скачать книгу бесплатно
«Послушайте, Стив, – сказал он при встрече, – что вы мне написали? Хорошо, я верю, что существуют разные ветви мироздания. Пусть. Но, извините, как можно поверить, что человека из другой ветви вы так легко перетаскиваете в нашу – будто мешок с зерном, да? Взваливаете на себя и… Хорошо, это неверная аналогия, вы не представляете, как это физически происходит, но, черт побери, Стив, у того человека своя жизнь, своя память, он был иным, он, как минимум, не болел! И вы его… Он должен помнить свою жизнь там, в другой ветви, он должен почувствовать себя здесь чужим, там он съел на завтрак колбасу и вдруг оказался в мире, где на завтрак выпил стакан сока и пожевал булочку! Да у него ум за разум зайдет, о чем вы говорите!»
Стивен смотрел на адвоката и кивал – да, мол, да, вы совершенно правы…
«Вы совершенно правы, – сказал он, – то есть были бы правы, если бы речь шла об одной замене: был там, оказался здесь, а тот, что был здесь, оказался там. Да, вы были бы правы, Збигнев, но… знаете, я долго и сам над этим думал… А нужно было не думать, нужно было вспомнить… И однажды я вспомнил… Как химик Кекуле, тот, что открыл формулу бензола… Он все время думал, а нужно было вспомнить, и однажды он вспомнил… себя, конечно, собственное „я“ в той реальности, где формула бензола уже известна. Вот и я вспомнил. Понимаете, Збигнев, на самом деле это многократный процесс – может быть, тысячи „я“ обмениваются друг с другом, может, миллионы или миллиарды, это происходит вне моего сознания, я только думаю „хочу, чтобы было так“, и ветви склеиваются, и становится так, но между этими событиями столько промежуточных, о которых мне ничего не известно, которые происходят вне моего понимания… опять же, я хочу сделать шаг, и я его делаю, нога была на этом месте и оказывается на том, но сколько мелких движений, недоступных моему восприятию, при этом происходит! Обмены, склейки, обмены… И в каждой из ветвей, участвующих в этом процессе, память человека лишь очень ненамного отличается от другой его памяти. Поговорите, кстати, с любым, кого я вылечил. Спросите, не случилось ли чего-то с их памятью после того, как… Уверяю вас, все, подумав, ответят: да, есть кое-что. Некоторые вспоминают такое, чего с ними, вроде бы, не происходило. Некоторые не могут вспомнить, куда положили вещь, которая им так нужна. У всех что-то… Но ведь это такая мелочь по сравнению с тем, что они теперь здоровы! Такая мелочь… Об этом и говорить не хочется…»
«Не могу судить, – сказал тогда Качински, – у меня нет такой памяти, такой интуиции, я могу вам поверить или не поверить».
«От вас и не требуется вера, – сухо сказал Стивен. – Вы адвокат, вы всего лишь должны сохранить документ».
Качински вздохнул, отогнал воспоминание, как назойливую муху, и, придвинув ноутбук ближе (строчки почему-то начали расплываться перед глазами, устал, да), прочитал:
«А теперь о наследстве. Может возникнуть юридический казус – разве возможно передать в наследование способности? На самом деле я не думаю, что вам придется доказывать это в судебном заседании, поскольку никто из наследников, конечно, не станет обжаловать завещание. Но в принципе – не сейчас, так в будущем – подобный казус может возникнуть, и вы должны быть готовы к ответам на каверзные вопросы. Главное: способности целительства (теперь вы представляете, что это означает физически), ясновидения (смысл и этого умения вам теперь известен), а равно любые другие способности человека, связанные с его сутью, как мультивидуума, могут быть переданы по наследству – кому угодно, – точно так же, как движимое и недвижимое имущество. Единственное условие: завещатель должен быть мультивидуумом, должен понимать себя, лишь в этом случае он сумеет управлять своими способностями, своим духовным состоянием так же, как управляет состоянием материальным: деньгами, акциями, домами, лошадьми… На самом деле, Збигнев, это объясняется очень просто, и я уверен, что главное вы поймете из моего письма, а остальное, необходимое в вашей адвокатской практике, додумаете сами.
Человек, не осознавший себя существом Многомирия (как сказали бы буддисты – не достигший состояния просветления), воспринимает мироздание четырехмерным пространством-временем. Соответственно и распоряжаться он может лишь тем, что расположено в пространстве и перемещается во времени – теми же деньгами, домами, акциями, предприятиями, машинами, самолетами… Мультивидуум, осознающий себя в Многомирии (как сказали бы буддисты – достигший просветления), соответственно, может распоряжаться как собственным «я» во всех ветвях, где он существует, так и тем, что ему принадлежит – не в трехмерном пространстве, а во всем практически бесчисленном множестве ветвей и измерений, о многих из которых «простой человек» не имеет ни малейшего представления.
Я – мультивидуум. Я всегда им был – с момента рождения. Это происходит не часто, но все же рождаются на Земле время от времени подобные «уроды», способные осознавать себя в многочисленных переплетениях ветвей мироздания. Большинство погибает в детстве – они не в состоянии понять открывающейся им истины, а интуитивное прозрение слишком часто приводит их к состоянию, которое медицина называет безумием, лечит и, в конце концов, губит этих людей.
Некоторые из нас, став взрослыми и лишь интуитивно понимая, что их жизнь отличается от жизни «простого человека», пытаются объяснить себе себя – это тоже гибельный путь, и судьба таких мультивидуумов незавидна – их губит попытка примирить противоречия.
Некоторые из нас пытаются понять себя, изучая восточные философские системы и обучаясь у гуру тому, что уже, по сути, умеют. Некоторые, не пытаясь понять, просто пользуются своим умением – становятся целителями, если обладают интуитивным пониманием склеек и способностью (также интуитивной) управлять ими. Некоторые становятся ясновидцами – в той степени, в какой их интуиция помогает им «вспоминать» прожитое в другой ветви. Таким был наш великий прорицатель и целитель Кейси, не понявший до конца жизни своей истинной сути и потому не сумевший распорядиться своим даром.
Совсем немногие действительно понимают себя и пытаются объяснить людям многообразие мира и собственные, ни в малейшей степени не используемые, возможности. Таким был Нострадамус, не понятый ни современниками, ни потомками, таким был русский мультивидуум Даниил Андреев, интуиция позволила ему подобрать почти верные слова, но и он родился слишком рано, чтобы быть понятым правильно. Таким был английский философ Олаф Стэплдон, написавший замечательное сочинение «Создатель звезд» – реалистическое описание собственной жизни.
Мне, к сожалению, не известна статистика, я не знаю, сколько людей, осознающих себя жителями Многомирия, рождается в каждом поколении. Интуиция подсказывает, что нас становится все больше. И настанет время…
Я надеюсь, что такое время настанет – человечество поймет (сначала интуитивно), что является единым организмом в Многомирии. Я не знаю, как назвать такой организм. Пусть будет мегавидуум.
И чтобы приблизить это время, я написал завещание, которое вы, дорогой Збигнев, заверили, не понимая сути и всех его последствий, в том числе юридических. Надеюсь, кое-что вы теперь поняли…»
«Кое-что», – пробормотал Качински, закрывая файл.
«Послушайте, Стив, – сказал он тогда. – Я не уверен, что ваше объяснение…»
«Я ничего не объясняю, – поднял Стив обе руки. – Это интуитивное понимание, я просто знаю, как это происходит, но объяснить не могу, не хватает слов, и любой физик, несомненно, не оставят от моих так называемых объяснений камня на камне, хотя наверняка придет к таким же выводам в будущем».
Наступило молчание, Качински перебирал бумаги, лежавшие на столе, Пейтон, закрыв глаза, думал о чем-то, и обоим казалось, что друг друга они сейчас понимают так, как никогда прежде. Им не нужны были слова. Мысли им не нужны были тоже. Что-то более глубокое объединило их.
«Разве может умереть существо, обитающее в миллиардах миров? – сказал адвокат, не глядя на клиента. – Если в одной ветви тело перестает жить, то в тысячах других…»
«Да, – кивнул Стив, не открывая глаз. – Вы верно поняли. Мультивидуум бессмертен».
«Какой тогда смысл имеет завещание…»
«Я хочу, уходя, оставить здесь то, что поможет близким мне людям ощутить главное в жизни».
Больше ни слова не было сказано. Солнце опустилось низко, лучи его разбегались по столу, перекатывались по листам бумаги.
Они молча сидели друг против друга, пока не упала вечерняя темнота.
Качински помнил это мгновение – он вдруг очнулся, как после долгого сна, с ощущением, что побывал там, где ему еще предстоит прожить многие годы. Он видел во сне себя, но совершенно не помнил, каким он был и каким мог стать.
Собрал бумаги в папку, быстро попрощался (ему еще предстояло часа два ехать домой, в Гаррисбург) и пошел к двери, не оглядываясь на застывшего в коляске Стивена Пейтона.
* * *
Адвокат лежал под одеялом, дожидался утра и думал о том, что если не удастся связаться с Самантой, придется отложить подписание документа, а это означает дополнительные сложности – попробуй еще раз собрать вместе эту компанию. Лучше, наверно, пусть все подпишут, а потом он займется поисками Саманты, так и не ответившей на его многочисленные звонки. Почему-то он не хотел звонить ее родителям. Не хотел – и все, хотя они-то могли знать, где их дочь и почему ее номер не отвечает.
* * *
Михаэль ворочался с боку на бок и думал о том, что, если мать не подпишет бумагу, он будет самым несчастным человеком на свете. Что-то случится… но ведь мать подпишет… она не откажется от денег… она никогда не отказывалась от денег… только один раз, когда ушла от отца, но тогда она думала, что он неудачник… она не любила неудачников… никого, кроме сына, которого сделала неудачником сама… вот странно…
* * *
Ребекка спала на спине, раскинув руки, и ей снился странный сон: отец явился с небес, он был одет в свой лучший белый костюм, его взгляд лучился добротой, он взял ее за руки и сказал: «Дочь, ты знаешь, что я не умер, не бойся ничего, мы все равно вместе, я тебе помогу, тебе и Михаэлю, вы должны…»
Что-то помешало ему закончить фразу, а может, что-то помешало Ребекке досмотреть сон – она повернулась на бок и сразу погрузилась в теплую прозрачную воду бассейна, где так любила бултыхаться в детстве…
* * *
Селия проснулась среди ночи от неприятного ощущения, будто кто-то стоит у изголовья кровати и смотрит пристальным взглядом. Сердце отчаянно билось, но настоящего страха не было – кто мог войти в запертую комнату, кроме привидений, которые существуют лишь в воображении верящих?
Она открыла глаза и успела заметить слабое свечение над собой, сразу погасшее, так что и не скажешь: было оно на самом деле или почудилось.
Подпишу я эту чертову бумагу, – подумала Селия. – Деньги – это деньги, а все остальное… ничего, разберемся. И с сыном, и с этой вертихвосткой. Стив всегда был не от мира сего, и даже, уходя, не сумел хотя бы на время спуститься на землю.
* * *
Сара спала спокойно, без сновидений. Утром она проснулась, будто выплыла к солнцу из темной глубины, и сразу подумала о том, что нужно позаботиться о завтраке. Михаэль – она узнала это вчера – любит тосты, Ребекка, конечно, захочет булочку с конфитюром, для Збигнева надо приготовить омлет с беконом, а что захочет Селия… пусть скажет.
О себе Сара, как обычно, не подумала.
* * *
Когда Качински, не выспавшийся, уставший, с тяжелой головой, в которой не было ни одной путной мысли, спустился в столовую, все, оказывается, уже позавтракали, за столом сидела одна Сара, подперев голову обеими руками, и ждала адвоката, чтобы спросить: будет ли он есть омлет или предпочтет что-нибудь серьезнее – куриную ногу, например.
– Кофе, – пробормотал Збигнев, – много и покрепче. Да вы сидите, Сара, я сам управлюсь.
– Не спалось? – участливо спросила Сара. – Я тоже плохо сплю на новом месте. Хотите таблетку аспирина?
– Нет, – отказался адвокат, наливая кипятку в чашку, куда он высыпал три ложки растворимого кофе. – Дело не в том… На новом месте я сплю прекрасно, мне часто приходится разъезжать. Я пытался представить, что произойдет, когда… то есть, если вы все подпишете бумагу. Что-то должно произойти, верно? Понятно, Селия об этом не думает, Михаэль тоже, Ребекка… не знаю, но вы-то, Сара, должны понимать, что подписи не могут быть формальным юридическим актом.
– Конечно, – отозвалась Сара, – мы станем другими.
– Другими, – повторил адвокат. – В том смысле, что почувствуете в себе новые способности?
– Нет… То есть, это тоже, конечно. Я имела в виду… каждый из нас станет другим человеком, если вы понимаете, что я хочу сказать. Чтобы сострадать, нужно иметь специфическую душевную организацию, вы согласны? Нужно чувствовать людей, интуитивно понимать их боль, желания… Есть это у Селии? Ни в малейшей степени. Селия и сострадание… Невозможно. И если Стив завещал ей именно это… в ней что-то должно измениться. Внутри.
– Что должно измениться в вас? – спросил Збигнев, отпивая из чашки. Прекрасный кофе. Ароматный, но, главное, крепкий, то, что сейчас надо. – Ведь что-то и в вас изменится, верно?
– Конечно, – неуверенно произнесла Сара, ей не хотелось меняться, никому не хочется, каждый привык к себе, такому, какой есть, она тоже привыкла. – Я много лет наблюдала, как Стив лечил, не зная того, кого лечит, только слушал голос по телефону, и часто это был не голос самого больного, а его родственника или друга. Не знаю, как это у него получалось…
«А я знаю», – хотел сказать адвокат, но промолчал.
– …но люди действительно выздоравливали… не всегда, впрочем, журналисты преувеличивали обычно… а я вела свои подсчеты… если точно, то выздоравливали примерно три четверти. Это много?
– Да, – сказал Качински. – Очень много.
– Я тоже так думаю. Стив чувствовал этих людей, понимал их больше, чем они сами себя понимали. Как он это делал на расстоянии? Понимаете, Збигнев, я боюсь… я просто боюсь… физически… когда это на меня обрушится… говорить с человеком и ощущать, как в его печени зреет опухоль…
– Стивен обычно не брался лечить онкологические заболевания, – заметил адвокат.
– Да, знаю. Все равно… Это…
– Вы можете отказаться, – сказал Качински. – В отличие от Селии, вам не так важны эти деньги, чтобы…
– Если я скажу, что деньги меня вообще не интересуют, вы мне не поверите? Но я не могу отказаться. Если Стив оставил мне… я должна…
Адвокат промолчал. Как поступил бы я? – подумал он. Бог с ними, с деньгами, я бы не смог жить, ощущая постоянную тяжесть… Может, Сара права, и она станет другой, когда получит эту часть наследства. Изменится. Не внешне, конечно. Это будет другая женщина. «Во мне самой, во мне самой узнаешь ли меня?» Откуда эти слова? Из какой-то песни, которую он слышал когда-то… где-то…
– Вы так и не дозвонились до Саманты? – спросила Сара. – Я вам сделаю пару тостов, хорошо?
– Нет и нет, – покачал головой Качински. – Это я на оба ваши вопроса отвечаю, Сара.
– Но если не будет ее подписи…
– Никто не сможет вступить в права наследования, да. Здесь есть тонкость, Сара. Саманта не получает никакого материального наследства. Поэтому, в принципе, ее подпись может считаться действием юридически ничтожным. Я-то полагаю, ее подпись так же важна, как ваши, но Селия может думать иначе… И вы тоже. Это юридический казус, который… То есть, я, конечно, еще буду пробовать… собственно, мой мобильник все время прозванивает линию, и как только появится ответ…
– Вы можете позвонить ее родителям, – сказала Сара.
– Могу. Но не буду.
Сара промолчала, но вопрос ясно читался в ее глазах.
– Я знаю, что происходит, – объяснил адвокат. – Они мне скажут, что Саманта опять куда-то уехала, не сказав, когда вернется, и телефон отключила, это, мол, с ней уже который раз после того случая, они волнуются, но уже не так, как тогда, понимают, что надо просто ждать… хотя они, конечно, не верят той чепухе, что дочь рассказывала журналистам… В общем, что-то в таком духе.
– Вы думаете, она…
– Стив не просто так оставил ей… Он ей верил.
– Она сейчас где-то около… как эта звезда называется?
– Это может быть другая звезда. И, к тому же, не в нашей ветви.
– Бедная девочка, – сказала Сара. – Наверно, ей приходится тяжелее, чем всем нам.
– Не знаю. Это ее призвание. Стив мог бы жить, если бы потерял свой талант?
– Нет, – убежденно произнесла Сара. – Он умер бы в тот же день.
– Вот и Саманта…
– Но тогда, – сказала Сара, – почему вы нас торопите, Збигнев? Я имею в виду – с этими подписями. Саманта вернется, вы до нее дозвонитесь, назначьте другое время… какие проблемы?
– Проблема одна, Сара, – объяснил адвокат. – Вы забыли? Документ должен быть подписан в течение суток после оглашения завещания. Так что нам придется… А Саманта подпишет потом.
– Если подпишет.
– Сара, в чем я не сомневаюсь, так это в том, что Саманта свою подпись поставит.
– Ей же ничего не достанется…
– Вам нужны деньги, Сара?
– Только для того, чтобы поставить на ноги дочь.
– А Саманте и для этого не нужны.
Адвокат допил вторую чашку кофе и налил третью.
– Пожалуй, – сказал он, – третью чашку я пить не стану. А омлет я бы теперь съел. Без бекона. С зеленью, если можно.
* * *
– Вот этот документ, – сказал Качински. – Можете посмотреть, прочитать еще раз.
Он пододвинул бумагу к краю стола. Сара сидела напротив адвоката на стуле с высокой резной спинкой и выглядела королевой в своем широком черном платье со стоячим воротником. Ребекка сидела рядом с матерью на пуфике, девушка тоже была в черном, но, несмотря на цвет, ее платье выглядело нарядным и даже немного легкомысленным. Михаэль не сводил с Ребекки взгляда, он не мог усидеть на месте и все время перемещался по комнате, огибая поставленный для него стул, останавливаясь на мгновение возле матери, сидевшей в единственном здесь легком кресле на колесиках, и возобновлял свое беспрерывное кружение.
– Вы бы сели, Михаэль, – попросил адвокат, не став, однако, настаивать.
Михаэль подошел к столу, достал из кармана рубашки короткую ручку и, не раздумывая, подписался рядом со своим именем. Селия тихо вскрикнула. Ребекка улыбнулась. Сара смотрела на адвоката, и ему показалось, что она подумала: «Видите, я вам говорила».
– Кто следующий? – спросил Качински.
Ребекка поднялась, подошла к Михаэлю, забрала у него ручку и аккуратно вывела свою подпись. Сара кивнула. Михаэль наклонился и поцеловал девушку в щеку. Селия постучала по подлокотнику кресла костяшками пальцев.
– Следующий, – сказал адвокат.
Он был уверен, что теперь подпишет Сара, но получилось иначе. Селия встала, оттеснила от стола Михаэля с Ребеккой, взяла лист, на мгновение Качински показалось, что она сейчас разорвет бумагу и бросит в корзину, он приподнялся и протянул руку, чтобы помешать, если успеет, но Селия всего лишь поднесла лист к глазам, пробежала взглядом текст, уронила бумагу на стол и сказала:
– Дайте вашу ручку, адвокат.
Паркеровское перо мягко пробежало, оставив длинный причудливый след подписи.
– Полагаю, – сказала Селия, усаживаясь в кресло и взглядом приказывая Михаэлю оставить Ребекку в покое, – полагаю, это пустая формальность. Кстати, где ваша Саманта? Ее отсутствие только подтверждает: подписи ничего не меняют в том факте, что мне причитаются два миллиона наличными и дом в Детройте. Надеюсь, налог на наследство не окажется слишком высоким.
– Сара, – сказал Качински, поставив точку в неожиданном монологе Селии.
– Да, конечно, – пробормотала Сара.
