За гранью: Начало

Он кивнул.

– У меня есть сын старого землемера, он хоть и не такой искусный, как отец, но в общей картине разбирается, – ответил Мартен. – Я пришлю его через два дня.

– Отлично, – сказал я. – Начнём с этого.

В деревенской избе, куда нас пригласили на короткий перекус, за грубым столом я ещё раз разложил старосте и ближайшим мужикам свою мысль – уже не как барон над холопами, а как начальник цеха, объясняющий смене, зачем им новый график.

– Смотрите, – я взял крошку хлеба, положил на стол. – Вот это – ваш урожай.

Собрал вокруг неё ещё несколько крошек. – Вот налоги, которые вы должны отдать.

Взял пальцем одну и отбросил в сторону. – А это потери от того, что воду не отвели. Видели сами: поле смыло, урожая на нём нет.

Взял ещё одну. – А это – зерно, которое сгнило в сыром амбаре.

Посмотрел на них. – Разницу чувствуете?

Кто‑то хмыкнул. Кто‑то неуверенно усмехнулся.

– Если я просто скажу: «несите мне своё», – продолжил я. – Вы принесёте, но сами кушать будете кору. Если я позволю вам оставить зерно, а сам ничего не сделаю, – мы все при следующей большой воде останемся с голой задницей.

Я откинулся. – Я предлагаю третий путь. Мы вкладываем труд сейчас, чтобы дальше меньше терять. За этот труд я часть своего налога списываю. И вы не бежите в лес к оркам, потому что вам нужно кормить детей.

Староста медленно кивнул.

– Это… звучит разумно, милорд, – сказал он. – Но… вы уверены, что король поймёт?

– Король видит только мешки с зерном, которые до него доезжают, – честно ответил я. – Моя задача – сделать так, чтобы они доезжали. Каким образом – его меньше всего волнует.

Я усмехнулся. – Так что пусть я лучше объясняю ему, почему у меня через два года мешков стало больше, чем сейчас, чем оправдываюсь, почему я выколачивал последние зёрна и при этом терял поля.

Мы ещё немного поговорили – о том, как они живут, сколько у кого детей, кто болеет, кто в долгах. Я задавал вопросы не поверхностные, а самые простые: «что для вас самое тяжёлое сейчас?», «чего вы боитесь больше: королевского сборщика или зимы?», «сколько у вас лошадей, и на всех ли хватает упряжи?».

Некоторые сперва косились – барон, задающий такие вопросы, выглядел подозрительно. Но постепенно разговаривались.

Выяснилось, например, что у них в деревне один‑единственный более‑менее живой плуг на всех, остальное – деревянные палки, которыми они рыхлят землю, как сто лет назад.

А ещё – что у половины дворов нет нормальных серпов, только кустарно кованые острия, тупые и тяжёлые.

Я отметил всё это внутренне. Больше лемехов. Больше серпов. Больше инструментов – это сразу поднимет эффективность труда, не прибегая к магии.

Когда мы уходили, один из совсем молодых парней – лет шестнадцати, с тонкой шеей и настороженным взглядом – шагнул вперёд.

– Милорд… – он замялся. – Можно спросить?

– Спрашивай, – кивнул я.

– Это правда, что вы… – он понизил голос, – после удара головы стали… другим?

В толпе прошёл смешок, кто‑то шикнул.

Я посмотрел на паренька – и, честно говоря, захотел сказать ему «да». Но вслух выдал:

– Я стал тем, кем всегда должен был быть, парень, – ответил я. – Просто раньше был слишком глупым, чтобы это понять.

Он кивнул, будто это объясняло всё.

Нижний Брод и Сухая Поляна в целом повторили картину: неурожай, недоинвестированные амбары, старая привычка «делать, как дед делал».

Я повторял одну и ту же схему: смотрел поля, задавал вопросы, предлагал труд в зачёт части податей на конкретные баронские работы – там, где это действительно могло изменить ситуацию: прокладка арыка, укрепление откоса, починка дороги, строительство простейшего навеса над сотрудничьей ямой, чтобы навоз не вымывало дождём.

В Мельничном отдельной песней встал разговор о самой мельнице.

Здание стояло на пригорке у речки, колесо обросло мхом, крутилось вяло. Жернова внутри были стёрты. Старый мельник Торм, с лицом, как упавшее тесто, встретил нас с кислой миной.

– Милорд, – пробормотал он, вытирая руки о фартук. – Что привело вас в мою… скромную обитель?

– Скромность тут ни при чём, – ответил я. – Меня привело то, что на этой «скромности» держится половина сёл вокруг.

Я обошёл колесо, прикинул угол наклона лотка, объём воды. – Ты когда последний раз ремонтировал лопасти?

– По немногу каждый год, милорд, – обиженно отозвался он. – Доски гниют, вода… Она такая.

– Жернова?

– Тоже… потихоньку. Камень не вечен.

Я присел, потрогал ось колеса. Смазки почти нет, дерево скрипит, железные стяжки ржавые.

– Если это колесо остановится, – сказал я громко, чтобы слышали не только он, но и стоявшие неподалёку мужики, – у тебя целый десяток сел останется без помола. Они принесут зерно на ручных жерновах? Пожалуются на барона? Или захотят новый порядок?

Торм сжался.

– Я… я делаю, что могу, милорд, – пробормотал он. – Нет лишних людей, нет хорошего дерева…

– Людей я тебе дам, – отрезал я. – Из тех, кому я уже выписываю «трудовую повинность» в зачёт податей. Дерево – договоримся с лесником.

Я оглянулся. – Но ремонтировать мы будем не так, как раньше. Выкопаем чуть глубже подводящий канал, усилить поток. Заменим часть лопастей. Я нарисую, как именно их ставить, – чтобы вода больше вращала и меньше разбрызгивалась.

Жернова – посмотрим. Возможно, имеет смысл заказать новые у каменотёса в Лесной Роще.

– Это… всё много стоит, милорд, – пробурчал мельник.

– Больше стоит – простой, – парировал я. – День, два, неделя – и всё. Поэтому или ты со мной, Торм, или я через год найду другого мельника.

Я не повышал голос, просто говорил ровно. – Я не собираюсь смотреть, как у меня баронство дохнет потому, что кому‑то «лень ремонтировать колёса».

Он сглотнул.

– Я… с вами, милорд, – выдохнул он. – Делайте, как скажете.

В его взгляде ещё оставались сомнения и привычное ворчание, но я их уже видел сотни раз у мастеров на производстве. Облегчается только тогда, когда они увидят, что новая схема реально работает лучше.

Значит, через пару недель я должен вернуться сюда и показать им, как их вода крутит колесо быстрее.

А потом – не дать им всё сломать попытками «улучшить по‑старому».

К вечеру, когда мы вернулись в замок, я чувствовал себя… выжатым. Не физически – к теле Ардина запас выносливости был приличный. Психологически.

Слишком много лиц, голосов, ожиданий.

Ворота закрылись за нами, и я почти физически ощутил, как замок отделил меня от внешнего мира. Но мир не ждал – уже через десять шагов от конюшни меня перехватил Мартен:

– Милорд, лорд Винцель просил передать, что будет ждать вас вечером в малом зале. Говорит, вопрос о Лесных холмах не терпит отлагательств.

– Конечно, – проворчал я. – Как всегда: как только я начинаю заниматься реальными делами, находится кто‑то, кому всё «не терпит».

Я стянул перчатки. – Ладно. Полчаса – умыться, переодеться, перекусить. Потом – к нему.