скачать книгу бесплатно
Терехов нашел наконец в себе силы подняться и ринулся к двери, будто хотел протаранить ее своим телом. Он ожидал, что получит подножку, а может, даже пулю в спину, кто знает, не держит ли Жанна Романовна пистолет в кармане платья или в ящике стола. Он еще успел оценить бредовость обеих мыслей – спрятать оружие в узком платье было невозможно, а чтобы дотянуться до ящиков, женщине пришлось бы встать и обойти стол. Терехов рванул дверь на себя, тут же вспомнил, что открывалась она не в комнату, а в коридор, и тогда дверь распахнулась – она и не была заперта, – в коротком коридорчике по-прежнему было пусто, и Терехов скатился по лестнице, будто за ним гнались по меньшей мере десять грабителей с ножами.
В себя он пришел на улице перед киоском, на прилавке которого к матрешкам добавились еще и три больших колобка с физиономиями Березовского, Гусинского и Абрамовича – трех евреев, съевших Россию.
– Поговорили? – радостно приветствовал Терехова продавец.
Отвечать Терехов не стал, не стал и оглядываться – быстро пошел в сторону подземного перехода, последними словами ругая себя за нелепое желание узнать, кем был самоубийца, по-видимому, действительно написавший «Вторжение в Элинор».
У метро «Шаболовская» Терехов несколько раз огляделся, представив себе, как это выглядит со стороны – никаких способностей к конспирации у него не было, наверняка он производил впечатление человека, скрывающегося от бдительного ока московской милиции, любой мог подумать, что у него не в порядке документы, и сдать ближайшему постовому.
К черту! – думал Терехов, дожидаясь поезда. – К черту все! Не было никакого «Элинора». Нужно жить, как жил. Забыть все это, как дурной сон. И голос в трубке, и собственный нездоровый интерес, и женщину эту, и ее нелепое обвинение.
Беда в том, что именно дурные сны Терехову почему-то запоминались надолго, а хорошие он забывал сразу, как только просыпался – оставалось ощущение чего-то приятного, но вспомнить конкретное содержание он не мог никогда, как ни пытался, причем, чем больше прилагал усилий, чтобы вспомнить, тем скорее исчезало хорошее настроение, оставшееся после сна, и возвращалась обычная утренняя тягомотина, будто и не снилось ему ничего возвышенного, бодрящего и вселяющего уверенность в успехе.
Домой возвращаться не хотелось, и Терехов поехал в центр, побродить по Новому Арбату, потолкаться в магазинах, послушать, о чем говорят в народе и, может, услышать собственную фамилию хоть в каком-нибудь, пусть даже отрицательном, контексте.
Мобильник зазвонил, когда Терехов вышел из метро «Арбатская» и направлялся к подземному переходу. Номер, высветившийся на дисплее, был Терехову не знаком, обычно он на такие звонки не отвечал, но сегодня мысли его были в полном раздрае, и палец сам нажал на кнопку включения.
– Владимир Эрнстович, – сказал голос, который Терехов узнал бы теперь среди тысяч или даже миллионов, – мы вообще-то не закончили разговор. Где вы сейчас?
Терехов хотел сказать, что это ее не касается, но ответ сложился сам и произнесся, будто приготовленный заранее:
– На Новом Арбате. Я тут часто обедаю в кафе «Кружевница».
– Приятное место, – согласилась Жанна Романовна. – Если вы закажете мне бутылочку «Фанты» и кофе – можно черный со сливками, – то я присоединюсь к вам через… скажем, через четверть часа.
Нужно было отключить связь, не отвечая. Нужно было вернуться в метро и поехать домой, а лучше – куда-нибудь за город, чтобы в осеннем влажном лесу проветрить и привести наконец в порядок растрепавшиеся мысли. Можно было, в конце концов, потребовать от госпожи Медовой, чтобы она оставила его в покое.
– Хорошо, – сказал Терехов. – Обычно я занимаю столик у окна.
Если он действительно собирался продолжить разговор, стоило ли убегать из квартиры на Шаболовке?
Стоило, – подумал Терехов. Там была чужая территория. Там я чувствовал себя, как бактерия под окуляром микроскопа. Здесь – другое дело. При людях. В привычной обстановке. Совсем другой разговор. У него тоже есть вопросы к этой женщине. Нужно, наконец, покончить с неприятной историей – раз и навсегда.
Он заказал бутылку «Пльзенского» и сушки, а для Жанны Романовны – «фанту», кофе и плитку шоколада «Вдохновение». Официант принес заказанное, а из-за его спины (откуда она появилась? Терехов не видел, чтобы кто-нибудь входил в зал!) возникла Медовая все в той же коричневой куртке и тихо опустилась на стул напротив Терехова.
– Спасибо, – сказала она, обращаясь не к визави, а к официанту, тот кивнул, улыбнулся поощряюще и исчез, оставив на столе пенящийся бокал пива и дымящуюся чашку кофе.
– Вы ведь на самом деле не жена Ресовцева! – вырвалось у Терехова.
– Нет, – охотно согласилась Медовая. – Формально – нет. Это что-нибудь меняет в наших планах?
– А у нас есть общие планы? – удивился Терехов, чувствуя, как разговор опять уходит из-под его контроля.
– Конечно. – Жанна Романовна сделала несколько глотков из бокала с «фантой», а потом отпила из чашки с кофе. – Я расследую смерть своего… вы не возражаете, если я буду называть Эдика мужем? Так мы с ним начали считать в свое время, а то, что не было штампа в паспорте… Это важно? Я расследую смерть мужа и сейчас провожу допрос главного – и по-видимому, единственного – подозреваемого.
– Допрос?
– Я хотела поговорить с вами – вы, кстати, тоже искали такого разговора, если поехали на Шаболовку… Но говорить по-человечески не захотели. Значит – пусть будет допрос.
– Могу я позвонить своему адвокату? – усмехнулся Терехов. В привычной обстановке он чувствовал себя совершенно иначе, нежели в чужой комнате.
– И первый мой вопрос: опишите, пожалуйста, во всех деталях тот день, когда у вас, как вы утверждаете, украли дипломат с дисками, – сказала Жанна Романовна, пропустив вопрос Терехова мимо ушей.
Терехов медленно, глоток за глотком, выпил пиво, он никуда не торопился, он мог, в конце концов, позвать официанта, расплатиться и уйти, он говорил с этой женщиной только потому, что, как и она, хотел выяснить правду.
Слово за словом, вспоминая мельчайшие и, возможно, совершенно не нужные, детали, Терехов рассказал обо всем, что происходило в тот проклятый, гнусный, нелепый, суматошный день. Жанна Романовна слушала внимательно, но Терехову почему-то казалось, что все это ей давно известно, она ждала новой информации, и потому он старался вспомнить даже такие детали, которые ему самому были вовсе не интересны и не относились к делу ни в малейшей степени. Например, как радовался Сергей, обнаружив, что Тереховский «винчестер» испорчен, по-видимому, окончательно. А ведь сосед действительно радовался – чему, собственно? В тот день Терехов не обратил на это внимания, а сейчас вспомнилось и показалось странным.
Терехов говорил долго, официант принес еще кофе – две чашки, и пива тоже на столе прибавилось. Наконец Терехов дошел в своем рассказе до того момента, когда он вынужден был разрешить публикацию не своего произведения, потому что сроки поджимали и другого выхода не было. Так ему, во всяком случае, тогда казалось.
– Другого выхода не было, – повторила Жанна Романовна.
– Всегда есть другой выход, – сказала она. – Что же… Я лишь убедилась в том, что все это было подстроено. Здесь не может быть случайности – слишком мала вероятность совпадений.
– Понимаю… – пробормотал Терехов. – Но зачем? Кому это было нужно?
– Это нам и нужно выяснить, – сказала Медовая со странным блеском в глазах.
– И почему, – перебил женщину Терехов, – мне подсунули роман именно вашего… э-э… мужа? Откуда у них взялась рукопись? Вы говорите, он дорожил этим текстом…
– Эдик писал роман много лет, – помрачнела Жанна Романовна. – Он даже мне не показывал его целиком. Так… отдельные куски. То, что, как ему казалось, имело отношение к нам двоим.
– Вы… Прототип Левии в романе…
– Не совсем. Многое, конечно, взято и у меня. Не о том сейчас речь, – оборвала себя Медовая. – По вашей версии получается, что некие злоумышленники переписали с компьютера Эдика файл с романом, потом устроили подмену, заразили вирусом ваш компьютер, чтобы уничтожить ваш роман окончательно и лишить вас выбора.
– Так, – кивнул Терехов.
– Нет! – воскликнула Жанна Романовна.
– Нет? – растерялся Терехов.
– Логики нет, – пояснила Медовая. – Получается, что подмена была выгодна третьей стороне, а это полная чепуха. К тому же, Эдик в последние дни болел, не выходил на улицу, и если бы кто-то попытался…
– Информацию с компьютера опытный хакер может…
– Да, конечно! И я опять спрашиваю – зачем? Кому выгодно? Никому – кроме вас.
– А мне-то к чему? – поразился Терехов. – Я понятия не имел о существовании вашего мужа. Я не знал о его романе. Я писал свой – и у меня не было никаких проблем с публикацией.
– Ваш роман… – Медовая пренебрежительно отмахнулась. – Я читала предыдущие… Муть. Китч.
– Читателям нравится…
– Пипл хавает, да? – презрительно усмехнулась Жанна Романовна. – А «Элинор» – это настоящее. Литература. То, чего у вас не было в помине. Вы узнали об Эдике. О том, что он писал вещь для себя. Подумали, что если подменить, то, кроме самого Эдика, никто не узнает. А Эдик… Что Эдик? Как он сможет доказать? Судиться с вами? Вам это только славы прибавит, а Эдика суд окончательно свел бы с ума. Он и так… Вон в Англии… Роулинг, автор «Гарри Поттера»… Она ведь украла кое-какие эпизоды из романа одной американки. Был суд. И что? Доказать ничего не удалось…
– То эпизоды, а то целый роман, – покачал головой Терехов. – Запросто доказали бы, что я – плагиатор.
– Почему же вы пошли на это? – подняла брови Медовая. – Вы получили чужую рукопись и понесли ее в издательство, как свою. Вы не могли не понимать – я следую вашей логике, не своей, – что у текста есть автор, и когда книга выйдет, он может предъявить претензии и свое авторство доказать в суде. Вы должны были понимать, в какую грязь…
– Нет, не так, – пробормотал Терехов. Все действительно было не так, хотя, если рассуждать определенным образом и знать все, что случилось потом, то интерпретация Жанны Романовны выглядела вполне логичной. – Я не украл текст, мне его навязали.
– Вы опять клоните к тому, что у вас не было выбора, – сказала Медовая. – Опять говорите о ком-то третьем… Отбросьте это звено. Не было его. Это ваша фантазия. Вы все проделали сами – и, следовательно, убили Эдика своим поступком.
– Я не знал вашего…
– Вы были у него! Думаете, я этого не знаю? Вы были у него несколько дней назад, накануне выхода романа из печати.
– О чем вы? – удивился Терехов. – Я? Был у вас?
– У Эдика.
– А вы… Если он ваш муж…
– Мы обсуждаем наши отношения или ваше преступление?
– Какое… Я не знал Ресовцева! Я не был у вас дома! Никогда! – Терехов не заметил, как перешел на крик, официант уже спешил к их столику, а метрдотель, стоя у выхода в кухню, делал какие-то знаки – видимо, призывал к спокойствию.
В зале прекратился стук вилок и ножей, стих монотонный гул разговоров, все головы обернулись в их сторону, и Терехов почувствовал себя будто на лобном месте, голова его лежала на плахе, он не видел палача, но ощущал его присутствие, его тяжелую походку, под ним прогибались доски настила, а холодная сталь меча на мгновение коснулась затылка, будто человек в красном примеривался для точного удара.
Видение было мгновенным и исчезло, когда подошедший к столику официант спросил, все ли в порядке.
– Да-да, – Медовая одарила официанта странной улыбкой, – принесите нам еще по чашечке кофе, пожалуйста.
– Я все время надеялась, что в вас заговорит наконец совесть, – сказала она, когда официант отошел, а гул разговоров в зале возобновился. – Я думала, что… Ну хорошо. О вашем посещении я узнала от соседки после того, как… После того, как Эдика не стало.
– Я никогда не был… – Терехов не закончил фразу. Он знал, что не был знаком с Ресовцевым, но убежденный блеск в глазах женщины свидетельствовал: она верила в то, что сказанное ею – правда. И спорить бессмысленно. Он был у Ресовцева? Пусть докажет.
– Вас не было дома, когда я… приходил к вашему мужу? – выдавил Терехов.
– К сожалению. У нас с мужем были особые отношения, вас они не касаются ни в коей мере, – сказала Медовая, подняв на Терехова тяжелый взгляд. – Меня не было дома весь вечер, и Эдик ничего не сказал о вашем посещении.
– Так почему же вы…
– Когда Эдик… когда это произошло… Была милиция, следователь, они опрашивали всех, соседей тоже… Я слышала, как Лидия Марковна… она живет этажом ниже… сказала, что вечером у мужа был посетитель. Милицию это не заинтересовало, они хотели знать, что происходило в день, когда… Я потом зашла к Лидии Марковне, и она мне описала… Это были вы! Среднего роста, лет сорок с небольшим, серый костюм – вы и сейчас в нем, – зеленая рубашка в светлую полоску и бежевый галстук – тот, что сейчас на вас. Волосы черные с проседью, зачесаны на косой пробор… Большой нос с горбинкой… Гладко выбрит…
– И все это вам сказала соседка? – иронически поинтересовался Терехов. Конечно, Медовая просто описала то, что видела, правда, рубашка на нем сейчас была бежевая, но зеленая действительно висела на плечиках в шкафу, откуда эта женщина могла знать о ее существовании? Впрочем, даже сказав наобум, она вряд ли ошиблась бы – у всякого мужчины есть в запасе рубашка зеленого, модного нынче цвета.
– Все это мне сказала соседка, – повторила Жанна Романовна. – И еще сказала, что пришли вы примерно в восемь часов, в руке у вас был черный кейс, вы долго звонили в дверь, а Эдик в это время дремал и открыл не сразу. Вы пробыли у него около часа. Ушли в начале десятого.
– Все это время ваша соседка смотрела в дверной глазок? – Терехов пытался свести разговор к шутке, но иронию Жанна Романовна не воспринимала.
– Нет, – сказала она, – Лидия Марковна услышала, как хлопнула дверь, и выглянула посмотреть – из чистого любопытства.
– Господи, – пробормотал Терехов. – Что же это происходит на свете? Все слова… Ваши слова, мои слова…
– А есть еще «Вторжение в Элинор», тираж пятнадцать тысяч, – напомнила Медовая. – И Эдуард Ресовцев, которого хоронят завтра в три часа. Вы придете?
Вопрос оказался для Терехова неожиданным. Он не думал о том, что самоубийцу, возможно, еще не похоронили. Прийти на похороны? Только не это! И вообще нужно заканчивать с этой сюрреалистической ситуацией. Почему он пошел на Шаболовку? Чтобы узнать, кем на самом деле был Ресовцев. Это он теперь знал. И достаточно. Хватит.
Терехов поискал глазами официанта, жестом попросил счет, бросил на принесенную тарелочку сотенную ассигнацию, поднялся и пошел к выходу, не взглянув на Жанну Романовну, сидевшую неподвижно и будто потерявшую всякий интерес к происходившему.
Терехов ушел, сел в первый же троллейбус, шедший совсем не в ту сторону, куда ему нужно было ехать, забился в угол, закрыл глаза.
Почему она лжет? Что она может сделать ему на самом деле? Мало ли кого видела соседка, если видела вообще. Но ведь Ресовцев звонил в час своей гибели и обвинял Терехова. Рукопись его романа действительно оказалась у Терехова при странных обстоятельствах. Кто требовал выкуп? Кто, черт возьми, еще был причастен к похищению?
Господи, думал Терехов, зачем только я поддался искушению? Объяснил бы Варваре, что рукопись пропала, не убили бы меня! Заставили бы вернуть часть аванса – что еще? Почему я так уверенно говорил этой женщине, что у меня не было иного выхода? Был выход, всегда есть выход, а за неправильные поступки нужно платить, вот я сейчас и плачу.
– Конечная, – объявил водитель. – Просьба освободить салон.
Обращался он лично к Терехову – кроме него, в троллейбусе никого не было.
В район новостроек Юго-Запада Терехов никогда не ездил, он даже не знал, есть ли поблизости метро, вокруг стояли шестнадцатиэтажки, такие же, как на противоположном конце Москвы. А может, троллейбус сделал круг и вернулся туда, откуда выехал?
Терехов заметил отъезжавшее от одного из домов такси и замахал руками. Водитель притормозил, равнодушно подождал, пока Терехов пробирался к машине через завалы стройматериалов.
Почему-то Терехов назвал не домашний адрес, а адрес Маргариты, ему нужно было хотя бы сегодня чье-нибудь живое участие, а Маргарите достаточно того, что он вернулся, она примет, отогреет, накормит – а дальше видно будет.
Он позвонил в знакомую дверь, прислушался – обычно Маргарита в кухне или гостиной начинала искать тапочки, она вечно их где-нибудь оставляла, а пол в прихожей был холодным… Терехов услышал странные звуки, будто что-то упало, и разговор какой-то – далеко, не в гостиной, скорее в спальне, хотя с кем Маргарита могла говорить в спальне? У нее и телефон на журнальном столике, есть еще ответвление в кухню, но звук доносился не оттуда. В прихожей послышались наконец быстрые шаги, дверь приоткрылась на цепочку, Маргарита выглянула в наспех наброшенном халате, разгоряченная, с пылающими щеками, Терехов много раз видел ее такой, но было это всегда после… Господи! Тут до него, наконец, дошло, и слова Маргариты он услышал будто через плотный занавес:
– Это ты?.. Извини, я не… Ты не мог бы в другой раз? И вообще, мы вроде…
– Да, конечно, – пробормотал Терехов и побрел к лестнице.
Домой он дошел пешком. У подъезда стояла милицейская машина, водитель то ли дремал, то ли размышлял о чем-то, опустив голову на рулевое колесо, а где были те, кого он привез? Неужели…
Терехов не стал ждать лифта, поднялся на третий этаж, ожидая увидеть у своей двери представителей власти. На лестничной площадке никого не было, правда в темноте (лампочка несколько дней назад перегорела, а новую не вставили) разглядеть что-то было трудно, Терехову показалось, что на фоне окна мелькнула тень, но это была, конечно, игра воображения. Он повернул ключ, вошел в прихожую и затылком ощутил, что кто-то вошел следом. Спина мгновенно покрылась холодным потом, пальцы задрожали, почему-то Терехов боялся повернуться, нащупал выключатель, свет вспыхнул неярко, как-то даже расслабленно, будто его размазали по стенам, растерли, и голос показался тоже размазанным и растертым, что-то странное творилось у Терехова со слухом, как и со зрением.
– Вы позволите? – спросила Жанна Романовна. Впрочем, на самом деле это был, конечно, не вопрос, а требование, которому Терехов не мог не подчиниться.
Женщина успела переодеться – сейчас на ней был темно-синий махровый свитер и такого же цвета брюки, она стала похожа на юношу, какого-то голливудского персонажа, Терехов даже мог бы вспомнить на кого именно, если бы хоть на секунду был способен расслабить мысленное напряжение. Ему показалось, что у Медовой в руке пистолет – что-то темное, тяжелое, – он отпрянул, едва не опрокинул вешалку и, только вглядевшись, понял, что женщина держит сумочку.
– Чего вы от меня хотите? – воскликнул Терехов.
– Правды, – сказала Жанна Романовна.
Почему-то Терехову пришла в голову нелепая мысль: если сейчас Маргарита решит мириться и явится к нему, как это не раз бывало, то присутствие здесь чужой женщины будет выглядеть совсем неприлично.
Медовая прошла в гостиную, нащупала выключатель и, когда вспыхнула люстра, села именно туда, куда Терехов не стал бы сажать гостью – в угол дивана, самое темное место в комнате.
– Почему вы меня преследуете? – спросил он, оставаясь у двери и показывая всем видом, что не намерен вести долгие разговоры и, тем более, оказывать Медовой знаки внимания.
– Я думала, что хорошо его знаю, – тихо сказала Жанна Романовна из полумрака, – а оказалось, что… Или это вы… Но ведь вы ничего в романе не дописывали, верно? Только взяли диск и передали в издательство?
Терехов молчал, он не очень понимал, отчего Медовая заговорила о романе, а не об авторе.
– Странный у нас был брак, – медленно сказала Жанна Романовна, будто не с Тереховым разговаривала, а сама с собой. – Мы познакомились с Эдиком… да, в восемьдесят пятом, как раз началась перестройка. В нашей жизни тоже… Я окончила школу, собиралась учиться дальше, только не знала – чему. И зачем. Родители говорили: «Жанна, без высшего образования человек неполноценный». А мне было достаточно школы… Он меня учил. Всему. Мне не нужны оказались вузы – Эдик знал столько, что хватило бы на десять профессоров и сто доцентов.
– Зачем вы мне это рассказываете? – прервал Терехов монотонный поток слов, пересек гостиную и опустился на противоположный от Жанны Романовны край дивана. Отсюда он хотя бы видел ее лицо и поразился, поняв, что женщина плачет. Голос звучал ровно, а слезы текли сами по себе.
