скачать книгу бесплатно
– Ничего…
– Она физически не способна к состраданию. Потому и папу бросила – может, она и хотела бы остаться, но не могла, он стал ей чужим, противным человеком… Она получит способность к состраданию, а это значит – будет забывать о себе, полностью соединяться с чужой болью… Папа так делал, и Селия тоже будет делать так, и значит, когда подпишет бумагу, она станет иной. Она не сможет принять наследство, не обладая даром сострадания, – и у нее этот дар появится, ты понимаешь это? Ты представляешь, какая это будет для нее ломка? Она выдержит? Она об этом думает?
– Нет, – сказал Михаэль. – Наверняка нет. Ей такое и в голову не приходит.
– А тебе? Ты тоже станешь другим. Знание… это труд, напряжение сил, стремление к цели. Ты совсем другой. Ты… Извини, что я так… но ты тряпка. Ты делаешь все, как тебе говорит Селия. Разве нет?
Михаэль опустил взгляд. Линии, протянувшиеся по комнате, разорвались, обрывки повисли и медленно спланировали на пол, зеркала потемнели, и стол опять превратился в стол, а часы на стене показали стрелками: одиннадцать тридцать две. Поздновато. И устали все сегодня.
– Да, – сказал Михаэль. – Я всю жизнь, сколько себя помню, ощущал мамину силу.
– Ты называешь это силой? На самом деле это бессилие – она хотела властвовать, а ни над кем не получалось, только над тобой.
– Наверно. Я хотел… уйти, убежать. Когда мне было четырнадцать, это самый резкий возраст… я уехал утром в автобусе в Бертон, вместо того, чтобы пойти в школу. Просто сел и купил билет – на все деньги, что у меня были для завтрака.
– Представляю, – пробормотала Ребекка. – Когда тебя вернули домой, наказание было…
– Вернули? – кисло усмехнулся Михаэль. – Я вернулся сам. С полдороги. Мне стало страшно. Я не привык. Мне нужна была команда. Сделай так. И так.
– Господи… Ты вернулся?
– Да. Я опоздал всего на полчаса и сказал, что нас оставили в школе… придумал что-то. Мама, кажется, не поверила. Тем не менее, меня не наказали, и больше никогда об этом не было сказано ни слова.
– Вот видишь. Поэтому папа и завещал тебе именно знания. Ты станешь другим, потому что иначе оккультные знания останутся для тебя недоступны. Это тоже будет ломка… Может, даже хуже, чем для Селии. Ты готов?
– Я всю жизнь мечтал, чтобы меня кто-нибудь сломал! Мечтал стать другим! Я хочу… Я подпишу, Ребекка. После твоих слов – точно подпишу, и будь что будет.
– Ты уже меняешься, Михаэль, – тихо сказала Ребекка и поднялась. – Господи, как я устала. Пойду лягу. Такой тяжелый день.
Михаэль пошел к двери следом за Ребеккой.
– Ты думаешь, я не справлюсь? – спросил он.
Ребекка обернулась.
– Не справишься? – удивилась она. – Конечно, справишься. Иначе папа не завещал бы тебе… Просто… Это будет трудно. Но ведь… мы станем единым целым… одной личностью, понимаешь?
– Нет, – Михаэль покачал головой.
– Неважно. В общем, все будет хорошо.
* * *
У адвоката разболелась голова, он лежал под теплым одеялом в своей комнате на втором этаже и думал: принять ли таблетку сейчас или лучше подождать – возможно, боль пройдет сама, это результат усталости, день выдался тяжелым, похороны, чтение завещания, тягостный ужин, во время которого все старались не разговаривать друг с другом… К тому же, он, вероятно, простыл – ночь была теплой, но его знобило.
Лучше думать не о боли, а о… Нет, о делах тоже лучше не думать, иначе придется вернуться к размышлениям о том, что имел в виду Стивен, составляя вторую часть завещания. Истинной своей цели он раскрыть не захотел, а ведь Качински спросил его в тот день (и не единожды спросил, между прочим, а раза три минимум):
«Что это значит: завещаю свою способность? Юридически, как вы понимаете, это слова, не заполненные содержанием. И если они не захотят подписывать…»
«То не получат ни цента, – отрезал Пейтон. – Это прописано ясно?»
«Вполне. Но, допустим, они подписали. Между нами: вы прекрасно знаете, что Ребекка… вы ее обожаете, замечательная девушка, согласен, но она не сможет предсказывать будущее, как вы, если в ней нет таланта к этому».
«Збигнев, – сказал Стивен, – дело не в том, что понимаю я или чего не понимаете вы. Дело в том, что я хочу… Или лучше сказать…»
В это время у него зазвонил мобильник, и далекий клиент принялся умолять великого экстрасенса помочь его больной дочери, которая… Стивен начал слушать, то есть слушать не так, как все остальные люди, а по-своему, он будто ушел из реальности, улавливал космические или эфирные волны, что-то в них подсознательно анализировал, в такие моменты говорить с ним было бессмысленно, и Збигнев отступил на шаг, чтобы своим присутствием не мешать Пейтону делать его работу.
«Помолчите, – сказал Збигнев в трубку. – Я слышу все, что надо, не мешайте, пожалуйста».
Он не закрыл глаза, продолжал смотреть перед собой, взгляд его выражал что-то такое, что Качински не мог бы описать словами, хотя, как ему казалось, прекрасно понимал.
«У вашей дочери редкая болезнь почек, – сказал, наконец, Стивен. – Вам нужно срочно показать ее урологу».
Видимо, несчастный отец начал объяснять, что таки да, уже обращались, болезнь редкая, верно, такая редкая, что никто не смог помочь, и потому одна надежда…
«Боюсь, – грустно сказал Стивен, – что не помогу и я. Не хочу внушать вам несбыточной надежды. Скажу только, что ваша дочь счастливее, чем вы думаете, потому что она… ее путь в мироздании только начинается, в самом начале этот путь никогда не бывает усыпан розами… Извините, это так…»
Он замолчал на середине фразы, плотно сжал губы и неожиданно посмотрел на Збигнева взглядом, в котором читались злость и недоумение.
«Господи, – сказал он, закрывая крышку телефона и пряча аппарат в карман рубашки, – почему люди так…»
Он и эту фразу не закончил.
«Что? – спросил Збигнев. – Не пожелал вас выслушать?»
«На чем мы остановились? – сказал Пейтон. – Вы спрашивали…»
«Я говорил, что, если в Ребекке нет таланта к ясновидению, она ничего не сможет, пусть подпишет хоть сотню бумаг».
«Збигнев, – сказал Стивен. – Ваше дело – проследить, чтобы завещание было исполнено так, как я хочу. Это возможно?»
«Безусловно, – кивнул адвокат. – Полагаю, однако, что вам предстоит еще не один десяток лет жизни, так что…»
«Не один десяток, – хмыкнул Стивен, – это вы правильно сказали»…
В дверь тихо постучали. Адвокат включил ночник и взглянул на часы, стоявшие на тумбочке: половина первого. Кому это не спится?
Он опустил ноги на пол, нащупал тапочки, накинул на плечи пижаму и сказал негромко:
– Кто?
– Можно войти? Вы не спите? Я увидела полоску света под дверью…
Сара. Когда она могла увидеть свет, – подумал адвокат, – если я включил ночник, услышав стук? Ну да ладно, что-то ей нужно, и вот странно: то ли свет, то ли стук подействовали, но голова болеть перестала. Ощущение такое, будто освободился от тяжелой ноши, так легко…
– Войдите, – сказал он, встал и поднял с пола свалившееся с постели одеяло. Вспомнил, что, когда ложился, повернул ключ, и, обругав себя за очередное проявление склероза, поспешил к двери. Сара была одета так же, как во время ужина, – она и не собиралась ложиться, может, тоже голова болела, или, скорее всего, думала…
Сара уверенно вошла в комнату, направилась к стоявшему у закрытого окна креслу и села, положив руки на подлокотники.
Збигнев стоял посреди комнаты в пижаме и тапочках, чувствовал себя очень неловко и не знал, с чего начать разговор.
– Извините, – сказал он, – я… мне бы переодеться…
– Простите, Збигнев, – тихо произнесла Сара. – Я не смотрю на вас, не беспокойтесь, пожалуйста. Хотела обсудить кое-что, прежде чем завтра…
– Я догадываюсь, что вы хотите обсудить, Сара, – сказал адвокат, присаживаясь на край постели. – Хотите знать, какими будут юридические последствия, если вы подпишете документ.
– Если я не подпишу, – поправила Сара.
– Нет-нет! – воскликнул Качински. – Если вы или кто-то другой, или все не подпишете бумагу, то юридические последствия очевидны: никто не получит ни цента, все состояние Стивена – включая, между прочим, и этот дом, – отойдет к Фонду Пейтона…
– Распорядителем которого Стив назначил вас.
– Распорядителем которого Стив назначил меня, – как эхо, повторил адвокат. – Да. Тут все юридически однозначно. Но если подпишете… на самом деле вас ведь это интересует…
– Нет, – покачала головой Сара. – Как раз наоборот. Если я… и все остальные… если мы подпишем, то что-то с нами произойдет… я не боюсь… я знаю, что Стив не мог… то есть, ему бы и в голову не пришло сделать что-то плохое своей дочери… и жене тоже, но дочери в первую очередь. Значит, и остальным. Он завещал мне свое умение исцелять. Вы знаете, что это такое, Збигнев?
– Догадываюсь, – пробормотал адвокат.
– Вряд ли, – покачала головой Сара. – Это на самом деле не умение. Это состояние всего организма. Как, скажем… Вам нужно полететь, а для этого необходимо, чтобы весь организм был в напряжении, особенно руки, потому что им предстоит стать крыльями, но и ноги тоже, ведь они должны направлять полет, и зрение, чтобы видеть далеко впереди, и слух, чтобы не упустить всхлип ветра, и сердце, чтобы почувствовать опасность, и… но, главное, нужно, чтобы в напряжении была совесть, потому что если совесть… если на ней хотя бы один грех, то ничего не получится, вы не оторветесь от земли… Понимаете? Весь организм должен быть готов к полету. Так и с целительством.
Адвокат слушал Сару с нараставшим ощущением невероятности происходившего. Он всегда считал эту женщину воплощением здравомыслия и самоотверженности, оба эти качестве были, как ему казалось, сплетены в ней так прочно, что и не разделить. Здравомыслие Сары позволяло ей сохранять оптимизм в те минуты, когда любой другой впал бы в депрессию и опустил руки. А без самоотверженности она бы и дня не выдержала рядом с таким человеком, как Стивен. Да, и еще любовь. Это не обсуждается. Любовь – это Ребекка. Но то, что Сара говорила сейчас… Неужели смерть мужа произвела такой эффект, неужели ее рассудок…
– Я в здравом уме, Збигнев, – спокойно сказала Сара и посмотрела на адвоката действительно здравым и даже немного насмешливым взглядом. – Я умею летать, и вы умеете, и каждый… Но чего не умеет почти никто, так это сосредотачивать на этой мысли все физические и духовные силы. Йоги, кстати, могут… Впрочем, мы совсем не о том говорим, – оборвала Сара себя и продолжила, будто не прерывала предложения. – Так я о способности, которая была у Стива особой и не могла быть иной. Подписав бумагу, я получу эту способность… это состояние… и мне будет очень плохо, Збигнев, то есть будет плохо, если остальные своих дарований, завещанных Стивом, не получат… вместе мы станем тем существом, каким и хотел видеть нас Стив, но по отдельности…
– По отдельности, – осторожно сказал Збигнев, – ничего быть не может, ведь завещание вступит в силу, только если бумагу подпишут все.
– Это я и хотела уточнить, – сказала Сара. – Если не подпишет хоть один…
– Никто не получит ничего из духовных умений Стива… хотя Бог знает, что это означает физически.
– Спасибо, – сказала Сара. – Собственно, это ясно, но я хотела, чтобы вы лишний раз подтвердили. Значит, вся загвоздка в Селии, в этой…
– Только в ней? – спросил адвокат. – Мне казалось, что и Михаэль… И еще Саманта, до которой я пока не смог дозвониться.
– Михаэль – марионетка, Селия дергает за ниточки…
– Вообще-то, – сказал Збигнев, – меньше всего проблем, я думаю, будет именно с Селией. Ей нужны деньги – раз. И два – она полагает блажью Стивена вторую часть завещания. Она же не верит в то, что…
– Не верит, да, – перебила адвоката Сара, – но ее неверие… точнее, недоверчивость… она не доверяет ничему на свете, пока не испробует на вкус, не попробует на ощупь. Она не верит, что Стив мог завещать ей свою способность сопереживания. Но она не верит и тому, что Стив мог оставить ей огромную сумму, не обставив это неприемлемыми для нее условиями. А тут условие одно – и вроде бы настолько нелепое, что на него и внимания обращать не следует. Не придумал ли Стив это специально, чтобы она подписала, в это время что-то произойдет, и…
– Ну… – недоверчиво покачал головой Збигнев. – Слишком сложное рассуждение для Селии, как мне кажется.
– Но она рассуждает именно так, я говорила с ней. Он не готова подписать, она ожидает какого-нибудь подвоха… вроде секретной части, которую вы зачитаете, как только она поставит подпись.
– Нет никакой секретной части! – воскликнул Збигнев. – Я уже говорил…
– Она и вам не доверяет, – вздохнула Сара.
– То есть, – заключил адвокат, – Селия может не подписать документ и отказаться от двух миллионов? Вы шутите? Насколько я знаю эту женщину…
– В ней сейчас борются два чувства: желание эти деньги получить и страх, что она их все равно не получит, потому что вторая часть содержит непонятный ей подвох.
– Я утром с ней переговорю и объясню, что никаких подвохов…
– Боюсь, она вам не поверит.
– И откажется от денег?
– Не знаю.
– Вряд ли, – задумчиво произнес адвокат. Он поднялся и принялся ходить по комнате из угла в угол, от книжных полок к стойке телевизора, Саре его передвижения действовали на нервы, ей хотелось спокойствия, неподвижности, ей казалось, что она не может правильно думать, когда рядом что-то или кто-то перемещается, будто пестиком в ступе перемалывая ее нечеткие соображения. Почему-то никакие возражения не могли сбить ее с толку, а такие чисто механические движения странным образом смущали ее, и она сказала:
– Збигнев… Извините… Не могли бы вы сесть… я не могу думать.
Адвокат остановился посреди комнаты, внимательно посмотрел на Сару и, будто разглядев в ее облике что-то, ранее ему не известное, кивнул и, придвинув к себе стул, сел на него верхом.
– Я вот о чем думаю, – сказал он. – Допустим, Селия подпишет. Допустим, Стиву каким-то образом удалось, и Селия действительно получит способность сопереживания. Да она в ту же минуту потеряет рассудок! Она ни психологически, ни физически к сопереживанию не способна! Может, Стив это предвидел – если Селия потеряет дееспособность, она не сможет распоряжаться своими миллионами. Сара, не будет ли честнее ее об этом предупредить, если она сама не подумала?
– Нет, – отрезала Сара.
– Нет? – удивился адвокат.
– Збигнев, если бы опасность, о которой вы говорите, существовала, я первая сказала бы Селии, чтобы она сто раз подумала… Но такой опасности нет. Я знаю… знала Стива лучше, чем все вы. Он не мог, в принципе не мог подложить Селии или кому-либо еще такую свинью. Он терпеть Селию не мог, это да. Она не позволяла ему общаться с Михаэлем, и он не мог ей этого простить. Все так. Но Стив не стал бы… Я уверена в одном: как только Селия получит то, что завещал ей Стив, она станет другой. Что-то изменится в ее характере, не будет никакой ломки, только гармония… И если Стив действительно хотел ей отомстить – это странное понимание мести, но все же, – то он избрал единственно для него возможный способ: заставить Селию стать другой, сделать ее лучше!
– Хорошо, если так, – пробормотал Збигнев, – но это только ваши предположения. А противоречие, которое может стоить Селии душевного здоровья, вполне реально, и я все-таки возьму на себя…
– Напрасно, – сухо сказала Сара. – Вы только добавите Селии сомнений, которых у нее и так достаточно.
– Да? – прищурился адвокат. – А мне кажется…
Он не стал продолжать, только смотрел на Сару странным взглядом, то ли насмешливым, то ли изучающим, но если он и пытался разглядеть в ее облике что-то, ему ранее не известное, насмешка над чем-то, чего Сара понять не могла, в его взгляде все равно присутствовала.
Сара поднялась.
– Извините, – сказала она. – Я мешаю вам спать… Пойду. Просто хотелось с кем-то поделиться… Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – тихо проговорил Збигнев, когда Сара уже взялась за ручку двери. – Хорошо, я выполню вашу просьбу.
– Мою просьбу? – Сара обернулась. – Я ничего…
– Но ведь вы пришли и говорили со мной, чтобы навести на мысль: нужно рассказать Селии о возможности душевного разлада. Вы хотели, чтобы я об этом подумал, потому что к вашим словам у Селии отношение… скажем так, принципиального недоверия. Хорошо, я это сделаю.
– Спасибо, – спокойно сказала Сара.
– Но если в результате Селия перепугается и не подпишет… в конце концов, собственное здоровье для нее может быть важнее двух миллионов… тогда и вы лишитесь своей части наследства. Зачем вам это? Пусть Селия сама принимает решение.
– Я не смогу жить, – сказала Сара, – зная, что могла предупредить и не сделала этого.
