Теневия. Зов мрачной судьбы

Мы посидели в небольшой кофейне рядом с площадью, перекусив фруктовыми булочками, а ближе к вечеру выпили по кружке яблочного сидра, градусы которого вскружили голову, что вызвало наш громкий хохот.

Горло все еще саднило, но я справлялась с болью, которая отошла на задний план благодаря дурманящему сознание веселью.

Все мои заботы так же покинули меня, однако я все еще чувствовала аккуратный скрежет острых коготков, царапавших мою душу.

За пару часов до полуночи мы заняли передние места перед сценой, расположенной в задней части площади. От вереницы лавок и цепи аттракционов ее отделяли тщательно подстриженные зеленые кусты кизильника. Она была выстроена в строгом стиле, белые колонны аккуратно подпирали треугольный свод, на котором были расположены различные фрески. Насколько я знаю, все они касались деятельности императрицы Ванессы Искусницы.

Мы, закутанные в предложенный любезными организаторами тонкий серый плед из искусственной шерсти, устало наблюдали за известными певцами, исполнявшими сначала гимн Теневии, а затем собственный репертуар. Смотря на их сосредоточенные лица, отточенные жесты и разноцветные костюмы, я надеялась, что однажды займу их место. Буду также наслаждаться жизнью, дарить людям волшебное умиротворение своим голосом.

Сейчас гонения на сирен постепенно сошли на нет в связи практически полным их истреблением, а гнет властей существенно снизился. Нам прекрасно было известно, что наша академия и прочие вокальные объединения внимательно контролировались, однако тех показательных наказаний, что были распространены раньше, уже нет. Время сыграло на руку. Я и сейчас могла заметить молчаливых приспешников инспектора Дрейвена Тенемира, они стояли у сцены, среди толпы, за кулисами, отличаясь своей темной формой. Следили. Наблюдали, есть ли сирены в рядах народа. Но былого дискомфорта не вызывали: люди привыкли. Никто не верил, что любой здравомыслящий человек с даром сирены мог воспользоваться им средь бела дня.

Однако то, как император наказал не только виновных мятежников, но и целую нацию, не могло заставить меня поверить в справедливость его действий.

Я знала, что многие разделяли мое мнение, но мало кто готов делиться своими взглядами, чтобы попасть в немилость Дрейвена Тенемира.

Внезапно я ощутила на себе чей-то настойчивый взгляд. Он прожигал затылок, спускался вниз, к лопаткам, заставив меня поежиться. Я внутренне напряглась, сжимая край пледа. Короткие ногти оцарапали кожу рук, но мозоли от виолончели не ощутили легкой боли. Аврора рядом весело подпевала известной сентиментальной песне о любви, щурясь и забавно морща нос от яркого света громадных фонарей, освещавших сцену.

Продолжая глубоко дышать, я медленно повернулась назад, не до конца понимая, что меня ждет. Сердце гулко забилось в грудной клетке.

Склонив голову в привычной позе, меня вызывающе разглядывала банши, чей черный плащ оборванными лоскутами грозно развевался под легким ветерком. Туманно-белые глаза уставились прямо в мое лицо, после чего бледные синие губы расплылись в зловещей улыбке.

Одеревеневшими пальцами я сбросила мягкую ткань со своих плеч, вызывая недоуменный взгляд Авы, когда жуткая женщина двинулась вперед, ко мне, после чего я немедленно рванула вперед.

О, Великая Тихия, пожалуйста, помоги мне, если можешь.

***

Люди говорят, что больше всего мы страшимся неизвестности. То, что тебе знакомо, можно оценить, понять, чего можно ожидать. От неизвестности веет пустотой и безысходностью, которые и являются катализатором ужаса.

Он постепенно захватывает сознание, заставляя закрыться от любых других эмоций, а когда внутри остается лишь сложные хитросплетения паутины паники, сердце сжимается так сильно, что становится больно дышать, словно легкие вот-вот взорвутся.

Я повернула за угол, отдаляясь от местного веселья. Кажется, новенькая беретка слетела с моей макушки. Я не слышала звуков погони позади, однако все еще чувствовала этот невыносимый взгляд, посылавший зловещие импульсы в мое тело, а потому бежала-бежала-бежала, пока в груди не стало тесно от нехватки воздуха, а икры не подогнулись.

Я замерла. Тишина. Меня окружал знакомый центральный район, хорошо освещенный в это время суток. Спасибо, что уличные фонари горят всю ночь.

Ноги снова подкосились – от страха или усталости – и я прислонилась к рыжему кирпичу высокого многоэтажного дома. Попыталась восстановить дыхание. Мои голые ступни в открытых босоножках на плоской подошве слегка замерзли из-за опустившейся ночью температуры, а потому пальцы едва двигались. Я осторожно растерла их, ощущая, как гнет свалился с моих плеч. Одна.

Она ушла.

Раздалось чужое хриплое покашливание, от чего я подпрыгнула на месте. На другой стороне безлюдной улицы, неторопливо шаркая полуразвалившимися старыми ботинками, брел незнакомец. Из дырки в одном из них выглянул большой палец.

Я как можно быстрее юркнула в ближайший переулок, скрывавшийся во мраке, желая спрятаться от нежелательных глаз. Незнакомец шел, пошатываясь, и время от времени испускал странные стоны и всхлипы. Не было никаких сомнений, что он пьян. Не желая испытывать судьбу, я замерла на месте, напряженно провожая взглядом мужчину в поношенной безразмерной куртке непонятного цвета. Как назло он двигался медленно, словно нехотя.

Стало еще холоднее. Я запоздало осознала это, лишь когда заметила мурашки на своей коже.

Чужой неровный шаг отдалялся.

В мягком свете высокого фонаря, озарявшего каменную плитку строгим треугольником, летали бледно-желтые мотыльки, откидывая неясные тени. Их тоненькие крылышки безнадежно трепетали, подрагивали, движения были смазанными и расплывчатыми, словно они сами не понимали, что хотели сделать.

Я присматривалась к их невзрачным крыльям, отмечая серо-коричневый окрас. Картина показалась мне знакомой. Словно я уже видела это раньше. Ощущала прежде.

Зрение затуманилось, легкая дымка передернула неяркий свет впереди. Я поморщилась от жжения в руке. Оно волнами бежало по руке, однако, как будто фантомно.

Спину полыхнуло жаром. Я так и стояла на месте, смотря снизу вверх на мерцающих мотыльков. Послышался треск поленьев. Я всхлипнула, зная, что он перемешивался с влажным хрустом свернутых шей.

Немного позади меня с оглушительным звуком рухнул кусок чего-то деревянного, вспыхнувшие искры опалили мои икры.

Обернувшись, я медленно начала пятиться, желая скрыться, убежать, покинуть это место скорее, чем все сгорит дотла.

Женские руки обернулись вокруг меня, и все погрузилось во тьму.

Я вздрогнула. Моя грудь тяжело вздымалась, а сердце словно готово было выпрыгнуть из груди.

Я медленно взглянула на свои чистые ладони. Что со мной происходит?

Неужели я и правда схожу с ума?

Эта мысль ударила под дых. Не было другого объяснения.

Обхватив себя руками, я двинулась вперед. В животе расцветало непонятное чувство, посылавшее импульсы. Я поддалась им, волоча тяжелые ноги.

Бессилие опустилось на мои плечи, придавливая своим грузом.

Я тянулась к этому неясному чувству, как оно тянулось ко мне, и потому неслучайная боль отпустила меня, позволив следовать за собой, и я брела, не разбирая дороги, не в состоянии сопротивляться.

Шла на зов.

И это ощущалось так правильно.

Когда я, наконец, достигла белых стен, обнесенных позолоченными прутьями, несомненно, расположенных где-то неподалеку от главного Императорского дворца, невысокая фигура в темном, держащая в руках керосиновую лампу, уже ждала меня.

Сняв широкий капюшон, мрачной тенью, нависшей над ней, незнакомая женщина, освещаемая огнем, слабо улыбнулась.

Она протянула мне худые ладони и прошептала.

– Юдит.

Глава 4

Цепляясь ослабевшими пальцами за хлипкую ручку резной фарфоровой чашки с красными маками, я сидела у богатого камина, обложенного дорогим черным камнем, и сквозь силу глотала густой горячий шоколад, уложенный белыми и молочными слоями по очереди. Вязкая сладость тяжело оседала на языке, оставляя за собой приторное послевкусие, въедавшееся в нежную кожу. Казалось, если я проведу языком по зубам, то смогу отодрать куски сахара.

Раздавался негромкий треск сжигаемого дерева. С таким же звуком ломаются шеи.

Откуда я это знала?

Отогрев пальцы, я повернулась к женщине, восседавшей в кресле-качалке справа от меня. Что-то знакомое в ней привлекало мое внимание, однако я не могла понять, что.

Наклон головы? Разрез глаз?

Я нахмурилась. Туман постепенно покидал мой разум.

Кашлянув, я неуклюже поерзала на таком же кресле и поставила чашку на стол.

– Что я здесь делаю? – неуверенно произнесла я, заломив пальцы.

Она покачала головой, рассеянно болтая ногой, закинутой на другую, обнажая разрез почти до бедра на ее черном облегающем платье.

– Ты не узнаешь меня, Юдит?

Я молчала.

– Видимо, он был прав. Ты и правда не помнишь.

Я не нашла что ответить. Женщина грустно вздохнула и провела костяшками по моей щеке. Прикосновение вышло легкое, невесомое и какое-то холодное.

– Мне жаль, что наша встреча проходит так. Я должна была найти тебя раньше.

Я напряженно отклонилась назад, едва заметно, что не укрылось от ее взора. Ее полусогнутая ладонь неловко повисла в воздухе, после чего обреченно рухнула вниз.

– Присмотрись, Юдит. Ты действительно не знаешь, кто я? Присмотрись. – отчаянно взмолилась женщина, не отводя взор.

Наверное, таких, как она, называют красивыми. По-настоящему красивыми. Под ее плащом скрывалась копна густых иссиня-черных волос, поражавших своим блеском. Они вились по спине, волнами спускаясь до пояса. Лицо в форме сердечка с острым подбородком замечательно гармонировало с полными губами, слегка тронутыми блеском. На щеках виднелась россыпь веснушек, добавлявших изюминку ее смуглой коже. Она моргнула, и большие круглые глаза медового цвета, лишенного каких-либо вкраплений, наполнились слезами, а брови мучительно изогнулись, придавая лицу… мой взгляд.

Я отшатнулась:

– Не может быть.

Это невозможно. Мои родители, настоящие родители мертвы.

Женщина устало потерла переносицу, пряча слезы. Что-то неправильное, отвратительно похожее на меня было в ее движениях.

– Мое имя Эмерот. – Она наклонилась вперед и вцепилась в подлокотник. Ее слова оглушительно гремели в тишине, разбавляемой звуком пламени. – И я твоя мать.

Я потрясенно молчала. Эта новость свалилась настолько неожиданно, что я почувствовала, как меня пронзила вспышка головной боли.

– Я… – охрипший голос отказывал слушаться. – Я не знаю, что сказать.

Я поднялась. Легкое головокружение заставило пошатнуться.

– Останься. Выслушай меня, – она рванулась ко мне, схватив за руки и прижав к своей груди. Я ощутила тепло, исходящее от ее голой кожи над глубоким разрезом. – Я дам тебе ответы на все вопросы.

Что?

– Ты ведь хочешь узнать, что творится с тобой?

***

– Хрустальные холмы раньше были особенным местом, со своей историей. Я до сих пор с печалью вспоминаю то, что произошло в том месте. Любые людские потери немыслимы.

Эмерот передернула плечами в попытке избавиться от чего-то, что тревожило ее душу.

– Их прозвали так из-за протянувшихся невероятной цепью вдоль подножия и по склонам кустов жасмина, которые, клянусь, могли звенеть как колокольчики. Во время цветения запах стоял невероятный. Глубокий, сладкий, аромат с фруктовой ноткой, он наполнял наши легкие чудесным дурманом. В детстве мы любили срывать белые цветы с нежными лепестками и, договорившись с бабушкой, лакомиться приготовленным ею жасминовым мороженым. Хотя, и цветами мы тоже могли наесться.

Она негромко рассмеялась, прикрыв губы. Я внимательно слушала, стараясь понять, к чему ведет эта женщина.

Смятение глубоко поселилось во мне, вызвало панику и пощекотало нервы.

– Мы выросли там, я и Алиссия.

– Вы были подругами? – резко спросила я. – Мама никогда не упоминала о вас.

Эмерот дернулась, словно ошпарившись, когда услышала, как я называю Алиссию.

– Нет, Юдит. Мы сестры.

Я удивленно округлила глаза.

– Родные. Я старше на несколько лет. Поэтому издали вы с ней немного похожи. Наша беззаботная жизнь с бабушкой, матерью отца продолжалась до десяти лет. Его самого я никогда не знала: он погиб при исполнении долга в качестве одного из солдатов Империи. Когда мне исполнилось десять, мама забрала меня к себе, в столицу, где исполняла свой собственный долг. Она была банши.

Она замолкла, как будто ожидала моей ответной реакции. Я не нашла слов.

Мне хотелось проснуться, очнуться от долгого сна и вернуться к своей размеренной жизни.

Этим желаниям не было суждено сбыться.

– Возможно, для тебя это звучит невероятно, но семья по нашей женской линии – хранители семьи императора. Моя бабушка занималась этим, моя мать была банши, я верой и правдой служу императору, и ты…

– Я стану следующей. – сухо произнесла я. Это даже звучало… как-то странно. Неправильно. Не по-настоящему.

Эмерот замолкла.

– То, что ты пришла сюда, последовала зову, вернулась к тому месту, которое должна защищать, уже говорит о многом. У тебя, наверное, тысяча вопросов. Мама начала меня обучать всему, что знала, всему, что позволило бы стать достойной преемницей. Здесь я вышла замуж за твоего отца, Фредерико, торговца, обладавшего несколькими лавками, а когда родилась ты, то я стала самой счастливой девушкой в мире. Ничего не могло омрачить мое счастье, кроме родной сестры. Наши отношения ухудшились, казалось, я говорю с чужим человеком. А когда мы повзрослели, мнение Алиссии о моей жизни изменилось, она отвратительно отзывалась о банши, нашей семье и том, чем наши предки занимались несколько сотен лет. В конце концов, мы перестали общаться, и я не могу сказать, что была так расстроена этим. Лишь ноющая боль поселилась в моем сердце.

Ее голос прервался, словно она скорбела о чем-то. Я продолжала слушать, пытаясь воссоединить крупицы правды.

– За день до резни в Хрустальных холмах мы втроем отправились навестить бабушку. К этому времени я прошла свою инугурацию в качестве новой хранительницы Императорской семьи, ведь мама трагически скончалась. Проблемы с сердцем. Я с удивлением обнаружила там Алиссию. Она разорвала контакты со всеми родственниками, однако в тот день была мила как со мной, так и с тобой и Фредериком, и мне подумалось, что, возможно, она осознала свою неправоту после смерти мамы и решила вернуться к нам. Она действительно скорбела, это было заметно по ее заплаканным глазам. Уже тогда Алиссия была довольно перспективной в инженерном деле, но иногда мне казалось, что она может испытывать зависть из-за моего положения. Ну, понимаешь, мама всегда больше ценила меня как старшую дочь, продолжательницу семейного дела и все такое, что, конечно, было неправильно.

Алиссия долго играла с тобой среди кустов жасмина, пока я помогала бабушке с ужином, а Фредерико пытался разобраться с какими-то бумагами. Ты была очаровательной шестилетней девочкой с большущими глазами и голубым бантом на макушке. – Она вновь потянулась ко мне, но вовремя остановилась. – Мне так тебя не хватало.

Эмерот резко встала и повернулась к окну, ко мне спиной. От натяжения ткани разрез еще больше оголил бедро, почти до неприличия, и я поморщилась. Что-то порочное, нечистое было в ее движениях, взгляде, мимике, что отталкивало меня.

– В то страшное утро, когда мы проснулись от гремящих звуков где-то с улицы, наш небольшой двухэтажный дом с покрывавшей его резьбой полыхал в огне. Первый этаж почти полностью затянуло дымом, зверствовали языки пламени, и по нелепой случайности только комната бабушки располагалась там. Думаю, она ушла мирно, надышавшись дыма во сне. Фредерико приказал мне найти тебя и спрыгнуть с балкона, под которым располагался мягкий стог сена, и рванул к ней, вниз, по лестнице, но почти сразу же обгоревшие ступеньки рухнули под его весом, увлекая за собой. Иногда мне чудится его визг, когда огонь пожирал его кожу. Я бросилась к тебе, но твоя кроватка была пуста. Алиссия тоже исчезла из своей спальни. Я осталась в том доме одна. Окно было единственным выходом наружу, дым уже захватывал оставшиеся комнаты.

Двор был пуст. Никаких следов тебя или Алиссии. Ничего. Лишь мимо домов бежали обезумевшие люди, желающие поскорее спасти свои жизни. Тогда я еще не осознавала, что они бежали от астрорийцев, прорвавших защиту Хрустальных холмов из-за неповиновения серен. Асторийцы стремились захватить крупное месторождение угля, расположенное в тех местах. Скорее всего, один из осколков снаряда задел наш дом, вызвав возгорание. В ужасе я проверила сарай, забежала в сад, однако не нашла вас. Тогда ко мне пришла жуткая мысль: что, если вы остались там, внутри, на нижнем этаже? Может, вы проснулись раньше и захотели проверить, что там творится? Я помню, как слезы градом катились по моим щекам, и я рванула обратно, но меня перехватил наш сосед, Энгель. Угрюмый, он молча выслушал мой торопливый сбивчивый рассказ, я взмолилась, чтобы он помог мне найти вас. Да только Энгель, крепкий мужчина, который близко дружил со мной в детстве, покачал головой, показал рукой за мое плечо и спросил: «Думаешь, что-то там еще осталось?». То, что раньше было моим домом, то, где я проводила каждую свободную минутку ребенком… От этого остались лишь яростно полыхавшие развалины. Никто не мог выжить.

Повисло молчание. Чтобы чем-то занять себя, я вновь отхлебнула отвратительный шоколад, сгустками стекающий в мой желудок. Нет, еще один глоток, и меня точно вырвет. Боль ощутимыми толчками накатывала где-то в висках.

Наконец, спустя пару минут Эмерот обернулась. В ее тусклых глазах блестели слезы. Они были похожи на отчаянный блеск, придававший лицу лихорадочный вид.

– В тот день я потеряла семью. Так я думала. Энгель смог вывести меня, мы вместе бежали в близлежащую деревню. Пока шли операции по спасению оставшихся людей, пока специалисты разбирали разрушенные квартиры, опознавали тела, я отказывалась возвращаться в столицу. Мне нужно было найти вас, хотя бы ваши тела. Однако после астрорийцы расстреляли ту долину, и от нашего дома остались руины. Просто каменная крошка. То, что уцелело, было уничтожено огнем. Никаких следов тебя или Алиссии. Императорские офицеры лично занимались раскопками по моим упрашиваниям, Его Величество Ульрих понимал, что по-другому вернуть меня он не сможет. В конце концов, через несколько месяцев я вернулась в столицу. Никто из моей семьи не дожил до этого момента.

– Вы это сейчас серьезно? – я решилась подать голос.

– Ты не веришь мне? Юдит, это я, твоя мама. Ты должна помнить обо мне хоть что-то. Неужели ты меня забыла?

Грациозной походкой она прошла расстояние от окна до меня и опустилась на колени, устроившись на расстеленной белой шкуре. Я неловко отодвинула ступни, стараясь не задеть ее. Ее сухие, немного шершавые руки нащупали мои ладони и обхватили, нащупав точку моего трепетавшего пульса.

– Я ничего не помню о том дне. Если честно, я не имею никаких воспоминаний до того, как очнулась в госпитале.

– Это правда? – Эмерот потрясенно выдохнула. Ее пухлые губы, окрашенные красной помадой, округлились.

– У меня полная потеря памяти. Врачи говорят, это из-за сильного эмоционального потрясения. Мама удочерила меня… вернее, так она сказала мне, – добавила я.

– Теперь понятно, как она смогла ускользнуть. Наверное, это только сыграло ей на руку.

– Зачем она это сделала? Почему не вернулась?

Эмерот изящно промокнула слезы. Казалось, все ее движения были отточены, вылеплены, словно на публику.

– Я не знала этого. Сначала я думала, что вы мертвы, однако офицеры сказали, что обнаружили останки лишь двух тел: пожилой женщины и мужчины. Ничего от ребенка и молодой девушки. Я молила Ульриха найти тебя, хотя и не понимала, куда Алиссия могла пропасть. Только недавно он открыл мне правду, после того, как я… Юдит, – она обратилась ко мне, сжимая мои пальцы. Удивительно, сколько сил у нее в ладонях. – Каким-то образом сестра нашла себе новые документы. Сменила фамилию, прошлое, но так, чтобы Алиссия вновь могла творить. Поначалу она скрывалась, переезжая с места на место под предлогом выполнения разных заказов, однако спустя время ее заметили лучшие научно-исследовательские центры, и она приняла их предложение осесть в столице. Она ведь всегда слишком горела своими железками. Ее спесь и уверенность в своей безнаказанности за то, что она сделала с нами, за то, как она разрушила семью, погубили инстинкт самосохранения. Она осталась здесь, в столице, после чего стала заниматься проектированием. И однажды, всего две недели назад, я ее узнала, когда сопровождала императора на испытаниях одной из ее разработок. Среди предоставленных документов нашлось ее имя, наверное, ей стоило сменить и его. Какое же облегчение, что она жива. Все-таки Алиссия была моей любимой младшей сестрой. Я искала встречи с ней, пыталась решить все мирно, хотела узнать что-нибудь о тебе, но работники вытолкали меня из ее кабинета, и мне пришлось обратиться к Ульриху. Тогда он и узнал, что она скрывала вас по поддельной фамилии де Шильо. Сколько же денег она заплатила за эти годы, чтобы оставаться в тени при таком громком имени!

Эмерот коротко хохотнула, что звучало как приближение истерики. Я все еще не могла поверить, что это правда. Как это так? То есть всю мою жизнь самый близкий для меня человек мне врал?

– Теперь я точно уверена, ею управляла зависть. Она просто возненавидела банши. В детстве она презирала мать за то, что она проводила все свое время среди императорской семьи, но таков был ее долг. Затем она, когда меня забрали на обучение. А после смерти мамы… Это добило ее. Я не понимаю, как она смогла провернуть это, но одно мне точно ясно: она хотела разлучить нас! Это не может быть прощено! Я       помню, помню, какими мерзкими словами она отзывалась о нас! Я никогда не забуду, что она сделала с нашей семьей!

Стараясь скрыть свое разочарование, я тряхнула головой и заговорила, пока эта женщина вновь не разразилась слезами:

– Скажите, вы уверены, что это я? Что я ваша дочь? Как это вообще возможно?

Она печально улыбнулась, обнажая ослепительно белые зубы. На фоне багряно-красной помады они выглядели как звериные клыки. Я поежилась.

– Банши – это то, что дается по рождению старшей девушке в роду. Она может бежать, скрываться, однако призвание все равно найдет ее. Юдит, ты ведь видела ее? Чувствовала ее? Матерь? Ты здесь не просто так, Юдит, ты шла на зов, и именно зов привел тебя туда, где ты нужна.

Мне показалось, что тоненький ветерок прохладой скользнул по моим плечам, но окна были закрыты.

Стойте. Она шутит? Матерь? Зов?

– Я вижу по твоему лицу, что ты понимаешь, о чем я. Иначе и быть не может. Ты ведь моя дочь.

Она нежно погладила меня по костяшкам. Одинокая слеза скользнула по ее щеке и рухнула на мои пальцы.

И внезапно тяжелая правда добралась до меня, то, что до сих пор не совсем было понятно мне, то, что лежало на поверхности, но я отказывалась признавать. Если все действительно так, как я думаю, то все эти видения, боли, странные ощущения, парализовывающие меня…

Дочь банши? Старшая дочь? Нет, этого не может быть. Неужели это значит, что я…

– Да, Юдит. Ты – старшая дочь рода Эйзенбаум. Следующая банши.

Глава 5

«Черт возьми. Я влипла», – первые слова, которые пронеслись у меня в голове.

– Что ты знаешь о банши? – спросила… мама? Нет, я не готова была ее так называть. Только Эмерот.

– Немного, – тихо призналась я, облизывая губы. – Они являются хранителями определенной семьи. Носят темный балахон. Хорошо кричат.

Эмерот выгнула бровь и покачала головой.

– Будет сложно подготовить тебя в таком взрослом возрасте. То, на что многие адепты тратят годы, ты должна уяснить за самый короткий срок. Как можно скорее, чтобы успеть к инаугурации.

– К чему?

– К твоему посвящению, Юдит. Осталось совсем мало времени, прежде чем ты займешь мое место.

– Ваше место? Так быстро? Но ведь банши становится другая женщина только после смерти предыдущей…

Я недоверчиво уставилась на нее. Это, должно быть, шутка.

– Да. И молодая девушка чувствует это, она ощущает тот самый зов, который умоляет ее сменить свою предшественницу и стать той, в ком нуждается целая семья. Именно по этой причине ты сейчас здесь, ты откликнулась на Зов Матери и вернулась туда, где нужна.

Эмерот грустно погладила прядь черных волос, задержав на ней взгляд, и усмехнулась. С каждой секундой я все больше и больше переставала что-либо понимать.

– Я скоро умру, милая. Я знаю это, поэтому требуется подготовить тебя к твоему долгу.

***

Этот рассвет был самым долгим в моей жизни. Лежа на кровати, я держала руки на груди и неподвижно наблюдала, как заря прокрадывается на темное небо, оставляя неясные светлые разводы среди догорающих звезд. Как пламя разрезает тьму.