Ходоки во времени. Освоение времени. Книга 1

Зато для Ивана каждый такой выход к замку приходился в другое, непредсказуемое место, и надо было найти дорогу к известному входу в замок, чтобы оттуда начать путь в тот коридорный тупичок, где можно было выйти в реальный мир. А это – переходы и лестницы, километры и километры…

Течение времени в замке, по-видимому, никаким законам не подчинялось. Иван появлялся и уходил, затрачивая на каждый переход часы и дни. А тот он, пришедший сюда в первый раз с Каросом, сидел и отсиживал свои недолгие пару часов, с удивлением глядя на свою изнурительную работу в будущем.

Так оно и было: проходили часы, они складывались в дни. Иван валился от усталости. Напель, как могла, поощряла его, заставляла есть и пить, но ведомые по дороге времени люди с каждым разом становились тяжелее, а его руки и ноги всё больше наливались чугунной тяжестью.

Двоих, сколько он ни пытался и ни изощрялся, провести к замку не удалось. На них он потратил не менее трети всего времени своих усилий по переводу людей Напель.

Один из них, молодой, смирный парень с открытым полудетским лицом (маска была сброшена по просьбе Ивана), молча вынес всю жёлчь, накопившуюся в ходоке и выплеснутую на него. С виноватой улыбкой он беспрекословно выполнял все команды Ивана, описывал виденную им картину поля ходьбы с такими подробностями, как если бы его заставили разбирать грамматические правила и исключения из них. Но картина эта всегда оставалась одной и той же, на первый взгляд, очень простой: это была монолитная стена. Верхняя её граница терялась, по утверждениям ведомого, в сумеречном небе, а в стороны уходила за горизонт.

Иван водил его взад-вперёд вдоль этой пресловутой стены, заставлял молодого человека искать расщелины, ступени, лазы или карнизы – что-то, где тот смог бы пройти вместе с ходоком. Толкачёв выслушивал его сетования и придумывал что-либо новенькое. Он отступал с ним до Хема, и оттуда снова начинал очередной набег по направлению к замку. И опять человек Напель испуганно вздрагивал и осаживал Ивана, видя его погружающегося в каменную крепость.

Когда очередная несчётная попытка закончилась неудачей, Иван вернулся в убежище, измазанный кровью разбитых рук полностью лишенного возможности протискиваться сквозь время молодого человека. На немой вопрос Напель он отрицательно покачал головой.

– Замок ему недоступен. Закрытие. Я не смог…

– Жаль, – без особой печали сказала Напель.

Иван пошёл умываться, заставил то же сделать и неудачнику.

Затем Напель долго беседовала со своим слугой, или единомышленником, или рабом (Иван пока что не разобрался, почему все эти люди вместе, а Напель руководит ими), после чего тот, к тайному огорчению ходока, поселился в комнате, заняв небольшой закуток недалеко от входа.

– Так надо, – нахмурив брови, строго сказала Напель.

– Надо, так надо, – не стал упрямиться Иван.

Он устал.

Вторым, не прошедшим к замку, как неожиданно выяснил Иван, уже находясь на дороге времени, оказалась женщина.

Выглядела она лет на сорок. Но вначале, взяв её за руку, ходок ощутил мужскую силу. Ему в голову даже не пришло, кого именно он ведёт в очередной раз. Смуглость лица и порывистость движений не говорили ни о чём. Подозрение пришло не ранее чем через полчаса. До тех пор она крепилась, вздыхала и действовала согласно его движениям и просьбам. Но чем дольше они блуждали в непонятном лабиринте, не имеющего выхода к замку, тем чаще он ощущал её несогласие со своими действиями. Она начала недовольно комментировать его подсказки и приказы. Дальше – больше.

А когда ему стало понятно, с кем он имеет дело (о том он спрашивал её несколько раз: женщина ли она, – пока ведомая, наконец, не призналась), поведение её изменилось совершенно. Она раскапризничалась, рот её не закрывался ни на секунду. Создавалось впечатление, что она решила высказать всё, что она думает о поле ходьбы, о ходоках и, в частности, об Иване. И обо всех мужчинах тем более. Высказывалась хлёстко, без тени сожаления о сказанном.

Иван стал уставать не столько от бесцельного блуждания, сколько от необузданного нрава пробиваемой им сквозь время. К женщинам он всегда относился с вежливостью и пониманием их забот. Поэтому, слегка посмеиваясь вначале над её словами, он не выдержал

– Слушай меня внимательно, – сказал он сдержанно, но веско, – я тебя сейчас здесь брошу. И что с тобой тогда будет, одному провидению известно. Так что помолчи! Пожалуйста…

Она тут же примолкла, услышав в его предупреждении настоящую, хотя и скрытую за вежливым «пожалуйста», угрозу. Он обрадовался перемене в её поведении, так как стал побаиваться острого язычка женщины. Но порой ему казалось, и он опасливо поглядывал на неё, что она готова вцепиться ему в горло ногтями значительного размера – до того она приходила в ярость от его бессилия что-либо сделать с проводкой к замку.

– Он же не хочет, чтобы я… – слышал Иван сквозь сон, сморивший его после возвращения в своё временное жилище, сетования женщины, которые она высказывала Напель. – Ты же знаешь, как мужчины относятся к нам…

«Дура, – хотелось ему бросить ей в упрёк, – что бы ты понимала в ходьбе во времени?»

Напель что-то отвечала ей – успокаивала.

А Иван вспомнил разговор с Эламом Шестым, по твёрдому убеждению которого с женщинами можно иметь дело и говорить с ними только об одном: как продлить свой род и заиметь потомков. Потому жалуясь Напель, эта женщина была совершенно не права, так как он к такому типу мужчинам не относился и честно старался вывести её из комнаты к замку.

Но ведь не получилось! И не по его вине.

И… не нужны ему потомки от неё! С такой страшной физиономией, ни на секунду не закрываемым ртом и язвительным языком…

Не получилось, не получилось… Не нужны, не нужны… Подобно бою колоколов, прошло через весь неспокойный сон. Иван встал ещё больше разбитым и усталым, чем был прежде.

Женщину Напель устроила на тюфячке по другую сторону от входа в Ивановом убежище…

Иван провёл последнего из людей Напель и неторопливо возвращался за нею самой. В целом, проводка, что ни говори, всё-таки удалась на славу, так как только двое не смогли пройти с ним через поле ходьбы. А вначале думалось, что такая участь постигнет половину из них.

Иван и не торопился, отдыхая в дороге. Ему предстояло побриться, принять душ, привести себя в порядок.

В предвкушении этого и окончания бесконечных переходов, он спокойно проявился в реальном мире. В комнате было шумно, в ней шла свальная драка.

Около десятка громил, вооружённых короткими мечами, в тесноте ограниченного пространства навалились на обитателей убежища. Узкий ход в комнату обороняли молодой человек и женщина, не пропущенные полем ходьбы к замку.

Женщина, ловко и точно нанося удары и отбивая их, визжала громко и высоко, словно долго не заводящаяся машина. Молодой ухал при каждом поднятии и опускании длинного меча и казался более медлительным, хотя его тяжёлое оружие било вернее и сокрушительнее, чем лёгкая рапира напарницы.

Напель сжалась в комок и с ногами сидела в постели на подушке, спина её упиралась в угол комнаты. Глаза девушки неимоверно расширились, она надеялась применить свой убийственный взгляд, памятный Ивану, и ожидала, когда нападавшие ворвутся в комнату. Впрочем, она отчётливо понимала свою полную беспомощность. Ну, поразит она одного-двух, но остальные достанут своими мечами до неё.

Защита ослабевала. Молча отшатнулся и упал, отвалясь в сторону, молодой человек. Безвольные руки выпустили меч, и тот со звоном свалился на пол. Женщина с удвоенной силой завизжала и заработала клинком.

Иван как раз застал эту картину схватки. Реакция его была решительной. Он ухватил рюкзак и сунул руку за бластером.

– Нет! – испуганно воскликнула Напель и вскочила на ноги. – Здесь, Ваня, нельзя! Только холодное оружие… Мечи… Уводи… Уводи меня отсюда!

– А она?

– Это её долг!

– Ты что?! Я не могу… бросить!

Как он мог бросить того, кто встал на защиту Напель, а значит, и его. Да за одни те мгновения, когда он вышагнул из поля ходьбы и не успел сразу понять происходящего, а она, эта сварливая мужененавистница, заслонила его от неминуемого удара, он не мог оставить её одну против толпы разъярённых мужчин.

– Ваня, уходи-и-м!

Напель повисла у него на руке. Он бессознательно отталкивал её и в то же самое время подтаскивал к двери, чтобы вступиться за последнего защитника и помочь ему.

Помощь опоздала.

Багрово сочащееся жало меча вынырнуло из спины женщины и не достало самого Ивана нескольких сантиметров. Визг женщины перешёл в басовитый храп, и последняя защитница свалилась поперёк прохода. Поразивший её мужчина выдернул меч из её тела и с выпученными глазами, в которых не отражалось ничего, кроме страха и стремления к убийству, разбрызгивая капли крови, замахнулся на ходока.

Иван был вынужден обороняться. Ему помогала теснота в комнате. Мечом особо не размахнуть, только в укол, но для того надо попасть в цель, а цель – Иван – не давалась.

Потянулись руки, стали рвать на ходоке одежду. Толкачёв расчётливо отбивался и отступал. На постели стояла Напель. Она одного уже ослепила своим непостижимым взглядом, и тот стал мешать нападавшим. Его просто повалили с ног и растоптали.

Иван отбивался и поражал. Напель накапливала силы для нового выброса энергии из глаз…

И всё-таки их загоняли в угол. Времени достать бластер или наган, дабы пугнуть озверевших нападавших вопреки запрету Напель, не было. Оттого чувство злости одолевало Ивана, он терял рассудок и превращался в берсеркера. И наверняка бы погиб от меча…

– Стоять всем! – вдруг выкрикнула Напель страшным и незнакомым Ивану голосом, от которого дрогнули стены, и как будто стали распадаться на глазах.

Окрику нападавшие подчинились сразу, чуть отпрянули. Они с ужасом ожидали чего-то ещё более страшного, чем схватка со ставкой на жизнь. У Ивана от неожиданности по коже поползли холодные мурашки, он непроизвольно стал разворачиваться к Напель.

– Ваня, – она кошкой прыгнула ему на спину, – уходим отсюда!.. Быстрее!

Он перешёл в поле ходьбы, оставляя противников перед пустотой, которая их поразила, не менее сильно, чем приказ Напель.

– Говорила тебе, – колола она прямо в ухо Ивана, когда тишина и полусумрак дороги времени охватили их. – Надо было уходить раньше, а тебе надо было влезть…

– Нечестно так… – Огрызнулся он. – Нечестно бросать тех, кто… с тобой… – Он говорил и понимал, что молодой человек и эта капризная, но такая мужественная женщина, были обречены ещё до того, как в комнату неизвестно как прорвались вооружённые люди. Их бы пришлось бросить по другую сторону временного барьера. Однако, даже понимая это умом, он не был согласен с тем, что их следовало бросать ещё живыми и уходить навсегда. Оттого не мог остановиться и бубнил: – Нельзя так…

– Ваня, возьми себя в руки! Ты думаешь, мне легче? Отнюдь. Для тебя они просто некто, кого ты не смог провести к замку, а для меня они – часть меня…

– Прости… Откуда они взялись? Эти… Как узнали?

– Узнали, значит. Нас было слишком много. Кто-то чужой мог выследить или кто из нас сказать что-нибудь лишнее. Или напали на твой след.

– Маклак?

– У Пекты много верных псов. Может быть, и Маклак. – Она соскользнула с его спины, крепче схватилась за его руку, прижалась. – Пошли, Ваня. Ничего уже не сделаешь, не вернёшь… Нет, веди меня чуть левее, там заросли реже…

Ей пришлось поистине продираться сквозь заросли кустов и деревьев. Она извивалась, наклонялась, обходила, ползла, но её дорога, не в пример другим, вела прямо к замку.

Шагая уже по переходам и лестницам замка, Иван смог критически осмотреть и ощупать себя. Жёсткая щетина отросла, джинсы порваны, в прорехи куртки видна серая бронерубаха, такая полезная против пуль и уколов, но беспомощная от тяжёлого удара меча. Кровь капала с подбородка, и заметившая это Напель промокнула её своим благоухающим платком.

– Любишь, Ваня, подраться, – осудила или просто спросила – не понять.

– Тоже мне любовь. Кому охота?

– Ты не поверишь, – она лукаво улыбнулась, словно минутами раньше на её глазах не умирали преданные ей люди, – но я так люблю, когда мужчины дерутся.

– Какая корысть? Кулаки, синяки… Потом вонючим от них разит.

– Корысти никакой, но когда выходят такие как ты, Ваня, есть на что посмотреть.

– Ну, уж, – сказал недоверчиво Иван, понимая её грубую лесть, и расплылся в улыбке

Наперекор всему тому, что было, что будет, он был собой доволен.

Выйдя в реальный мир, тут же заметил себя, в прошлом, ожидающего Кароса. Попытался предупредить о нападении – контакта не получилось, да и Напель торопила. Ей было необычно и неприятно видеть их обоих сразу. Он махнул себе рукой. Вспомнил свой внешний вид, – представший перед ним тогдашним: небритый, оборванный и с дурацким синим рюкзаком, – и расстроился.

Лестница

Измотанный сложными и долгими переходами по дороге времени без передышки, порой с тяжёлым грузом на плечах – приходилось некоторых людей Напель буквально нести на себе – Иван не смог по-настоящему задуматься о парадоксах времени в самом замке Великого Пекты. Размышления же, посетившие его при ожидании Кароса, оказались поверхностными. Теперь, когда он исходил замок вдоль и поперёк и побывал в его окрестностях, находясь в поле ходьбы, передвигаясь то в прошлое, то в будущее, – это если судить по своему опыту, опыту хождения во времени, – то стал понимать, что никакого прошлого и будущего в Поясе не было. Ибо, куда бы он в замке ни направлялся, время оставалось одним и тем же, как на «будущей» его стороне, так и на «прошлой».

Миг, – сказала Напель о ширине Пояса во времени… А это означало: в реальном времени замок Пекты существовал доли секунды. Он мог обозначиться стороннему наблюдателю как краткое видение. Только способность глаза не сразу забывать увиденное, может быть, удивила бы кого-нибудь или испугала, но понять этого никто бы не смог. И то: нечто странное и грандиозное мелькнуло, сделало отпечаток на сетчатке глаза и в сознании и тут же пропало, чтобы никогда больше не появиться. Как поймёшь, что это было? Игра ума или реальность?

Иван тоже не понимал.

Он здесь, по его расчётам, провёл уже больше недели, если, конечно, считать, сколько времени он потратил на перемещение людей Напель. Столько же где-то в замке находился и Карос, которого он периодически встречал. С ним уходили другие, приведённые Иваном. И всю эту неделю все те, кого он сюда поочерёдно протаскивал сквозь время, что-то ведь делали, переходя от одного занятия к другому, знаменуя тем самым, что и для них время представлялось вместилищем или средой, где происходила некая последовательность явлений, а это всё равно, что существование прошлого, настоящего и будущего…

Вот сейчас он и Напель направлялись по длинному коридору в условленное место. Они переглядывались, обменивались жестами, что означало одно: время течёт, давая всей этой цепочке действий проявляться раз за разом.

Поэтому как понять, что оно на самом деле стоит на месте?

Напель говорит, что временем можно управлять. Но разве можно чем-то управлять, если оно стоит без движения?

И ещё одно задевало Ивана за живое.

Карос настоятельно советовал проявляться в реальном мире только в одном месте замка – в коридорном тупичке. Особенно он предостерегал от пренебрежения рекомендацией при проводке людей. Вначале Ивану подумалось о предосторожности, не лишней и для него. Так как чем дальше от сторонних глаз, тем лучше. Но потом усомнился в своей версии. Почему бы сразу не проявиться в «святая святых» замка, у той машины, или устройства, или установки, созданной Пектой Великим и держащей Пояс Закрытых Веков в рабочем состоянии и неприкосновенности? И там сразу уничтожить её, эту проклятую машину? Карос на его вопросы прямо не отвечал. Не хотел посвящать его в какие-то тайны, или сам не знал. Всякий раз он нервно тёр ладонью лоб и невнятно бормотал:

– …Пекта… Пекта не так прост, чтобы кто-то мог… Его не обманешь… Нам надо подойти тихонько…

– На цыпочках, что ли? – иронизировал Иван.

Карос соглашался:

– И то… Везде пороги, их не перескочишь сразу. Надо подготовить всё… чтобы наверняка… чтобы…

Напель на его вопрос о машине насторожилась.

– Откуда узнал?

– Карос говорил. А что?

– Да ничего особенного.

– Тогда почему…

– Перестань, Ваня. Сейчас не до того. Придём, сам поймёшь, а объяснять долго.

Потому-то, как бы не был занят Иван проводкой, но каждый раз, возвращаясь к очередному ведомому, заглядывал в многочисленные ответвления от основной дороги, что позволило ему увидеть в замке многое. Кроме одного. Нигде ничего похожего на машину, которая, якобы, управляла Поясом и сохраняла его цельность, он не находил.

«Нет никакой машины! – высветилась у него однажды мысль. – И нет никакого Пекты!»

Сия странная и крамольная мысль, возникнув, стала преследовать его до тех пор, пока он не сделал следующего предположения: она устроена не здесь, в замке, а где-то в другом месте, и в другом времени.

«А почему бы и нет?» – он думал, кружа мыслями вокруг одного и того же представления, порой переходящего в убеждение: – машина размещена в замке; недаром люди Напель перебрасываются сюда, но вынесена в другое время… Или сам замок бытует не только в реальном времени и в поле ходьбы ходоков во времени, но и в какой-то другой ипостаси Времени, с большой буквы, Времени, проявления которого бесконечны… Или в другом поле, тоже ходьбы, но ему недоступном…

Иначе – он как будто потерял всякое направление в своих размышлениях о нахождении замка и заблудился в трёх соснах.

К тому же эти мимолётные предположения переплетались с мыслями о намерении Напель и её людей, к коим теперь относился и он, достичь желаемого. Но их действия, на его взгляд, пока что больше походили на аферу, чем на продуманную операцию.

Авантюристы они, – всё больше убеждался он, хотя иногда поддавался какому – то наитию и представлял себе неимоверную сложность мероприятия, задуманного Напель. В такие мгновения у него обострялись чувства, и он ощущал холод от неминуемых предстоящих потерь и утрат, связанных с ним непосредственно в этом странном, непонятном ему деле.

Поистине: и он сам, и Напель, и единомышленники её – не замахнулись ли на то, чего сами не знали, и потому шли к неведомому по неизвестному, окружному пути?..

Карос – в маске, но Иван его узнал сразу – встретил их у неприметных дверей длинного коридора и бесцеремонно втолкнул в небольшое помещение.

Тяжёлая мебель тускло отсвечивала в сумраке комнаты. Свет сюда поступал из узкого окна, просачиваясь через тёмный от времени или севшей на него пыли витраж. Перед рабочим столом Кароса в полстены светился экран. Во всяком случае, это походило на экран громадного телевизора. Картинка на стене двигалась, показывая сверху вниз винтовую лестницу с незатейливыми перилами. Полосы ступеней монотонно ползли вверх, исчезали за верхней кромкой экрана, на смену им снизу появлялись новые, до скуки схожие с предыдущими. Долго смотреть на такую картину – в пору заснуть.

– Она? – только войдя и дав Каросу сесть за стол, резко спросила Напель.

Карос потёр лоб, снял маску и насупился.

– По всем признакам, да.

– Наконец-то! Нашёл…

– Не торопись, госпожа…

– Надо торопиться. Они напали на убежище в Топсе. Кэт и Моис защищались. Мы ушли, но они… – Ивану показалось, или так оно и было на самом деле, но голос Напель дрогнул. Она чуть помолчала и добавила почти шёпотом: – Их уже нет между нами.

Карос вздохнул.

– Я как раз хотел тебя предупредить. Наш поиск засекли. И если эта лестница та, которую мы ищем, то у нас ещё есть время. Если же не она, то… Я принял кое-какие меры, но они уже ищут нас.

– Где остальные?

– На местах. Через… полчаса нам надо будет отсюда уходить… Если это она, мы успеваем и можем перейти из сектора служб в сектор жилья. Они нас там долго не найдут. Если не она…

Иван с сочувствием прислушивался к негромкому говору Кароса. У него, наверное, случилось нечто схожее с тем, что у себя недавно заметил Иван: – он всё время говорил одно и то же, словно ходя по кругу.

– Символы встречал?

Напель нервничала, покусывала губы. Щёки её румянились, линии тела менялись неуловимо и изящно. Иван видел только красоту её движений и любовался ими.

– Символы были, – отозвался Карос.

Он прикоснулся пальцем к столу, на экране в правом верхнем углу возникло матовое облачко, в центре его проступила, виденная уже Иваном на воротах лигатура: вычурные латинские буквы P и G, а у основания её, справа, две волнистые линии.

– Это его знак, – уверенно сказала Напель. – Это она! Ты нашёл её! Теперь жди! Внизу лестницы у входа знак появится вновь, но там вместо символа воды будут стоять три звезды. Треугольник углом вниз. И корона над буквами… Что это! – вдруг вскрикнула Напель. – Она…

Секундой позже мелодично прозвенел колокольчик.

Карос вздрогнул, бросил взгляд на предводительницу.

– Они точно знают, где мы, – лицо его скривилось как при плаче. – Мы здесь можем находиться не больше пяти минут… Ну же!

Его восклицание и кулаки, поднятые вверх, относились к медленному скольжению винтовой лестницы на мониторе.

Иван понимал свою роль. Он встал у двери, но спросил:

– Куда будем выходить? Сюда?

– Эта дверь работает только на вход. Через неё отсюда не выйти.

– Тогда её надо забаррикадировать, – Иван уже шарил глазами по комнате, прикидывая, что можно будет в первую очередь подтащить к двери, чтобы преградить путь возможному нападению с этой стороны.

– Не надо. Они в неё не пойдут. Слишком далеко. Они будут нас ждать на выходе, – и Карос мотнул головой, показывая в противоположную сторону комнаты.

– Раз они сюда не пойдут, почему бы тогда нам не выйти через эти двери?

– Нет, Ваня, – печально покачала головой Напель. – Карос уже сказал тебе: из них не выйти. В замке есть либо входы, либо выходы.

– Я сейчас посмотрю.

Он стал на дорогу времени. Всё вокруг переменилось разительно. Весь антураж комнаты пропал: двери, мебель, аппаратура… В поле ходьбы существовал только первозданный остов замка, а всё остальное – это вспышка, нулевая величина в миге бытия замка, будто ничего этого нет вообще. Глянец голых стен расступился, лишённая начинки, комната оказалась большой. Вместо двери зиял широкий проём, ведущий в коридор. Иван свободно вышел в него, вернулся в комнату и перешёл в реальный мир.

– Что? – спросила Напель.

– Можно выйти.

– Слава тебе, Ваня!

Карос оглянулся, на лице – надежда.

– Тогда у нас в запасе минут десять…

Вдруг черты лица его исказились, взор впился в экран. Верх изображения лестницы на нём зарябил полосами, задёргался. Снизу поднимались ступени и пропадали в серебристой паутине, постепенно затопившей всю верхнюю часть экрана. Сквозь неё проявился чей-то лик: вначале глаза, брови, обрисовались припухлые губы, прямой нос обрёл очертания, потом – коротко стриженые волосы…

Черты прояснившегося лица показались Ивану знакомыми.

– Пекта! – воскликнула Напель и быстро отвернулась от экрана. – Карос, что бы он ни говорил, не отвечай. И поменьше двигайся. Ты, Ваня, тоже. И не разговаривайте… Карос, не спускай глаз с лестницы, вот-вот должен появиться знак. Если он тот, который нам нужен, сразу же обесточь систему. Ваня, а ты приготовься нас отсюда выводить.

Подобный фотографическому снимку облик Пекты ожил, глаза моргнули, шевельнулись губы. Карос спешно натянул маску и накинул капюшон.

– И всё-таки ты здесь, Напель, – произнёс Пекта мягко и грустно, словно безмерно сожалея о случившемся. Выглядел он лет на тридцать, не больше. На высоком чистом лбу затаилась складочка, как у Напель. На щеках играл здоровый румянец. Он во всём походил на Напель, точнее, она на него. Напель взяла от него всё самое хорошее. – Ах, Напель, – продолжал он негромко, – наслушалась сказок и поверила в невозможное. Разве кто сможет…

– Есть! – выкрикнул Карос и тут же испуганно прикрыл рот ладонью.

– Покажи? – нервно дёрнулась к нему Напель.

– Вот, смотри…

– Да, это она! Выключай систему!

Экран медленно погас, вместо него обозначилась ничем не примечательная стена.

И сразу же послышался топот множества бегущих ног. Слышно было даже не ухом, а через пол и стены.

Бежали не таясь. Бежали уверенно.

Топот на секунды затих, а потом появился со стороны входа, откуда, по мысли Кароса, можно было не ожидать нападения, и стал стремительно нарастать.

– Сейчас они будут здесь, – прижала к груди руки Напель. – Ваня! Как же ты нас поведёшь? Сразу двоих? Мы оба должны…

– Напель, прыгай мне на спину! Так… Карос, руку! Прижмись ко мне теснее. Ну!

Дверь прямо перед лицом Ивана дрогнула от первого удара, и стала раскрываться, но ходок с тяжёлой ношей уже уходил на дорогу времени и истаивал в реальном мире. Ворвавшиеся мгновением позже вооружённые мечами люди никого в комнате не застали, только тонкий аромат духов Напель напоминал о недавнем её пребывании здесь.