скачать книгу бесплатно
Она продолжал еще что-то говорить, но мой взгляд задержался на далеком куполе. Странно, что такое внушительное сооружение находится далеко от центра комплекса. Я мысленно сделал себе зарубку разглядеть его вблизи, при первой возможности. Купол быстро скрылся за громадой главного корпуса, а наша группа уже шагала по главной площади. Здесь оказалось невероятно много народа. Ручейки людей стекались в могучую реку, чтобы опять распасться, подобно широкой дельте, когда ученики расходились по разным входам школьного здания. Похоже посещаемость здесь абсолютная, что неудивительно, с такими стимулами и системой контроля, писк которой я надеялся никогда не услышать.
Внутреннее пространство школы не уступало потрясающим фасадам, если закрыть глаза на вездесущую запущенность. Однако стройные колоннады и арочные порталы все равно были прекрасны и казались невесомыми, при всей своей монументальности. Потоки света, из огромных окон, играли на рисунке камней мозаичных полов, и полностью овладевали вниманием. Я успевал разглядывать барельефы на стенах, статуи в нишах и крупные картины в резных рамах, которые превращали школу в музей, хоть и неухоженный. Эти ощущения усиливала приятная музыка, тихо играющая на каждом шагу. Мне казалось странным, что в современном мире не хватает средств для ремонта, или до материальной стороны школы новому директору просто нет дела. Я сделал себе еще одну заметку, выяснить этот вопрос у руководства.
Мне наступили на ногу, отвлекая от созерцания сводов потолка. Возмутиться не успел, зато заметил косые взгляды, старших учеников. Наверно мы привлекали внимание, походя на типичных туристов. Мои сокурсники сбились в маленькую стаю, крутили головами во все стороны, буквально поедая глазами бренную красоту, разве что не фотографировали. Мельком я успевал поглядывать на окружающих, разительно отличных от нас. Новичков встречали по одежке, в буквальном смысле. Только мы оказались выряжены в стандартную одежду, суровое рубище, в сравнении с экстравагантными нарядами старших.
Маленькая девушка, назвавшаяся Олесей, долго молчала, глядя исподлобья на творческую молодежь, но не вытерпела и заговорила своей подруге:
– Обалдеть, здесь парад мод, не иначе, а мы как плебеи. Мне срочно нужно приодеться.
– Ага. Хоть в столовую с буфетом не ходи. Страшно подумать сколько корпеть придется. Я бы и по ночам рисовала, если бы можно было скорее что-нибудь приличное купить, – ответила ее товарка.
Деловая Олеся, успевшая познакомиться со всеми и влезть любопытным носом куда только возможно, настороженно прищурилась и заговорила в никуда, надеясь быть услышанной всеми:
– Не понимаю, где творческая атмосфера? Кажется, только мы одни как ненормальные спешим на первую пару, а эти модели, чтоб их… Словно на пляж явились, осталось только под солнышком улечься… Ага, один уже лежит.
Оторвавшись от игры с рисунком на полу, в белые и черные ромбы, я ответил:
– Похоже с ним случилось то самое. Как я понял, здесь не принято обращать на приступы особого внимания. И мне видятся не пляжники, а скорее великие мастера. Только в кавычках. Следить за временем и суетиться ниже их достоинства. Кстати, мы тоже не совершенство. Мой сосед сейчас где-то между душем и буфетом, если опять не лег.
– Ему что, о пищалке не говорили? – изумилась Олеся, но ответить мне не дала. – Ну ладно, он дурак, пусть шишку набьет. А нам никак нельзя ударить в грязь лицом, особенно перед новым пополнением. И вести себя по нормальному надо, и приодеться, а то, как гадкие утята.
– Ничего, мы еще посмотрим, кто тут великие мастера, – категорически заявил громкоголосый Руслан, лихо закидывая набок свою рыжую челку.
– Кажется вы говорите немного о разном, – сказал я. – В моих глазах эти старшие уже лежат в грязи и булькают пузырями, если не пользуются возможностями вдохновения от аномалии, и откровенно филонят, а потом отрабатывают. Однако наши наряды и мое чувство прекрасного начали коробить.
Руслан по-свойски толкнул меня в плечо, и заговорил тоном прожженого жизнью ветерана:
– Зря ты на них бочку катишь. Мы вот вчера зависли со старшими в буфете, таких подробностей наслушались, – на его слова Олеся превратилось в одно сплошное внимание. – А вы, мадам, ушки свой поберегите, не то мозги закипят, и вместо занятий у нас революция будет.
– Что ж там за страсти такие? По-моему, аномалией нас и так до икоты запугали. Я пол ночи не спал.
– Есть тут одна фишка. Не так страшна аномалия, как последствия завалов. Говорят, что все незаконченные работы, в том числе и итоговая, забирают и хрясь, – Руслан показал удар об колено, – А потом пых, – пантомима продолжилась имитацией языков пламени. – Не знаю как именно, просто считаются, что их от ума сделали, и без должного вдохновения, понимаешь ли. А преподы искусство высшего уровня требуют. Ну еще баллы все списывают. Жуть, да и только.
– Нормально…, – искренне возмутился я. – Очуметь можно. И почему нам это Мария, эм…, забыл, как ее. Нет бы все честно сказать. А может вас разыграли? Почему бы над новенькими не подшутить, как над детьми малыми.
– Я тоже так сначала подумал. Но парни без иронии рассказывали, и советовали не страдать за зря. Не пришло, якобы, еще время и можно расслабиться. Ну что, Олеська, язык проглотила? Не будешь в другой раз уши развешивать. Многие знания – многие печали.
Наша разновеликая группа свернула в галерею с искомой аудиторией, но дверь еще не открыли. Пришлось ждать, и наблюдать, потому что лезть со своими умными мыслями к погруженным не хотелось. Я чувствовал себя гостем на светской вечеринке, проводимой юными наследниками фамильного замка, в кругу себе подобных сорвиголов. Казалось, они неразумно распоряжаются свалившемся на голову достоянием, и довели свои владения до весьма прискорбного вида. Прежде мне не доводилось видеть столь откровенной праздности. Вдохновение не ощущалось, и я подозревал, что действительно зря потрачу здесь время. Возможно следует покинуть проект погружения. Но спешить с выводами я не стал. Мало еще видел, и врать люди тоже могут. Наконец нарисовался учитель, который со скорбной улыбкой смотрел на учеников, входящих в мастерскую.
Два занятия рисунка пролетели незаметно, быстрая зарисовка постановки из геометрических фигур поглотила меня с головой, временно изъяв и потока времени. Учитель проверял чего мы стоим, оставив нас наедине с работой на все четыре часа. После первых линий наброска я ощутил неудержимое желание творить, и не спустя рукава, а выложиться по полной. У меня только дым из-под карандаша не шел, так увлекся постановкой. Краем глаза отмечал, что группа тоже шуршит грифелями по бумаге. Однако через час мы познали обратную сторону аномалии. Захотелось встать и уйти, полежать, хоть на полу, или вообще вернуться в жилые покои, потому что больше нет сил и смысла творить.
– Да ну ее в пень, – выпалил Руслан, запрокинув назад голову с руками. – Хочу все порвать, сжечь и пойти пожрать наконец.
– Может я брежу, но сейчас идет откат, будь он неладен, – сказал двухметровый Влас неуверенным тоном. – Но вряд ли от такого кошмара отдых поможет. Мне вообще исчезнуть охота.
– Не паникуйте, – осмелился сказать я, неожиданно воспрянув духом. – Думаю, это можно пересидеть. К слову, у нас тут планшеты все изрисованные, и можно старый добрый прием антистресса применить. Я уже пять минут свою лепту в коллективное творчество вношу. Отпускает.
– Ай-яй-яй, как нехорошо в таком признаваться. Хотя меня тоже прижало. Сейчас попробую, – на ходу сменила концепцию Олеся, и с шумом придалась вольному творчеству. – Анархия, беспредел, мне нравится, – девушка явно уже не обижалась на дерзкого Руслана, и пребывала в отличном настроении.
Через четверть часа вдохновение вернулось. Аномалия больше не играла с нами злых шуток, наверное, на новичков слабо действует. Я сам от себя не ожидал рисунка с тремя точками перспективы и такими выразительными тенями, что хоть облизывай их. Почти все мы получили заслуженные десятки, не то оценки, не то валюту, попробуй к такому привыкни, но люди остались довольны. Я наперед знал, после следующей лекции мы будем свободны, так как на второй половине занятий, для самостоятельной работы, нам пока делать нечего, и можно будет, наконец, осмотреть всю школу. Александр Иванович, закончил просмотр, но попросил не расходиться, если мы не желаем остаться босяками, ведь на занятие мы явились с пустыми карманами.
Вскоре он притащил охапку ученических сумок, носимых через плечо, и раздал их со словами:
– Вот ваше первое имущество. Остальное получите позже. Если не нравится качество инструментов, можете пользоваться магазином. Там всего полно, ну почти, того, что положено.
– А что нам не положено? – мигом вклинилась Олеся, невинно моргая с дурашливым видом. – А рисунки с собой забирать можно? И будет ли домашнее задание?
– Ох, девушка, не надо так частить. Сейчас вы все обрушите на меня поток критики, впрочем, всегда так, – учитель с сожалением вздохнул. – Творчество только в стенах школы. Бумагу, картон, пластичную массу и прочие материалы за порог не выносим, и в продаже их нет, так что не ищите и не спрашивайте. Это не я придумал, таковы правила. Все ради вашей безопасности, потому что перегрузки мозга нам не нужны.
Причудливые правила школы нарастали как снежный ком, однако Александра Ивановича обвинять не стали. Некоторые, наоборот, порадовались странной халяве. Люди были увлечены сумками, не такими уж страшными как мантии, и не роптали, находясь под впечатлением от череды откровений и даров. Мы снова воспользовались навигацией, которая чертила впереди проекцию стрелки на полу, и дружной гурьбой добрались к аудитории композиции. Я еще слабо запомнил свою большую группу, пытался вспоминать услышанные имена, и неосознанно продолжал высматривать Алекса, попробуй такого шутника неугомонного пропусти. С каждой минутой мне все больше казалось, что его в последний момент кем-то подменили.
Двери аудитории резко распахнулись, выпуская толпу разномастно одетых парней и девушек, вполне счастливых и немного утомленных. Их мысли были где-то не здесь, поэтому нас, зеленых оборванцев, они не заметили. Спустя пару мгновений в коридор вышел помятого вида паренек, со зверским выражением лица, и без того излишне заостренного. Он по-детски шмыгнул носом и со злорадством уставился на нас, как хищник на добычу, у меня аж волна мурашек к животу пробежала.
– А, новенькие, старательные, еще не устали. Поглядим на вас через недельку-другую, сколько в вас пороху останется. А пока идите, грызите, и гранит искусства, и базальт, и торф у нас имеется. Все для вас.
– Не слушайте этого психа, – сказала вышедшая из той же аудитории девушка, тонкая, как богомол. – Перестань над людьми издеваться, вечно тебе неймется, – она с совершенно равнодушным видом прошла мимо нашей компании, гордо неся гладко причесанную голову.
Язвительный паренек не внял ее замечанию, принял вид злобного гремлина, и заговорил:
– Поиск ритма и удержание на волне – полная чушь, стабильные завалы – наше все! – он яростно воздел руки вверх. – Кайфуйте сколько можете, и даже не надейтесь на безлимитную учебу. Да-да, я последний чокнутый, который еще пыжится забраться на эту клятую волну…
Я проводил взглядом вышедшего из аудитории пожилого преподавателя. Он небрежно запер замок, проигнорировав нашу группу. Мне было неловко молчать, поэтому спросил у последнего чокнутого:
– Хочешь сказать нам лапшу на уши вешают, и можно не стараться? Как-то мрачно и размыто объясняешь, – договорив, я вновь удивился пробудившимся новым качествам личности.
– М-да, типичный новичок, доверчивый и простодушный, – он продолжал обращаться ко мне, но слушала вся группа. – Я упираюсь на учебе, лишь бы реже в медцентр летать. Мерзкое это дело. Ничего, еще никто не отвертелся. Чудо вас не спасет, ни отдых, ни отработка. Придется терпеть откаты, сжав зубы, чтобы тебе реже в мозгах копошились и картинки незаконченные в утиль пускали.
– Неужели все так безнадежно? Мы сегодня нормально справились. Как-то не верится, что люди легко сдаются при таких незначительных трудностях. Или на нас пока слабо действует?
– Все вздор, а я довожу его до абсурда. Мне противно идти за стадом ослов десятый раз на дню в буфет, или рубиться в игры, радуясь, что убежал от отката. Лучше стонать, но рисовать. Пару раз в день мучаться, но не прогнуться. Хотя чего я распинаюсь, все равно скатитесь. Что, не нравится правда? Лучше сразу в омут с головой, – он злобно подмигнул мне, и заковылял в своем направлении, доброжелатель.
Все стояли, как вкопанные. Сладкоголосым кураторам я не доверял с самого начала, а теперь окончательно разочаровался, исполнившись праведным гневом. Выплескивать лавовый поток на одногруппников было бы опрометчиво, поэтому я промолчал. На память пришла строчка из расписания, и еще раз глянув в него, я убедился, что занятие ведет заведующий, то есть человек высокого статуса. Моя группа уже затеяла тихий спор, под впечатлением от услышанного, но они скоро смолкли, заметив появление худощавого мужчины. Определить возраст этого сухощавого человека, с вытянутым лицом было сложно, зато благородство и некая суровость сразу бросались в глаза. Препод уверенно чеканил шаг, и смотрел сквозь нашу компанию прямо на дверь, словно собирался вести лекцию для других.
– Здравствуйте-здравствуйте, – невнятно пробормотал он на наше приветствие. – Хм, простите, что вы на меня так смотрите? Со мной что-то не так? – учитель скосил глаза на грудь и потрогал лицо.
– Там все чисто, в отличие от ситуации в школе, о которой нам почти ничего не объяснили, – неожиданно резко начал я, не узнавая своего голоса, но было поздно отступать. – Почему от новичков скрывают сложности отношений с аномалией? Для чего на самом деле уничтожать недоделанные работы? Чтобы удержать нас подольше? И как руководство довело здания школы до такого ужасного состояния? – я оглянулся ища, поддержки. – Нам известны свои права, которые здесь грубо нарушаются. Извиняюсь, но приходится бороться за справедливость.
– Молодой человек, у тебя очень хорошая речь, острый язык и беспечный, рассеянный разум, не говоря уже о бестактности, – учитель приосанился, не скрывая своего раздражения. – Ответы на твои вопросы есть в уставе заведения, который редко кто удосуживается прочесть. Не спеши с выводами, учебная программа составлена с умом, точнее высшим умом – искином. А потертые стены не должны отвлекать вас от творчества. Так что на первый раз прощаю эту дерзость.
Я слегка остыл, задумался, и испугался от того, каких дров наломал, со своими шаблонами поведения. В глубине души я соглашался с заведующим, иначе школу просто закрыли бы, по распоряжению из учебного центра. Но разум усомнился в правоте этого погруженного. Благодаря папе и его просветительной деятельности, я прекрасно знал об уловках и хитростях, творившихся в организациях и правительствах недавнего прошлого, хотя на практике столкнулся с этим впервые. Согласиться и мысленно козырнуть учителю композиции было выше моих убеждений, и сдаваться я не собирался.
– Написанное в уставе может расходится с реальностью, и у нас пока что хватает ума, чтобы заметить подвох. По-моему, учителя не должны водить нас за нос и, я не желаю терпеть подобной системы. Если она прогнила, то…
Закончить фразу не удалось. Ее прервал голос еще одного преподавателя, спешно подошедшего к импровизированному полю битвы. Он заговорил доброжелательным тоном:
– Доброе утро всем. Кажется, здесь кипят страсти и собирается гроза. Я шел мимо и услышал, – он утерся платком. – Вы все полностью правы, спорить не о чем. Здравствуйте коллега, – учитель пожал руку мастеру по композиции. – Антон Семенович. Я новый преподаватель скульптуры, только что прибыл, а здесь такие эмоции кипят, ух!
Преподаватели что-то тихо обсуждали, я же замер в легкой растерянности. Передо мной стоял знакомый скульптор, с которым день назад был заключен договор. Если лицом он остался прежним, то характер и манеры переменились. Из дипломата, окутанного некими тайнами, солидного и говорливого, он превратился в вежливого и жизнерадостного альтруиста. Буквально светился своей праведностью. Сильно же на него загрузка качеств подействовала, как и на меня. Услышь сейчас мама что я нес, решила бы что подменили сына, да мне и самому уже не в радость такой характер.
Между тем Антон Семенович оставил нашего преподавателя, позволив ему начать занятие, и обратился ко мне:
– Приятно видеть учеников, которые борются за свои права. И все-таки тебе будет полезно ознакомиться с документами в сети. Наручник у тебя уже есть, почитаешь. Если появится вопросы, обращайтесь ко мне или любому преподавателю. Поможем. Но буром идти не надо.
Метафизический вулкан в моем разуме, минуту назад готовый взорваться, потух, а жерло превратилась в тихое озеро. Странно, но мне понравилось то ли бунтовать, то ли скандалить, даже подпитал свои силы, хотя выглядело это скверно. Однако я был спасен от последствий, и появилась возможность спокойно докопаться до истины. Занятие началось, пусть с маленьким опозданием. Настроение было смятенным, слушать и писать не хотелось. Имея уже два художественных образования, нового я ничего не услышал, почти все пропускал мимо, а писал по привычке. Наверно, в лице Сергея Михайловича я нажил первого врага, за всю свою жизнь. С запозданием мне стало ясно, что себя нужно держать в руках, иначе с моим бунтарством можно превратить школу в персональный ад. Высказывать же все мастеру композиции бессмысленно, ведь он лишь исполнитель, и глубоко погружен. Мне бы такую рассудительность пять минут назад, но поздно уже локти кусать.
Дары
Пары закончились. Сокурсники конкретных планов на остаток дня не имели. Они разбрелись по коридорам, как жуки, выпущенные из банки, а мне уже хотелось обедать. Вызванная голограмма наручника показала путь к огромному залу столовой. Пространство школы захватывало мое воображение своими масштабами, и возвышенной красотой, которая все равно светилась сквозь трещины, грязь и паутину. Пока я рассматривал парусные своды, мой наручник издал новый звук уведомления. После активации сообщения, пред глазами возник двукратный множитель, такой же как в некоторых играх. Он переместился в раздел достижений, удвоив полученные баллы. Оставшись в приятном замешательстве от наград, я решил заказать в столовой что-нибудь особенное. Может, я учусь не ради баллов, но почему бы себя не порадовать, все равно мы здесь временно, и копить незачем.
На большом перерыве ученики до отказа заполнили галереи, и напоминали мне лосось на нересте. Почти все шли в одном направлении, к вожделенной столовой, только вверх никто не выпрыгивал. Искоса я поглядывал на людей, пытаясь понять воздействие погружения. Они косились на меня, как на дикого зверя или бродягу, выряженного непойми во что, и были правы. На лицах я видел странную радость с ноткой небрежности, перед предстоящим кулинарным наслаждением. Обеду рады, но достоинство сохраняют, всех на пути не сметают, что радует. Я разделял их настроение, надеясь, что меню будет не хуже, чем в жилых покоях. И все-таки идея платной еды, тем более из прошлого, вызывала у меня чувство протеста. Кто бы мог подумать, что здесь все устроено не как в нормальном мире, с его изобилием.
Влившись в общий поток, я перестал смотреть на карту, и скоро очутился в настоящем дворцовом зале, во многом уступающему царским палатам в пышности убранства, но ряды аркад и лепнина на потолке тешили взор, хоть и были неухоженными. Пришлось принять это безобразие как должное, только старые столы из опилок претили моему чувству прекрасного. Но добравшись до автоматических раздатчиков, я восхитился разнообразию пищи, правда большая половина блюд старой кухни меня не интересовала. Первый восторг улегся, после взгляда на цены. Они не кусались, как говорит мой дед, но намекали, что учиться или отрабатывать надо каждый день.
Выбрав простое кушанье по себе, я заметил резкое движение справа, с последующей репликой:
– Хи-хи-хи, какой скромняга. Новенький, еще ничего не вкурил. Смотри, на нем еще это позорище. Наверно из вчерашнего пополнения.
– Все такие были, через неделю нормальным станет. Что он там выбрал? Ох, правильный какой, – прощебетал еще один девичий голос.
Мимо проплыл поднос, заваленный маленькими вкусностями в коробочках, затем на меня глянула сама лакомка.
– Тебе плохо не будет? – машинально спросил я, глядя на картину «Шок диетолога». – От такого водородный взрыв в желудке приключится, со всеми спецэффектами, во время и после.
Девушка шутку не оценила, и не стала жертвовать своим пиршеством, ради шишки на моей голове:
– Мне-то? Ха. После завалов, хуже только в Марию Давидовну превратиться, – она хотела потрепать мою прическу, но я увернулся, вызвав очередной смешок. – Мне просто повод нужен, чтобы с этой жруньей дольше посидеть, – и шутливо боднув приятельницу, молодая особа поспешила к столику.
– Врет она все, – ответила на ходу жрунья. – Ей скучно, да и мне тоже. Вкусняшки – наше счастье. Вкусняшки спасут мир, – ее голос стихал, но я услышал окончание. – Будь проще. Порадуй себя.
Проводить испытания своих опасных качеств перехотелось, и с тарелкой в руках я удалился в дальний конец зала, однако внутри все ликовало от очередной бунтарской выходки, и к своему ужасу я понимал, что мне это нравится, хотя раньше за мной подобного не водилось. За последние годы я привык к нашей уютной столовой, белоснежным скатертям и сравнительной тишине, поэтому напрягся от нескончаемого гомона. Пока я ел, казалось, что нахожусь на грандиозной посиделке в ночном баре, разве что в танец никто не пускается. Народ развлекался как мог, напоминая безумную начальную школу, с потасовками, колкостями и озорством.
Глядя на заваленные едой подносы, я подумал, что они восполняют потерянные эмоции, в минутах страшной тоски, не щадя живота своего. Я их не осуждал, потому что сам слабину даю, правда спасаюсь мёдом или финиками, а тут… Сила откатов аномалии стала мне более очевидной, и немного пугала, хотя первый опыт уже забылся. И все-таки я осознавал свою инородность среди погруженных, словно гость, пришедший в дом иностранца, с незнакомыми традициями и ценностями.
Потери
Похоже новички, вроде меня, действительно привлекали внимание, будучи не белыми, а серыми воронами, в наших-то странных балахонах. Я успел подумать об этом и многом другом, когда сдавал посуду в приемное окошко, и получил сильный толчок сзади, от чего болезненно врезался пальцами в стену. Поворачиваться не было желания, а хотелось закрыть глаза и исчезнуть, потому что мысленно я уже представил жестокую драку и себя побитого, валяющегося на полу, облитого какой-нибудь едой с ближайшего подноса. Я сделал вид, что ничего не произошло, и собирался уйти, но тройка парней преградила путь. Мне никогда не доводилось драться, только пару оплеух получил когда-то. С трудом верилось, что местные задиры не станут устраивать потасовку в людном месте. Несколько секунд мы играли в гляделки, распаляя чувства. Они напоминали банду псов, которые загнали жертву в угол, но не знают, что делать дальше.
– Тебя вежливости не учили, цуцык? Уходить собрался? А кто заслуженных мэтров угощать будет? У нас так не поступают, – прогнусавил малец, уступающий мне в возрасте, и переросший по наглости. – На себе сэкономил, значит с нами поделись. Заказывай, что укажем.
– При всем к тебе уважении это невозможно, – ответил я, сдерживаясь, памятуя о своем новом опасном характере. – Мне нужно сохранить баллы до завтрашнего полудня, их пока очень мало.
– Ну ты отмочил. Мало у него. Ой-ой, бедняжка. Парни, кажется, он не понял. Завтра через соломинку будешь питаться, если вообще очнешься. Вперед, к раздатчику, пока я добрый. Можешь потом пожаловаться своему куратору, он тебя пожалеет, – паренек издевательски заржал.
– Ради тебя могу и директору написать, – я старался сохранять спокойствие.
– Ха, пугай этой сказочкой детишек. Не накажет тот, кого нет, – сказал, как выплюнул малец. – А на искин мне плевать. У него и так забот хватает, чтобы за такими ничтожествами как ты приглядывать.
Игра словами закончилась. Вряд ли меня покалечат, но достоинство терять не хочется. Я последний раз пробежался глазами по людям, остававшимися безучастными к маленькой трагедии. Сбежать было нельзя. В толпе поймают, а на просторе у меня получилось бы, ноги быстрые. В секундной заминке, память подбросила отличную и рисковую идею, почерпнутую из давно прочитанной книги. Обстановка была совсем не та, и на стене не висели скрещенные мечи, поэтому я схватил со своей, так и не сданной тарелки столовый нож и закатал рукав левой руки.
– Ты как к крови относишься? Держи, – я сунул орудие маленькому тирану, направив лезвием на себя. – Наручник вроде как не снимается, если нам верно объяснили, поэтому ты получишь мои баллы только вместе с рукой.
Наручник неприятно резко завибрировал, а облачко голограммы возникло само собой. Оно светилось красным цветом, являя мне сообщение о штрафе и огромную пятерку, перед которой стоял минус. Малец замер, сжимая навязанный мною нож, и его наручник издал такой же тревожный звук, но был скрыт рукавом разноцветной рубашки. Я почти потерял ориентацию в пространстве, не видел ничего вокруг, только ощущал бешенный пульс и непойми почему наворачивающиеся слезы.
– Да пошел ты, псих! Я тебя запомнил, – пропищал вымогатель, не удержав прежний тембр голоса, бросил нож на пол. – Гадина, десятку срезала, – пожаловался он своим товарищам.
Мир снова пришел в движение, и я увидел десятки резко отвернувшихся от меня глаз. Наверно за потешный спектакль. Меня еще немного трясло, но подсознательно я понимал, что этих задир больше не встречу, или разойдемся, как ни в чем не бывало. В открытые двери я видел, как лихая троица удаляется по коридору, поэтому быстро покинул поле не состоявшейся битвы. Ощущение маленькой победы портило не прилюдное унижение, а осознание потери нравственности художником и ребенком. Забвение культурного человека с высоким вкусом. Было страшно однажды полностью потерять и свою собственную личность, превратиться в грубого смутьяна и остаться им навсегда, что родители не признают. Школа вновь явила свою темное нутро, громко заявив, что нужно бороться за себя и свою мечту. К такому жизнь меня не готовила, хотя папа постоянно пытался нечто подобное объяснить.
Иная личина
Настроение упало ниже плинтуса, паркета и плит перекрытия. Я брел по галереям, не глядя по сторонам и повесил голову. Наверное, меня не замечали. В школе больше ничего не держало, а последнее событие вовсе гнало куда подальше. Раньше я бы непременно поспешил домой, но дом далеко, а в комнате меня ждут только кровать и сосед, с хорошо придавленными мозгами, поэтому лучше прогуляться, по мельком увиденным паркам, например, в сторону странной башни. На самом деле я хотел выбить ураган мыслей из головы, которые кричали на разные голоса о штрафе, надзоре искина, недоброжелателях и прочих горестях, свалившихся на мои худые плечи. Рассуждая таким образом, я покинул главное здание. Ускоряя шаг, я без задержек миновал входные двери, эпической высоты, восхитившие меня еще утром.
Солнце стояло в зените, но вместо летнего зноя ощущалось мягкое тепло. Большой перерыв продолжался, позволяя сотням учеников беспечно бродить по главной площади, валяться на газонах и даже дремать на скамейках. Мое настроение неожиданно переменилось, будто переключателем щелкнули. Я повиновался неясному позыву, припустил быстрее вперед, и не стесняясь побежал под сень парковых кленов. От нежданного приступа озорства, я заскочил на гранитные перила, стремительно скользнул вниз, пробежался еще по второму ограждению лестницы, как канатоходец, и кувыркнувшись через голову, спрыгнул на землю, на автомате прижимая сумку. Чуть не сбил с ног паренька, возникшего в нескольких сантиметрах от места посадки, который испуганно шатнулся в сторону.
– Извини, сорвалось, – бестолково оправдался я, сам не зная зачем.
Отдыхающие поблизости ученики озадаченно, проводили меня взглядами, пока я спешно покидал место внезапной импровизации. Собственная проделка ошеломила меня, и одновременно порадовала. Загруженное увлечение сработало. Мышечная память сотворила практически чудо, а в голове мелькали слова занятной теории. Словно шальному мальчишке, получившему желанную игрушку, мне хотелось испытать новые возможности, пусть и временные. Оказывается, я знал десятки головокружительных приемов и даже жаргон. Взбудораженный ум уже хотел практики, я лишь опасался за непривычные к таким нагрузкам мышцы. Глаза уже иначе смотрели на парк, на длинные террасы, каменные ограды и стенки. Я смотрел наперед, ища укромное место, подальше от свидетелей, вдруг ляпнусь с непривычки.
Ум художника успевал подмечать изящные завитки скамеек, и резные ручки вазонов, стоящих среди благоухающих зарослей. Здесь хотелось заниматься пленэром, о котором я мечтал с весны, но сейчас не до него. Постепенно стали ясны истинные размеры и сложная форма школы, превосходящие мои самые смелые ожидания. Всюду встречались ученики, занятые тем же, чем и утром, то есть почти ничем. Некоторые беседовали, сидя на ступенях или траве, другие расслаблялись, всеми возможными способами, от активной шуточной борьбы, до самозабвенного лежания под открытым небом. Впрочем, погода безмолвно призывала к беззаботной неге, да и перерыв еще продолжается. Сам бы поглядел в небеса, но хотелось активности.
Мне казалось, что идеального места для своих ловких фокусов я уже не найду, тем более безлюдного. Но за очередным крылом здания открылся необычный ступенчатый парк, уходящий вдаль и вниз по склону от школы, к берегу маленькой реки. Пространство было густо засажено деревьями, дорожки обрамляли брутальные перила, всюду виднелись подпорные стенки, а еще были мостики, площадки, в общем рай для меня и любого вдохновенного человека. Единственное чего здесь не было – это людей, как по заказу.
Без лишних раздумий, я заскочил на каменную оградку. Прошелся, держа баланс и выполнил акураси[4 - Акураси – прием из паркура. означает «точность» или в паркуре «прыжок на точность». Элемент акураси чаще всего используется трейсером при приземлении на ограниченное пространство: перила, выступы, бордюры и т.п. Трейсер – человек, занимающийся паркуром. Парку?р (от фр. parcours) – скоростное перемещение и преодоление препятствий с использованием прыжковых элементов. Многими занимающимися воспринимается как стиль жизни.], точно перепрыгнув на спинку скамьи, а затем еще раз, очутившись на противоположной оградке, даже не пошатнулся. Ликуя, я осмотрелся и застыл как истукан, почувствовал себя неуклюжим ребенком. Впереди на аллее еще один человек скакал по всем возможным препятствиям, чередуя лэйзи [5 - Лэйзи – Прыжок через препятствие, где трейсер опирается о него руками и переносит ноги уголком, спрыгивая вниз.]и дэш[6 - Дэш – прием из паркура, в котором трейсер прыгает через препятствие ногами вперёд, отталкиваясь от него руками], идеальные прыжки, не наносящие вред скамейкам и вазонам, порядочный какой. Лишь спустя несколько секунд я признал в нем свое приятеля – Алекса. Оказывается, провел с ним пол дня, оставаясь в неведении. Права мама, называя меня рассеянным, ни друга, ни слона не примечу.
– Здорово. Не стесняйся, здесь можно поразвлечься, – сказал он, подходя ко мне и протягивая крепкую руку. – Думал я тут один такой, – спокойно проговорил Алекс, даже не сбив дыхания после своих выкрутасов.
Первое потрясение уже прошло. Если быть честным, передо мной стоял незнакомый человек, лишь память о форме подсказывала, что мы виделись. Вместо бесшабашного, яркого и артистично-неряшливого парня, мне встретился форменный зубрила, эдакий хорошист, флегматичного нрава. Дикая прическа легла на пробор, вызывающий наряд сменился стандартной мантией, сидящей на нем как влитая. Говорил теперь он тихо и сонно будто стеснялся меня. Действительно, парень отдыхал от себя прежнего. На фоне этого образа, увлечение паркуром выглядело также комично, как страсть к вышивке бисером у давешних хулиганов из столовой. Пришлось познакомиться заново, и мы разговорились.
– Странно, что вчера тебя не видел, вроде в один день прибыли. Пойдем пока в ту сторону, – я указал в направлении купола, опять заслоненного зданием школы.
– Стараюсь не лезть на глаза. Я даже попал в самую дальнюю восьмую комнату, – он замялся. – Знаешь, вообще-то я не самый хороший человек. Все справедливо, а мне и так нормально…
– Не наговаривай на себя. Еще плохих не видел. Я не навязываюсь, просто, эм…, – говорить о нашем союзе я не хотел, поэтому пожал плечами с растерянностью на лице. – Практика показывает, что одиночкам здесь тяжело. Позже расскажу почему. Но не об этом речь. Хороший день сегодня. Надо нагуляться, напрыгаться. Или ты не в духе?
– Да ладно. Я тебя не гоню. А что там, куда ты собрался?
– Какая-то башня, – сказал я, уже срываясь с места, и Алекс пошел рядом. – Мне все интересно, особенно запретное. Как будто ее специально спрятали. Наверно именно про башню говорят, в связи с завалами. Якобы там уснувших восстанавливают.
– Только не предлагай на нее забраться, хотя это реально – ответил Алекс, глядя приближающийся купол, и щурясь от яркого солнца. – В такие места добровольно лучше не соваться, – он спрятал руки в карманы, вжал голову в плечи, являя мне забавную новую привычку своей скромности.
Обратная сторона школьного комплекса была также велика, как и все в зоне погружения, поэтому увидеть башню и дойти до нее – это разные вещи. Пока что Алекс молчал, наверно стеснялся, а я думал. Слова приятеля показались не настоящими, и посеяли сомнения. Об искинах я знал много, об их способности к самозащите, даже благодаря внушению мыслей и страхов. Сразу испугался, прислушался к себе, но внутри меня только поигрывал загруженный скептицизм, мешая согласиться даже с личными идеями. Искусственного давления на разум не было, и никакие пси-волны от башни меня не гнали, если они здесь вообще применяются. Глядя на своего друга, я подумал, каково ему живется со скрытой подлинной личностью, без знания о своем характере и истории. Видимо наше сознание очень пластично, что хочешь, то и лепи. Может быть, Алекс стал молчуном, но я мало изменился, и был уверен, что таким и останусь, лишь бы потом все дополнения с меня сняли.
– Нам точно не говорили о послеобеденных занятиях? – спросил я. – Боюсь прогулять по глупости.
– Здесь нереально прогулять, – приятель глянул на меня, как на душевно больного. –Реально, но не нужно. Разве ты не в курсе о режимах доступа? Его все пищалкой называют. Вроде достаточно всегда быть в нужных местах. Днем на занятиях, ночью в покоях.
– Слышал. Не сам звук, а только разговоры о нем. По-моему, мерзкая задумка. Так даже с животными поступать не хорошо. Когда узнал, сразу подумал, как бы этот наручник снять, и жаль, что это невозможно, без прав доступа или ключа.
– Знаешь, эта штука правда надежна, но странно работает. Мой сосед, из старшего набора, почти всю ночь где-то гулял. Вернулся веселый, мокрый, закинул в себя что-то в буфете и на занятия сразу.
