем, что есть сейчас… Впрочем, нет. Не стоит. Это всё точно не вечно. И нужен же и запасной вариант… Очень нужен запасной вариант на случай того, что этот суицидальный психоз перейдёт границы… Да и это странное ощущение у него уже начинало проходить. Вроде вот и совсем прошло… Можно бы теперь и спросить про это у неё. Что она думает насчёт возможностей людей по собственному уничтожению.
– Дорогая, у меня к тебе ещё один вопрос… – начал он и тут же его правая рука потянулась само по себе к левой руке и начала давить пальцем на мягкие ткани в области основания большого пальца, а затем и продавила ногтем там ранку. В этот момент он обратил на это внимание и быстро одёрнул руку.
– Чарли, что ты делаешь?! – крикнула Сиерра и, пододвинувшись к нему поближе, начала разглядывать его ладонь, по которой совсем чуть-чуть, но струилась кровь. – Что с тобой? Ты перенервничал?
Хеддок не мог сказать ни слова. Только что его рассудок перевернулся с ног на голову, а потом обратно за считанные мгновения. Какая-то кровь на ладони, Сиерра так удивлённо смотревшая на него только что, уже побежала за какими-то медицинскими средствами. И вот эта тьма, которая всего секунду назад была настолько явной для него, внезапно полностью покинула его, выйдя с левой стороны головы. Там, где ещё недавно гладила его женщина.
Хеддок вздохнул, потом проморгался и взглянул на ладонь – он действительно сделал это сам с собой, не чувствуя никакой боли. Ничего этого он не помнил, но так же как порез был виден на левой ладони, так же под ногтем правого большого пальца была часть кожи и следы крови. Они смотрел на это и пытался осознать, что он только что сделал это сам. Пытался, но не получалось. Он не помнил это. Только какую-то чернющую тьму, которая теперь была в каком-то далёком прошлом.
Сиерра уже прибежала обратно с ваткой, перекисью водорода и пластырем. Всё же чудесная женщина. Так заботится и так беспокоится о нём. Будет очень обидно, если всё же у неё нет возможности рожать детей.
– Дорога, скажи мне… Почему у нас не получается сделать детей? – спросил у неё Хеддок, когда она уже прилепляла пластырь. – Мы же трахались достаточно.
– Мне прям даже странно это слышать от того, кто начальствует секцией просвещения. – слегка иронично ответила Сиерра. – Не знаю, чему ты хочешь учить всех. Какое образование давать им. И для чего. Но есть вещи, которых ни скрывать, ни специально открывать не получится… Есть месячные. У каждой женщины. Они периодически повторяются. Примерно раз в месяц. Это значит, что женщина может забеременеть. А потом, когда женщина становится старше, ну вот как я, то у неё перестают проявляться месячные. И это значит, что она уже не может забеременеть. Ну вот как я…
Старейшина
Пейтон Кросс ничем и никем так не гордился, как самим собой. И каждый день у него начинался перед зеркалом. Именно так он считал начало своего дня. Ещё при пробуждении первая мысль, которая стаскивала его с кровати, была необходимость увидеть себя перед зеркалом. Он подходил и начинал выдавать тирады о том, насколько правильно было очередное «его» решение. Недавнее или уже старое – значения не имело. Ему просто надо было выговориться. Каждый день. И только тогда можно было считать, что день начат.
И каждый день должен был быть не зря. Потому что перед зеркалом он только тренировался. Сначала перед зеркалом, потом ходил по своей просторной комнате, иногда останавливаясь в каком-нибудь месте, и продолжал. Продолжал спорить и безусловно побеждать аргументами своих мнимых собеседников. По ходу он находил контрдоводы, начиная их говорить со слов «вы же можете сказать, что это так-то и так-то, но», где под «так-то и так-то» мог быть ещё отдельный монолог на несколько минут, а потом после «но» следовала череда недвусмысленных грозных аргументов в его пользу. Удивительно, но большинство аргументов появлялись буквально на ходу. Он не сидел и не выдумывал их, как-то отдельно конфигурируя или выверяя что-то в них. Они появлялись сами собой в процессе этого диспута. И каждый раз всё точнее и точнее.
Это он знал наверняка – всё лучшее приходит только с количеством. Можно сколько угодно вымерять что-то, чтобы сделать один раз, но если это делать постоянно, то неизбежно придёт наилучший результат. Слова – это воздух. А воздух должен быть лёгким и свободным. Ему нужно движение. И тогда он будет в нужной кондиции, нужной пропорции, тогда он будет идеален. И именно это означало необходимость тренировать это день ото дня.
И помимо этого. Он понимал, зачем он это делает. Надо сберегать величайшую тайну того, что они находятся на Луне, а не на Земле. Ведь обладай все этой информацией, и они бы сошли с ума. Только опытные выдержанные люди могут обладать этой тайной. Только они способны держать себя в здравом уме, сохранять хладнокровие и двигаться дальше к цели. Остальных бы убила эта тайна. Остальные не способны контролировать себя. И именно поэтому нужен тот, кто сможет объяснять всё необходимое, вычленяя из общей массы информации только то, что следует общей массе людей знать.
Последняя конфигурация вообще очень ему нравилась. Общая масса информации должна быть правильным образом подготовлена для общей массы людей. Это он придумал уже для себя. Ведь самого себя тоже надо хвалить. Никто другой правильно делать это не в состоянии: при полном согласии тебе лишний раз никто спасибо не скажет, а когда есть множество недовольных, то все победы в спорах заканчиваются лишь молчанием проигравших.
Такова уж его доля – быть вечным проводником правды. И быть недооценённым обществом при этом. Разумеется, он считал себя таковым. Да, он старейшина. Да, с ним в итоге соглашались. Да, у него было всё, что ему хотелось, и даже никто не смел ему перечить. Но всё же. Не было такого, чтобы люди собирались только затем, чтобы поблагодарить его. Поблагодарить за то, как много он сделал для них. Для их блага. Для их спокойствия. Для их будущего.
Нет, всё же нет, никакого более недооценённого на Аполло-24, чем он. И это при том, что он дал им ответы абсолютно на все вопросы. Все вопросы, какие у них только были. И ведь он даже дал им ответ на вопрос, почему станция так называется. Почему Аполло, и что значат цифры 24. И даже на это он им дал ответ. Как помнится, тогда – моментально.
Буква «А» – это первая буква в нашем алфавите. И именно у самого красивого бога имя начинается на эту букву. И именно этот бог олицетворяет ту красоту, что когда-то была на Земле, и о которой мы должны помнить всегда, если хотим её вернуть. Потому что, вернув эту красоту, мы сможем жить на Земле, как раньше. Первая буква – одна цель – цель в красоте. И ведь все согласились с этим. Никто не стал спорить. Все просто молча согласились. А раз согласились с этим, то объяснить, что цифра «24» означает двадцать четыре выверенных шага по достижению этой цели, которые знает только Совет Старейшин, уже не составило труда.
Разумеется, никаких 24-х шагов тогда не было. И никто и не думал о них до того, как Пейтон не начал всем рассказывать, что это значит. И как важно понимать, что это не случайно… Уж пришлось в итоге им всем, всем старейшинам как-то собраться и определить, уж по началу для себя, что именно это за шаги. Первого собрания хватило всего на 7 шагов: первый – проснуться, второй – осознать себя, третий – сплотиться, четвёртый – поделиться на секции, пятый – выбрать Совет Старейшин, шестой – осознать себя в данной реальности общества, седьмой – наметить планы действий.
Уже даже на седьмом этапе у старейшин определённо стали скрипеть мозги, потому что приходилось включать не столько память уже, сколько воображения, которого было не особо много. Осталось выдумать 17 шагов, чтобы теория Кросса хоть как-то сходилась с делом, но, учитывая, что конкретных идей не было, а что-то в любом случае надо было оставить про запас. Ведь нельзя же придумать все шаги, которые ещё и можно выполнить. От их выполнения же Луна травой не обрастёт, и океаны с водой на ней не появятся. А значит шаги следовать хорошенько обдумывать и выставлять на ходу, когда они потребуются.
Потому восьмым шагом стал преобразованный в гелий-3 реголит. Это действительно важное открытие колоритно вписалось в общую концепцию, ведь новый шаг уже пора было бы объявить. Как-никак, а с момента, когда все очнулись ото сна, прошло уже двадцать два года… Натали со своим открытием подоспела очень вовремя. И тут сформировался и новый запрос – термоядерный реактор. Компактный и куда более мощный, чем используемый ядерный на самом Аполло-24. Это уже будет девятый шаг.
Пейтон не мог нарадоваться своим достижениям по управлению массовым сознанием. Это начинало работать само на себя. Уже и выдумывать ничего не приходилось – всё шло как по накатанной. А всё почему? Потому что когда-то он придумал наличие 24 шагов. Именно он придумал, а не кто-то другой. И придумал тогда, когда нужно было объяснение. Всё не случайно. Всё работает только по замыслу. Его замыслу. И именно поэтому всё работает. Работает, а не разваливается… Без него в этом мире бы был хаос. Неуправляемый, уничтожающий всё вокруг хаос… Кто хочет этого? Никто… А вместе с тем только он оказался способен противостоять этому… Создать свою теорию. Свой мир, в который можно верить и быть уверенным, что делаешь это правильно. Именно он дал им этот мир…
Пейтон прошелся еще раз по комнате и подумал, что кое-кого ему сейчас тут не хватает. Обычно все же этот кто-то нужен был вечером, и она стабильно появлялась, когда он того хотел, но сейчас очень захотелось увидеть её, не дожидаясь чего-то. В конце концов мужчина он уже не молодой, и не всегда у него, возможно, будет работать то, что давало ему таких сил. Сил в спорах, сил в доказательствах, сил быть самим собой с этом неоднозначном мире.
Он подошёл к своему рабочему столу, снял трубку и набрал номер:
– Дели, ты зайдёшь ко мне?
Он любил спрашивать. Всё, что он хотел от неё, он очень любил спрашивать, а не приказывать. Ему вообще приказная манера казалась какой-то ущербной, сразу демонстрирующую всю слабость своей позиции. Ведь это позиция грубой силы, то есть той силы, когда ты и так знаешь, что тебе не будут отказывать. Не захотят отказывать. Не посмеют отказывать. В чём же преимущество говорить с такой позиции?
А вот любезным вопросом можно показать, что ты ценишь позицию другого. Даже если этой позиции и нет вовсе. Ты всё равно показываешь, что ценишь её, как будто бы она была. И это вызывает уважение. Люди хотят делать, а не принуждаются делать. Ведь у них есть видимая возможность отказать… Но они этого не делают. Они соглашаются, и тем самым показывают добровольность этого действия… Нет, только дураки могут открыто принуждать в ситуации, когда можно показать хоть какую-то свободу.
А Делейни, которую он позвал. Да, конечно, у неё уже нет никакого выбора. Она была младше его лет на двадцать, и спала с ним того, когда он этого хотел. И спала так, как он этого хотел. А вкусы его иногда менялись. И он каждый раз спрашивал, а не хочет ли она попробовать что-то новое. Открыть что-то новое. Новые ощущения. Новый опыт. Что-то, что можно будет потом с интересом вспоминать и не корить себя за нерешительность в своё время. Ведь он только предлагает. Не заставляет, а спрашивает её разрешения. Разрешения на всё.
Иметь её тогда, когда он хочет, а не она. На это он спрашивает у неё разрешения. Иметь её в рот каждый раз. И это спрашивает. И каждый раз спрашивает. И очень деликатно спрашивает. Фразой «Ты не хочешь сделать мне минет в самом начале?». Пейтон никогда не изменял своему правилу. И когда ему хотелось кончить ей в рот, то он спрашивал её «Ты не остановишься, ведь правда?». А когда не хотелось, то «Ты не могла бы остановиться на минутку?»
И каждый раз же было всё так, как он хотел. Она или продолжала или останавливалась. Именно так, как ему было надо. А потом вставала в те позы, какие ему нравились. И дальше делала тоже только так, как ему нравилось. И всё достигалось одними лишь вопросами, на которые можно было ответь и так, как ей бы захотелось, а не ему. Но отвечала она всегда именно так, как хотелось ему.
Вот она, где власть. Когда сами хотят делать то, что тебе надо. Даже будь у них выбор, а всё равно хотят так, как тебе надо. И ведь могут даже сами упрашивать этого. И с Делейни так было. Она сама начала упрашивать как-то начать с минета. И ведь как упрашивала при этом. Аж не отговорить было… Может, дело было в том, что он сам не знал в тот момент, как хочет. Может, в этом. А, может, в том, что в те дни начинал подумывать о том, чтобы подыскать себе другую… У него была другая на примете. Он ещё не понимал, насколько она готова к чему-то откровенному, и как у неё это получится, потому колебался… Видимо, так колебался, что Делейни заметила это. Видимо, забеспокоилась. И вот и начала уговаривать в тот раз… И ведь получилось же! Как уговорила, так он и забыл о другой кандидатке. Вот она где вся добровольность выбора. Там, где можно что-то потерять. Там и подтверждается, насколько дорого ценится их правильный выбор. Тот самый, который они делали все те предыдущие разы.
Кто-то мог бы сказать, что люди привыкают. Что люди боятся. Но нет. Глупость это всё. Люди хотят делать тот выбор, который сделали за них. Уж можно долго спорить о причинах этого. Но результат один – люди выбирают то, что выбрали за них куда охотнее, чем то, что выбрали сами. Пейтон очень давно понял это правило. Ещё когда только начинал быть поводырём у этой бестолковой толпы, которая жаждала ответов больше, чем достатка в чём-то. А получив эти ответы стала требовать их объяснения. Потом объяснения объяснений, и так множество число раз, питаясь со временем уже только этим.
Наконец, появилась и Делейни. С длинными рыжими волосами, заплетёнными в косичку. Высокая, стройная. Одетая не в обтягивающий комбинезон как большинство её сверстниц, а в короткую юбку красного цвета и в такого же цвета кофточку с вырезом на груди. Ведь знает, как одеваться. И чтобы грудь красиво смотрелась, когда она будет делать ему минет, стоя на коленях перед ним. Знает, зачем пришла.
Она аккуратно прикрыла за собой дверь и подошла к старейшине, немного пряча взгляд куда-то вниз:
– Скучал по мне, да?
– Скучал, конечно… Всю ночь о тебе думал… Ты ведь заперла за собой дверь?
– Конечно, заперла Пейти…
Делейни уже вставала на колени перед ним, медленно проводя рукой от внутренней стороны бёдер к его промежности:
– Что-то заперла… Что-то надо отпереть…
Она расстегнула ширинку у него на штанах, а затем пролезла внутрь ладонью, нащупав твердеющий член:
– Ты же не против, если мы начнём с этого?
– Нет, совсем не против, Дели…
Его поражали собственные способности. Она сама стала задавать столь правильные вопросы, касающиеся её самой. Это поистине новый уровень. Не просто правильно отвечать на его вопросы. А правильно задавать свои, по сути, упрашивая сделать то, что нужно ему самому. Это очень характерно для людей, которые нашли свою точку опоры в мире, где им так нужны чужие решения. От этой мысли Пейтон возбудился ещё сильнее и через пару мгновений ему стало казаться, что он словно готов начинать взрываться…
Когда она делал минет, он думал о том, что всё же не против того, чтобы подыскать себе какие-то запасные варианты. Всё же она делала уже это слишком хорошо. Настолько хорошо, что случись чего с её мнением, случись ей отказаться, и он может потерять самообладание и пойти у неё на поводу. Это очень опасно… А потому необходимо всё же найти какую-то замену на этот случай. Пусть новая кандидатка не будет справляться настолько хорошо, но, по крайней мере, это будет хоть что-то на тот момент, пока не вернётся Делейни.
Удивительно всё же, какие умозаключения иногда приходили Пейтону в голову. Он прекрасно видел, насколько классно ему было с ней, и именно потому он так отчаянно начал думать над запасными вариантами. В его понимании это называлось весьма высокой живучестью. Таких как он просто не потопишь.
Смешно же ведь сейчас звучит. Потопишь. Где здесь можно что потопить, когда всю имеющуюся воду на станции берегут так, что и мочу перерабатывают. Всё перерабатывают, лишь бы дать воде очередной новый цикл. Воде… А не ему. У него нет и не может быть никаких циклов. Он вечен. Он способен на всё, и даже на большее…
И эти моменты у него как-то странно стало работать сознание. Поначалу он подумал, что наступает оргазм, но это было вовсе не связано с этим. Что-то с левой стороны его головы будто начало проникать ему вглубь, а потом как-то странно сжало внутри. Прям в мозгах.
Пейтон положил свою правую руку на голову Делейни, совершавшей время от времени поступательные движения, и сначала чуть-чуть, а потом сильнее сдавил её раз, а потом снова ещё раз и намного сильнее, абсолютно не понимая в происходящее вокруг и с ним самим.
Девушка вскрикнула и быстро отшатнулась от него:
– Пейти, что ты делаешь?!
– Ох, извини, детка… Перенапрягся… – Пейтон сам не понял, что только что сделал. Ему казалось, что это вовсе не он, прекрасно понимая, что рука-то его. И что кроме него это никто не мог сделать…
Но это не оказалось чем-то страшным, ведь Делейни только улыбнулась одной стороной губ и интригующе повела бровью:
– Понравилось значит так, что уже и с собой совладать не смог… Ну посмотрим, как ты сможешь совладать с этим…
Она принялась за его членом с новыми усилиями, поворачивая голову из стороны в стороны и помогая себе обеими руками. И ему правда начало казаться, что в голове у него искрятся звёзды от такого возбуждения. Он застонал от наслаждения и слегка откинулся на спинке кресла. До чего это круто, когда у тебя есть женщина, готовая доставлять тебе такое удовольствие. Когда ты будешь сидеть в своём кресле, а она – лишь склонять перед тобой и ласкать твоё мужское естество. Как хорошо, что есть она… Он уже было хотел сказать «Ты не остановишься ведь, правда?», но тут она сама слегка отвлеклась от своего занятия и нежно спросила:
