скачать книгу бесплатно
– Перестаньте уже совать «Милу» в каждую фразу! Как будто мы с вами приятели или вы симпатизируете мне! Это ещё невыносимее, чем всё остальное!
Он отворачивается и снова начинает смотреть на ночной город. В свете плывущих мимо фонарей я вижу его ухоженные руки, прямую спину, правильные черты лица, блеск тёмных глаз. Демон, прячущийся за идеальной внешностью.
– Хорошо, – говорит он.
– А теперь отвечайте: когда вы узнали это обо мне?
– О вашей способности к ментальной манипуляции, вы хотите сказать?
– Называйте это как угодно. И я тоже буду называть как хочу.
– Мы знаем о вашем даре с тех пор, как вы начали сознательно им пользоваться. То есть с детского сада.
Его ответ пугает меня.
– Какая чушь! В возрасте четырёх лет…
– Вы уже тогда были изгоем и защищались доступным вам способом. Как любой ребёнок.
С. даёт мне время переварить сказанное.
– Другие убегали или дрались. А вы входили в чужой мозг и диктовали людям свои мысли. Только и всего.
– Ага, только и всего, – бормочу я. – По-вашему, нет ничего естественнее для девочки, которая хочет защитить себя?
– Иногда.
– Но вы так и не сказали, откуда узнали об этом.
– Из вашего дошкольного досье, – уклончиво отвечает он.
Я понимаю, что большего не добьюсь. И на этот раз смотрю С. прямо в глаза:
– А что будет дальше?
– Я свяжусь с вами насчёт следующего задания.
– Когда?
– Когда леди А. сочтёт, что вам пора приступить к исполнению обязанностей.
– Обязанностей? Но я не подписывала контракт!
– Это джентльменское соглашение, Мила. Мы доверяем вам. Поэтому…
Озадаченная, я жду продолжения.
– …и вы должны доверять нам.
– Обожаю ваше чувство юмора.
Мы поворачиваем, и я узнаю фешенебельные здания своего района. Впервые в жизни радуюсь, возвращаясь домой. Ещё немного, и я буду готова даже броситься в объятия отца.
Бесшумно скользнув вдоль тротуара, машина останавливается. Выключается блокиратор двери, и я тут же ставлю ногу на асфальт, чтобы быть уверенной, что меня выпустят.
– А после этого… задания – что будет?
– Несомненно, другие задания. Это решит леди А.
А вдруг она когда-нибудь решит, что я уже бесполезна и от меня пора избавиться? Словно в ответ на мою невысказанную тревогу, С. произносит:
– После вашего последнего задания вы станете героиней. А потом будете жить спокойно и в великолепных условиях.
– Да мне плевать на ваши великолепные условия. Я бы хотела никогда вас не встречать. И забыть как можно скорее.
– Но не прямо сейчас. Позже – пожалуйста, если хотите.
– Хочу. Очень. Правда.
– Ожидая приказа, не думайте об этом. Живите как обычно.
– Конечно. Ничего не произошло. Вас больше не существует. Вы умеете притворяться мёртвым, может, вы и сейчас просто испаритесь, нет?
Я хочу выйти, но С. удерживает меня. Его рука крепка и при этом словно обволакивает мои пальцы. В других обстоятельствах это было бы даже приятно. Но здесь и сейчас его прикосновение кажется омерзительным.
– Разумеется, – говорит он, – вы никому не расскажете о нас и о нашей договорённости. Я уверен, вам не составит труда сохранить этот маленький секрет. Ведь вы годами скрывали ото всех свою экстраординарную способность.
– Оставьте меня.
– Я настаиваю. Вы будете спокойно жить. Ходить на уроки. Видеться с друзьями. Кстати, можете без боязни снова наведываться в «Dutch». Обещаю, там никто не вспомнит о нашей встрече. Но не покидайте Центр ни под каким предлогом. Считайте, что таков приказ леди А.
В его мире приказ леди А. – нечто не подлежащее обсуждению. Я выскакиваю из машины. Хлопаю дверцей и оборачиваюсь. С. опускает окно и доброжелательно смотрит на меня. Я выдавливаю из себя нечто вроде улыбки.
– Вы тоже наведайтесь в «Dutch». И на сей раз не разыгрывайте комедию, а умрите по-настоящему. Я бы всё отдала за это.
8
Я закрываю за собой дверь осторожно, стараясь не шуметь. Обычно я грохаю ею со всей силы, чтобы мой отец, который спит так чутко, подскочил с постели, проснувшись в холодном поту. Каждый раз я надеюсь, что он разозлится и с руганью выбежит из спальни в своей глупой и по-глупому дорогой пижаме. Но нет, никогда. Я бы хотела, по крайней мере, верить, что ему ужасно хочется это сделать, но он сдерживается – так же, как держит под контролем всю свою выверенную по миллиметру жизнь. Однако я понимаю, что я не настолько важная персона, чтобы ради меня отец стал выходить из себя. В общем, я никогда не хлопаю дверью. Оно само так получается. Теперь мать будет отдуваться за них обоих. Дождётся, пока я поднимусь к себе, и тут же сунет нос в мою комнату.
– Дорогая, это ты?
– Неожиданно, правда?
– Ты приятно провела вечер?
Хуже всего, что она каждый раз спрашивает очень искренне. Мать не способна злиться на меня, даже когда я этого заслуживаю. Например, когда мечтаю, как она взбунтуется против отца, который свёл всю её жизнь к роли хорошо одетой, незаметной и послушной жены. Мечтаю, как она вдруг взорвётся и плюнет ему в лицо: «Я не предмет интерьера! И не твоя рабыня, готовая следовать за тобой повсюду с улыбкой на губах! У меня есть ум, собственные идеи и мнения. И право их выражать! Я могу спорить и не соглашаться с тобой».
Особенно я хочу, чтобы она разозлилась на отца за то, что он игнорирует меня.
Но нет. Она не делает ничего такого. Только терпит мой гнев.
– Угу, просто супер. Иди спать, мама.
И она исчезнет.
– Мама!
И она покорно вернётся.
– Извини за шум.
– Ничего страшного, дорогая, я не спала.
Вот это, несомненно, правда. Она улыбнётся и закроет дверь.
Но не этой ночью.
Сегодня я захожу в дом на цыпочках. И бесшумно пробираюсь в свою комнату. Когда я уже на пороге, до меня доносится какое-то бормотание, потом резкий вскрик. Это из комнаты Хоупа. Каждый раз, когда я произношу – даже про себя – имя моего брата, я думаю: как они могли его так назвать?[3 - Hope (англ.) – надежда.] К счастью, сам он пока этого не понимает. Он вообще очень уверен в себе. И, надо думать, уже догадался, что в глазах родителей воплощает всё, чем не являюсь я. Вежливый, изворотливый, страшно высокомерный. Мы с трудом переносим друг друга. Раздаётся ещё один крик, больше похожий на стон. Я колеблюсь: придётся идти мимо спальни родителей. Потом решаюсь.
Дверь в комнату брата приоткрыта. Ему семь лет, и он боится оставаться один. Я в его возрасте об этом уже мечтала. Вхожу внутрь. Хоуп мечется в своих шёлковых простынях. Да, родители дошли и до такого: заставлять ребёнка спать на шёлке. Наклонившись, освобождаю его от перекрученного белья. Хоуп весь в поту. Вытираю ему лицо. Он открывает глаза, как зомби.
– Кто тут?
– Пух, это я. Большой злой волк, который пришёл тебя съесть.
Пух – так я его переименовала. В честь его любимого плюшевого медвежонка.
– Не на-а-а-адо-о-о…
Я изображаю волка вовсе не для того, чтобы напугать Пуха. Скорее, так, в отместку за все его вредности. В любом случае он отлично знает, что меня нечего бояться. Я никогда его не обижу, даже если он сильно постарается. Однако Пух всё равно остерегается меня. И не нападает открыто, а выжидает момент, чтобы напасть из-за угла.
Он отпихивает меня и недовольно ворчит. Даже среди ночи он ворчит.
– Тебе приснился кошмар, Пух. Ты кричал.
– Правда?
Он смотрит в окно.
– Ещё ночь?
Я киваю. Пух поворачивается ко мне.
– Я скажу папе, что ты вернулась поздно.
Ему, как и мне, отлично известно, что отцу абсолютно наплевать.
– И маме тоже. Нажалуюсь, что ты мешала мне спать. Уходи из моей комнаты!
– Маленький гадёныш, – шепчу я. – В следующий раз оставлю тебя задыхаться в твоей кровати.
Пух не отвечает. Он прижимает к себе мою руку, закрывает глаза и мгновенно засыпает. Я мягко высвобождаюсь. И укрываю его худенькие плечи шёлковой простынёй. Я не позволю им превратить тебя в испорченное дитя Центра, я не имею права. Я глажу его влажный лоб и быстро, почти не касаясь, целую спутанные светлые кудри.
Я иду к себе и забиваюсь в уголок. Эта комната и в нормальном-то состоянии кажется мне слишком огромной, а сейчас её размеры просто вгоняют в тоску.
Самое жуткое тут – окна от пола до потолка. Такое чувство, будто стоишь на краю пропасти и нет никого, кто мог бы тебя удержать. Я всегда представляю, как встаю на карниз и прыгаю. Ужас вгрызается в желудок, заставляя орать в пустоте. Я лечу и лечу, так никогда и не достигая земли и не испытывая облегчения смерти… Я сижу, забившись в угол, как маленький зверёк. Нажимаю на пульт, и стёкла, автоматически затемнённые с приходом ночи, снова делаются прозрачными. Мерцание огней в соседних небоскрёбах смягчается, становясь жёлтым и оранжевым, и мой взгляд теряется в антрацитовом небе, тогда как город живёт своей жизнью, равнодушный к моей трагедии.
Откуда у меня эта ужасная власть? Почему именно я?
В детстве она казалась мне чем-то вроде доброй магии. Но потом я поняла, что это такое на самом деле.
Мне было десять лет. Я встала перед зеркалом и произнесла громким голосом: «Я могу контролировать мысли других людей, внушать им свои». Стоило мне облечь мою способность в слова, как вслед за этим пришёл и неутешительный приговор. Я – монстр. В глазах тех, кем манипулирую. И палач – в своих собственных. Ведь то, что я делала, было самым страшным из всех мучений: я диктовала мысли, подчиняя окружающих своей воле.
С тех пор я начала прятаться и таиться. Закрывалась, убегала, занавешивала зеркала, чтобы не видеть в них отражение монстра.
Мать сходила с ума от беспокойства. Таскала меня по всем специалистам в городе. И готова была ехать дальше, за границу, лишь бы кто-нибудь уверил её, что ничего страшного не происходит. Просто ребёнок тяжело переносит начавшееся созревание. Правда, несколько преждевременное. Но вместо этого все твердили ей о детской депрессии. Я знала, что мать не остановится, будет бороться за меня до конца. У неё уже был безразличный ко всему на свете муж. Не хватало ещё и отсутствующей дочери. Я быстро поняла: чтобы меня оставили в покое, я должна выжить и измениться. Такова цена вопроса. Поначалу я попыталась убедить себя, что могу называть это не уродством, а волшебным даром. Могу всем помогать, защищая людей от их собственных поступков. Быть кем-то вроде сказочной феи. Но эта иллюзия продержалась недолго. Разочарование настигло меня. Я была такой же, как они. Когда мне делали больно, я использовала свой дар, чтобы отплатить им той же монетой. Это получалось так просто. Так безнадёжно просто. Я не была феей. Скорее уж – злой ведьмой.
И вот однажды я поняла, что должна обезопасить себя. Да, это меня следовало защищать от моего дара, а не окружающих! Я решила сопротивляться искушению и больше не пользоваться своей способностью для мести. Пускай моя жизнь будет битвой, я научусь сражаться тем же оружием, что и противники.
Я бесконечно повторяла: «Мне никто не нужен, никто не нужен», – только вот никак не могла усвоить это. На самом деле я нуждалась даже в отце, который обращал на меня не больше внимания, чем на мебель – самую уродливую, самую бесполезную мебель. И нуждалась в матери, какой угодно слабой. Так что надо было отказаться от моей способности, чтобы выживать не через доминирование.
И я направила все свои детские силы против себя самой. И отдала последнюю команду: ты больше никогда не воспользуешься своим даром. Никогда.
И у меня получилось.
Сегодня, глядя в окно на освещённый ночной мегаполис, полный энергии, высокомерного великолепия и агрессивности, я не понимаю, как смогла та маленькая девочка, росшая среди такой концентрации насилия, выдержать столь тяжёлый договор, заключённый с самой собой. И тем не менее я действительно больше ни разу не воспользовалась своей способностью. Сопротивлялась искушению. Даже когда меня унижали и я впадала в бешенство от того, что не делаю с обидчиками того, что могла бы. Свою злобу я потом срывала на стороне.
На стороне – это значит на Нильсе. Ещё больше, чем на Жанне. Да, я выливала на него свои обиды, свой гнев, ведь он был так влюблён, что мог стерпеть всё. Невозмутимый, как стена, о которую бьётся волна. Ещё и ещё раз. Он словно просил повторить. И я повторяла. Теперь, оглядываясь назад, я ненавижу себя за то, как вела себя с Нильсом. А особенно – за то, что раздражалась на его вечную влюблённость, которой при этом так беззастенчиво пользовалась.
Но хватило банального шантажа, чтобы я нарушила свой пакт. У меня такое чувство, будто я предала Нильса. Его мужество, его усилия, его сопротивление. В то же время именно им воспользовалась та женщина, чтобы сломать меня. Ирония судьбы, приводящая в отчаянье.
Начинается утро. На поверхности реки появляются светлые блики. На другом берегу лежит затянутая блёклым туманом Периферия, словно навсегда лишённая солнечного света. Больше, чем когда-либо, мне хочется узнать, что прячется за этой ватной завесой, кто там живёт. Сбежать туда, где никто не будет меня искать.
Янтарное свечение раннего утра успокаивает, хоть я не смыкала глаз и чувствую себя совершенно измотанной. Я встаю, испытывая странное облегчение. Может, от того, что закончено наконец многолетнее сражение с собственной природой? Ведь я неизбежно подчинюсь, чтобы оградить Нильса от угроз леди А. Теперь моя очередь защищать тебя, и я принимаю эстафету. Потому что я – твой должник.
Как я хочу быть стёртой с лица земли. Прямо сейчас. Унесённой прочь порывом ветра. Слишком поздно. Джентльменское соглашение. Я сделаю всё, чего они хотят.
Город живёт без передышки. На рассвете улицы уже наполняются потоками прохожих. Тогда как я погружаюсь в ужасающую ночь, которая для меня только начинается.
* * *
– Посмотрите, чем мы стали, С.
Жестом она приглашает его присоединиться. Он встаёт рядом, но чуть позади и тоже любуется панорамой, открывающейся из высокого окна.
– Мы богатое государство, – с гордостью произносит леди А. – Могущественное. И в то же время мы занимаем площадь большого города. Всего лишь.
С. отрывается от созерцания пейзажа и смотрит на неё с интересом. Она говорит о стране как о своём ребёнке. И даже не как о нём – эта незамужняя женщина никогда не хотела быть матерью, – а как о собственном теле, как о себе самой. Она дышит воздухом Центра, в её венах течёт кровь цвета национального флага.
