Академия поэзии. Альманах №1 2020 г.

Автор сорока четырёх книг поэзии и прозы, только в 2015–2016 гг. вышли издания: «Две славянские души», «Святыни и символы России», «Звезда над озёрами. Книга о брате-Герое», «Литературные усадьбы России». Секретарь Союза писателей России, член-корреспондент Академии поэзии, лауреат премий «Слово к народу», «Имперская культура», им. Д. Б. Кедрина «Зодчий», им. А. И. Фатьянова «Соловьи, соловьи…», награждён Большой золотой медалью А. С. Пушкина.

Родина облаков

Строчки, предания, были

Вновь оживут на ветру,

Где над рекою дымили

Десять могэсовских труб.

Вид их – и грозен, и светел,

Не замерзает река.

Сын мой однажды заметил:

Тут рождены облака.

Даты, признания, встречи

Тают в тумане веков…

Личное Замоскворечье —

Родина облаков!

Навечерие Рождества

Я всегда хоть на мгновенье

Вспоминаю в эти дни

Запах ели, вдохновенья

И малеевской лыжни.

Не осталось даже фото

Нас, успешных, молодых…

Перечислю – мне охота! —

Многих нет уже в живых:

Поликарпов и Устинов,

Юрий Коваль и Кушак —

Не делю их, но постигну,

Кто мне друг, а кто лишь так…

Там – Аичутин и Куняев,

Там – Дагуров и Бобров…

На снегу в футбол гоняем,

Выпиваем – будь здоров!

Мы в одной стране творили,

Чтоб за совесть – не за страх,

Не о «бабках» говорили,

А о бабах и стихах…

Нет Малеевки любимой,

В перелесках – никого,

Лишь бесшумный лёт совиный…

Скоро полночь. Рождество.

6 января 2017

Выпросили…

Мы ведь ждали такого, просили —

В целом свете, наверно, одни —

С Рождества воцарились в России

Ломовые морозные дни.

Эти синие тени на снеге,

Эти взвизги тропинок тугих…

В 21-м пылающем веке

Не бывало морозов таких.

Повторяют погодную новость

Все, кто делает знающий вид.

А к чему бы такая суровость? —

Сам Создатель не объяснит…

7 января 2017

* * *

Сердце не устаёт – не из такого сплава

Этот живой мотор. Не устаёт, щемит…

Птица ли закричит за перелеском справа,

Песня ли зазвучит, речка ли зашумит —

Голову поверну и не посмею хрустнуть

Веткой сухой ольхи,

сбросившей листьев груз.

Разве нельзя любить и предаваться грусти?

Главное, не предать родственных этих уз

С музыкою земли,

с каждым из вечных звуков,

Тех, что вошли в меня, словно замкнули круг.

Станет ли сын меня в светлом лесу аукать,

В ельнике ли густом тихо окликнет друг —

Голову поверну, стану неслышным эхом

Тех, кому нужен я, а не тщеславно – всех…

Разве на смех всегда надо ответить смехом? —

Главное, не смутить чей-то счастливый смех.

Юрий Богданов

Родился в 1944 г. в Горьком, окончил Минское музыкальное училище им. М. И. Глинки (1964 г.), Литературный институт им. А. М. Горького (1974 г.). Автор более двадцати книг стихотворений, в том числе «Галактика души» (сонеты) «Музыку небесную я слышу», трёхтомного собрания лирики («Солнцу хвала», «Всевышней любовью», «Лунное затмение»), «Капелью проклюнуты чувства», «Поделись надеждой с ворогом своим», а также поэм – «Ванька, встань-ка», «Пётр и Февронья», трагедий: «Джульетта», «Морок», «Из-под плинтуса», «Последний круг» и других. Секретарь Правления Московской городской организации Союза писателей России, академик Петровской академии наук и искусств.

Из короны венков сонетов

«Святой венец Руси»

III

Святые князья-страстотерпцы Борис и Глеб (90-е гг. Х в. – 1015)1

С верой в Тебя наши пращуры жили

Искренне, праведно, не на авось.

Жизнь на Отчизны алтарь возложили

Те, кому истинно дорог Христос.

Не совратили ни слава, ни злато,

Не поддались на духовный разврат;

Друга любили, как кровного брата, —

Ведь и за них был Спаситель распят.

В Лету не канули их имена —

Россия была, есть, да будет сильна!

В битвах за землю свою погибали…

Но предавать веру в Бога нельзя —

Се с колыбели доподлинно знали

Пахарь, дружинник, чернец и князья.

2

Пахарь, дружинник, чернец и князья

Смело вливались в ряды ополченья:

Крепла заступников храбрых семья —

Не было в этом и тени сомненья.

Опустошеньем грозит печенег —

Вновь собирает Владимир дружину:

Войску вручает любимого сына

С верою, как вековой оберег.

Знал, что по силам тяжкая миссия

Лишь венценосному князю Борису,

Кой перед Господом обликом чист.

Младшие дети отцу боле милы:

Рода наследники – Глеб и Борис

К вере Христовой душой не остыли.

3

К вере Христовой душой не остыли

Люди из той старопрежней дали:

Долгие службы стояли, постили,

Праздники церкви строжайше блюли.

Глеб и Борис с молоком материнским

Духом впитали молитву Христа:

Жизнь без неё и без дела мертва

Или проходит никчёмно, по-свински…

И возрастали малые дети

В смирении и добродетели —

А потому безгранично любимы.

Надежда Владимира – сыновья:

И предвещал, что сиречь будет ими

В небо ториться молитвой стезя.

4

В небо торится молитвой стезя:

Борис без моленья – в жизни ни шагу.

Бог – человечьим поступкам судья —

Подал ратоборцам в битве отвагу.

В походе суровом службы вели,

Перед сраженьем свершали молебен

И Богородицу видели в небе —

Святую заступницу русской земли.

Чтобы народ Её не поредел,

От брани кровавой Русь оградила:

Бежал восвояси ворог постылый —

В сечи войска не сошлись с печенегом

И возвращались в родимый предел.

Но смерть вилась над Борисом и Глебом.

5

Но смерть вилась над Борисом и Глебом:

В закланье своё не верил Борис —

Братоубийство казалось нелепым,

Но понимал: путь к спасенью тернист.

Умер отец! Весть об этом в походе

Сердце Бориса пронзила стрелой —

Затрепетало… Был день на исходе.

Установил свой шатёр над рекой.

Только вчера отпустил он дружину —

Не восхотел силой Киев пленить:

С братьями в мире надеялся жить.

Сущим защитником был ему Бог.

Но надвигалась лихая година:

Дерзких убийц подослал Святополк.

6

Дерзких убийц подослал Святополк:

Скрытно к шатру подступила орава…

Но неизвестная сила сдержала —

Плач и молитву донёс ветерок:

«Не отвергай слёз моих, Вездесущий,

Я на Тебя во все дни уповаю,

Жребий святых Твоих в жизни грядущей

Я разделить в отчаяньи чаю.

Спаситель! Умножились наши враги:

Скопища псов меня окружили,

От окаянных живот охрани!

Рыкают хищники в дебрях свирепо —

Как и мой брат, о кресте позабыли:

Знать, не вкусил он духовного хлеба».

7

Знать, не вкусил он духовного хлеба:

Вместо молитвы – злобные речи…

Дух, не привеченный Богом и небом,

Чёрною меткой долей помечен.

Рядом с шатрами шёпот зловещий

Вдруг услыхал он убийц вероломных,

Лязги мечей, словно скрежет зубовный:

Рок оказался братом предвещен.

В молитве просил, чтоб Спаситель помог,

Но в грудь младую копья вонзили —

Был ещё жив, когда увозили…

Господь загоил бы рваные раны!

Брата добить приказал окаянный:

Крови алкал, аки бешеный волк.

8

Крови алкал, аки бешеный волк:

В зверском побоище не было смысла.

Множество отроков «стая» загрызла —

Каждый с Борисом за веру полёг.

В душу злодея вошёл сатана

И соблазнял на лихое убийство,

Спутал несчастному здравые мысли

И отобрал у спокойного сна;

Шепчет ночами: «Расправу таи».

«Ежели братья узнают мои

Что я содеял… Рассудка лишился?..

Чем за жестокость мою воздадут?»

И вероломно, презрев Божий суд,

Глеба сгубить окаянный решился.

9

Глеба сгубить окаянный решился —

Адова не убоялся огня

И Вседержителя не устрашился:

«Участи две ожидают меня…

Горшая – плата за преступленье.

Если не та – отнимут престол

Отца моего за грехопаденье…

Горечь разъест моё сердце, как соль.

Княжить на вотчине будет другой,

Но не смогу стать я верным слугой…

От мира уйти?.. В монахи постричься?

Убил я того, кого Бог возлюбил…»

Оставить злодейство в нём не было сил:

С жутью лишения власти не свыкся.

10

С жутью лишения власти не свыкся…

Прибыл к блаженному с вестью гонец,

Что якобы тяжко болен отец,

Чтобы явиться в Смоленск торопился.

Перед отъездом Глеб кликнул дружину.

В походе узнал о смерти Бориса.

Выйти на берег было бы риском —

Остановился в ладье на Смядыни.

Подплыли на лодках мрачные лица:

Поняли все – это злые убийцы, —

Дикая смерть не пройдёт стороной…

Пока Ярослав силы мести копил,

Злодей всё святое безбожно губил:

Братьям грозил разореньем, войной.

11

Братьям грозил разореньем, войной:

Тысячи душ погубил он в сраженьях,

Да не однажды терпел пораженья,

Как с Ярославом в борьбе роковой.

На А́льте разбитый, в безумьи бежал,

Умер бесславно в месте пустынном:

Злодея треклятого Бог наказал —

Смрад от могилы исходит поныне.

Борис упокоен… Но Ярослав,

Бога на помощь в молитвах призвав,

Глеба останки искал беспрестанно.

Мощи его чудотворно нашлись:

Голубкой слетела горняя мысль —

Глеб и Борис были Богу желанны.

12

Глеб и Борис были Богу желанны:

Их обошло вековечное зло;

Чтобы в их души оно не вошло,

Бога молили они неустанно.

За суетность власти без веры, мольбы

Не волили старшим насильственной смерти:

Святости жизни желали всем сердцем,

Жили в смирении, братской любви.

Спаситель приветил подвиги их —

Первых в Руси страстотерпцев святых:

Светом небесным они осияны;

Их не оставил во мраке и зле

На неприветной и грешной Земле —

Жаждали жить со Христом покаянно.

13

Жаждали жить со Христом покаянно:

Биться за власть с братом – Бог упаси!

Приняли жуткую смерть от тирана

Ради спокойствия в Древней Руси.

Стало примером для русского люда

Непротивление смертному злу.

Подвиг святых – Вседержителя чудо:

Глебу с Борисом возносим хвалу!

(Стану кадильным дымком я во Храме,

Позолочённой иконною рамой

Или слезинкой свечи восковой).

Ваши молитвы – как ангелов крылья, —

Верой великой вы Богу служили,

Правды в сердцах не искали иной.

14

Правды в сердцах не искали иной

Стражники Русской земли и опора.

Чтобы не быть у врага под пятой,

Не допустите в Державе разора!

Злобу и мор удалите от нас,

Да не коснуться беда и болезни:

Грешные – мы уповаем на вас,

Чтоб не исчезнуть в космической бездне!

Наши молитвы – сердцем убогих —

Вы донесите Господу Богу,

Чтоб наши помыслы святость хранили!

Вашим прошеньем рассеется мрак —

Надо нам жить в православии, как

С верой в Тебя наши пращуры жили.

15

С верой в Тебя наши пращуры жили:

Пахарь, дружинник, чернец и князья

К вере Христовой душой не остыли —

В небо торилась молитвой стезя.

Но смерть вилась над Борисом и Глебом:

Дерзких убийц подослал Святополк

(Знать, не вкусил он духовного хлеба), —

Крови алкал, аки бешеный волк.

Глеба сгубить окаянный решился…

С жутью лишения власти не свыкся —

Братьям грозил разореньем, войной.

Глеб и Борис были Богу желанны:

Жаждали жить со Христом покаянно,

Правды в сердцах не искали иной.

Игорь Бойко

Льёт, пьёт, шьёт дело, всё никак не кончит. Возможно, ждёт, что скажет третий кочет. Тот, как назло, в сомнении молчит. И то, когда всё тяготеет к притче, будь многолик, иль примитив двуличен – она первее око, нежли щит. И кочета смущает лисий дух – тут грех прнебрегать оглядкой птичьей – не кукарекнуться бы в прах и пух.

Храм

Как ты пел, призывая разрушенный храм,

Видя образ и в людях, и водах, и небе.

И по слову тот в камне вставал… по годам

Твоей жизни… отныне в том камне ты сам —

Так по стенам и своду – ветвиться строкам,

Им сливаться и в сердце, изъятое требой.

Ипостасью вне храма – не эхо ли ты

Эха окаменелого? Ретро живое.

Впрочем, снова подобны. А жертв наживное —

Как в разрушенном… Бога живого черты.

Или колокол только собой оглушён?

Рост закланий, где быль нереальней,

чем небыль.

Все предтечи и нынешний – твой перезвон.

…Как разрушен подобьем во истину не был.

Четыре стороны

Сам двуглавый полёт сутью знамя, как небо

на две стороны.

Век – на – век разум Запада, духи Востока

в крови сведены —

В сей купели отзывчивой, ныне на все

на четыре открытой.

Юг чернеющий вязнет в ногах, как пустынею

золота слитой.

Но столбом соляным – зеркала, где и окна

другого видны —

Завораживается кристалл стороны Ледовитой.

Гауптвахта

Здесь зимою искрится морозцем стена,

Покрывая и лёгкие вскоре подобием.

Как сказал бы поэт, по весне влюблена

Арестантами всею утробой обдолбанной

Одиночки не в лёгкие – в сердце твоё,

И ему предлагая своё содержание.

Ах, рубаха бетонная – здесь бытиё,

Ах ты, счастие дембеля, должность сержантская.

Душам не уберечься: всё путь да вокзал,

А телам – так взаимны сохранность и бдение —

Год с лихвой на «губе» ты других охранял,

А теперь те другие тебе охранение.

Том истории счастья всея на столе

Да устав, как инструкция по исполнению, —

Что из книг сюда вхоже…

Но кто там сто лет

Взглядом перебирает слова к исправлению,

За спиной – к превращенью. И вот табурет

Одноногий, железный, в бетон замурованный,

Перебрав позвонки да по веткам – скелет,

Ледяным это деревце делает поровну.

Гауптвахта Дрогобыча, сей монолит —

С горстью чисел и смыслов, кирзовых

да яловых,

В откровеньи устава твой голос хранит —

В одиночке, оттаявшем сердце диавола.

Железка

Школяр стал грузчиком – среди дорог

Зубря железных жизнь… И вот красотка

Учётчица, под платьем зрея соком,

Зовёт, взирая вкривь… Ей невдомёк:

Любовь – мечта (обёртка – облака,

А лепестки – безумные страницы), —

На безымянненький её косится

В кольце… Все пальцем вертят у виска.

Все, да не все: в шампанском из горла,

Том, что положено на бой с излишку,

Струящемся по торсу дяди Гриши,

Русалочка – наколка замерла.

Чернильною рудой разбавя кровь

Давно – вся из неё так и не вышла, —

Полней созвучья ищет, ибо свыше —

Созвездьем в глубину струится вновь.

И как бы ни был вид открыт и прост,

Чем ни облит, сожжён, обласкан взглядом,

Разымчевее не сыскать наряда:

Хорошенькая грудь, игривый хвост,

Как ни купайся, тело налегке

В морской, шампанской пене и бездонной —

В расширенных глазах испуг мадонны

Сикстинской… и дрожание в руке.

Птицы

1

Если в каждой слезе есть мечта – этой капле

Господней

(помнят небо дожди и, сжимая, уносят в себе),

Жизнь – мечта, оглушенная гулом, глубины

исходят

Дотянуться волной… умножённо в единой

трубе.

И когда истощается гул, и ты скажешь, я вижу:

«Всё есть прах, только прах и замешан

на мёртвой воде»,

Небосвода воронка затянет расхристанной

жижей

Горстку птиц – это ты, сколько выпало тверди

тебе.

Но сбивается кучею рваною

Клин каравана —

Умри на восходе,

Крылья – гири, взмах невозможен,

И жжение схоже

Со звездою, проглоченной с ночью,

И лёгкие – в клочья,

Дыхание – пепел,

Сам воздух, как чаща

Хлыстов или петель…

Зависнув на миг —

Тело бросить – лететь без него —

Пока не выходит.

И тогда держит в небе

Кри-и-ик…

Один только крик.

2

Все когда-то летают… Кто сквозь океан

на манер

Альбатроса крылом-плавником загребая,

В перевёрнутом небе (всегда и во всём

отражённом,

Так идеи в своих эманациях)[3], в сводах воды,

Уподобя глубины высотам, теченья – ветрам.

Кто кротом иль червём прогрызая, буравя

землицу:

Облака отражаются в россыпях твёрдых,

а тучи

В тектонических плитах, что трутся краями,

искрят

До ворчания старческого, то бишь, каменных

молний,

Что когда-то и своды взорвут, то бишь, череп

расколют.

Каменеют высоты – глубины, ветра и полёт.

Кто-то, спутав стихии, в паденьи вперяется, как

В земляное крыло – улететь, коль не в рай,

хоть из ада.

Тут среда несущественна, ибо парят и в огне,

Вплоть до пепла, до перистой сини, звезды,

головёшки.

3

Кто-то силится выразить небытие, тьмой

назвав.

Но подобьем не выразить то, что, увы,

не имеет подобья,

Ибо всё, что есть тут (в том числе и расхожая

тьма),

Нету там – за отсутствием этого самого «там».

Тебя около ощупью водит за ручку любовь.

Но как есть же, щемит же предчувствие

полного счастья,

Обретенья, как вспышки цветной, точно

так же и вспять,

И предчувствие горя щемит – ибо полной

утраты.

Будто держишь уже и не самую вещь

или жизнь —

Чёрно-белые их негативы, что тут же густеют.

Верно, чёрной предтечею (с цветом

и чувство, и мысль —

Весь ты, весь поглощённый растущею пастью,

волной).

Как сказала б медкарта голимо: «Теряя

сознанье»,

Что неточно, ведь и подсознанье, полней:

пасть – волна

Выжимает из клеток твоих память, что

по наследству

От зверья и травы… с кожи холод с теплом

омывает,

Как наскальную роспись, доводит тебя

до ничто.

Ты вернёшься оттуда?.. Уж рядом – рукою

подать —

Будто трогаешь твердь, и она расступается…

Небо небытия…

А предтеча – его поднебесье.

Но побарывая… но выпутываясь… вылетая

Из предтечи, как снова слепив,

что неисповедимо

(сочетанье частиц, что есть ты… нет, ещё и не ты)

Микрокосм – из частиц высекает огнивом

твой дух.

(В мироздании так же?) И вот ты промыт,

как простынка.

4

Всё же крона исходно небесная гуще ветвями

полётов кренится.

Оперенье с другой стороны, но чеканны

монетными решками лица.

Крона генеалогий. Хоть кто-то её и трясёт,

Но тебе не годится – чужая монета не в счёт.

5

Что ж, копилка из праха разбита – твой грош

покатился – где блеск, где же звон?

Продырявит карман и ладонь – так зачем

из такой-то материи он?

Или всё ж из печали чеканен, неужто

настолько тяжёлой

(не всея ли Вселенной, что помнит о прахе

и мёртвой воде,

ибо смертна сама, выгорая той памятью

в каждой звезде) —

Будто кроною всею излита в один

оторвавшийся лист или жёлудь.

Хватит ли оплатить возвращенье?

Гулы – птицы, глубин оперенье.

Белая Русь

Матерь Божья, святая Россия,

в твоём доме чужие, чужие!

А в углу тёмной хаты, над лавками

Молит бабушка Боженьку лаковую,

Светлых ангелов над землёй —

Осеняя могильными знаками

Грудь, истерзанную тоской.

Но летели железные демоны,

Осеняя притихшие срубы,

За скользящими по ветру тенями

От домов оставались трубы.

Ты же выйдешь, молитв не читая, —

Значит, вовсе не смогу помочь.

Матерь Божья, Россия святая,

Защити свою кровную дочь!

Только скрипнет калитка, свисая…

Вот идёшь, белорусская школьница,

Твои косыньки пахнут смородиной,

И оцепленная околица —

Как терновый венец твоей Родины

«Мама, мамочка, лик человечий —

Страшен,

Злобен овчарок лай!..

Что им надо, с чужою речью,

И зачем всех, как скот, – в сарай?»

Лес, лукошко, ты полон грибами —

Ах, как близко макушки торчат! —

Замороженными губами

В этом сне невозможно кричать.

Только чудится вроде: колокол

Из-за дальних лесов, реки —

Но как будто и возле, около

От незримой запел руки…

О неверие в ужас потребы!

Настежь двери в кишащий проём…

О надежда ступивших гуськом…

А потом – возносящийся в небо,

Голосящий стоусто дом!

И летят над стоустыми звонами —

Как над траурными знамёнами —

То ли аисты белые, грустные,

То ли ангелы, в хлеве сожжённые,

То ли души самой Белоруссии.

* * *

Как по камню, на ощупь искала в азарте,

Что предписано смутными знаками нам.

Пальцы жгла оживавшая звёздная карта,

И знамения тускло текли по телам.

…Вряд ли ты среди звёзд. На земле тебя нету.

Всем излишне стремнинам отыщется жгут.

Может, нынче ты в знаках, что бродят по свету,

Рассыпаются картой, да пальчики жгут.

Бабушкина церковь

Вытягивают до сердечка плиты

Тепло из ножек – каменным губам.

Но своды – око, облаком увито,

И тело разрывает пополам.

Мерцание свечей, как сны долины,

Ромашки, колокольчики, люпины,

И хлеб из глиняных ладоней – тот,

Где каплею перетекает мёд.

Скорее к Волге, где глазам ясней,

Река ли, небо – в них течёт синей.

В летучих купах белые наливы

Ворочаются гулко и лениво,

И с треском обрывается, звеня,

Нагая ветвь летучего огня

Туда, за Волгу, где пески, пески

Укроют жизнь, себе они легки.

Бывает, всё на мёртвых водах, вроде,

Замешано из праха с чьих-то ног,

И всё же, оброни зерно Господне —

И вербою становится песок.

Глазами вербы в темень вод ничейных

Хоть заглянуть, как в храме отстоять.

Конечно, море здесь предел теченью,

Но будет небо… Вербная печать.

…Глядеть заворожённо в вечность, небыль,

Где долгими глотками Волга пьёт

Кувшином наклонившееся небо,

И жадно зыбь на губы волн ползёт.

Не пей из полыньи предвечной грусти —

Она не напоит и не отпустит.

И оклик дальних поднебесий: «Настя»,

И долог вдох, и неизбежность устья

Нежней и тоньше детского запястья.

Галина Весновей

Автор книг стихотворений: «Во свете утреннем», «Сны мои хрустальные».

Стихи печатались в альманахах: «У Никитских ворот», «Академия поэзии», «Муза», «Долгие пруды», «Сияние лиры». Член Лито «Клязьма» (г. Долгопрудный Московской обл.).

Лейтмотив творчества – возвышенная любовь, тяготение к красоте в любом её проявлении. Родилась в Белоруссии, живёт в Москве.

* * *

В моём молчании – моя зима,

Зима хрустальная, зима звенящая.

В ней я со всей пытливостью ума

Понять пытаюсь суть происходящего.

Из нитей серебристых канитель —

Любовь моя последняя несмелая,

О ней одной мне птица свиристель

Поёт весь день на ветке можжевеловой.

И где-то свет немеркнущий горит.

Уютный дом… И кто-то на колени мне

Кладёт пушистый плед и говорит

Свой монолог неистовый с волнением, —

Тот, кто пришёл, возник из пустоты,

Возник полусознательно, нечаянно.

Знакомый взгляд, знакомые черты…

И я не дорожу моим молчанием.

Оно со мной, пока блестит луна

Холодным блеском, нежным и искрящимся.

Мне так необходима тишина!

Но как горят глаза у говорящего!..

Из марева, из звёзд, из глубины,

Из миллиона звуков и мелодий