Дьявол

Реже случалось, что дьявол являлся искушать в своем собственном виде. Таков был он, искушая христа. Десятки, если не сотни художников, пробовали свои силы над этим сюжетом, одинаково находя камень преткновения как в лике христа, так и в лике Сатаны. Самая известная картина – Ари Шеффера – балетна, а огненный дьявол нашего Репина, хотя и оригинален, но надуманно груб. Св. Пахомий видел однажды ватагу чертей, которые тащили сухие листья и притворялись, будто это им ужасно трудно. Это они рассчитывали рассмешить пустынника. Смех же был если не грехом, то началом греха. «Увидав одного смеющегося, – читаем мы в Патерике, – старец сказал ему: «Пред небом и землей мы должны отдать отчет во всей жизни, – и ты смеешься» (Тарновский). Угрюмый взгляд этот не красной, конечно, а черной нитью проходит из египетских пустынь, через средние века, в византийское и русское православие, созревает на Москве и мрачной тенью кроет 250-летнюю историю древнего благочестия…

Ну, вот: сидит отец в очках читает,А я стою поодаль, и, на грехСмутил меня лукавый, рассмеялся.Отец очки снимает полегоньку.«Чему ты рад, дурак! Аль что украл?Не знаешь ты, что мы в грехах родилисьИ казниться должны, а не смеяться?Не знаешь ты, так я тебе внушу.Достань-ка там на гвоздике двухвостку.Уныние пристойно отрочати,Уныние, а не дурацкий смех,Уныние, Уныние…» И лупитОт плеча до пят, как Сидорову козу,Без устали, пока не надоест».(Островский, «Комик XVII ст.»)

Насколько бесоугоден смех, настолько же богоугодны слезы. Хорошие монахи никогда не смеялись, но часто плакали. Св. Авраамик Сирийский не проводил ни одного дня без слез.

Не всегда искушение дьявола направлялось на цели крупного греха. Весьма часто злой дух ограничивается, как будто, просто тем, что разобьет человеку молитвенное настроение, не даст ему сосредоточиться в благочестивом размышлении, либо просто рассердит или выведет из терпения. Это дьявол повторяет гулким эхом слова читаемых молитв, заставляет чихать проповедника в чувствительнейшем месте его проповеди, это он назойливой мухой садится десять раз на лицо засыпающего, покуда тот не обозлится и не обругается. У Лескова в «Очарованном страннике» это прелестно:

«Я соблазны большого беса осилил, но доложу вам, – хотя это против правила, – а мне мелких бесенят пакости больше этого надокучили.

– А бесенята разве к вам тоже приставали? – Как же-с; положим, что хотя они по чину и самые ничтожные, но зато постоянно лезут…

– Что же такое они вам делают?

– Да ведь ребятишки, и при том их там в аду очень много, а дела им при готовых харчах никакого нет, вот они и просятся на землю поучиться смущать, и балуются, и чем человек хочет быть в своем звании солиднее, тем они ему больше досаждают.

– Что же такое они, например… чем могут досаждать?

– Подставят, например, вам что-нибудь такое или подсунут, а опрокинешь, или расшибешь и кого-нибудь тем смутишь и разгневаешь, а им это первое удовольствие, весело: в ладоши хлопают и бежать к своему старшому: дескать и мы «смутили, дай нам теперь за то грошик». Ведь вот из чего бьются… Дети».

В скором времени «дети» едва-едва не подвели «Очарованного странника» под суд:

«На самого на Мокрого Спаса, на всенощной, во время благословения хлебов, как надо по чину, отец игумен и иеромонах стоят посреди храма, а одна богомолочка старенькая подает мне свечечку и говорит:

– Поставь, батюшка, празднику.

Я подошел к аналою, где положена икона «Спас на водах» и стал эту свечечку лепить, да другую уронил. Нагнулся, эту поднял, стал прилепливать, – две уронил. Стал их вправлять, ан, гляжу – четыре уронил. Я только головой качнул, ну, думаю, это опять непременно мне пострелята досаждают и из рук рвут… Нагнулся и поспешно с упавшими свечами поднимаюсь, да как затылком махну, под низ об подсвечник… а свечи так и посыпались; ну, тут я рассердился да взял и все остальные свечи рукой посбивал. Что же, думаю, если этакая наглость пошла, так лучше же я сам поскорее все это опрокину.

– И что же с вами за это было?

– Под суд меня за это хотели было отдать, да схимник, слепенький старец Сысой, в земляном затворе у нас живет, так он за меня заступился.

– За что, – говорит, – вы его будете судить, когда это сатанины служители смутили».

Но подобные искушения дьявола невинны только по виду. Дьявол бросает их в душу вроде маленького зерна, из которого должно вырасти развесистое древо какого-либо крупного греха. К одному отшельнику с репутацией большой святости дьявол пришел, как добрый человек, с таким, казалось бы, невинным советом: – Вы живете слишком одиноко. Что бы вам завести хоть петуха? Все-таки живая тварь, а утром он будет вас будить к молитве.

Отшельник сперва отнекивался, потом, послушал, завел петуха, Ну, что, в самом деле, дурного? Ведь не дьявол же спрятан в петухе?

Но вот петух начинает скучать, изнывает, худеет. Тогда отшельник, из жалости, приобретает ему курицу; Тут-то и поймал его дьявол. Зрелище любви петуха и курицы разбудило в отшельнике страсти, которые он считал давно угасшими навсегда. Он влюбился в дочь знатного рыцаря, вовлек ее в грех и затем, чтобы скрыть свою вину и избежать мести родителей, убил молодую женщину и спрятал ее под кроватью. Но его обличили, схватили, судили, приговорили к смертной казни. Всходя на эшафот, он воскликнул:

– Вот до чего довел меня мой петух!

В древнерусском «Слове о иноце, молившемся богу, дабы был, яко Иов, или яко Исаак», к монаху, возгордившемуся до таких самонадеянных молитв, дьявол явился в виде воина и рече: «молюся твоему преподобию, отче, помилуй мя гонима от некоего царя, и взем сия двести литр злата, и отроковицу сию, и отрочища, и оукрый оу себе, идеже веси; аз же, рече идоу воину страну, идеже царь обрести мене не может». Монах после некоторого колебания согласился, «поругаем от беса. Поднех же неких влагает мниху рат (помысл) на отроковицу и растлити сию. Раскаяв же ся о прилучившемся ему, востав, оубив отроковицу. Глагола ему помысл: востав оуби и отрочища, яко да не повесть отцу своему бывшую вещь. Востав же абие и оуби и отрочища. Рече же к нему помысл: взем врученное ти злато и бежя во ину страну, идеже воин не возможет обрести тя. Отшед же в некоую страну, и созда себе от злата оного монастырь». Но воин-дьявол пришел требовать своих денег, выжил монаха из монастыря и заставил бежать в дальний город. Там грешный инок женился, вошел в честь и даже попал в полицеймейстеры (рядник), причем явил себя человеком страшно жестоким. Но воин-бес и тут нашел его, разжег корыстолюбивого князя в том городе на имущество «рядника» и, выставив против последнего прежние свои требования, довел монаха-рядника до виселицы. «Водиму же ему вне града смертному месту, се дьявол, иже во образе воин, срете его на пути ведома народом, и рече к нему: веси ли, авва, кто есмь аз? Он же к нему: си ты еси воин. Рече, его не познав. Воин же к нему рече: аз есмь, его же слышал еси, сатана, иже первозданного прелстил Адама, ратую человеки, и не оставляю никого же спастися или быти якоже Исаак или якоже Иов, но тщуся сотворите вся, яко Архитохеля, оного или яко Июда Скариотин, или Яко Каин, (и) иже в Вавилоне старцы, и подобнии тем; веруй же, яко и ты сице поруган бысть от мене, и не оуведа ратовати сокровенную брань. Сия же рекшу бесу и ина множайшая, и абие невидим бысть; окаянный же той мних, паче же рядник, пострада смертное оудавление, поругаем от беса за тщеславное его высокомудрие».

Такого рода истории дают понятие лишь о самых легких способах искушения: дьявол в них дает греху лишь первый толчок, а до конца он уже сам докатится силой собственной тяжести. Но иногда планы дьявола удивительно сложны, тонки и дальновидны, и тогда он занимается ими с терпением и прилежанием, достойными лучшего применения. Вот история, весьма популярная в средние века и записанная впоследствии также Бернардом Джамбуллари.[11] Однажды дьявол, приняв вид младенца, добился того, что его взяли в монастырь, прославленный своей святостью. Аббат, добрый человек, дал ему образование. Мальчик учился с величайшей легкостью, был прекрасного нрава и вел себя так хорошо, что в монастыре не могли им нахвалиться. Когда мальчик вошел в возраст, он, к великой радости всей братии, вступил в духовное звание, а когда, несколько лет спустя умер старый аббат, то – по единогласному избранию – настоятелем сделался его приемыш. Но в самом скором, времени монастырь стал падать и ослабевать в уставе. Новый настоятель слишком, сытно кормил братию, легко давал отпуски из монастыря и покровительствовал сношениям своих монахов с монахинями одной близстоящей женской обители. Слухи об этих соблазнах дошли до папы, и он послал ревизорами двух монахов, прославленных святой жизнью. Очутившись под судом и следствием, дьявол предпочел снять многолетнюю маску и в один прекрасный день, при всем честном народе, провалился сквозь землю, В Дании, Германии, Англии одинаково известна история дьявола-монаха по имени Руус, Рёш или Рауш (Ruus, Rusb, Rausch): поступив в один монастырь поваром, он семь лет развращал аббата и братию отчаянным сводничеством, был принят в орден и кто знает, каких бы еще мерзостей натворил, если бы не попался.

Черт настолько хитер, что иногда избирает для искушения дорогу, ведущую в сторону, как будто совсем противоположную тем целям, которых он достигает. Бывало, что, наметив своей жертвой какого-нибудь благочестивца, он не только не беспокоил его обычными своими светскими соблазнами, но, наоборот, старался изо всех сил укрепить его на аскетической дороге, внушал ему преувеличенно молиться и умерщвлять плоть свою и даже просвещал его совершенным знанием Священного Писания, пример чего можно видеть в жизни св. Норберта, епископа Магдебургского. У нас в России подобное же рассказывает Патерик Печерский о св. Никите.

«Явившийсяся в виде ангела дал ему совет оставить молитву и заниматься только книгами, а на себя принял молиться за него и молился в виду его. Скоро стал Никита прозорливым и учительным. Он послал сказать Изяславу: ныне убит Глеб Святославович в Заволочье, пошли скорее сына твоего Святополка на новгородний престол». Как сказал он, так и исполнилось. Глеб точно был убит в 1078 г. мая 30 дня. Это оправдавшееся прозрение обратило внимание всех на Никиту: князья и бояре стали приходить к нему, чтобы слушать наставления его и предсказания. Никто не мог сравниться с ним в знании книг Ветхого Завета; он знал их на память, но книг Нового Завета он чуждался. По этой последней странности поняли, что он обольщен. Любовь отцов не могла быть равнодушной к несчастью брата. Игумен и подвижники печерские пришли к прельщенному брату, помолившись, отогнали от него беса. Они вывели его из затвора и спрашивали о ветхом законе, желая что-нибудь услышать от него. Но он с клятвой уверял, что никогда не читал книг. Тот, который прежде знал на память все ветхозаветные книги, теперь не знал ни слова, и отцы едва научили его грамоте. С того времени он посвятил себя посту и чистому, смиренному, послушливому житию, так что превзошел добродетелями других подвижников» (М. Толстой).

Св. Симеон Тревирский рассказывает, что дьяволы заставили его насильно служить мессу, будили его, поднимали с кровати, вели его к алтарю, одевали в ризы. Но в конечном результате этих лицемерных поощрений искушаемый, проникаясь сознанием, своей святости, впадал в грех гордости, и тогда бесы подстраивали ему какую-нибудь такую ловушку, что мнимый святой оставлял в ней все свои заслуги и, к собственному изумлению, оказывался, вполне заслуженной добычей ада.

Дьявол не имеет власти над свободной волей, но обладает всемогущей способностью волновать дух всевозможными эмоциями и отравлять память человека незабываемыми впечатлениями. Тонкий знаток каждого, к кому он приближается, он всегда во всеоружии, чтобы слепить грех из собственных психических средств этого человека. Он всегда на ловитве душ. За это его зовут охотником, рыболовом, развратителем, вором, убийцей душ, а св. Иероним даже – пиратом, разбойничающим на море житейском. Вся гигантская и бесконечно-гранная масса искушений, на которые ад способен, разделена между соответственным количеством дьяволов. Каждый порок имел своего дьявола, который вызывал его и обучал ему. Эти черти-инструкторы получали распоряжения от князя тьмы и обязаны были ему отчетом, и тем, кто мало успевал, доставалось от него круто. Выше был приведен рассказ (Григория Великого) о подобном демонском собрании с отчетами подвластных демонов перед бесовским князем. Благодарная тема эта не раз служила канвой для художественной сатиры. У нас, в русской литературе, – «Почта духов» Ив. Ан. Крылова, «Большой выход у Сатаны» О. И, Сеньковского и др.

Из этой и других подобных легенд следует, что иногда искушение было для демонов делом очень трудным и неверным. Что касается отпора искушению, то богословы утверждают, будто искушение никогда не превышает сил искушаемого, и, следовательно, падение является результатом небрежности и лени нашей воли. Но любопытно, что, искушая, дьявол сам иногда терял терпение и переходил от соблазна к насильственным действиям, так что сопротивляться искушению не всегда было безопасно. Цезарий рассказывает плачевный случай об одном юноше, которого дьявол долго соблазнял вступить с ним в любовную связь, но, так как честный малый упорно отказывался, то разозленный черт схватил его за волосы, поднял на воздух и ударил об землю с такой силой, что бедняга год спустя умер.

В высшей степени типичен в мучительстве, претерпенном богобоязненным юношей за верность целомудрию и божественной религии, заключительный аккорд пытки: что бес низверг его с высоты. Этот мотив бесконечно повторяется в легендах и признаниях одержимых демономанией истеричек и эпилептичек. Им полны протоколы старинных колдовских процессов, дневники современных психиатрических учреждений, а, отсюда, это впечатление смертоносного полета перешло в народную литературу, в сказки, мистерии и т. д. В недавно вышедшей в свет книге Люи Меттерлинка «Peches primitifs», имеющей своим предметом очерки по старо-бельгийскому искусству и фольклору, рассказывается, между прочим, «Belle histoire, tres merveilleuse et veritable, de Mariken de Nimegue, que vecut plus de sept ans avec un demon qui la seduisit» («Прекрасная, чрезвычайно удивительная, истинная история Марикен из Нимега, которая больше семи лет жила с демоном, ее соблазнившим»). Эта Марикен терпит от своего демона, имя которому Менен, всевозможные богопротивные понуждения, и, когда Марикен остается столь же твердой в вере, свирепый Менен совершенно так же поднимает ее в воздух, «выше колоколен и домов», и, сверху, бросает ее на улицу, надеясь, что она сломит себе шею. Но Марикен падает как раз в центр церковной процессии, к ногам своего дяди, благочестивого священника, и. т. д., и т. п. По всей вероятности, в страшных губительных полетах, почти непременно представляющихся воображению эпилептичек – демономанок, иллюзионируется память их действительного падения в момент припадка. Подобный же эпизод имеется в нашей русской «Повести о Соломонии Бесноватой».

Когда же, наконец, прекращает это коварное, вкрадчивое обаяние греха свою роковую власть над человеком? Мы знаем одно: святой от нее не только не был избавлен, а, напротив, подвергался ее нападениям даже больше, чем грешники. Выход был один: когда человек покорял все свои инстинкты и подавлял в себе всякую энергию, когда, в усердии постов, бичеваний, бдения, молитв, он убивал свою плоть, затемнял память, погашал воображение, оцепенял разум, когда внутри себя он заживо обретал безмолвие и недвижность смерти, – тогда и искушение погасало, как пламя, потухающее потому, что ему нечего больше сжигать. «Кто, как св. Симеон Столпник, простоял пятьдесят лет на капители колонны, тот в праве смеяться над всеми ухищрениями искусителя» (А. Граф).

Но многие ли достигли этого совершенства – обращения тела в камень и воли в полет как бы по одному узкому лучу, прямолинейно упирающемуся в однажды намеченную, точку неба? Чаще бывали случаи, что великие аскеты, на смертном одре, все-таки еще просили женщин не прикасаться к ним, простодушно объясняя, что опасное дело приближать огонь к соломе.

Глава пятая

Козни дьявола

Неутомимый устроитель всех бед и несчастий человечества: войн, болезней, голодовок, катастроф всякого рода, – смутитель и отравитель частной жизни, профессиональный мучитель людей, Сатана есть величайший лжец и обманщик во вселенной и – qualis rex, tails grex – таковы же его подручники и подданные. Обманы дьявола бывали ужасны. Один средневековый летописец повествует, как однажды дьявол явился в еврейской колонии о. Крита, под видом Моисея, и убедил уверовавших в него плыть с ним вместе в Обетованную Землю. Но, едва корабли, переполненные евреями, вышли в открытое море, как дьявол всех их утопил, вместе с народом, на них бывшим. Обещания и предсказания свои дьявол, – преемник древних оракулов, в которых, впрочем, по мнению церкви, он же пророчествовал под разными псевдонимами, – дает столь хитро и двусмысленно, что часто они обозначают совершенно иное и даже противоположное тому, чего ждет получивший обещание.

Иногда его обманы просто наглы и грубы: он щедро раздает своим поклонникам деньги, драгоценные камни, убирает стол их дорогими яствами, но, в действительности, это – сухие листья, уголь, помет или что-нибудь еще хуже. Когда морока спадает, одаренные дьяволом всегда видят себя одураченными и попадают в скверные истории. На эту тему сложилось множество легенд и сказок, как народных, так и вдохновленных или искусственных, до Гоголева «Проклятого места» включительно.

«Ну, хлопцы, будет вам теперь на бублики! Будете, собачьи дети, ходить в золотых жупанах! Посмотрите-ка, посмотрите сюда, что я вам принес! – сказал дед и открыл котел.

Что ж бы, вы думали, такое там было? Ну, по малой мере, подумавши хорошенько: а? золото? Вот то-то, что не золото: сор, дрязг… стыдно сказать, что такое. Плюнул дед, кинул котел и руки после того вымыл.

И с той поры заклял дед и нас верить когда-либо черту. «И не думайте! – говорил он часто нам: – все, что не скажет враг господа христа, все солжет, собачий сын. У него правды и на копейку нет!»

Когда человек вступал в договор с чертом, ему приходилось смотреть в оба, чтобы каждый пункт условия был яснее дня, ибо рогатый юрист мастерски привязывался к каждой недомолвке и двусмысленности и обращал ее в свою пользу. Знаменитый, польский волшебник, пан Твардовский, воспетый Мицкевичем в юмористической балладе «Пани Твардовская», чуть было не пропал из-за такого промаха. По контракту своему с дьяволом, он должен был отдать свою душу аду в Риме. Понятно, что, заключив контракт, «польский Фауст» поклялся, что никогда нога его не ступит за римскую черту. Но он позабыл написать: в городе Риме. И вот, однажды, когда Твардовский пировал в какой-то корчме, из кубка выскочил черт:

Здорово, Твардовский! СердечноЯ рад повидаться здесь с другом:Хоть я Мефистофель, но вечноГотов к твоим панским услугам.А помнишь ли, пан, как условьеНа Лысой горе мы с тобоюПисали на шкуре воловьей,И бесы клялися толпою,Что я свой контракт не нарушу;И ты поклялся перед ними,Что должен нам панскую душуОтдать через два года в Риме?Вот семь лет уже миновало,А ты только пекло морочишьДа чарой мутишь, и нималоСобираться в дорогу не хочешь.С ленивым таким пилигримомСыграли мы шутку другую! –Корчма называется Римом:Я милость твою арестую.

Твардовский успел выкрутиться из скверного положения, но многие другие контрагенты дьявола погибали в подобной ловушке. Между ними – папа Сильвестер II (Герберт): по тем же причинам, как Твардовский от Рима, он отлынивал от Иерусалима, но однажды, отслужив мессу, он увидел перед собой дьявола, который заявил ему, что придел, в котором он служил, носит название Иерусалима, а потому не, угодно ли его святейшеству расплатиться по контракту? И уволок бедного папу в ад…

Tu non pensavi che io loico fossi.

Впрочем, и помимо договоров с дьяволом, подобные предсказания о месте смерти, разрешавшиеся трагическим каламбуром, сыграли печальную роль в жизни многих исторических людей:

Король Генрих

Как называют комнату, в которойЯ в первый раз лишился чувств?

Варвик

Ее зовут Иерусалимом, государь.

Король Генрих

Хвала Творцу! Там встречу я кончину;Мне предсказали, вы помните, давно,Что будто я умру в Иерусалиме;Я думал все, что это в Палестине,Но вышло иначе. ПеренеситеМеня туда и положите там,Чтоб Генрих встретил смерть в Иерусалиме,(Шекспир. «Генрих IV»).

Иногда такое неопределенно-условное место заменяется в договоре столько же неопределенным условным сроком:

Faust

Und Schlag an SchlagWerd ich zum Augenblicke sagen:Verweile doch, du bist so schon,Dann mag die Todtenglocke schallen.Dann bist du deines Dienstes frei,Die Uhr mag stehn, der Zeider fallen,Es sey die Zeit fur mich vorbei.(Goethe. «Faust»)

Как известно из второй части «Фауста», такого реального удовлетворения Мефистофель доктору Фауста не дал и попробовал поймать его на формальном крючке:

Im Vorgefuhl von solchen GluckGenietz ich jetzt den hohsten Augenblick.

Но небеса не принимают этой уловки, контракт оказывается невыполненным с дьявольской стороны и – молитвами великой покаянницы, при жизни Гретхен – душа Фауста получает свободу и возносится в райские селения…

Страсть Сатаны досаждать людям и всячески издеваться над ними доводит его до того, что он, подобно лисице, опустошает курятники или вдруг возьмет, да выпьет в чьем-нибудь, погребе все вино. Св. Маранда бес донимал, стаскивая с него одеяло, св. Гудулу – туша ночник, когда оба стояли на молитве, св. Теодеберта – опрокидывая подсвечник (чего так не любил лесковский «Очарованный странник»), св. Франческу Римскую – насыпая мух ей в воду для питья. Его дело – украсть у монаха рясу, запрятать молитвенник, набросать гадостей в суп. У монахов св. Дунстана он тащит решительно все со стола. Когда ученики св. Бенедикта строили монастырь, они никак не могли сдвинуть одного нужного им камня, потому что на нем сидел смеющийся над ними бес. Он уступил только вмешательству самого святого. Любимым, же его издевательством – самым наглым и грубым, но, увы, довольно частым – было свести влюбленную парочку на запретное свидание и, в момент преступных объятий, связать их на позор людской, – в неразрывность, more canino (А. Graf).

Когда Гамлет колебался, убить ли ему дядю и отчима своего Клавдия в отмщение за убитого отца, в числе его сомнений было и такое:

Дух – мог быть сатана, лукавый властенПринять заманчивый, прекрасный образ;Я слаб и предан грусти; может статься,Он, сильный над скорбящею душой,Влечет меня на вечную погибель.

Эта сила Сатаны над скорбящей душой отдавала во власть его всех меланхоликов и от того-то он был страшен для святых, с их отвращением к веселью и любовью к скорби по человечеству.

Очень-трудно выразить по-русски ту разницу между двумя видами бесовского воздействия на человека, которая в латинском языке коротко определяется словами obsessio и possesio. Первая обозначает предрасположение человека к атакам дьявола извне, – собственно говоря, это высшая форма искушения. Possesio – одержимость бесом., бесноватость, проникновение беса внутрь человека. Гамлет, равно как и заливавшиеся слезами святые, были жертвами obssesionis, но это совсем не значит, чтобы они были одержимы: напротив, философия и святость исключают возможность бесноватости.

На язык современной психиатрии, obssesio можно перевести паранойей на истерической почве, с бредом преследования. Подверженный демонскому натиску, человек страдал от демона даже, когда его не видел. Он чувствовал беса незримым в воздухе, и это злое присутствие его удручало и волновало, наполняло тревогой и страхом. Люди чувствовали себя в жизни, как в лесу, полном свирепыми разбойниками, которые вот-вот выскочат из-за кустов и совершат неслыханные злодейства. Уже говорено было о том, что присутствие демона наводит на человека тоску и страх. Маргарита не выносила Мефистофеля как человека, и, в конце концов, узнала-таки в нем беса:

Was steigt aus dern Boden heraufDer! der! Schick ihn fort!Was will der an dem belli gen Ort?Er will mich!

Мало-помалу незримое присутствие беса переходит в зримое. Он начинает пугать свою ослабевшую жертву, являясь ей в собственном виде или в какой-либо метаморфозе. Великолепное изображение такого obssesioinati мы имеем в тургеневском «Рассказе о. Алексея». Личному появлению беса может сопутствовать или предшествовать какой-либо специфический шум, обусловленный начинающимися галлюцинациями и иллюзиями слуха. Бесконечное число подвижников, начиная св. Антонием, слышало демонов ревущими, как львы, воющими, как волки, кричащими, как орлы, шипящими, как змеи. К келье св. Маргариты Кортонской они приходили петь похабные песни. Других осыпали дикими оскорблениями, свирепой бранью, ужасными угрозами. Измучив зрение и слух, дьяволы убегали, поразив на прощанье и обоняние, потому что оставляли по себе такой отвратительный запах, какого не в состоянии устроить никакая химическая обструкция на земле. Иногда бесы набрасываются на неодушевленные предметы, швыряя их и портя, чтобы нанести убытки хозяевам, но это их система – против мирян, так как для монахов, защищенных обетом нищеты, уроны собственности предполагаются малочувствительными. Поэтому в домашнем обиходе подвижников бес трогает неодушевленные предметы только тогда, когда через них может непосредственно повредить его душе или телу. Так св. Авраамия бес лишил крова, разрушив его келью, а в другой раз поджег под ним циновку. В трагедии Юлиуша Словацкого «Лилла Венеда», очаровательно смешивающей веселый юмор с величайшим патетизмом, все эти подвиги совершает, от имени дьявола, слуга св. Гвальберта, плутоватый Слазь.