Теневия. Зов мрачной судьбы

Щедро обмакнув чистый кусок ваты дезинфицирующим средством, я плотнее прислонила его к колену, желая почувствовать жжение, которое могло бы отрезвить.

Тот прохожий точно сказал, что разглядел, как я рухнула, ничего не упомянув ни про ветер, ни про что-то другое. Но я видела это, чувствовала на себе порывы, ощущала, как песок забился мне в рот, не говоря уже о бездонных глазах и голосе, звавшем меня. Что это все-таки было?

Меня все еще потряхивало. Смахнув прядь со лба, я поднялась с пола и взглянула в зеркало в ванной. На меня смотрело напуганное бледное лицо, обрамленное темными вьющимися волосами, карие глаза подозрительно покраснели, а царапина на челюсти смотрелась еще ярче. Дрожащими пальцами наклеила на нее белый пластырь. Я замерла. Губы сжались в тонкую нитку.

Настенные часы натужным звуком пробили пять часов, вынудив меня двигаться. Точно. Сегодня должен состояться ужин с мамой. Каждую пятницу мы встречались в ресторане под названием «У Карло» за одним и тем же столом в одно и то же время. Беседы были натянутыми, но я ждала их. Я все еще скучала по маме, пусть у нас были разногласия и ссоры. Больно осознавать, что этого хватило, чтобы ощущать себя чужой в ее компании.

Собравшись с духом, я схватила расческу и мерными движениями начала приглаживать волосы, чтобы заплести их в косу. Голова немного закружилась. В последнее время я спала все меньше и меньше. Может, это и есть причина моих галлюцинаций? Поразмышляв об этом пару минут, я пришла к выводу, что это просто надо забыть. Стереть из памяти. Могла ли я что-то сделать? Нет. В моих силах только взять дополнительный выходной или прогулять учебу и выпить успокоительного.

Через час я уже изо всех сил мчалась вниз по улице, задыхаясь от быстрого бега. Черные брюки покрылись пылью, а каблуки на сапогах норовили застрять в щели между плитками. Мама, будучи пунктуальным и педантичным человеком, была бы недовольна, поэтому я вцепилась в сумку на плече и постаралась ускориться.

Внезапное шевеление где-то внутри сбило меня с ног. Отчаянно хватанув ртом воздух, я остановилась, непонимающе прижав руку к ноющей груди. Это была… странная боль. Как будто я ощущала острую тоску, накрывающую меня волнами. Казалось, она завладела каждой клеточкой тела. Я уперлась ладонью в колено. Мое дыхание было прерывистым, словно я не могла найти кислород. Что-то теплое, щекочущее легкие потянуло меня вперед. Я не могла понять, что происходит, просто чувствовала, что мне надо идти. Куда-то совсем в противоположное направление. Круто повернувшись, осторожными шагами я направилась вперед. Боль не стихла, но определенно перестала сдавливать внутренности так сильно. Словно в трансе я уверенно огибала прохожих, идя в сторону главной площади. Ноги сами несли меня, а рука все еще покоилась на груди.

Это ощущалось так… правильно. Будто я иду туда, где мне место. Рядом кричали дети, но я не обращала внимания, пропуская эти звуки как фоновый шум. Одна девочка с ослепительно белым бантом на голове пищащим голосом заверещала, уронив мороженое из рук:

– Мама! Мама!

Я остановилась. Мама? Точно, мама. Что я здесь делаю? Потерянно взглянув на свои руки, я опустила их вдоль туловища. Что происходит? Виски снова пронзила вспышка боли, и я невольно застонала. Черт, с моим телом точно что-то не то.

Тянущее чувство внутри груди исчезло, и медленными шагами я направилась обратно. Кажется, от перенапряжения я совсем схожу с ума. Сегодня же хорошо поем и лягу спать.

Признаться, этот случай испугал меня сильнее, чем могло бы показаться. Я теряла контроль над своим телом, что было страшно. В душу закрался червячок сомнения, но я жестоко подавила его, пытаясь остановить дрожь в теле. Это просто усталость. Ничего более.

Со всеми остановками и задержками я пришла позже на добрые полчаса. Мама будет зла. Она терпеть не может, когда кто-то опаздывает и когда она сама заставляет кого-то ждать.

Толкнув стеклянную дверь ресторана, я напряженно улыбнулась знакомому официанту, проходившему мимо. Увидев меня, он показался озадаченным.

– Добрый вечер, – пробормотал он.

– Добрый, – кивнула я, направившись к привычному для нас месту, где мы всегда ужинали. Мама строго бронировала самый последний стол, сидя за которым можно было любоваться заходящим за спускающейся вниз улицей солнцем. Я поджала губы, – моя мама уже здесь, да? Сегодня мне пришлось задержаться.

– Извините, но в этом и проблема, – молодой официант жестом попросил меня остановиться, когда я увидела сидящую за тем самым столом пожилую пару. Крутя в руках бокал, полный темного вина, женщина с массивными золотыми серьгами оживленно что-то рассказывала, в то время как ее муж молча наблюдал за ней с полуулыбкой. Юноша подал голос, вынуждая меня обернуться в его сторону. – Вы опоздали почти на сорок минут, и, к сожалению, я был вынужден уступить ваше место другим посетителям. Бронь длится всего лишь пятнадцать минут.

Я опешила. Что значит, опоздали?

– Как это? А где моя мама?

Он развел руками.

– К сожалению, этой информацией я не владею. Однако со всей уверенностью могу сказать, что здесь она не появлялась. Но я могу пересадить вас за другой стол, если вы желаете поужинать. В другом крыле нашего ресторана есть места.

Я напряглась. Странно. Мама никогда не пропускала встречи без предупреждения. Может, случилось что-то экстренное, что требовало ее присутствия? Насколько я помнила, сейчас она работает над модернизацией дирижабля, а потому она вынуждена наблюдать и за теоретической частью, и за испытанием разработок. Наверное, ее задержали, и предупредить не получилось. Зайду к ней завтра перед фестивалем.

Официант нетерпеливо кашлянул:

– Ну, так что?

– Не нужно, – пробормотала я, разворачиваясь, – я ухожу.

– Хорошо, – он кивнул, а после зашарил руками по карманам, – секунду, когда я накрывал ваш стол, там была записка.

Он протянул клочок бумаги, напоминающий вырванный тетрадный лист в линию.

– Держите.

Я облегченно выдохнула. Видимо, мама все-таки нашла способ предупредить меня

– Благодарю.

Бумага была старой и пожелтевшей, словно давно лежала в стопке ненужных папок. Края были потрепаны, а некоторые линии стерлись под давлением времени. Развернув, я обнаружила незнакомый ровный почерк на выцветших чернилах.

«Я сижу не одна,

Вокруг тишина,

И смотрю я в глаза

– В те пустые глаза –

Своей смерти.

Она смотрит в ответ,

Шепчут губы: «Привет.

Ты закрыла весь свет,

Что теперь не поможет»

Среди мрачных картин

Повседневных рутин,

Где один формалин

Бальзамирует сгнившие души,

Мои ноги увязли

В том болоте опасном,

Понимая, напрасно

Мне хотелось сбежать.

А голос молвит во тьме:

«Ты тянулась к мечте,

Но, как видишь, она

Эфемерна»

Кто же это сказал,

Я или бледный овал,

Что за мной наблюдал

И косой потрясал,

Нависая над левым плечом.»

Текст обрывался, но в нижнем углу стояла стрелка, указывающая на то, что продолжение следует искать на следующей странице.

Я перевернула лист. Что это? Оборотная сторона была пустой, за исключением одного слова, написанного размашистой маминой рукой – я узнала это по верхнему соединению букв и своеобразному написанию «в».

«Чаша снов»

Ничего непонятно. Кто это мог оставить? Кому это надо? В душу закралось неясное чувство сомнения и легкого страха. Аккуратно сложив бумагу, я спрятала ее в сумочку.

Странный день.

Забежав в аптеку, я решительно купила успокаивающие травы, твердо желая избавиться хотя бы от переживаний, а после легла спать, едва часы пробили десять.

Глава 3

Мамины руки гладили меня по голове, зарывшись в темные локоны. Зевнув, я прислонилась к ее боку и прижалась щекой, довольно урча. Мои маленькие пальчики перебирали махровый пояс ее халата, пока она, озаренная теплым огнем небольшой свечи, тихо напевала колыбельную. Ее мягкий голос лился сладким потоком и проникал в уши, баюкая мое детское сознание. Я дремала, чувствуя себя любимой и защищенной, хотя знала, что маме скоро снова нужно уйти на целую ночь ради работы. Хотелось продлить этот миг как можно дольше и запечатлеть в памяти.

Мама замерла. Недовольно поморщившись, я тихонько помычала, желая вернуть ее нежные прикосновения. Повеяло холодом. Мурашки пробежали по моей коже. Я приоткрыла слипшиеся ото сна глаза, удивленно замечая погасшую от ветерка свечу.

– Мам?

Шею обожгло морозное дыхание. Напряженно втянув воздух, я задержала дыхание и, замерев, рискнула поднять глаза вверх, желая увидеть мамино улыбчивое лицо. Однако вместо этого в меня впились пустые белые глазницы банши, вырвав из моей груди отчаянный крик.

Подскочив с места, я очнулась и резко закашлялась, пытаясь оглядеться. Меня окружала моя скромная спальня. Неяркий лунный свет пробивался через плотные шторы, освещая мои худые ноги, переплетенные одеялом и мраком. Моя грудь тяжело вздымалась, пока я лихорадочно пыталась стереть с себя прикосновения банши, все еще леденящие кожу. Давно мне не снились кошмары. По правде говоря, мне редко что-либо снится.

Растерев ладони, я обхватила ими шею в попытке успокоиться. Этот сон вкупе со всеми вчерашними событиями насторожил меня, вселяя беспокойство. Что-то происходило. Что-то темное, я чувствовала это.

Часы негромко пробили, оповещая, что сейчас всего лишь три ночи. Я лениво перевернулась на бок, внимательно слушая стук сердца. Сон не приходил.

Поднявшись с постели, я надела мягкие домашние тапочки и шаркающими шагами направилась в кухню, желая выпить воды. Спасительная влага пробежала по моему горлу, смачивая охрипшие связки. Стойте, охрипшие? Я натужно прокашлялась. Попробовала посчитать вслух.

– Раз, раз, два, три.

Слова неприятно царапали, оседая тяжелым комком. Стекло стакана холодило пальцы. Я медленно крутила его в руках, болтая остатки воды. Вероятно, мне «посчастливилось» сорвать голос после моих криков паники. Так глупо.

Я выглянула в окно. Полумесяц выделялся на фоне темного неба, проливая зловещий свет на перекресток. Что-то жуткое в нем заставило меня поежиться.

В тот момент что-то острое пронзило мою грудь, выбивая легкий стон. Знакомое ощущение наполнило мои внутренности, волнами распространявшееся по всему телу. Прерывисто дыша, я изо всех сил сжимала стакан, облокотившись другой рукой. Казалось, что-то первобытное тянет меня прочь, туда, где меня ждут, и сопротивление означает мучение. Меня заколотила дрожь, когда тонкие щупальца начали пробираться внутри, задевая органы и сплетаясь где-то в области сердца.

Больно.

Больно.

Больно.

Слабые пальцы выронили стакан. Хрупкое стекло разлетелось вдребезги у моих ног, окатывая ступни брызгами, мелкие осколки впились в кожу. Я крупно вздрогнула. Непривычные ощущения отрезвили меня. Ошеломленно глядя вниз, я провела рукой по лицу. Лоб покрылся потом. Что-то гадкое все еще клубилось внутри моего тела, но уже постепенно отступало. Короткий всхлип вырвался из моих уст, и я обреченно осела на нетронутый кусок пола, уткнувшись головой в колени.

Еще долго я не могла успокоиться, прижимая руки к груди, однако сон все же настиг меня.

Утром все мои движения были отточены. Я не понимала, что происходит со мной, но твердо решила поговорить с мамой. Делиться этим с Авророй, моей самой близкой подругой, не хотелось. Лишь одна мысль о том, что меня могли принять за сумасшедшую, слишком страшила меня. Я не ожидала, что мне поверят. Если бы я сама услышала от кого-то невероятные россказни о банши и чужом психозе, я бы только покрутила пальцем у виска. Это даже звучит как что-то невозможное.

А мама могла бы мне помочь. Пусть наши отношения далеки от близких, я знала, что в любой сложной ситуации могу рассчитывать на нее.

Я не признавалась в этом себе, но одиночество преследовало меня по пятам. Казалось, нет никого, кому я могла бы довериться. Моя собственная мать была приемной для меня, что явно скользило между нами, хотя внешне мы могли бы сойти за родственников. Издалека. Она была темной брюнеткой, но намного выше, стройнее и эффектнее меня. Ее зеленые глаза цвета насыщенного изумруда приковывали внимание.

Аврора поддерживала меня, однако мы были знакомы всего несколько лет. Она общалась и с другими людьми, которые были тоже важны для нее, в то время как у меня была только она.

Другие ребята с академии тоже не стали частью моей жизни. По всей видимости, я просто не умела сближаться с людьми. Раньше в этом не было смысла – мы переезжали слишком часто, чтобы стать друзьями. Я перестала пытаться. А затем, когда мы осели в столице, с удивлением обнаружила, что просто не могу сойтись с кем-то. Я боялась быть отвергнутой. До сих пор не знаю, что Аврора нашла во мне. Она напоминала мне маму: такая же красивая, общительная и намного сообразительней меня.

Одиночество настигало меня, злобно кусая пятки, и я не была уверена, что способна сбежать от него.

Спасало меня пение. Оно увлекало меня. Музыка давно стала моим лучшим другом. Когда я неторопливо играла на своей виолончели, всецело отдаваясь несшему меня потоку плавных звуков, или когда я репетировала партии сопрано и старательно разучивала свою часть, то чувствовала себя живой. Словно в мои легкие вдыхали воздух, и могла наслаждаться спасительным кислородом. Умиротворение – вот, что я ощущала в эти моменты.

Но то, что происходит со мной, нельзя держать в себе. Мне нужна помощь – это я знала точно. Однако то, от чего меня нужно было спасать, оставалось загадкой.

Спустя пару часов я стояла перед дверью маминой квартиры, не уверенная, что она вообще была там. Звонок был проигнорирован точно так же, как и стук. Ответом служило лишь гнетущее молчание.

Я потерла переносицу, стараясь успокоить себя. Возможно она все еще на работе. Не редкость, что ей приходится задерживаться ради новых проектов. Этого требовала ее высокая должность главного инженера Имперских мастеров. Но что-то шевелившееся во мне злобно царапало сердце, будто намекая, что не все так просто.

Жаль, что я не догадалась взять с собой свои ключи.

Я присела на холодные ступеньки в подъезде. Лестничная клетка пребывала в полумраке ввиду облачности. Тусклый луч пробивался сквозь широкое окно, но его было мало, чтобы осветить просторное пространство многоквартирного дома. Я кинула взгляд наружу и, прислонившись щекой, стала рассматривать знакомое здание Императорского театра, ожидая непонятно чего. Черный мрамор благородного оттенка возвышался надо мной, насмехаясь над моим положением.

Одиноко.

Раздался треск – открылась дверь напротив. Я вскочила, поправляя свою длинную синюю юбку прямого покроя и темную кружевную блузку. Показалось морщинистое лицо, на котором затрепетала искренняя улыбка.

– Юдит, это ты? – приветливо пропела женщина, и поправила аккуратный пучок седых волос.

– Добрый день, госпожа Синитра. Да, это я.

Слова неприятно скребли горло, но я, поморщившись, справилась с этим ощущением.

Луизе Синитра – пожилая соседка мамы. Не знаю, кем она была в юности и как прошла ее жизнь, однако мне она всегда напоминала учительницу. Такая же выдержанная, культурная, с хорошо поставленной речью и спокойным мелодичным голосом. Она жила одна, но часто принимала самых разнообразных гостей – от худощавых распутного вида девушек до деловитых мужчин в идеально выглаженных костюмах-тройках и безумных старушек. Однажды у одного из ее посетителей с хмурым выражением я разглядела кожаные лямки кобуры. Клянусь, в ней мелькнуло огнестрельное оружие.

Может, это был ее способ избавиться от одиночества. Хотя этот угрюмый человек в черной водолазке, приходивший раньше, до моего переезда, довольно часто, все-таки вызывал подозрения.

– Что ж ты стоишь на пороге?

Госпожа Синитра развела руками, кутаясь в свою мягкую серую шаль, которая облегала ее полные плечи.

– Я искала маму. Вы случайно не слышали, когда она ушла?

Женщина нахмурилась, потирая пальцем крупную родинку на подбородке. Она казалась неуместной на приветливом смуглом лице.

– Знаешь, Юдит, я давно уже не видела Алисию. В последний раз вроде в этот вторник.

Мои брови взлетели вверх. Как это – во вторник? Пусть этот дом и считался элитным, благодаря расположению в самом центре города, однако был довольно старым и обладал весомым недостатком – отвратительной слышимостью. Можно было сказать, когда чистят зубы, обедают или убираются соседи.

– Если я не ошибаюсь, кто-то зашел к ней, около семи вечера, я как раз убирала посуду после ужина. Думаю, это была девушка, потому что раздавались женские голоса. Они разговаривали на повышенных тонах. Причем, знаешь, твоя мама звучала как-то истерично. Что они обсуждали, не помню уже, только Алисия крикнула «Не смей!».

Я поежилась. Это мог быть кто угодно. Мама намного общительнее меня.

– А что было дальше? – мое бормотание звучало вымученно.

Старушка замолчала на пару мгновений.

– Они еще стояли какое-то время, но уже намного тише, затем хлопнула дверь. После этого Алиссия ушла, но точно когда, не помню. С тех пор от нее ничего не слышно. Наверное, снова к своим машинам вернулась.

Она пожала плечами. Серая шаль скатилась, обнажая цветастую ткань тонкого халата.

– Ты ищешь ее?

Я кивнула.

– Не переживай. Твоя мать часто пропадает, сама знаешь. В газетах писали об испытаниях этого аппарата, как его…

– Дирижабля обновленного типа.

– Да, да, – ее лицо разгладилось. – Заходи к понедельнику, глядишь, объявится.

***

«Не объявится» – пульсировало в моей голове. Откуда взялись такие мысли – непонятно. Однако стойкая уверенность в этом не покидала меня. Стало жутко.

Как бы мне не хотелось верить в чужие слова, умом я понимала: события вокруг происходят не просто так.

Словно я была марионеткой в ловких пальцах кукловода, который с интересом наблюдал за моим смятением, как наблюдают за умирающей бабочкой-однодневкой, отчаянно бьющей крыльями рядом с тусклым источником света, так и не сумевшего ей помочь.

Главная площадь богини Тихии была полна людей. Улыбающиеся дети, хохоча, бегали друг за другом, сжимая липкими пальчиками яблоки в карамели или леденцы на палочки, их мамы с деланным раздражениям пытались догнать чада и следили, чтобы они не простыли, в то время как студенты не торопясь прогуливались вдоль лавок, а пожилые пары наслаждались уличной музыкой, держась за руки и склонив свои головы. Воздух был полон пряных ароматов сладости, готовых булочек с изюмом, шоколадных десертов и тяжелых ноток жареного мяса, наполняя легкие дурманящими запахами. Еще пару кварталов назад я услышала бодрые звуки уличного оркестра, который только раззадорил веселую толпу своим звоном.

День Величия Теневии всегда праздновался с размахом. Именно в этот день несколько сотен лет назад был коронован первый император Йоганс, положивший начало ныне правившей династии. Он был известен присоединением новых земель на юге и востоке нашей страны, что позволило ей принять статус империи, а также расширить свои владения и на морских побережьях. Правитель Ульрих, как и его предшественники, никогда не жалел средств на это событие, а потому при входе на площадь меня встречали огромные ленты фонариков, развешанные по периметру, светящиеся фигурки символа династии – сфинксов, хаотично расположенные на всех открытых поверхностях, сверху медленно сыпалась мелкая золотая стружка, заставляя воздух блистать под солнечными потоками. Издали я также заметила отреставрированную статую Йоганса Могущественного, величаво смотревшего на народ. Одна его рука была согнута в локте, растягивая волны императорской мантии, вторая сжимала рукоять широкого меча, расположенного острием в пол. Коротко подстриженные волосы венчала корона из настоящего золота с подлинными рубинами, которые ярко выделялись на фоне однотонной фигуры. Она подчеркивала резкие черты лица Йоганса, мощную челюсть, сжатые губы и глаза мужчины, место зрачков в которых занимали самые чистые изумруды диаметром с мой большой палец. По этой причине, проходя мимо, любой человек ощущает на себе взгляд мертвого императора, следившего зеленью своего взора.

Улыбнувшись маленькой девчушке в розовом платьице с вышитыми на нем традиционными символами-оберегами, я с благодарностью приняла от нее белую розу, одну из тех, что она раздавала случайным людям. Бутон почти полностью распустился, являя глазу белоснежные лепестки, тонкие прожилки которых мелкой сетью покрывали цветок. Однако края покрывала окантовка из золота, а сама роза будто светилась перламутром, играя бликами. Целый букет смотрелся бы невероятно шикарно, заставляя бутоны поблескивать под любым источником света. Императорская роза, выращенная специально для правящей династии. Они стоят огромных денег именно благодаря своей славе, неизведанной красоте лепестков и тем, как долго они стоят в вазе. А запах должен быть… Покрутив шипастый стебель, я вдохнула восхитительный аромат, вскруживший голову. Одна такая роза способна заменить десятки обычных цветов, перебив их только одним ароматом сладкого меда и свежих фруктов. Удивительно. Это был один из подарков императора, закупившего сотни подобных бутонов для обычного народа, не обладавшего средствами на такую роскошь.

Я направилась ближе к одинокой скрипке, разрезавшей воздух своим резким свистящим звуком. Блондинка с высоким хвостом и пронзительным взором голубых глаз стояла рядом с ларьком, торговавшим свежей вареной кукурузой и приторными соками, сжимая инструмент длинными пальцами с еле заметными мозолями.

«Аристократка», – догадалась я по утонченным чертам бледного лица, горделиво поднятом подбородку, величественной осанке, и – самое главное – дорогому дереву скрипки, сделанной из клена. Я мечтала однажды приобрести для себя виолончель, выполненную из такого же материала, однако одна лишь мысль о трате средств, которых хватит для покупки небольшой квартиры, вызывала у меня легкую тошноту.

Ловко управляя своими руками, девушка крутила запястья, складывая ноты в замысловатый мотив, тянущий в пляс. Она играла не для кого-то, а для себя, и наслаждаясь собственной мелодией. Ее кожаные брюки обтягивали узкие бедра и выделяли тонкую талию, внутри которых была заправлена благородно белого цвета блузка с просторными рукавами с фигурным жабо. Родинка над верхней губой придавала мягкости острому лицу. Я плечом прислонилась к палатке, продолжая вдыхать цветочный аромат, который смешивался с пряностями фестиваля. Музыка всегда дарила мне то, чего я отчаянно жаждала, – спокойствие.

Внезапно взор незнакомки остановился на мне, а ее губы расплылись в широкой улыбке, демонстрируя идеальные зубы. Я вздрогнула, неловко улыбаясь в ответ. Она озорно подмигнула мне и продолжила играть, звуки лились все быстрее и быстрее, от чего собравшаяся рядом толпа, запыхавшись, немного отставала в танце от складывающегося мотива. Девушка то и дело возвращалась заинтересованным взглядом ко мне, и в одно мгновение, закончив мелодию, ее туловище дернулось в мою сторону, однако я не успела разглядеть, как на мои плечи опустились холодящие кожу руки и из меня вырвался тихий вскрик, сменившийся легким смехом.

– Аврора! – воскликнула я, в шутку толкнув подругу. Она обняла меня в ответ, и я ощутила запах мака от ее черного каре, пряди которого защекотали мне шею.

– Юдит! Искала тебя сто лет! – в руках она держала такую же розу, как и у меня. – Сегодня Его Величество Ульрих особенно щедр! У другого входа расположены павильоны с детскими игрушками-сфинксами, которые можно получить, всего лишь разгадав простенькую загадку, еще где-то раздают шоколадные пирожные для всех желающих! И это я молчу о том, что все цены на продукты первой важности Его указом временно снижены на 15%!

Аврора громко хлопнула в ладоши, от чего многочисленные металлические браслеты на ее запястьях недовольно загремели:

– А вечером будет выступление вокальной трупы Императорского театра и грандиозный салют! Мы ведь останемся до конца?

Я театрально закатила глаза, тихо посмеиваясь ее детской радости:

– Он будет за полночь, Ава. Ты фейерверки раньше не видела?

– Таких – нет!

– Ладно, – я пожала плечами, оглядываясь на скрипачку, – останемся.

Незнакомка уже бесследно исчезла.

Фестиваль действительно получился отличным. Мы провели вместе весь день и вечер, поддались всеобщей атмосфере и веселились. Яблоки в карамели были такими же вкусными, как в детстве, когда зубы слипались от количества сахара. Я выиграла плюшевую игрушку в тире, и, никто не был удивлен, когда мне вручили сфинкса размером с арбуз. Его желтая шерсть приятно покалывала пальцы, а рыжеватая грива гордо демонстрировала блестки, в то время как клыки мило выглядывали на грозной морде. Я вручила его расстроившемуся неудачному выстрелу мальчишке в отглаженных шортиках с подтяжками, заслужив радостный детский визг. Мы потратили целых два часа на ярмарке шляп, рассмотрев абсолютно все имеющиеся фасоны, после чего довольные удалились: я – с милой голубоватой береткой, подходящей к моей синей юбке, а Аврора – с черным цилиндром, который нелепо смотрелся с ее темным сарафаном. Императорские розы так и болтались с нами, не потеряв ни единого лепестка и ни капли не пожухнув, оправдывая свое громкое имя.