Турбулентность. Повести и рассказы

Турбулентность

Повести и рассказы

Анатолий Звонов Звонов

© Анатолий Звонов Звонов, 2025

ISBN 978-5-0065-7069-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Снесла курочка яичко

Рассказ

Подмосковный Испытательный полигон НИИ Парашютостроения занимал огромную территорию. Его граница с Лабораторией Физики Земли простиралась почти на два километра, до самой кромки едва видимого леса. Другой край полигона примыкал к сельскому поселению и дачам. Именно там располагались две пневматические пушки с резервными баллонами высокого давления, дизельной компрессорной установкой, котельной и длинным, но узким деревянным рабочим помещением. Все это казалось временным, даже пушки – на колесах. По будням с раннего утра на всю округу бубнил и шипел мощный дизель. Часов с десяти, примерно каждые полчаса, всегда неожиданно для окружающих раздавался грохот сравнимый с бомбовой атакой. Тяжелые стальные снаряды, вылетавшие из пушек в сторону леса, создавали значительные помехи сигналам, отправляемым тарельчатой антенной Лаборатории нашим космическим братьям. Правда, радовали глаз раскрывающиеся разноцветные парашюты. Сразу за этим ревел дизель танкетки, отправлявшейся в поле на подборку снарядов, парашютов и бог знает еще чего. Несмотря на неудобства для окружающих, аэробаллистическая испытательная установка существовала уже более четверти века, поскольку с ее помощью ускорялось внедрение некоторых видов вооружения и военной техники.

Но однажды наступившая тишина породила толки, будто пушки скоро уберут, а на их месте построят птицефабрику: некоторым впечатлительным обладателям острого слуха даже представлялось вожделенное кудахтанье кур.

– Наконец-то, – говорил один из сельчан, – заживем как нормальные люди.

– Не надейся, – отвечал ему Васька Тараторкин, сельский балабол, щеголь и выпивоха, много лет проработавший на стенде укладчиком парашютов, – просто тема сейчас такая.

– Какая это, такая? – не унимался въедливый собеседник.

Васька давился от смеха, но молчал, помня, что дал подписку о неразглашении. Кроме него на стенде работали еще пятеро сельчан – они тоже никому ничего не рассказывали.

* * *

За два года службы в армии Аркадию так надоели грохоты выстрелов, лязг гусениц, рев моторов, постоянная забота о сотне солдат, что, демобилизовавшись, искал себе место работы тихое и без подчиненных. Набрел в поисках на НИИ Парашютостроения, где по его сведениям должна быть аспирантура. Не пугал его тернистый путь из инженеров в ученые.

– А-а-а, – выслушав Аркадия, кадровик снял трубку, – Мелик Погосович, к тебе работник пришел, просил инженера?

Примерно через час рядом с грузным армянином Аркадий стоял на краю поля. Их внимательно разглядывали восемь мужиков в черных, но посеревших от времени авиационно-технических костюмах. По правую руку от Аркадия покоилась на шасси грузовика в горизонтальном положении пневматическая пушка: четырехметровый толстостенный ствол калибром двести миллиметров с приваренным в казенной части двухсотлитровым баллоном высокого давления. Из-за нее выглядывала пушка подлиннее и потолще. На площадке лежали множество металлических снарядов и две длинные трубы с круглыми фланцами на концах – банники. С их помощью снаряды досылают в казенную часть пушек.

– Вот табэ наука, ипона мат, – превозмогая одышку, провозгласил Мелик Погосович и заковылял к машине, пуская папиросный дым и переваливая грузную фигуру то на одну, то на другую ногу, – вныкай, работай.

Огонь желания сразу попасть в аспирантуру моментально уподобился тлеющему угольку вчерашнего костра. С высоты своего образования слесаря-электрика Мелику пушка казалась кузницей науки. Аркадий же понял, что опять попал на работу с людьми, в шум, грохот и лязг, безо всякой надежды на интеллектуальное развитие и карьерный рост. Но другого выхода не было, в ушах звучали слова жены: « Деньги, что привез, кончились, пора зарабатывать!»

Темы исследований шли одна интересней другой, но все это – чужие темы. Знания, полученные в институте, он пополнял кусочками в беседах с конструкторами и научными работниками, приезжавшими понаблюдать за испытаниями. Он виделся с ними иногда по утрам в здании института, перед отъездом. Его узнавали и начали сначала, улыбаясь, похлопывать по плечу, потом появилось что-то похожее на уважение. Аркадий же стремился и чувствовал в себе способности самому заняться, наконец, делом, связанным с исследованием аэродинамики парашютов. Даже глядя вслед раскрывающемуся парашюту, Аркадий живо представлял себе, как образуются и преображаются невидимые никому воздушные вихри. Четыре года кроме отчетов по испытаниям он периодически писал заявления с просьбой перевести его в научный отдел. Но работники отдела аэродинамики – это элита, именно там зарождаются новые идеи, там сосредоточен резерв руководства института. Он уже начал подумывать о смене места работы.

Поиски привели его однажды осенним вечером на четверговый семинар к академику О. М. Белоцерковскому на улицу Радио.

– Вам надо по стопам Игоря Михайловича Носырева или Георгия Семеновича Ульянова идти. Они в аэродинамических трубах экспериментами занимаются, новые знания добывают. А мы тут математические методы обсуждаем, не к чему Вам это, – посоветовал профессор.

Тлеющий окурок, ударяясь об асфальт, рассыпал на фоне темного неба яркие искры и летел вместе с высохшими листьями, подгоняемый вихрем осеннего ветра. Невысокий человек впереди одной рукой поддерживал полы пальто, в другой сжимал ручку старенького портфеля. Поравнявшись, Аркадий повернул голову в его сторону:

– Эдик! – узнал он изрядно потолстевшего однокурсника с технологического факультета.

Пока шли до метро, Аркадий рассказал Эдику о своих неурядицах и о пушках тоже.

– А мне повезло. После института нашел место научного сотрудника в ВИАМе*, – Эдик почесал обширную лысину и вдруг широко улыбнулся, отчего его мясистый нос почти лег на рельефную нижнюю губу. – Пушка? Да, это мысль! Обратимость движения! У меня для диссертации эксперименты не ладятся на реактивной дорожке.

*ВИАМ – Всесоюзный Институт Авиационных Материалов.

* * *

– Дочь без тебя засыпать не хочет, – улыбалась жена, помогая Аркадию снять влажную куртку, – приучил к сказкам, вот иди теперь.

– Я сейчас Эдика встретил. Помнишь, рассказывал, как в лагерях…

– Как ты за него автомат тащил? – ее улыбка стала снисходительной, – дурачок ты у меня, за всех работаешь. Ну, упал бы он носом в пыль, ничего бы не случилось.

– Жили-были Дед и Баба, и была у них Курочка Ряба. Снесла курочка яичко. Не простое яичко – золотое, – Аркадий рассказывал дочке на ночь сказку, сидя на стуле у ее кроватки.

– Пап, а почему золотое? – дочка едва ворочала язычком, не открывая глаз.

– Не знаю, дочь, – он никогда об этом не задумывался, – сказка такая.

– Да спит она уже, – шептала Аркадию жена, – ты что, не знаешь, Курочка Ряба – это долгая жизнь, золотое яичко – счастье.

– У нас это золотое яичко когда-нибудь будет? – Аркадий подумал о скромном достатке семьи.

– У меня уже есть – целых два! – она тихо засмеялась, переводя озорной взгляд с дочери на Аркадия, быстро погасив настольную лампу, увлекла мужа в постель.

* * *

Недели через три в первом отделе Аркадию под расписку вручили письмо из ВИАМа с техническим заданием, где Эдик значился в разработчиках. «Да, – улыбался он, прочитав документ, – держит нос по ветру». Уже через месяц назначены испытания. Надо успеть чертежи сделать на оснастку, программу и методику разработать. До сих пор стрельба велась снарядами от сорока до двухсот килограммов просто в воздух. Теперь нужна была ювелирная работа. Снаряды массой один килограмм восемьсот граммов Эдуард Михайлович должен был привезти сам. Ими надо было попасть с десяти метров в полуметровую рамку на скорости до ста метров в секунду. Для такой работы нужен был сверхлегкий уплотнитель, чтобы успеть отвести его в сторонку, и сверх чувствительные манометры, чтобы уловить десятые доли единиц давления в пушке.

В начале декабря, когда снег уже окончательно укрыл землю, Аркадий привез на полигон белые пенопластовые уплотнители собственной конструкции, по форме похожие на большие катушки. Работники механического цеха целую неделю проклинали конструктора – с таким материалом работать еще не приходилось. Эдик уже руководил разгрузкой увесистой и объемной кабины какого-то самолета.

– Привет! Я подумал, зачем стекло вынимать, рамку под него делать, стойку, когда можно целиком фонарь привезти! – Эдик загадочно улыбнулся, – вы пока прицеливайтесь, а я за снарядами сгоняю.

Через полчаса все было готово: ствол смотрел с десятиметрового расстояния прямо в правое стекло фонаря, уплотнитель зажат между рычагами. Человек творческой профессии кинооператор Виктор, полный кудрявый брюнет установил свою камеру «Анри Дебри» в десяти метрах от предполагаемой траектории. На микроавтобусе подъехал Эдик и попросил помочь разгрузиться. В деревянном дощатом ящике кудахтали куры.

– Вот! Ровно по кило восемьсот десяток отобрал, – под общий смех проговорил Эдик, – я думаю, надо живыми стрелять, как в натуре.

– Так, в натуре, небось, не куры в самолет попадают, – усомнился Селихов, лет пятидесяти худенький слесарь, взявший на себя по доброте душевной роли завхоза и кормильца, поскольку кафе и столовых на объекте предусмотрено не было.

– Зато средний вес сходится, и скорость должна быть около трехсот километров в час. Но это уже ваша забота.

Все было готово для первых в Советском Союзе испытаний остекления самолетов на птицестойкость.

* * *

Не сосчитать, сколько кроликов, собак и обезьян умертвили физиологи и изобретатели лекарств, чтобы успешно лечить людей от болезней. Сколько человеческих жизней унесли катастрофы самолетов после столкновения с птицами, было зафиксировано точно. Важная проблема требовала технического решения. А для этого надо сымитировать такую встречу на земле. Итак, все готово, работать подано!

Первую курицу посадили в ствол и банником затолкали внутрь. Курица, почуяв холод стального ствола, сама, прижалась к теплому пенопласту уплотнителя, обвязанного самой прочной парашютной лентой. Другой конец ленты закрепили снаружи. На площадке из живых оставались только Виктор, которому предстояло крутить ручку старенькой, но скоростной кинокамеры, и курица, доживающая, как ожидалось, последние минуты своей жизни.

– Пщ-щ-пух, – еле слышно прозвучал выстрел.

Все вышли посмотреть на результат. Легкий пенопластовый уплотнитель, как и ожидалось, не долетел до фонаря, ушел в сторону и развалился на части.

– Ципа, ципа, ципа, – манил Виктор белоснежную жертву науки, важно прохаживающуюся по заснеженной площадке, – выскочила перед самым выстрелом.

Привыкший к сельской жизни Васька Тараторкин быстро поймал и сразу замотал куриные лапы скотчем. Все повторили сначала.

– Пщ-щ-пух.

На второй раз попадания в стекло опять не получилось: после покидания ствола у курицы расправились крылья, и она изменила направление своего последнего полета; упала, скончавшись от разрыва сердца и других внутренностей метрах в двадцати от фонаря. Коля Селихов, сбегал за ней, отнес на кухню и принес следующую – живую. Ей Васька зафиксировал скотчем и согнутые лапы, и сложенные крылья:

– Полетай у меня теперь!

– Пщ-щ-пух, – прозвучало на площадке и сразу, – блямс…

Участники эксперимента выскочили из помещения. Виктор, хохоча сквозь слезы, стряхивал со своей шевелюры и драпового пальто брызги куриного мяса. Курица, разлетелась на кусочки, в момент встречи со стеклом фонаря и выбила его целиком. Перья медленно опускались на снег, окрашенный красными огоньками куриной крови.

– Ура! Получилось! Витька-то весь в дерьме! Курица в дребезги! – все радовались как дети, будто человека в космос запустили, а на самом деле всего-то курицу в стекло.

В половине четвертого Селихов пригласил всех за стол. Сегодня получился, хоть и запоздалый, но полный обед: суп, жареная курица и чай. Эдик вытащил из портфеля бутылку спирта:

– На протирку стекол полагается, – улыбнулся он, – ректификат, высший сорт. А курам зерно привез.

– За успешное начало! – провозгласил Аркадий.

Вечером покидающих место работы людей провожало карканье ворон, доклевывающих останки пионерки Советской птицестойкости.

Через пару дней оставленные Эдиком куры начали нести яйца. Яичницей Селихов баловал только Аркадия:

– Тебе, Ильич, полагается! Ты инженер, чтобы думалось легко.

И Аркадий, действительно, «высосал из пальца» несколько рационализаторских предложений, за которые через две недели Селихов и Тараторкин получили солидные денежные вознаграждения.

Эдик исчез на несколько дней, зато в первый отдел посыпались технические задания от известных фирм: Туполева, Сухого, Антонова, Ильюшина, Яковлева. Чтобы избежать аварий в воздухе и соответствовать международным стандартам всем самолетам требовались испытания на птицестойкость. Аркадий одну за другой строчил программы. В очередь выстроились привезенные заранее фонари. Как только давалась отмашка, сопровождающие их конструктора мчались на птицефабрику отбирать кур весом ровно килограмм и восемьсот граммов – таков он, стандарт! После первого же выстрела мчались на свое производство дорабатывать конструкцию рам или стекол. Тогда стали в ходу вместо монолитных, стекла из триплекса, композитные. Исхудавшие или потолстевшие куры попадали в котел или на сковородку бригады. Излишки спирта скапливались в канистрах. Благодаря этому любой заказ от пушкарей шел в производстве вне очереди, да и праздники стали веселее.

* * *

Аркадий вошел в широко открытые двери актового зала Института Авиационных Материалов с такими же чувствами предвкушения радости и восторга, какие испытывал раньше, входя в Большой зал Московской Консерватории на органный концерт.

Эдик прислал ему официальное приглашение на защиту своей кандидатской диссертации. Присутствие множества солидных людей стесняло Аркадия. Слегка расслаблял мягкий свет хрустальной люстры. Но вот пара софитов высветила ряд плакатов, установленных на штативах перед занавешенной сценой. Секретарь Ученого Совета объявил тему и предоставил слово Эдуарду Михайловичу.

Только здесь Аркадий узнал о подробностях первых попыток произвести испытания на реактивной дорожке. Разгонялся фонарь, а курица закреплялась на его пути неподвижно. На один удачный эксперимент уходило около месяца, куча денег и кур. Пока Аркадий стрелял по кабинам самолетов, Эдуард Михайлович успел изобрести и внедрить способ испытания стекол с помощью аэробаллистической установки, написать несколько статей в научные журналы. Соавтором у него оказался Мелик Погосович. В конце доклада, как полагается, он выразил благодарность за содействие организациям и лично… тут Аркадий услышал как кадансовый аккорд свою фамилию, имя и отчество. Перед тем как опустить голову и покраснеть, он успел поймать на себе взгляды нескольких солидного вида людей. Одним из них был Олег Владимирович, начальник отдела аэродинамики своего НИИ, к тому же, член ученого совета ВИАМа.

После выступления оппонентов и представителя ведущей организации слово взял Игорь Михайлович Носырев из ЦАГИ. Потом что-то говорил Георгий Семенович Ульянов из Института Механики МГУ. Как оказалось, у этих известных практиков никаких ученых степеней не было, но к ним прислушивались, их приглашали.

В перерыве, перед голосованием подошел Олег Владимирович:

– Аркадий Ильич! Завтра утром зайдите ко мне. Есть разговор.

Сколько заявлений он писал с просьбой перевести его в научный отдел, а тут у самого начальника есть разговор. Может, очередная работа, на стенде в интересах отдела аэродинамики? Нет, он хотел услышать заветное предложение перейти к нему на работу, получить свою тему и так же, как Эдик предстать перед ученым советом через несколько лет.

Вечером, когда дочка уснула, Аркадий рассказал жене о предстоящей встрече с Олегом Владимировичем.

– Ну вот, может твои куры золотые яйца нести начали? Смотри не разбей, а то всю жизнь придется из пушек бить лягушек, – она назидательно погрозила ему милым пальчиком и многозначительно улыбнулась.

* * *

Олег Владимирович, средних лет кудрявый блондин ничего и никогда не делал лишнего. Будучи начальником отдела аэродинамики, работал над докторской диссертацией, собирался жить долго и вскоре стать директором НИИ.

Аркадий робко открыл дверь его тихого кабинета.

– Заходите, Аркадий Ильич! – он немного приподнял голову от документа, – я подписал Ваше заявление. Если не изменили намерений, можете приступать к работе с завтрашнего дня. Владимир Александрович введет вас в курс дела.

Аркадий что-то еле слышно пролепетал в ответ

– Вот и ладушки. Поскольку работник вы опытный, должность мы вам дадим научного сотрудника с окладом сто семьдесят пять рублей.

Олег Владимирович опустил глаза и продолжил в тиши кабинета научную работу. Аркадий вышел огорошенный радостным и желанным поворотом своей судьбы. Из инженеров – в научные сотрудники, зарплата сразу на тридцать рублей выше стала, перспектива!

– Ну что, никак переварить не можешь? – в коридоре Аркадия ждали двое мужчин, один лет двадцати пяти, другой лет сорока. Говорил старший, – это мы Олега заставили тебя к нам взять.

«Нет, неправда, – подумал Аркадий, – это все из-за благодарности Эдика, курочка яичко снесла».

Последние слова он едва слышно, но произнес.

– Ха! Ты что? Какая курочка! Мы тут реорганизацию затеяли. Экспериментатор нам нужен опытный. Носырев и Ульянов со своих мест не уйдут. Мы к тебе давно присматриваемся.

– Парни, да я, – Аркадий запнулся от подступивших слез, понявши вдруг, как высоко его эти люди ценят, – я все сделаю, только скажите.

– Погоди, ты, считай, на производстве работал, – говорил тот, что помоложе, – оттуда на овощные базы, в пионерские лагеря, в совхоз подшефный не берут. А конструктора и научные сотрудники треть времени там проводят. Так что готовься!

Пока он это говорил, все трое вошли в небольшое помещение. За столами сидели люди, опустив головы над бумагами. Некоторые из них были знакомы Аркадию. В полной тишине Владимир Александрович шепнул, указывая на письменный стол:

– Твоё рабочее место…

Трижды восемь

Рассказ

C самого первого дня Аркадий наслаждался долгожданной работой в научном отделе, в секторе аэродинамики. За пять предыдущих лет он получил огромный опыт экспериментатора. Он радовался тому, что его знания ценят все сотрудники, уже имеющие ученую степень, и те, которые только приступили к решению проблемных, еще не решенных задач.

Прежде, чем добраться до своего рабочего места, Аркадий успевал проводить в детский сад свою очаровательную дочурку, с радостью после работы забирал ее оттуда и вел домой. Вечернее время, проведенное в кругу маленькой семьи, было наполнено любовью и радостью. Сладостная ночь, проведенная с любимой и единственной женщиной, давала заряд энергии, вдохновляла на творческую работу.

Начальник сектора Владимир Александрович, кандидат наук, слыл в институте человеком мудрым и демократичным. Старше Аркадия был лет на пять. Именно он показал однажды фотографию стянутого шнуром рифления по нижней кромке парашюта, сделанную с вертолета, летящего выше него, – вид сверху:

– Должен быть круг с фалдочками. А здесь?

– Бублик какой-то, – Аркадий пожал плечами, воспринял увиденное, как фокус.

– Это съемка с Государственных испытаний. В таком виде и просвистел до земли.

– Резак не сработал?

– Их там четыре и все сработали, разрезали шнур на четыре части, а купол не раскрылся.

– Тогда ничего не понимаю.

– Ну вот и разберись. Это ведь тот самый парашют, который космонавтов спасает. А вдруг такой случай повторится!

Аркадий прикинул, сколько надо всего сделать, чтобы решить эту задачу, и призадумался. А Владимир Александрович затолкнул толстенные очки к черным бровям, повеселел:

– На кандидатскую работу точно потянет!

Владимир Александрович с азартом помогал своим работникам, наставлял, подсказывал. Некоторых приглашал к себе домой, чтобы вместе отметить то или иное событие, праздник.

Его огромный ньюфаундленд приносил гостям тапочки. Его жена, тоже научный работник, любила готовить всякие вкусности, с радостью выставляла на стол соленья, варенья, печенья:

– Весь год готовимся к лету, – рассказывала она негромко, но, чтобы все слышали, – в Калининской области чудное место нашли с грибами, ягодами. С детьми там по очереди два месяца проводим – никакой дачи не надо! Володя для этого даже вездеход купил ЛУАЗ и прицеп к нему. Теперь вечерами компрессор конструирует, чтобы газ из трубы под давлением в баллоны закачивать, с собой в лес брать.

Володя скромно улыбался в черные усы с проседью, почесывая такого же цвета бороду, спешил перевести внимание гостей с себя на Аркадия:

– Ты, Аркаша, конечно, молодец! Но я считаю, что ты счастлив всего на две трети.

– Как это? Разве счастье на части делится?

– Посуди сам! В сутках двадцать четыре часа. Работу ты любишь – это видно. Но это восемь часов. Ночь, видать, тоже радость тебе приносит – это еще восемь часов. Надо тебе на оставшиеся восемь часов любимое занятие найти. Вот тогда из трех радостных частей полное счастье получится.

Преподаватель физкультуры

В конце мая, во время очередного застолья в кругу товарищей по работе Аркадий не очень складно рассказал о неожиданно возвратившемся любимом своем занятии…

…Однажды в часы досуга раздался неожиданный звоночек:

– Аркадий Ильич здесь живет?

Перед распахнутой дверью стоял молодой высокий парень, Володей назвался.

– Проходите, пожалуйста, это я.

А Володя медлил, оглянулся и рукой кому-то помахал. Студентов оказалось пятеро: девчата и ребята. На столе угощение появилось – что-то они принесли, что-то в доме нашлось. Вечеринка получилась неплохая. Ребята от заведующего кафедрой Физического воспитания приглашение передали. Я и не предполагал, что в родном институте обо мне кто-нибудь когда-нибудь вспомнит.

– Тут дело такое, – сразу начал Шеф, – летом трое наших студентов в водном походе погибли.

Я помалкивал, хотя слышал об этом ужасном происшествии от знакомых. А Шеф продолжил:

– Ректор распорядился на кафедре организовать специализацию «Спортивный туризм» с преподавателем, программой, почасовой оплатой. Как, берешься?

Я вдруг почувствовал прилив радости, но произнес с сомнением:

– Какой же из меня педагог? Я не мастер спорта и даже не инструктор. Ходил, пока учился, в горы, по рекам, на лыжах. Но это как любитель.

– Короче, если берешься, пиши заявление, – настаивал Шеф, видать, не терпелось ему закрыть этот вопрос, – аудиторию дадим, с оборудованием поможем. Ну, байдарки там, спальные мешки, палатки…

Уже через неделю, в начале октября я – педагог. Передо мной мелькали новые лица ребят и девчат то в аудитории, то на природе во время пеших и лыжных походов, с кострами и песнями, ночевками. Но я рвался на воду. Она чем-то аэродинамику напоминает: волны, вихри, обтекания, – турбулентность! С февраля до середины марта подготовили для спортивного сплава несколько байдарок. В апреле опробовали их на подмосковных реках.

На майские праздники выкроили недельку для хорошего похода. За несколько дней в такой обстановке проявляются характеры, набирается опыт, остаются на всю жизнь впечатления, зарождается дружба. А, между прочим, Шеф вручил мне план подготовки спортсменов: к концу учебного года надо подготовить десять третьеразрядников! Выбрать речку, за прохождение которой третьи разряды полагаются, дело простое – надо только в библиотеке клуба туристов пару вечеров провести. Вот она – Щегринка на Валдайской возвышенности, приток Мсты. Подъезд простой – до станции Угловка по Ленинградской железной дороге. Все на Мсту «на перекладных» добираются – там пороги интересные. А моя команда к ним по Щегринке придет своим ходом.

Самый первый день выдался солнечным, под стать настроению. Лиственные деревья еще голенькие, но сосны и ели зеленели свежей хвоей. Речка полноводная, но спокойная. Я выбрал себе матроса – улыбчивую полноватую девушку Сашу, которой побывать в тренировочных походах не удалось. Володя, тот самый, который приглашение от Шефа передавал, припас мне подарочек: тяжеленный рюкзак с топорами, посудой, со всем, что воды не боится.