скачать книгу бесплатно
– Смысл есть. Во всем должен быть баланс и скрытый потенциал. Будь мы идеальны, не стало бы повода работать над собой, смысл развития, обучения теряется. Не стоит забывать, что в глубоком погружении на первом месте стоят не достижения в учебе, а проверка совершенства личности. Ученики должны доказать свою высокую сознательность перед искусственным интеллектом, если желают чего-то большего, в вашем случае поступление в Объединенную академию Искусств.
Мама осталась довольной развернутым ответом, и промолчав, вновь подсела к моему отцу, сохранявшему полную невозмутимость. Видимо, он отлично все знал заранее, даже больше моего, и только наблюдал.
– Хочу добавить то, чего мне не хватает, – робко сказал я, замер, но продолжил уже смелее. – Хочу настойчивость с самостоятельностью. Из второй колонки выберу мятежный нрав и скептицизм, – я заметил мамину попытку вставить свое замечание, и понял, что надо продолжить. – Это то, с чем мне удастся справиться, в силу своего характера, вы же меня отлично знаете. Я всегда поступаю правильно, даже когда критикую или отказываюсь.
Вопреки моим ожиданиям папа, с неподдельным удивлением в голосе пробормотал:
– Сомневаюсь, что у мятежника меньше проблем, чем у любителя поспать или чревоугодника, зато скучно точно не будет, как тебе, так и окружающим. Молодец сынок, я бы тоже что-то похожее выбрал, – счастливым голосом договорил он, и получил укоряющий взгляд от мамы.
Глядя на разную реакцию родителей, я впал в замешательство. Как ни крути, а почти весь мой выбор был совершен в пользу других людей, хотя вряд ли я придумал бы нечто гениальное, имея полную свободу выбора. Только самостоятельность манила меня, как самый труднодостижимый дар, от которого я как-то раз отказался, вернувшись домой, и теперь рассчитывал закрепить его навсегда. Благо, ума хватает честно видеть свои упущения.
– Мама, я хорошо с собой знаком и поступаю сознательно. Например, скептицизм меня может действительно спасти. Сама знаешь, что моя доверчивость иногда выходила боком, ударом по бюджету и даже по ребрам.
– Хорошо. Принято, и противоречий не вижу, – сказал Владислав, переключая страницу на экране. – Остается выбрать увлечение для разгрузки мозгов. Там это важно. Не скромничай, попробуй что-нибудь необычное. Нужные знания и способности заложат при погружении. Возможно, ты с ними навсегда срастешься.
– Надо подумать, – для вида я пробежал глазами по списку, немного волнуясь. – Пусть будет паркур, – и тут же повернулся к родителям. – Не надо за меня опасаться. Я вполне разумен, чтобы помнить о безопасности, – на что мама молча прикрыла глаза, наверно пожалела обо всей затее учебы.
– Ах да, совсем забыл, – сказал наш помощник. – Учебное заведение несет ответственность за твое здоровье и предоставляет любую помощь, в том числе и медицинскую. В школе создана специфическая среда, однако вреда и угрозы она не представляет, – с этими словами он вручил моим родителям какую-то брошюру.
За четверть часа мы совместными усилиями составили линии связей, создали несколько важных шаблонов поведения, хотя я не представлял, что без них могу зависнуть или неверно отреагировать, но отказаться было нельзя. Все это время меня терзали сомнения относительно разумности своего выбора, словно мне вручили роль в каком-то фильме, в чужом замысле. Утешало лишь знание, что в школах мирная обстановка, в отличие от арен, и виртуальных игр с погружением. В порядочности людей я не сомневался, потому что эпоха перемен давно миновала, и в худшем случае я не получу одобрение искина, оставшись живым и здоровым. Однако, неясное чувство мешало расслабиться. Меня зажали в узкие рамки выбора, хотя и была мнимая свобода, совсем небольшое поле для вольных маневров, это и подкупало. Тем не менее, все было составлено и подписано, а меня ждал следующий этап.
Погружение
Владислав направил нас в сторону медицинского зала, к которому вели несколько линий на полу, светящихся красноватым цветом. В своем воображении я видел их кровеносными сосудами, и представлял себя лейкоцитом. Перед двойной дверью мама попросила чуть задержаться и выслушать ее. Она все еще волновалась, вопреки логике и здравому смыслу, но такова ее натура. Я понял, что уже завтра забуду об этом, и папе придется некоторое время сносить тяготы маминого настроения, но он справится. Пусть учеба не опасна и не задержит меня более полугода, однако я опасался неизвестности, и родители тоже беспокоились о моих успехах. Вот такое занятное равновесие.
– Вас не смутило отсутствие оплаты? Я только сейчас это поняла, когда документы подписали. Всем известно, что любые глубокие погружения, за редким исключением стоят очень дорого, – мама резко перевела взгляд на безмятежно улыбающегося папу. – Или ты уже заплатил в тайне от меня, да еще из тех отложенных средств?
– Душа моя, – нараспев сказал отец. – Ты, как всегда, рассеяна, но это нормально, все под контролем. Я давно изучил сайт ученого заведения. Услуга оплачивается Институтом исследований личности и сознания. А согласно договору, участники допускают вмешательство в свой разум, с частичным использованием… Ну, скажем, мозгов, на пользу науки, или что-то в этом роде.
Я заметил новую гамму чувств, возникших у мамы, готовой, наверное, уже схватить меня в охапку, спеленать и унести из этого подозрительного места, поэтому поспешил уточнить:
– Там есть пояснение. Вмешательство минимально, технология проверена и безопасна. Это доказывают живые и здоровые выпускники школы или просто выбывшие, – пришлось немного приврать, дабы избежать позорного отступление домой. – Поверь, игры в виртуальной реальности намного опаснее и нагружают мозг куда как сильнее. По себе знаю.
Мои слова смирили взбушевавшуюся стихию первозданного хаоса, что позволило нам спокойно попасть на обследование. Спустя четверть часа, я выбрался из огромной медицинской капсулы, но не узнал о себе ничего нового. Здоровье было безупречно. Заслугой тому вовсе не медицина, а строгий, но разумный образа жизни, которому мы все обязаны деду.
Мне выдали странного вида одежду, похожую на средневековый костюм послушника, однако удобный и чем-то привлекательный, после чего проводили в помещение с фантастически сложным оборудованием. Оно напомнило крио-отсек звездолета, только вместо астронавтов здесь собрались медики. Один из помощников говорил о скором начале финальной стадии. Родители не отставали от меня ни на шаг, но молчали, что радовало. Честно говоря, последний час я ощущал себя покорителем космоса, готовым отправиться за пределы нашей галактики, нежели простым художником, такая уж здесь обстановка.
Ожидание затянулось. Я разглядывал чудеса техники, папа вновь успокаивал маму, опасаясь нового приступа паники, медицинские сотрудники приводили в зал новых участников погружения. Среди людей, без особого удивления, я заметил Алекса. Он что-то приветливо крикнул, а мне пришлось подавить смех, очень уж забавно смотрелась выданная нам одежда на этом не в меру творческом парне. Я с затаенным дыханием изучал центральный сердечник, соединяющий зенит купола с отверстием в полу. По граням этого толстого стержня струились мощные потоки энергии, давая понять, что мероприятие очень серьезное. Сотрудники центра подключали платформы, на которые нас попросили улечься, к специальным разъемам в выступах стен. Старший инженер просил оставаться на местах, обещая скоро начать погружение. Над пультом запустили таймер с обратным отсчетом, который сразу напряг меня.
Служители науки суетились около трех человек. Секунду назад они забежали в зал, одеваясь на ходу, нервничали и радовались. Главный инженер у пульта, активировал силовые поля, светящиеся голубоватым светом. Странно, в сети я видел совсем другую технологию, более сложную, с использованием газа и других непонятных вещей, которые начали применять еще в «Парке путешествий». Меня порадовали технические новинки. Мы все видели и слышали, почти не ощущая себя беспомощными подопытными, хотя расслабиться все равно не получалось. Еще находясь в сознании, я заметил, что почти у каждой капсулы стоят друзья или родственники. Им не мешали находиться рядом, вопреки маминым опасениям.
Когда до погружения оставались последние секунды, вместе с которыми нарастал гул в работающем оборудовании, папа обратился ко мне:
– У тебя все получится. Мы достаточно вложились в твое воспитание, да и сам ты всегда прилежно учился и поступал здраво. Будь верен своим принципам. Странным, но своим. Сейчас эти слова мало значат, и там забудутся, но вернувшись, ты многое поймешь. Удачи.
– Буду стараться. Сделаю все возможное, – коротко ответил я, обращаясь к обоим, стоявшим надо мной родителям и ощутил помутнение сознания.
Страх осознания
Меня разбудил солнечный свет, проникающий сквозь тонированное стекло. Я в уютном ложементе среднего лайнера. Летим на предельной скорости, если доверять своим ощущениям. За бортом протирался бескрайний лес, подернутый туманной дымкой. Огромные кроны деревьев особого цвета и белесые, каменистые проплешины, намекали, что мы движемся на юг. Моя спина ощущала приятную работа компенсаторов перегрузки, а снаружи доносился тихий гул защитного поля. Вытянутый фюзеляж, подсвеченный оранжевыми светильниками, хорошо просматривался, вплоть до отсека пилота. Все соседние ложементы оказались заняты другими юными дарованиями, среди которых встретилось несколько приметных лиц. Уставившись в свое окно, я попробовал вспомнить, чем грезил в недолгом забытьи. Кажется, снов не было, а жаль. Перед глазами до сих пор стояла сцена прощающихся со мной родителей.
Мысли вернули меня домой, в нашу светлую гостиную, где наверно уже прошел завтрак, и младшие братья с сестрой отправились в школу, самую обычную. В этот момент я почуял какую-то нестыковку. У них обычная школа, а у меня с погружением, но мне не положено думать о прошлом, я должен быть практически чистым листом. Было ясно, куда и откуда мы летим. Внезапно я почувствовал себя шпионом, проникшим на запретную территорию, хоть в окно выпрыгивай. К счастью, а может, к сожалению, фиксаторы ложемента не давали мне двигаться, и пришлось временно успокоиться, все равно окружающие спят, и мне пока никто не поможет.
В голове смятение и полная неизвестность. С погружением ясно, его нет. Значит новые качества личности не сработали. Я попытался унять панику и придумать план действий, надо же самостоятельность проявлять, хоть и своими силами. На память пришло папино наставление: «Молчи, пока не спросят». Оно успокоило, и я временно расслабился на своем уютном месте, наблюдая за зеленым, холмистым морем тайги, тянущемся до горизонта.
Потом память услужливо подбросила слова инженера из Учебного центра, который упомянул о поголовном погружении всех людей в школе. Получалось, что объяснить свое положение мне попусту некому, не поймут и не поверят, ведь сознание сужено. Оставалось только ждать реакции искина. Это могущественное устройство должно постоянно сканировать пространство школы, учителей и учеников. В худшем случае он отправит меня домой, а в лучшем… Мое сердце само собой забилось быстрее, ощущая заманчивое приключение, которое случается раз в жизни, и каким бы я ни был порядочным, всегда жаждал чего-то опасного, запретного и интересного.
Спать мне не хотелось, личных вещей не было, а ложементы обделили развлекательными устройствами. Скоротать время чтением или чем-то другим не получится. Я, наконец, разглядел свой костюм, простой, и непривычный. Мантия с поясом, длинная рубашка и штаны, облегающие ниже колена. Модники стали бы жаловаться, но сейчас все погружены, и вряд ли вспомнят свои былые пристрастия, хотя мне понравилось.
Оставалось смотреть на тайгу за окном или на спящих учеников, к величайшей радости, они не храпели. На память пришел реальный случай сбоя при глубоком погружении. Пару лет назад я читал статью о путешественнике из парка «Восхождение». Очень странная история, тогда необычно много людей еще выиграло. Тем не менее, прохождение зачли, а победитель получил билет в серьезную космическую программу, значит, и мне можно не волноваться.
Новая реальность
День близился к завершению и лайнер, наконец, начал снижать высоту. Люди просыпались, рассеяно крутили головами, и потягивались. Все вели себя как обычные пассажиры. Наверно им повезло, во всяком случае совсем не грустят о доме, а я вместо радости за свою избранность, ощущаю неуместность в их среде. Я интересовался проектами глубокого погружения и знаю, что наш удивительный ум, под воздействием одной пси-программы, ловко игнорирует предысторию, и позволяет жить как ни в чем ни бывало. В разуме погруженных нет дома, их даже отсутствие коммуникаторов не волнует. Я не сомневался, спроси у кого-нибудь о старых друзьях и близких, меня просто не поймут, настолько сильно сужено восприятие, да и разумность со здравомыслием сильно страдают. И все ради проверки своего потенциала в особых условиях.
Сидящая рядом девушка пробудилась, окликнула меня, и потеребила за рукав:
– Эй, мы уже скоро приземлимся? Посмотри пожалуйста. По-моему, летим целую вечность.
– Вроде на посадку идем, – пробормотал я в ответ и глянул за борт. – Вижу совсем рядом сооружения. На школу вполне похоже. Разве ты не спала? – на мои слова она снова прикрыла глаза, показывая усталость. – Кстати, ты откуда?
– Оттуда, откуда и все. Что за странные вопросы? – Недовольно сказала она, и зажмурилась перед посадкой.
В отличии от меня она среагировала вовремя. Лайнер резкой потерял высоту. Сразу включились компенсаторы перегрузки, хоть она и небольшая. Я почувствовал касание поверхности, а затем раздался голос по громкой связи, сообщающий о завершение полета. Фиксаторы ложементов разомкнулись, дав свободу движения. Ученики примерно моего возраста, большинство из которых правильнее назвать студентами, покидали места и шли к выходу. Я последовал их примеру, стараясь вести себя как все, чтобы не создавать неловких сцен. Вопреки логике меня забавляло беспечное поведение людей, с прикрытой памятью. Ведь они свято верили в подлинность происходящего, точнее не знали о двойственной реальности. Сам бы таким был, но не случилось.
Нас встречали никак, от слова совсем. На посадочной площадке стояли пара человек, скорее всего кураторов и сонный механик. Я ожидал приветственной речи директора, чей портрет видел еще вчера, или простенькой церемонии, но глава школы не снизошел до нас. Надо полагать он занят, а новички прибывают слишком часто, чтобы с ними возиться. Мы уже больше минуты находились на земле, но меня до сих пор не разоблачили. Значит искин не заметил подвоха или решил разделаться с нелегалом позже. Я попытался найти Алекса, но решительно не видел его, будто новообретенного друга в последний момент не пустили, и отсутствие учителя скульптуры тоже легло дополнительной тяжестью на мою не сжатую погружением голову.
Пара молодых кураторов действовали очень быстро. Построил и повели народ за собой, по дорожкам, освещенным парковыми фонарями. Я заметил знакомые черты классической архитектуры, с ее колоннами, выразительными окнами и сложными карнизами, все огромное и величественное. Наш путь закончился перед парадным крыльцом какого-то двухэтажного здания, в том же классическом стиле. Это была точно не школа, хотя ее мы не успели разглядеть. Я рассчитывал наверстать упущенное утром. Нас уже распределяли по жилым комнатам, если до меня верно доходил смысл произносимых слов. Людей делили по полу, а разница в возрасте, три-четыре года была несущественной. Никто не спорил, и мне самому хотелось скорее уединиться, чтобы все обдумать.
Кураторы называли здание жилыми покоями. Я сразу почувствовал резкий контраст великолепного фасада, и самого по себе размаха строительства, с неухоженной, запущенной роскошью некогда прекрасных интерьеров. Жилые покои превратились в пристанище скорби и уныния, заполненные старой, разномастной мебелью столетней давности. Они просто кричали о нужде в капитальном ремонте. Мысленно я соглашался, что дворцовая пышность здесь неуместна, но царившая кругом ветхость навевала тоску. Лица местных работников сроднились с духом пространства, и не внушали особой радости. Такие хмурые места мне доводилось видеть только в фильмах и на картинках, про события прошлых веков.
Холл нашего жилья, на ближайшие полгода, походил на резиденцию обнищавшего аристократа, которую оккупировали беженцы. В этом противоречивом месте перед нами явилась представительная дама из учебной части, назвавшаяся Марией Давидовной. Возможно, она когда-то была художницей, или погружение изменило, но творческой натуры в ней не читалось. Дама напомнила сотрудника банка, с приклеенной улыбкой поверх начальственной чопорности. Закованная в строгий костюм, с геометрически правильной и короткой прической, она держалась как генерал, и была скорее неправильным мужчиной, нежели деловой женщиной.
– Приветствую вас, дорогие ученики, от лица руководства Старшей школы искусств, – начала отрепетированную речь псевдо-женщина, и сжав ладони в замок, вытянулась в струну. – Я расскажу об особенностях этого необычного места… Наша школа стоит над геомагнитным разломом, настоящей природной аномалией. Ее нашел много лет назад известный художник, прирожденный творец Ярослав Владимирович. Здесь необъяснимым образом возрастает талан и постоянно приходит вдохновение, – она сделала паузу, наблюдая за реакцией новичков, молча глядящих и не выражавших особого удивления. – Скоро все вы, на собственном опыте убедитесь в уникальности нашей школы.
– А кормить-то нас будут? – расслышал я диалог двух девушек, справа от себя. – Только прилетели, а нас уже грузят. Безобразие.
– Я вообще ничего не поняла, – отозвалась ее подруга. – Лучше бы в душ пустили, и поспать. А то, чего гляди, рисовать погонят. Кстати, первый раз об этом Ярославе слышу…
– Тсс…, – один из кураторов прервал их поток возмущения, нахально протиснувшись между рядами. – Попрошу соблюдать тишину, не отвлекаться. Все будет, но в установленном порядке.
Мои познания в мире современного искусства были достаточно велики, но ничего подтверждающего слова Марии Давидовны, на память не пришло. Наверно сказка для погруженных. Интерес к продолжению речи у меня сразу пропал. Стоял, слушал в пол уха, и чтобы развеять скуку, я оглядел группу новоприбывших. Мои сверстники испытывали интерес и смущение в непривычной обстановке, в добавок еще не все опомнились после процедуры погружения. А серьезная дама в строгом костюме продолжала вещать.
– Ученые не нашли иных особенностей аномалии, что позволило открыть нашу школу, по желанию мастера Ярослава. Если перейти к главному, то занятия начнутся завтра. Мы создали идеальные условия для творчества, все ради вас. Однако аномалия не стабильна, и требует соблюдения ряда правил. Они давно составлены и доступны для чтения в локальной сети. А сейчас я передаю слово Вадиму Родионовичу, лицу от науки, – дама приосанилась и отошла в сторону.
Ее место занял типичный оператор вычислительного центра, немного помятый, косматый и бородатый, но причесанный. На самом деле он был страшноват. Бледное большое лицо с глубокими складками, взгляд глубоко посаженных глаз, и очень широкие плечи, при таком маленьком росте. Наверное, старший куратор в закрытой школе обязательно должен вселять ужас и трепет. Мне смешно, а погруженным – удар по нервам. Вырванный из уютного кабинета большой начальник пробормотал ничего не значившее вступление скорее из вежливости, и перешел к главному.
– Аномалия пульсирует, как бы дышит, чередуя волны вдохновения откатами в виде приступов апатии и неприязни. Я настоятельно рекомендую подчиниться этому ритму. Если вы не удерживаетесь на волне вдохновения и ощущаете неясную тоску, лучше оставить работу и отдохнуть. Для этого вам предоставлены все условия, завтра сами увидите. Мы стараемся ради вас. В противном случае нервная система быстро утомляется. Через некоторое время ученик глубоко засыпает, и ему требуется процедура перезагрузки, которую мы давно освоили, поэтому волноваться не о чем.
Вадим Родионович ответил на пару вопросов, и с недовольным видом покинул условную трибуну, а мужеподобная дама заговорила с удвоенной скоростью и страстью в голосе:
– Ваши творческие достижения не являются для нас пустым звуком, а требуют реальных поощрений. Мы разработали систему начисления баллов, которыми вы будете рассчитываться в столовой и нескольких магазинах. Они находятся внутри здания школы. Помните, все ради вас.
– А если я ничего не нарисую, то буду ходить голодным и без новых карандашей? – громко спросил долговязый парень с лицом истинного исландца.
– Вовсе нет, – ответила Мария Давидовна, – Возможно вам повезет, и вы всегда будете на волне вдохновения, а на случай неудачи мы предусмотрели дополнительный метод получения баллов. Отдыхать крайне необходимо, но пропущенные занятия нужно компенсировать. Три-четыре часа простого физического труда достаточно, чтобы закрыть свои потребности, а поручения всегда найдутся.
– Блин. Вот мы попали. И мне кажется уже тоскливо, – раздался сдавленный голос совсем юного парня, у меня из-за спины.
Ему предложили проветриться, несмотря на прохладу в покоях. Наверное, принял слишком близко это жуткое откровение. Я и сам изрядно смутился, даже устрашился возможных неприятностей. В учебном центре ничего подобного не слышал. На то оно и погружение, чтобы быть непредсказуемым испытанием. Заведующая учебной части перешла к другим темам, но ее слова уже не доходили до меня. Стало неприятно от осознания недоговорки и некоего обмана.
Мои глаза наблюдали за выступлением строгой дамы, параллельно я размышлял о наличии погружения у кураторов и учителей. Среди них могут быть владельцы полноценной личности, которым на глаза лучше не попадаться. Очень уж живо некоторые себя ведут для погруженных. Понятно, что школой помогает управлять искин, но люди с урезанным сознанием все равно могут много нехорошего натворить. Я проглотил подступивший к горлу комок, подумав, что учеба закончится, и можно вернуться домой, со щитом или на щите, поэтому нет причин расстраиваться.
Сосед
Встреча с высоких руководством завершилась. Нас попросили разойтись по комнатам и ожидать ужина, что сразу вызвало волну ликования. Приняв пока все увиденное как есть, я зашел в свои покои, и застыл на пороге, не решаясь разуться. Пол оказался безобразно покрыт пылью, которая еще и в воздухе летала. В полупустой комнате, такой же неухоженной, как и все здание, стояли лишь кровати с тумбочками и жалкое подобие шкафа, пережившего ядерную войну. Слева сидел один новичок, а точнее самозабвенно испытывал упругость матраса, раскачиваясь и слегка подпрыгивая. Форма у нас одинаковая, и довольно невзрачная, зато лица говорят о многом. Парень напоминал беззаботное чадо, попавшее на батут. Коротко стриженый, широковатый и низкий. Ко мне притянулась моя противоположность, кто бы сомневался. Он совсем не нервничал, в отличие от меня, и продолжал проверять законы физики. Счастливое неведение и полная беззаботность. Мне показалось, что парень всем доволен, а вопросы эстетики и собственного достоинства его волнуют также, как меня школьный курс той самой физики.
После знакомства со Стасом пришлось отказаться от первых поверхностных впечатлений. Вполне обычный человек, только с урезанным восприятием. Мы постепенно разговорились, пока было свободное время. Мне стало интересно задать ему несколько провокационных вопросы. Задним умом я понял, что вшитые программы все-таки работают, потому что внутри меня неожиданно пробудился бунтарский нрав, и только воспитание перевело всплеск эмоций в русло мирного разговора.
– Тебе здесь нравится? Мне уже доводилось учиться в одном техникуме, далеко от дома. Там намного уютнее было, и место красивое.
– А чего тебе тут не по вкусу? – пробормотал Стас, прекратив свою акробатику. – Все в порядке, да и чего сравнивать. Дали же комнату, вот и живи, – он завалился на спину, зевнул, и неожиданно встрепенулся. – Есть охота, знаешь когда кормить поведут?
Ответ я не знал, только плечами пожал. Пора было осматривать свое имущество, над скудностью которого всплакнул бы любой подвижник. У них хотя бы своя чаша для еды имеется. В прикроватной тумбе, нашлись средства гигиены, а в шкафу один комплект сменной одежды, совсем не густо. Кажется, про нормальное изобилие здесь не слышали. Надо полагать все остальное общее или выдадут, и вряд ли пальцем рисовать будем. Может и покупать придется, как бы дико это не звучало. Но драматизировать рано. Суровость школы может только казаться.
Занятия я себе так и не нашел, и сверхспособности сворачивать времени в точку, посредством лежания на кровати у меня не было. Дома я выбрался бы на крышу, а здесь пришлось ограничиться созерцанием вида из окна, разумеется, пыльного. На ровно постриженной лужайке, окруженной с двух сторон приземистыми деревьями, пятеро учеников лениво играли в непонятную игру, перекидывая ногами маленький мячик. Как это часто случается, беда пришла внезапно. Один из игроков согнулся, словно от боли, и съежившись повалился на землю. Игра остановилась. Самый рослый из приятелей присел проверить состояние пострадавшего. Прочие, к моему изумлению, преспокойно уселись на траву.
Долговязый парень вскинул руку с закрепленным коммуникатором, и кому-то позвонил. Нам таких устройств не выдали, либо еще рано, либо сами покупать должны, но мои мысли были заняты происшествием. Ко мне присоединился Стас, в момент появления то ли дежурных, то ли медиков. Они ловко погрузили упавшего парня на летящую за ними транспортную платформу. Вопреки моим ожиданиям ему не стали оказывать помощь, а лишь взглянули на кисть руки с таким же коммуникатором, как у всех. Дежурный, самый обычный ученик, набрал команду на панели платформы. Она поднялась вверх, и с нарастающей скоростью скрылся за углом растворяясь в вечерних сумерках.
Стас, снедаемый любопытством, забрался коленями на подоконник, испачкал штаны, нарисовав в пыли две кривые линии. Он пошатнулся, и уперся ладонями в туже пыль. Выругался и спрыгнул назад.
– От работы кони дохнут, – недовольно сказал он. – А студенты от непосильной учебы. Вот оно, вдохновение наше. Видишь, это нам первый урок. Поди перетрудился человек, а может аномалия вообще зло.
– Ловко ты словами играешь. На самом деле у этой пословицы есть продолжение, мол люди от нее, то есть от работы, крепнут. Ладно, забудь, – сказал я, заметив недоумение Стаса. – Однако и мне не нравится такая учеба. Странно, что с нашей-то техникой защиту не придумали.
– Да чего тут странного. Учился, учился и завалился, – отмахнулся от моей реплики сосед. – Все же ясно как день, – он принялся обтряхивать штаны руками, но еще сильнее испачкался серыми ладонями.
Я не стал отвечать, потому как слова Стаса показались неправдоподобными, буквально чужеродными. Не реагируют так обычные люди. Но и во мне что-то переменилось. Похоже коррекция, а точнее дополнение личности продолжало разворачиваться. В своем старом училище или дома, я вряд ли стал разговаривать с незнакомым в такой манере. Должно быть проявилась настойчивость пополам с бунтарством. Но иные образы захватили мое воображение. В голове нарисовалась картина собственного завала, в которой никто не обращает на бездыханного меня никакого внимания. Радует, что это не смертельно, но мне как-то резко захотелось назад, домой.
Кровать печально скрипнула, прогибаясь под моим весом. Я снова наткнулся на пыль, поднявшуюся прозрачным облачком. Мама бы впала в исступление, и не вернулась к человеческому облику, до победы над этим вечным врагом аккуратистов. Я закрыл глаза, чтобы не выдавать своих чувств, и задумался. Свои порывы я сдержал, а значит изменения личности несущественны, и внутренний мир в порядке, что не скажешь о внешнем. Мне представлялись прекрасное здание школы, море творческих людей и живописная природа, а здесь такие дела творятся. Опасения за свой нелегальный статус продолжали крутиться в голове. Может искин властвует в стенах школы, и раскусит меня на пороге, ведь разумными зданиями сейчас никого не удивишь.
Завал наставлений
Вечером, после простого, но сытного ужина, сисадмин собственной персоной, сам Михаил Игнатьевич, буквально обручил нас со школой и ее искином. Он показался мне забавным. Яйцеголовый, гладко выбритый, высокий, округлый, с проникновенным голосом, словно инопланетянин какой-то. Каждому, как я и предполагал, выдали то самое устройство, для ношения на запястье. Странно, что они пользуются старыми моделями, ведь современные штуковины, намного удобнее и компактнее, но выбирать не приходится. Снять устройство, походившее на некогда модные длинные напульсники, было нельзя. Однако он оказался мягким, воды и ударов не боялся, разве только огня, но с головой у меня все в порядке. Раздавая наручники, как называли здесь коммуникатор, Михаил Игнатьевич, разъяснял его возможности и систему оценок с прочими достижениями.
Оказывается, наручник знает об ученике все, и постоянно обменивается данными с сервером. Кроме связи и доступа в сеть, он играет роль школьного журнала, хранит расписание и заработанные баллы. На мой взгляд его следовало назвать кошельком. Баллы действительно были самой настоящей валютой, как нам и говорила Мария Давидовна. Сисадмин пространно намекнул, что получить баллы можно множеством способов, но подробности умолчал, сказав, что мы сами потом разберемся. В его словах мне послышался уже знакомые официоз и недосказанность. Однако вопросы задать нем не удалось по причине спешного ухода этого большого и важного во всех отношениях человека.
До сна еще оставалось немного времени, точнее сказать, до моего привычного времени посещения мира грез. Сосед не имел четких представлений о сытости, поэтому позвал меня в буфет, наверно радовался бесплатной еде в первый день. Другие люди мыслили сходным образом и зал оказался прилично заполнен, но свободное место мы отыскали. Я ограничился стаканом сока. Почти сразу к нам подсел старший ученик, что было видно по его нестандартной одежде, несравненно более эстетичной, купленной за оценки, как бы странно это не звучало. Мы быстро разговорились, и меланхоличный Герман, жующий и спящий на ходу, задержался, потому что Стас засыпал его вопросами. Очень уж его беспокоило число возможных оценок за день.
– На самом деле вы можете делать что угодно, – продолжал говорить Герман. – Баллов получите примерно одинаково. Хотя нет. На отработке мало. Но можно не четыре часа, а восемь взять. Только в учебе больше рисков остаться с носом, если руки с утра не на месте, и напрягаться дольше приходится – он тоненько захихикал, и приял позу довольного жизнью человека.
– Вот здорово, – сказал Стас. – Я-то боялся, что подвох есть. А если вдохновение само приходит, то вообще можно широко развернуться.
– Ха, наивный. Все так думают. Наверно в пульсации аномалии все дело. Коротко говоря, пресыщаются люди вдохновением до тошноты, что рисовать противно. Бывает, просто от бумаги воротит на откате. Сколько не отдыхай, не отрабатывай, за кисть браться неохота, если так, намалевать что-нибудь быстренько. Пес его знает почему. Но на пары ходить все равно надо, так уж наручник устроен. Вам, наверное, про пищалку сразу не рассказали?
– Это еще что? – спросил я. – По-моему, старший куратор вообще не планировал нас просвещать.
– Есть такое. Ничего, еще узнаете. На самом деле нормально все. Учиться можно по чуть-чуть. А на парах с народом всегда забаву найдете. Не парьтесь, если оценок не густо получили, вечерком отработали и все, – он сладко зевнул, потягиваясь. – И еще, самое главное, не парьтесь насчет завалов, которые приступами называют. Все это проходят. Я уже пять штук пережил. Нормально.
Слова Германа обескуражили меня, особенно необходимость платить за все, и я задал внезапно возникший вопрос:
– А у нас обычный куратор будет? Если есть старший…
– Считай, что не будет, – оборвал меня Герман. – Потом будет руководитель зачетной работы. А вообще всей Школой искин управляет, у него все четко. Ему, даже вопрос можно задать через наручник, как обычному поисковику, – парень уже собрался уходить, но чуть задержался. – Живите как живется, до выпускной работы еще далеко. Ее же надо как бы успеть без завалов сделать. Чистое безумие. Я-то на эту тему не заморачиваюсь. Тяну лямку потихоньку.
– Подожди, – я остановил нашего просветителя. – Если эти завалы неизбежны, можно хотя бы понять, что он уже близок? Или они внезапно случаются?
– Разумеется постепенно, а потом сразу. Еще узнаешь. Похоже, вам еще меньше нашего объясняли. За пару дней до полета в башенку побледнеешь, зрение просядет и глаза покраснеют, ничего особенного. Потом восстановишься, как новенький будешь.
На мой вопрос о «башенке» он протестующе замахал руками, скорчил лицо смертельно уставшего работяги и удалился вместе с подносом. Стас уже начал вслух строить планы на будущее. Завалы его уже не страшили. Сосед радовался возможности честно не напрягаться на учебе себе во вред. Через минуту разговора с самим собой он спохватился, вспомнил про нетронутый второй ужин, и с упоением принялся за еду.
Телепатом я не был, но уловил, что заработок оценок стал для Стаса идеей фикс, даже жует, глядя в потолок. Наверно будущее прозреть пытается, и я ему не мешал, потому что снова был ошеломлен неприятными подробностями приступов-завалов. Узнай это родители, устроил бы мне эвакуацию. Но я понимал, что награда стоит испытания, поэтому постарался исполниться мужества. Вроде получилось. Тем временем вторая порция хумуса успешно перемещалась в моего вместительного соседа, я же медитировал над пустым стаканом. Приятно чувствовать себя стяжателем духа.
– Меня баллы мало волнуют, – сказал я, на вопросительный взгляд соседа. – Оценки – это сопутствующий атрибут, который находишь после хорошей работы.
– Ну ты даешь. А на кой ты сюда учиться явился?
– Чтобы успешно пройти этот большой урок, и следовать дальше, – я мысленно выдохнул, сумев найти нейтральный, но правдивый ответ для погруженного. – Разумеется, учеба важна. Дело в другом. Выражаясь языком Германа, ты излишне паришься по поводу баллов. Если я верно понял, здесь не голодают и босыми не ходят, значит можно сосредоточиться на чем-то более важном. Например, придумать как избежать завалов, быть на волне вдохновения, ведь финальную работу рано или поздно придется делать. Вот что меня занимает.
– Странный ты. Мне хочется жить по-человечески, и иметь все, что хочу. Надо головой думать, чтобы баллы только приумножались, – он постучал себя по черепу. – Я-то сумею это равновесие уловить, вот увидишь, и отработка мне хорошей выгодой видится. – Стас умолк, икнул, и отправился за новой порцией, оставив меня наедине с пустым стаканом и странными моими ценностями.
Проба пера
На следующий день начались занятия, о чем еще с вечера напомнил наручник. В расписании числилось две пары рисунка[2 - Академический рисунок – это изучение реального мира предметов, а также построение человеческого тела по существующим классическим канонам. Основные материалы для работы: бумага, простые карандаши, ластик. Иногда применяют сангину, уголь, сепию.] и композиция[3 - Композиция – учебная дисциплина, направленная на выработку навыков самостоятельного построения художественных произведений. Композиция делится на теоретическую часть, в которой изучаются принципы, приемы и законы организации пространства в плоскости или в объеме. Важную роль играет практика, в которой кроме работы на бумаге, возможно объемное моделирование.], значит почти половину дня я буду заниматься любимым делом, и не сходить с ума, думая о завалах. Утром мне пришлось позаботиться о безмятежно спящем Стасе, вежливо разбудив его. Правда хотелось перевернуть кровать, ведь этот молодой делец мгновенно уснул и храпел всю ночь.
По ошибке я зашел в буфет, забыв, что сегодня еду нужно заработать, однако меня окликнули, сказав, что завтрак в покоях бесплатный. Маленькая, но радость. Здесь подавали блюда старой кухни, но с трудом я отыскал что-то нормальное. Сытый, все еще настороженный и предвкушающий испытания, я поспешил в школу. Дармовая жизнь закончилась, и уже сегодня нужно блеснуть знаниями, иначе меня ждет профилактическое голодание. Выбравшись из жилой зоны, состоящей из нескольких зданий, похожих на громадные усадьбы, я присоединился к группе людей своего потока. Сразу приметил их по одинаковым мантиям. Голограмма наручника безошибочно привела бы меня в нужное место, но в компании спокойнее.
Паренек, идущий рядом, всю дорогу восхищался архитектурой учебного корпуса. Судя по его речи, хорошо понимал, о чем говорит, а я с интересом развесил уши.
– Вы только посмотрите, это же на стоящий дворец творчества. Удивительно сложное и объемное размещение блоков. А композитный ордер на портиках просто великолепен. О роскошном антаблементе и не говорю, – парень дернул меня за локоть, указывая рукой куда-то в сторону. – Гляди, за той крышей выступает просто громадный купол. Вот бы ближе посмотреть, – знаток архитектуры явно был в ударе, и наверно забыл об учебе.
– Тебя не смущает запущенный фасад? – заметил я. – Вчера, мне казалось, нас действительно привезли во дворец, а тут облетевшая штукатурка, краска потрескалась, и даже растения на крышах растут.
– Может быть такова задумка дизайнера? – ответил ценитель классицизма. – В старых, потрепанных временем зданиях, как и в руинах есть некая романтичность, особая привлекательность.
– Ну-ну, а еще хороша дырявая одежда и вчерашняя еда с плесенью, прекрасный эффект старины, – не удержался я, и сам удивился легкости, с которой съязвил.
– Зато здесь газоны красивые, – сказала маленькая девушка, с вздернутым вверх носиком. – Глядите, вот куда все старания уходят. Между прочим, я вчера видела, как их косят. Наверно это за баллы, но мне как-то не к лицу с косилкой бегать. Даже не знаю…
