Лицо со шрамом

Но этот мертвец не лежит тихо. Прошлое просачивается, как яд из старой бочки с химикатами, отравляя все вокруг. События последнего года сорвали последние печати, и теперь демоны из детства рвут мою душу на части.

Часто во снах я вижу ее – мою мать. Теперь она лишь размытый отпечаток в памяти, который я запомнила в одном образе, особенно ярко в день ее смерти. Рина умерла за две недели до своего тридцатилетия. Мне было девять лет. Теплый сентябрь того года стал последним месяцем прежней жизни. Все полетело к черту, обрушив хрупкое подобие нормальности.

Но прежде чем рассказать о том, как все прошло к черту, я хочу вспомнить, как все начиналось. Большая часть этой истории соткана из чужих рассказов, остальное – мои воспоминания. Жаль, что в основном они дерьмовые.

Все истории большой любви и ненависти начинаются одинаково: она встретила его или он ее. Звезды на небе сошлись или стрела Амура пульнула не туда, но история моих родителей не была похожа на сказку – как, впрочем, и вся последующая жизнь. Это была романтическая история, которая переросла в гребаный слэшер.

Рина встретила моего отца Реджи, едва шагнув во взрослую жизнь. Девочка из скромной семьи поступила в колледж изучать экономику, получив место благодаря успехам в спорте – она подавала большие надежды в женском лакроссе и была чертовски хороша в этом. Как часто бывает в подобных историях, на пути хорошей девочки встречается плохой мальчик.

И как ей было устоять? Вдали от дома, выросшая и впитавшая в себя темную романтику классических романов, она не смогла противиться чарам парня с глазами цвета выдержанного виски.

Его звали Реджи Драгган. Местные называли его «Крюк».

Он вырос в гнилых трущобах Южного Чикаго, где белый ирландец торчал, как заноза в черном теле района. Это была территория цветных банд. Единственное, что держало его на плаву – тяжелые кулаки, превращавшие в фарш любого, кто косо смотрел в его сторону. Желающих проучить белую ирландскую шваль хватало: нрав у Реджи был что у бешеного пса и счет переломанных им костей давно обогнал статистику перестрелок в той дыре. У него был зубодробительный хук справа, поэтому он получил прозвище «Крюк».

Местный воротила, державший боксерский зал, быстро положил глаз на Драггана. Для прожженных бойцов мой отец должен был стать свежим мясом и приманкой для тех, кто жаждал увидеть падение Драггана мордой в ринг.

К несчастью для них он придерживался другого мнения.

За три года Реджи превратил местный клуб в свою персональную мясорубку. Каждый бой заканчивался одинаково – противник в состоянии близкому к коме лежал на ринге, а «Крюк» уходил с толстой пачкой купюр. Но ему наскучило биться в легальных боях, он выбрал подпольные клубы. Ринги, где пахло потом и дешевым табаком так сильно, что слезились глаза, а кровь попросту не смывалась с пола стали его личной ареной. Толпа ревела, деньги текли рекой, но настоящая игра шла за кулисами боев. Реджи понял: выигрывать – не всегда выгодно.

«Случайно упасть» означало поднять много денег, так в жизни Драггана появились нелегальные ставки. Он проигрывал красиво, с кровью и поломанными носами. Ставки росли, а вместе с ними – вкус к опасной жизни и власти. Отец то побеждал всухую, то неожиданно проигрывал. И никто не знал, что за его спиной стояли воротилы, которые были в доле с ним.

Скоро Драгган перестал быть просто бойцом. Договорившись с О'Ши – тем самым владельцем клуба, который открыл Реджи путь в подполье, они стали партнерами. К двадцати трем годам у него была собственная букмекерская контора, о которой знали лишь несколько людей. О'Ши и его лучший друг – Билли Мак. Второй был левой рукой отца, которая была всегда наготове нанести смертельный удар. Билли был гребаным психом маниакально дорожащий дружбой с Драгганом.

Букмекерская контора была под прикрытием бара. Именно там Рина впервые увидела его. Она зашла туда с подругами после матча чтобы отпраздновать победу своей команды по лакроссу. В тот день сам Реджи стоял за стойкой.

Тут Амур выпустил стрелы. Будь этот ублюдок милосердным сразил бы их на повал и избавил мир от обрушившихся страданий. Романтичный флер длился не долго. Под утро в бар ворвались люди Бади Буглера – главы ирландской мафии Чикаго. Их не устраивало, что молодой выскочка слишком быстро поднялся и не собирался делиться прибылью, хотя работал на их территории. Ничего из этого Реджи выбирать не стал: пятеро головорезов Буглера отправились в морг, отец получил пулю, которая вошла в его правое плечо, положив конец боксерской карьеры. Рина, вместо того чтобы убежать, осталась, помогая отцу остановить кровь и спрятаться от полиции.

С этой точки началась история Драггана – будущего главаря ирландцев в Чикаго.

Реджи объявил войну Бади Буглеру: его уважали не только за силу и ловкость на ринге, но и за умении просчитывать ходы наперед. Молодые ирландцы устали от стариков у руля, жадных до денег и зачастую работавших на итальянцев. Под Драгганом оказались все букмекеры, бывшие бойцы и парни с улиц. Вместе они превратились в разгромный кулак – началась новая кровавая страница в истории мафии Чикаго. Следующие два года он методично уничтожал бизнес конкурентов, перекупал его людей, закапывал врагов.

Старания не прошли даром. Имя Реджи «Крюка» Драггана произносили шепотом даже представители власти. Он взял под контроль большую часть нелегального бизнеса в Чикаго, его люди занимали ключевые посты в полиции и мэрии полностью развязывая ему руки.

Позже старик Буглер был найден мертвым у себя дома. Официально он умер от сердечного приступа, а не официально – его голова была похожа на отработанную грушу для битья.

Началась эпоха правления Драггана, рядом с ним всегда была Рина – его королева, державшая в своих изящных пальцах сердце Реджи. Пока однажды не разбила его, отдав всю свою любовь дочери. Для Драггана в этой любви места не осталось.

Вместе с ребенком родилась ненависть.

– Бесс.

Ледяной тон голоса Уилла Дрейка прервал мою исповедь.

– Ты дочь Драггана?

Я молча кивнула.

Дрейка словно подменили. Шея побагровела красной волной, на висках вздулись вены, кулаки сжались до хруста в костяшках. Видимо мой папаша насолил и ему тоже.

– Потому ты отпечатки не сдавала? Программа защиты свидетелей, все это чтобы он тебя… не нашел?

Я собрала всю волю в кулак. То, что я собиралась рассказать Дрейку, могло стоить мне жизни.

– Бесс, твой отец самый скользкий ублюдок в истории всех ублюдков Чикаго. Его мечтают схватить за задницу, каждый коп, федерал и все, кто еще помнит о том, что такое честь, и служба.

– Я знаю, Уилл. А еще знаю с самого детства, что его глаза везде. У него столько денег, что он может купить любого. Даже тебя.

Реакция Дрейка достигла апогея и стакан, который стоял на столике влетел в стену.

– Сдохнуть. Лучше сдохнуть, чем прогнуться под Драггана. – Только и ответил он, а потом перевел взгляд на меня. – Бесс, но что-то не сходится с тем, что мы о нем знаем. Его единственный ребенок погиб в пожаре вместе с родственниками жены.

– Уилл, ты знаешь не всю историю.

– Так расскажи.

Брак моих родителей был похож на пороховую бочку с подожженным фитилем. Все могло взлететь к чертям в любой момент. Рина, моя мать пыталась создать подобие нормальной семьи в условиях войны, пока отец все больше погружался в болото криминального мира. Ночные звонки, тайные встречи, пятна крови на рубашках – стали их обычной рутиной. Мать не могла уйти, как истинная ирландка-католичка, она скорее приняла бы смерть, чем развод с Драгганом. Бабушка говорила, что их любовь была ядом: она медленно убивала обоих, но они не могли друг без друга.

Мое рождение стало детонатором. Рина умоляла отца завязать с преступным миром, хотя она прекрасно понимала, что с таких высот добровольно можно пасть лишь с пулей в башке. Крики младенца чередовались с криками родителей: ссоры сотрясали стены, пока мать швырялась вещами, а отец крушил попавшие под руки мебель.

Так продолжалось долгие годы. Однажды ночью я проснулась от выстрела. Спустившись вниз, я увидела Рину с пистолетом в дрожащих руках. Отец держался за простреленное плечо – то самое, раненое много лет назад в день знакомства с матерью.

– Следующий будет в голову. – Процедила она.

Драгган ушел, хлопнув дверью. С ним был страшный человек – Мак. Одно слово отца – и этот цепной пес убил бы мою мать голыми руками. Годами позже я поняла, что одержимость Мака отцом стала бомбой замедленного действия.

Отец не прощал предательства, а мать сделала именно это, она выбрала меня.

В девять лет я стала сбегать из дома. Шныряла из квартала в квартал, все дальше отдаляясь от домашнего ада. Мать могла ударить отца и получить от него ответ в разы сильнее. Как правило одной хлесткой пощечины хватало, чтобы остудить пыл Рины, но с каждым разом они были сильнее. Ее кожа багровела, лопалась и кровоточила. Чтобы залить боль она лила алкоголь не только на рану, но и внутрь. Однажды убегая от очередной ссоры, где мне досталось от отца, я забрела в итальянский квартал.

Я встретила Чеза смуглого мускулистого мальчишку с копной темных волос, наше первое знакомство началось с перепалки и его сломанного носа.

Чез никогда не задавал лишних вопросов, хотя догадывался, что я в какой-то беде. То лето стало особенным! Мы бродили по улицам, воровали яблоки из чужих садов и мечтали. Мы постоянно мечтали! Мальчишка рассказывал про окрестности Рима и хотел вернуться к своей семье, пока я молчала о своей.

Счастье длилось не долго. Мак выследил меня. В тот вечер я получила такую взбучку от которой на моем теле остались синяки. Отец бил меня с точностью жала пчелы, но тогда он не сдержался и ударил меня по лицу.

– Этот итальянец тебе не друг. Завтра ты пойдешь к нему и попрощаешься. Ты уезжаешь.

Тот момент стерся из моей памяти, но нестерпимая боль была со мной долгое время. Пока не случилось горе, которое навсегда изменило меня.

Я замолчала. Дрейк застыл. Определенно мне требовалась двойная порция виски. За окном стемнело, но никто не спешил покидать гостиную.

– Что было дальше?

Дрейк потянулся через столик и накрыл мою ладонь своей. Его пальцы были теплыми, успокаивающими, но я колебалась, стоит ли рассказывать всю правду.

– Уилл, мне нужно знать: кто сейчас передо мной – друг или офицер при исполнении?

– Друг. Просто друг. – Он тяжело сглотнул и добавил: – Бесс, я живу с мыслью об убийстве человека. Она преследует меня каждый гребаный день и каждую ночь.

– Уилл… зачем ты мне это говоришь?

– Ты боишься довериться мне, поэтому я первым открою тебе свою тайну. Два года назад у меня были отношения.

– О.

Только и смогла выдавить я, пораженная его откровенностью.

– Я нарушил устав, вступив с запрещенные отношения. Джесс… ее звали Джесс. Она была проблемной подопечной, ей светил срок за распространение запрещенных веществ, но она сказала, что сдаст крупных дилеров. Прокуратура включила ее в программу защиты свидетелей, а я стал ее куратором.

Еще один мой кивок.

– Все вышло из-под контроля. Джессика была сломлена, но в ней еще теплилась искра жизни – этого хватило, чтобы зацепить меня. Черт, – Дрейк стиснул голову руками, обнажая зубы в улыбке, – безумный месяц где я буквально потерял голову.

Дрейк говорил о Джессике в прошедшем времени.

– Я утратил контроль над ситуацией. Бесс, Джессику убили, труп подбросили к моему дому. Я пережил сраный ад. Операция провалилась, меня сослали в эту дыру, и все это время вина не отпускает меня.

– Я понимаю, – тихо произнесла я, чувствуя, как к горлу подступает комок.

– Мне понадобилось время, чтобы прийти в себя. Я знаю, кто отдал приказ об ее убийстве, и будь я проклят, но я всажу пулю ему висок. Так же, как сделали с Джессикой.

– Мне очень жаль, Дрейк.

От его слов внутри все похолодело. В глазах Уилла было столько боли, что привычная маска весельчака треснула, обнажая сломленного человека, которого переполняла ярость. Гнев отравлял его и требовал жертв. Но мне не было страшно. Я как никто другой понимала его – ведь однажды была на его месте. Хотелось обнять друга, как-то облегчить его страдания, но я знала: все бесполезно – и слова, и жесты, пока он не получит желаемую расплату.

Выплеснув толику яда, Дрейк переключился на мой рассказ, возвращая свои прежнее самообладание.

– Бесс, что ты скрываешь?

Меня сплавили к родителям матери, бабушка и дедушка были славными людьми – тихими стариками.

«Приеду позже, милая. Нужно уладить кое-какие дела и мы заживем новой жизнью» – это были ее последние слова. Больше я не слышала материнского голоса.

Неделю спустя безмятежный и тихий вечер разорвал стук в дверь. Грохот такой, что он него заходилось сердце. Стучавший будто хотел сорвать ее с петель. Дедушка, после инсульта добирался до нее целую вечность. Я сидела в своей комнате, но все слышала будто я стояла рядом с ним в тот момент. Нутром чуяла – случилась беда. Сердце всегда знает о потери раньше, чем страшные слова успеют слететь с языка вестника.

Моя мать погибла в результате несчастного случая.

Я билась в истерике, как и положено девятилетке, узнавшей о смерти матери. Слезы лились нескончаемым потоком, а глупая детская надежда, что это ошибка, не отпускала до самых похорон. Даже глядя на ее тело в гробу, я отказывалась верить. Она выглядела красиво, как при жизни, если не считать странной полосы синего оттенка на ее переносице и кровоподтека у виска, который безуспешно пытались замаскировать гримом. Эти следы были отметинами ее невезения, именно так сказал отец. Она перебрала лишнего, упала и ударилась правым виском об угол кухонного островка.

Никто не задавал вопросов. Драггану никогда не задают вопросов.

Шесть долгих лет Драгган не давал о себе знать, но его тень незримо присутствовала в наших жизнях, хорошо знавший истинное лицо моего отца, готовился к худшему. В тайнике, известном только нам двоим с дедом, хранились фальшивые документы на мое имя и пачка купюр – спасительный круг на случай беды. Она пришла внезапно – отец позвонил вечером в канун моего шестнадцатилетия.

Мак приедет за мной чтобы отправить меня в Ирландию в частную женскую школу. Отец решил, что я должна воспитываться иначе, чтобы стать достойной невестой в будущем. Для него я была ценным активом для своих дел. Принцесса Драггана для какого-нибудь дракона. Я плакала всю ночь, принимая сложное решение – бежать. Оставить дорогих мне людей и исчезнуть. Драгган бы никогда не нашел меня.

Но я не успела.

Я возвращалась из пекарни где подрабатывала, не обратив внимания на черный седан, припаркованный в тени деревьев. Наш дом стоял особняком среди ивовой рощи. Что-то было не так – когда я ворвалась внутрь с привычным «я дома!», в ответ прозвучала лишь гнетущая тишина. Необычная для нашего дома, где всегда играло радио, а с кухни доносилось бабушкино бормотание во время обеденной готовки.

Холл встретил меня мертвой тишиной. Я звала родных, но эхо собственного голоса лишь усиливало тревогу. Вдруг из гостиной донесся приглушенный хлопок – звук, который я бы узнала из тысячи.

Билли Мак стоял посреди комнаты. Бабушка сидела в своем любимом кресле, ее белая блузка медленно окрашивалась кровавым цветком. Дед лежал у дивана, неестественно вывернувшись с вытянутой рукой перед собой, будто до последнего пытался спасти бабушку. Крик застрял в горле, когда Мак повернулся ко мне. Никогда не забуду его дьявольскую ухмылку.

Отбросив пистолет с глушителем, он двинулся на меня с похотливым блеском в глазах.

Я отступала, спотыкаясь о тело деда, Мак рычал как тупое животное, его намерения были очевидны, член в штанах недвусмысленно выпирал под тканью. Я упала на задницу, отползая к столику, где стояла тяжелая мозаичная лампа. И лежал пистолет.

Его рука схватила мою лодыжку, дергая меня на себя. Извиваясь в железной хватке, я дотянулась до лампы, пока этот урод пытался стянуть с меня штаны. Удар пришелся точно в висок. Пока Мак мотал головой в попытке очухаться, пистолет уже был в моих руках. Первая пуля вошла между глаз, остальные пять в грудь.

Его лицо застыло в удивлении, словно он не верил, что шестнадцатилетняя девчонка может так метко стрелять.

Я выстрелила шесть раз. Дед хорошо меня учил.

– Я убила человека, Дрейк. Десять лет меня я живу с призраками прошлого и все это время, я скрываюсь от собственного отца. Я отняла у него любовь всей его жизни и гребаную «левую руку» – Билли Мака.

Когда тишина стала невыносимой Дрейк поднялся и крепко обнял меня. Это было дружеское приятное объятие. Обмякнув в крепкой хватке, я уткнулась носом в его плечо. Впервые за все проклятые годы я позволила правде вырваться наружу и мне стало по-настоящему легко.

Глава 13: Пинотаж

Чувство эйфории имело кратковременное действие. Прошло три бесконечных дня после исповеди, а я по-прежнему не чувствовала желаемую свободу. Кровавые откровения сковали меня с Дрейком одной цепью, хотя груз открывшихся тайн был неравен – мой смертный грех против его замысла убийства. Уилл, считав мои опасения, на прощание бросил:

– Мердок, когда я прикончу его, ты будешь первой, кто об этом узнает.

Я молча кивнула, прижавшись к двери. Дрейк медлил, буравя меня взглядом, он хотел убедиться, что я осознала сказанное. В жутком смысле его слов скрывалась защита – теперь мое признание надежно похоронено под тяжестью задуманного преступления.

Мы оба ступили на поле одной игры – игры со смертью и вряд ли у нас была дорога назад.

Дрейк ушел, оставляя меня наедине с роем гудящих мыслей.

Сейчас я застряла между молотом и наковальней, причем они были чертовски опасными для моей жизни. С одной стороны – папаша, который, решил, что его ДНК – отличный повод для семейной драмы. С другой стороны – Борджиа, одержимый местью в стиле «глаз за глаз» и полным комплектом бешеных тараканов в голове. Странно выбирать между двумя потенциальными психопатами, один из которых тебя породил, а второй хочет использовать как приманку для первого.

В приглушенном свете настольной лампы я привычно чистила Глок. Холодный черный металл скользил под пальцами, вызывая горькие воспоминания. Каждый чертов винтик оружия был пропитан яростью дня, когда Билли Мак убил моих родных, а я убила его.

До сих пор, закрывая глаза, я ощущала металлический вкус крови, смешанный с едким запахом пороха. Помню как теплые брызги от выстрела легли на мое лицо и аккуратное обожженное пулевое отверстие меж бровями Билли Мака превратилось в уродливое месиво на затылке, когда пуля прошла навылет.

Этот кусок металла – единственный свидетель трагедии шестнадцатилетней девчонки, которая осиротела и повзрослела в считанные секунды. Тогда, дрожащими руками, я методично заметала следы. Откуда это во мне? Возможно, ублюдская кровь Драггана носила ген убийцы. Стрелянные гильзы я засунула в карманы. Тела дедушки и бабушки застывшие с мольбой в глазах еще кровили, а кровь затекшая на пол уже начинала сворачиваться.

Решение пришло мгновенно – огонь уничтожит все.

Наш дом из белого дерева стоял на отшибе в роще, где даже соседей не было в радиусе нескольких миль. Он вспыхнул как спичка, когда я подожгла шторы в гостиной. Пламя безжалостно уничтожало следы трагедии, тела превратились в пепел, а я – в призрака.

У меня осталась лишь ненависть, Глок и жемчужные серьги моей бабушки.

Дрейк был прав – по официальным данным единственная дочь Драггана – Лиззи погибла в том пожаре. Позже я видела газетные статьи об безутешном папочке, который потерял жену, а потом и дочь. Он просил общественность забыть про это дело, чтобы не бередить тяжелые травмы. Но какого черта Борджиа удалось раскопать правду? Как он вышел на мой след спустя столько лет? Я задумалась. Если Борджиа вычислил меня, значит и отцу это сделать по силам. В мозгу возникла дикая, почти безумная идея – встать на сторону Чезаре.

Дело о стрельбе на свадьбе Лукрецци оставалось нераскрытым. Чезаре Борджиа был темной лошадкой в этой истории. Изучая полицейские архивы в открытом доступе и газетные сводки, я поняла, что следствие топталось на месте и бесконечно затягивалось: братья Борджиа и ряд мелких пешек убиты. Множественные огнестрельные ранения были характерны для профессиональной ликвидации, но заказчика не могли найти. Двое неопознанных налетчиков, найденных мертвыми на месте преступления, не дали следствию ничего – их папиллярные узоры заранее уничтожены химическим способом. У полиции не было отпечатков пальцев и совпадений по базе.

Кровавая бойня не спровоцировала немедленной войны кланов, но спустя девять месяцев криминальная хроника Чикаго запестрела статьями о серии жестоких убийств в ирландских бандах. Трупов становилось больше и улицы захлестнула война насилия. У членов банд разыгралась паранойя – они подозревали друг друга в предательстве и это привело к череде внутренних расправ и цепной реакции: все криминальные кланы от Триады до русских вступили в войну, но никто не знал, кто стоит в тени и управляет театром.

Чезаре сказал, что мой отец Реджи Драгган – его цель.

Я помассировала гудящие виски. Похоже, в основе всего лежала извечная борьба за власть и жажда мести.

С этими мыслями день спустя я сидела на продавленном диване в гостиной у Кэтрин, разглядывая ее винтажные безделушки: фарфоровые фигурки слонов, старые тома классики и оружие развешанное на стенах как трофеи. В камине потрескивал огонь. Днем ранее старушка попросила меня заглянуть к ней на ужин, но моя смена затянулась потому что Марла опоздала.

На улице давно смеркалось и было тихо, а Кэтрин все еще не спустилась. Я пересела в кресло, наверно она готовится рассказать мне новую историю. Она частенько наведывалась ко мне чтобы поведать разное, будто боялась, что невысказанное навсегда затеряется в ее памяти: соседка каждый раз путалась в количестве своих мужей, но вечно жаловалась на единственного сына.

Дверь с грохотом распахнулась. И там был тот, кого я меньше всего ожидала увидеть. Чезаре с руками над головой понуро топал впереди, а позади него – Кэтрин, которая целилась ему в спину из своей двустволки так, будто только и ждала этого момента. Картина прямо таки как в чертовом вестерне, только вместо Клинта Иствуда – престарелая мадам.

Я открыла рот подбирая слова, но так ничего не смогла сказать.

– Бесс, милочка, я поймала этот экземпляр образцовой мужественности у тебя под окнами. – Она выглянула из-за спины Борджиа. – Такие красавчики у нас – редкость. Последний, помнится, не дожил даже до того, как я успела надеть подвенечное платье для него.

Надеюсь, не потому что ты его пристрелила.

Чезаре был абсолютно спокоен. Меня уже тошнило от того, как часто в него целились в моем присутствии, но прежде чем я успела вмешаться, Борджиа сам разрядил обстановку.

– Простите, мэм, вы на всех красавчиков так охотитесь? – протянул он с той самой улыбочкой, за которую хочется врезать.

– Каков остряк! Того парня забрала война, а вот тебя может забрать моя малышка. Бесс, ты знаешь этого наглеца?

– К несчастью да.

– Милая, я может и старая перечница, но если дерну за курок – все спишут на старческий маразм.

Чезаре скривился словно проглотил лимон целиком. Он медленно обернулся на вооруженную старушку, пока та рассказывала историю пленения Борджиа.

Где черт возьми она откапала итальянца?

– Представь себе, стою на заднем крыльце, пока ждала тебя и вижу его. Этот молодой человек крался вдоль стены у тебя под окнами как какой-то негодяй: весь в черном, а я хоть и стара, но не слепа. Моя двустволка была недалеко.

Мои глаза чуть не вылезли из орбит от удивления. Его не пристрелили на свадьбе Лукрецци, зато он угодил на мушку пенсионерке.

– Я взяла его на прицел, когда он в твоем плюще запутался.

– Мэм, вы же не хотите испортить свой прекрасный ковер? Кровь сложно вывести. Опустите оружие, – предложил Чезаре.

– О, милый, у меня богатый опыт в этом деле. Бесс, ты же помнишь у меня было три мужа?

– Четыре, – поправила я.

– И что, вы их всех убили? – вмешался Борджиа.

– А ты, что коп? – Кэтрин прищурилась, разглядывая своего пленника. – Смотрю, и пушка у тебя имеется.

– Почти, – он сделал паузу. – Адвокат.

– Это еще хуже!

Меня вконец утомила эта странная сцена. Не думаю, что на самом деле кто-то из нас был в опасности, но старушку спектакль явно забавлял.