Любовь во времена серийных убийц

Парень в оранжевой рубашке рассмеялся и протянул мне руку.

– Джоуи, – представился он. – Ребята, вы знакомы с Барбарой?

– Не совсем… – ответила я, сознавая, что недавно искала Сэма, чтобы извиниться за то, что нарушила ход его вечеринки, а вместо этого болтала о его бассейне и рассказывала страшные истории о зубах.

– Сэм – ее сосед, – вставил Коннер.

– Ну, вроде того. – Я почувствовала необходимость пояснить. – Это дом нашего отца. Он умер, и мы готовим его к продаже, так что… – И тут я поняла, что Джоуи нет до всего этого никакого дела, и умолкла.

– Сожалею о вашем отце, – произнес Джоуи, стараясь, чтобы это прозвучало искренне, и мгновенно перешел к менее эмоциональной теме. Это было сделано так ловко, что мне захотелось поаплодировать. – Когда вы думаете выставить дом на продажу?

– Надеюсь, скоро, – ответила я, в то время как Коннер сказал:

– В течение месяца, если Фиби примет нашу помощь.

В ответ я закатила глаза – я совсем не против принять его помощь, если это означало, что он появится в эти выходные с инициативой разобрать все журналы, которые выходили до франшизы CSI. Мне просто не нужно было, чтобы он и Шани находились в моем личном пространстве.

– Что ж, я бы с удовольствием взглянул, – заявил Джоуи. – Напишите мне в чате, когда все будет готово.

– Правда? – удивился Коннер, глядя на меня с торжествующим видом, как будто он только что самостоятельно продал наш дом прямо здесь и сейчас.

– Правда? – повторила я. – Он, знаете ли, требует ремонта.

Джоуи пожал плечами.

– Сэм – хороший парень, и я не прочь стать его соседом. К тому же это очень удобно, жить так близко к школе.

– К школе? – с любопытством уточнила Шани. Я рада, что спросила она, потому что я определенно сформулировала бы вопрос так, что он звучал бы почти как обвинение.

– Ну да, – проговорил Джоуи, делая глоток пива. – Сэм преподает музыку в начальной школе неподалеку. Я учу четвероклассников математике, естественным наукам и основам гигиены, когда у меня хватает смелости. Большинство присутствующих в этом зале преподают там – мы собрались здесь в связи с уходом Барбары на пенсию.

Хорошо. Это многое объясняло, хотя меня все еще немного смущала мысль о том, что Сэм – учитель начальной школы. Я этого не ожидала. И как раз в этот момент заиграла «Wouldn’t It Be Nice», и я осознала, что с тех пор, как мы пришли сюда, мы слышали только песни Beach Boys, и еще один фрагмент встал на свое место.

– Дайте угадаю, – сказала я. – Barbara Ann[42]?

– Да! – Джоуи был искренне рад. – Ей понравится, что вы поняли эту связь. Подождите-ка, я ее найду. Барб!

Прежде чем я успела возразить, он уже пересек половину зала, привлекая внимание пожилой женщины в пышном платье в цветочек, которое выглядело чертовски удобным.

– О, – произнес Коннер. – Ты заводишь друзей.

– Этой девушке по меньшей мере шестьдесят, – пробормотала я, – а это намного больше, чем мне подходит.

– Ты немного поболтала с Сэмом, – заметил Коннер. – О чем вы говорили?

Я пожалела, что не прихватила с собой с кухни какой-нибудь другой напиток. Даже «Лакруа» начал казаться мне вкусным.

– О зубах.

Губы Шани скривились в непроизвольную гримасу, по-видимому, означавшую: «Девочка, ты безнадежна». Коннер чуть не поперхнулся газировкой.

– Надеюсь, не про улики с отпечатками зубов Теда Банди? – поинтересовался он. – Пожалуйста, во имя Neo Cortex[43], скажи мне, что ты не доставала свой телефон, чтобы показать ему фотографии с судебного процесса.

– Я не совсем дикая, – раздраженно ответила я. – Я знаю, как вести себя на вечеринке. В своей следующей жизни я вернусь в качестве свидетеля-эксперта, вот и все, и видит бог, я заработаю на этом больше денег.

Коннер закатил глаза, услышав это.

– Итак, Сэм преподает в школе. Как это соотносится с твоей теорией о серийном убийце?

– Никак, – буркнула я. – Отождествление предполагаемого социального идеала профессии с личной моралью индивида – это одна из причин, по которой полиция в нашей стране в таком дерьме.

– Другими словами, соседская угроза не нейтрализована.

Я пожала плечами. Краем глаза я заметила Сэма, стоявшего в другой группе, лицом к нам, но не осмелилась повернуть голову. Я не знала, почему для меня вообще имело значение, обращает ли он на меня внимание и важно ли ему, нахожусь ли я в комнате.

– Ну ладно, – неохотно согласилась я. – Может быть, он действительно играет на этом пианино.

* * *

Барбара оказалась учительницей словесности пятых классов – такой, о которой я мечтала, и как только Джоуи представил нас друг другу, мы провели приятные двадцать минут, беседуя о Гарри Поттере и о том, как жаль, что автор была такой занудой. Я поздравила Барбару с выходом на пенсию, а она показала мне фотографии внуков: она намеревалась переехать в Индиану, чтобы быть к ним поближе.

Наша оживленная беседа об эссе из трех абзацев была в самом разгаре, когда нескончаемые Beach Boys внезапно перестали играть. Я подняла глаза и увидела Сэма, который стоял в центре комнаты и бессмысленно постукивал пластиковой вилкой по бутылке пива.

– Эм-м, – промычал он, и кто-то из толпы предложил ему взобраться на стул, чтобы произнести речь. Он так и сделал, к моему удивлению. Меня-то вы ни за что не увидите на старом обеденном стуле, тем более в присутствии большого количества людей.

Теперь мне приходилось вытягивать шею, чтобы увидеть Сэма, но мне нравилось положение дел, когда я могла свободно и открыто наблюдать за ним, потому что все внимание присутствующих было сосредоточено на нем. Объективно говоря, он не выглядел таким уж привлекательным. Его нос был кривоват и немного великоват для его лица, волосы – растрепаны, а ярко-розовая рубашка вызывала у меня ожоги роговицы.

И все же в нем было что-то такое, что заставляло меня хотеть узнать его получше.

– Спасибо вам всем, что пришли, – начал он. – И спасибо тебе, Терри, за то, что занялся уничтожением термитов в своем доме как раз вовремя, чтобы мы перенесли место нашей встречи ко мне.

В толпе раздались смешки и хихиканье, и пожилой мужчина, в котором я предположила Терри, поднял свой пластиковый стаканчик в знак одобрения. Барбара наклонилась ко мне.

– К лучшему, – проговорила она. – Единственная причина, по которой Терри принимает гостей, – это желание продемонстрировать свой последний проект реконструкции. Нам повезло, что нынешние мероприятия по дезинсекции не позволили воспользоваться его домом.

– Как бы то ни было, – продолжил Сэм, – конечно, мы все здесь, чтобы почтить нашу любимую чемпионку с красной ручкой, талантливого чтеца, чей британский акцент – почти как на BBC, единственную из нас, кто смог заставить восемьдесят пятиклассников замереть для группового фото, хранительницу диетической колы в учительской… – Тут Сэм указал на кого-то в аудитории: – Эй, откажитесь от всякой веры, вы, пьющие то, что четко обозначено маркером Sharpie. Пожертвуйте этим ради прекрасного человека и коллеги, которой нам будет не хватать… нашей Барбары!

Мне стоило сориентироваться заранее, чтобы не стоять рядом с Барбарой. Потому что теперь Сэм указывал прямо на меня. Вернее, не на меня, конечно, но я почувствовала, что все взгляды устремились в мою сторону, и постаралась незаметно отойти подальше от метафорического внимания, аплодируя вместе со всеми.

Обратив взгляд на Сэма, я увидела, как он спрыгнул со стула. Его грудь вздымалась и опускалась. Он собирался сделать глоток пива, но его банка оказалась пуста. Не успел он поставить ее на стол, как подошедшая Барбара заключила его в крепкие объятия.

– Это была замечательная речь! – проговорила она. – Я буду скучать по нашей работе.

Со своего наблюдательного пункта я видела, как он обнял ее в ответ, как порозовели кончики его ушей, когда она сказала ему еще что-то, чего я, разумеется, не расслышала. Он сжал ее плечо, оглядывая комнату, пока его взгляд не остановился на мне. Я вздрогнула и, развернувшись на каблуках, принялась высматривать Коннера и Шани. Внезапно мне отчаянно захотелось уйти с этой вечеринки.

Семь

В тот уик-энд Коннер разобрался с мусорным контейнером и коробками, что было почти досадно. Я надеялась, что он забудет или закажет что-нибудь не то, и тогда у меня бы появился повод провести время, сгорбившись над письменным столом Эдгара Аллана По, продолжая печатать анализ «Хладнокровного убийства».

Это было, по сути, все, чем я занималась в начале недели, после вечеринки у Сэма. Несмотря на то, что обычно я хорошо разбираюсь в подобных вещах, пришлось признать, что читать Капоте поздно вечером, находясь дома в одиночестве, довольно трудно. Я изменила рабочий график, чтобы днем делать больше, а по вечерам бродить из комнаты в комнату и размышлять… возможно, дом моего отца был более пугающим местом, чем то, откуда Дик и Перри направлялись в дом Клаттеров в Холкомбе, штат Канзас.

Отец особо не любил выставлять что-либо напоказ. В доме было не так уж много свидетельств того, что у него вообще имелись дети, даже когда мы были маленькими. Ни школьных фотографий, висящих на стене, ни рисунков на холодильнике, ни дверцы кладовой, где на протяжении многих лет отмечались бы наши успехи. Мама была более сентиментальной, но для нее был важен внешний аспект, поэтому после развода она придала нашему новому жилью шикарный, утонченный вид, в котором не допускались разные безделушки или украшения, сделанные своими руками. Теперь каждое Рождество, когда они с моим отчимом Биллом были вместе, она наряжала искусственную серебряную елку только белыми и серебряными игрушками, а на верхушку водружала звезду из уотерфордского хрусталя. И я не представляла, где при подобном раскладе можно пристроить такую вещицу, как глиняное украшение с отпечатками ладоней Коннера, сделанное им в детском саду.

Себя я тоже не считаю особо сентиментальным или стремящимся к публичной демонстрации чувств человеком. Как в том эпизоде сериала «Офис», где Джим устраивает дурацкую версию Олимпийских игр и мастерит всем медали из крышечек от йогурта. В конце концов, Райан, временный работник, выбрасывает свою медаль и начинает рассуждать о том, что мог бы либо выбросить ее сразу, либо подождать два месяца, но в любом случае, именно так он должен был поступить с медалью, сделанной из мусора. Райан явно отрицательный персонаж, но в тот момент я почувствовала, что меня понимают.

Там, в Северной Каролине, небольшой кабинет на кафедре английского языка, где я занималась преподавательскими заданиями и который делила с другой аспиранткой, выглядел как декорация для «Доктора Джекила и мистера Хайда». Причем по всему было видно, что Джекил любит фильм «Очень странные дела», фигурки «Фанко Попс» и свадебные фотографии в пастельных тонах, а Хайд – стены из шлакоблоков в камере смертников. Я никогда не утруждала себя тем, чтобы что-нибудь повесить на стену кабинета, поскольку всегда думала, что это временная работа – лишь до того момента, как я закончу учебу. Ну, это если не учитывать, что я преподавала там последние четыре года, то есть дольше, чем работала где-либо еще.

Так что мне было совсем не в тягость начать выбрасывать из дома вещи. Коннер, с другой стороны, сопротивлялся изо всех сил.

– Подруга, – проговорил он, – зацени это. Моя награда за испанский в восьмом классе. Я должен сохранить это. Так круто!

Я выбросила еще одну коробку со старыми деталями от бытовой техники, полагая, что никто не знает, для чего они предназначены. Мы занимались этим всего час, а я уже взмокла от пота. Боже, ненавижу Флориду.

– Скажи «круто» по-испански, – потребовала я.

– Э-э-э… – Он повертел приз в руках, будто ответ мог быть выгравирован где-то внизу. – Ну, в данном случае я употребил «круто» в значении «отлично», так что… excelente.

– Положи это в свою машину и забери к себе, если хочешь, – предложила я. – В этот дом он не вернется.

Он подбросил приз в воздух, позволив ему повертеться, прежде чем поймать снова. Угол статуэтки врезался в его ладонь.

– Ой, – произнес он и, словно смертельно оскорбленный самим фактом существования трофея, выбросил его в мусорный контейнер.

Из соседнего дома вышел Сэм, снова одетый в свой обычный костюм, похожий на фотографию работника кредитного союза с официального сайта. Брюки цвета хаки, белая рубашка на пуговицах, солнцезащитные очки на макушке. Он коротко кивнул нам с Коннером, опустил очки на глаза и забрался в грузовик.

– Ну, это было странно, – проговорил Коннер.

Я опустила взгляд, чтобы убедиться, что в реальности выгляжу такой же потной и мерзкой, как и по ощущениям. Слава богу, на мне были черные джинсы-скинни и на них не было заметно пятен. Возможно, именно они были одной из причин, по которой мне было так жарко, но я не носила шорты уже больше десяти лет. Из-за палящего солнца я вопреки обыкновению надела не черную, а серую футболку, на груди которой красовалась надпись, сделанная растрескавшимися трафаретными буквами «СМЕРТЬ + ТЕХАС». Я купила ее, когда была в Остине на конференции по поп-культуре и литературе, которую посещаю каждый год. Теперь это одна из любимых моих футболок. Волосы, собранные в небрежный пучок, смотрелись еще более растрепанными, чем всегда; пряди выбились и прилипли к шее и лицу. Я распустила волосы и снова собрала в пучок, туго обмотав резинкой, в надежде их зафиксировать.

– Да, знаю, – проговорила я. – Не пытайся выяснить, что он задумал. Может быть, он получает скидки в Dockers, если время от времени на часок заглядывает в магазин.

– Нет, – заметил Коннер, – я имею в виду, странно, что ты даже не поздоровалась. Мы были дома у этого парня всего несколько дней назад.

И я даже забыла проверить, заперта ли дверь гаража. Поистине упущенная возможность.

– Ага.

Коннер бросил на меня раздраженный взгляд, который я не смогла расшифровать. Он был немного озадачен, когда я внезапно захотела уйти с вечеринки, но потом Шани напомнила ему, что им обоим рано вставать на работу, и, пожав плечами, он согласился. Мы даже не попрощались. Это было невежливо?

Ну да, у меня было ощущение, что это невежливо.

– Джоуи рассказал мне кое-что очень интересное о твоем соседе Сэме, – произнес Коннер, приподняв брови.

– Он предоставил образец его почерка? – спросила я, одновременно роясь в коробке со старой почтой, прежде чем выбросить все ее содержимое в мусорный контейнер. – Сэм слишком сильно нажимает на ручку и оставляет неправильные интервалы между отдельными буквами?

– Ты изображаешь равнодушие, – усмехнулся Коннер, – но я-то знаю, что ты заговариваешь об анализе почерка, когда тебе до смерти хочется получить ответы.

– Только из-за неопределенности с запиской с требованием выкупа за Джонбенет[44], – произнесла я с досадой. – Просто расскажи мне, что ты узнал, Коннер. Очевидно, ты не успокоишься, пока не сделаешь это.

– Ну что ж, – начал Коннер. – Во-первых, он холост.

Предательский трепет внизу живота.

– И что?

– Очевидно, у него была девушка, – продолжал Коннер. – Они встречались долгое время. Джоуи назвал ее имя, но я не помню, что-то на букву А. В любом случае, она ушла от Сэма прямо перед Рождеством. Он очень страдал.

Нам действительно нужно было вернуться в дом, чтобы продолжить уборку. Мы уже закончили с тем, что вынесли наружу, и в данный момент просто стояли на подъездной дорожке и беседовали. Но по какой-то причине мне пока не хотелось уходить.

– Зачем Джоуи вообще тебе все это рассказал?

– О, – протянул Коннер. – Я его спросил.

Я постаралась не отреагировать на это заявление. Зная Коннера, вполне можно было предположить, что он ляпнул что-то действительно кошмарное, например, что у его сестры паранойя, или, что еще хуже, что его сестра очень одинока и совсем изголодалась.

– Аманда! – воскликнул Коннер, и это прозвучало как «Эврика!». – Так звали его девушку. Бывшую девушку.

Было слишком жарко, чтобы продолжать разговор на улице. Я наконец направилась к входной двери, уже опасаясь, что в следующий раз нам придется вытащить сюда еще больше хлама.

– Дай-ка угадаю, – проговорила я. – Она стройная и утонченная, и волосы у нее уложены на прямой пробор.

– Видишь, в этом твоя проблема. – Коннер последовал за мной в дом и пнул коробку у двери, проверяя, пуста ли она. Конечно, она оказалась полной. – Я никогда не мог понять твоих интонаций. Вот сейчас – ты говоришь как ревнивая девчонка или как девчонка, замороченная серийными убийцами?

– Я не ревную, – решительно заявила я. – Во-первых, у меня нет никаких прав на Сэма, да мне и не нужно. Во-вторых, ты знаешь, что величайшим трюком патриархата было натравливание женщин друг на друга.

Я говорила искренне. В то же время, узнавая о Сэме больше, я испытывала странное чувство. Не знаю почему. Может быть, мне просто странно было осознавать, что он был реальным человеком с прошлым и настоящим, с жизнью, выходящей за рамки тех маленьких фрагментов, которые я наблюдала в окно.

Именно это я ощутила, когда увидела, как он обнимает Барбару на вечеринке. В тот момент стало ясно, что у всех этих людей были отношения друг с другом, между ними были шутки, истории и настоящие эмоции. И если на большинстве вечеринок я обычно чувствовала себя как рыба, выброшенная из воды, то на этот раз я вдруг почувствовала себя самым настоящим обитателем дна, который избегает любого дневного света. Сэм выглядел так, будто дарил мне крепкие объятия, а я так этого хотела.

Отвратительно.

– Появились какие-то идеи по поводу предложения руки и сердца? – спросила я, лишь бы сменить тему. На стуле, придвинутом к стене, были свалены самые разные вещи – одежда, картонная папка с гарантиями и беспроводные наушники, которые все еще лежали в чехле. Я вытащила наушники и начала запихивать остальное в корзину для белья.

Его лицо просветлело.

– Я подумал о граффити! Гигантская фреска, на которой я прошу ее выйти за меня замуж. Мы можем пойти прогуляться и просто наткнуться на нее. Но ты знаешь, что мои художественные способности остались на уровне первого класса, и я понятия не имею, как вообще нанимать кого-то для этого, и законно ли это вообще. Поэтому я опять вернулся к началу.

– Каламбур, – проговорила я. Он моргнул, глядя на меня. – Или нет, – я подняла корзину для белья, прижала ее к бедру, чтобы легче было нести на улицу и вываливать содержимое в мусорный контейнер. Коннер беспомощно плелся за мной с пустыми руками и не замечал, как я пытаюсь открыть дверь, не уронив корзину.

– Я подумал о том, чтобы сделать что-то в больнице, – продолжал он. – Во время одной из ее смен. Хотел узнать, позволят ли мне сказать это по внутренней связи или что-то в этом роде. Но сомневаюсь, вдруг это противоречит их правилам? Ты бы разозлились, если бы кто-нибудь сделал тебе предложение, пока ты работаешь?

– Да, – ответила я. Затем, увидев удрученное выражение лица Коннера и почувствовав себя немного виноватой за свою резкость, вздохнула и поспешила исправиться: – Но Шани сильно отличается от меня! Ты знаешь ее лучше всех. Однако в целом я бы подумала о том, чтобы сделать предложение в такое время, когда это не доставило бы ей особых неудобств и не поставило бы ее в неловкое положение. Например, что, если у нее просто выдался ужасный день, и она испытывает сильный стресс, и она все еще покрыта содержимым ночного судна пациента или чем-то в этом роде? Предложение руки и сердца может показаться ей всего лишь еще одной неприятностью, с которой нужно справиться, в то время как это должен быть самый счастливый момент в ее жизни.

Я коротко взглянула на Коннера, который смотрел на меня с нехарактерной для него задумчивостью на лице.

– Это все предположения, – пробормотала я. – Ты же понимаешь, что я имею в виду.

– Нет-нет, это хороший совет, – произнес он. – Спасибо. Конечно, я не хочу выставлять себя идиотом.

– Это должно быть жизненным кредо.

Соседская кошка снова вернулась и на этот раз расположилась на подъездной дорожке в луче солнечного света, пробивающегося сквозь высокие кроны дубов. Она выставила свое брюшко на обозрение нам, но я не была достаточно уверена, что это приглашение погладить ее. Возможно, она просто хотела получить ровный загар.

Коннер, однако, не испытывал подобных сомнений. Он присел на корточки и легонько почесал ей живот. С минуту она терпела это, прищурив глаза от удовольствия, потом протянула лапу, отталкивая его руку, вскочила на ноги и отошла в сторону, отыскав укромное местечко под машиной.

– А как бы ты хотела, чтобы тебе сделали предложение? – неожиданно спросил Коннер.

– Ты собираешься опять наступить на те же грабли, смельчак?

Он снова выпрямился и закатил глаза:

– Я серьезно. Я знаю, что ты сильно отличаешься от Шани, и я знаю, что мы живем в современную эпоху, и ты могла бы сама сделать предложение, и бла-бла-бла. Но мне бы хотелось узнать твою точку зрения.

Я попыталась представить, каково это жить с кем-то долгие годы, как это было у Коннера и Шани. Вместе принимать все решения, например, согласиться участвовать в расследовании на канале Discovery или придумать предлог, чтобы уйти с вечеринки по случаю рождения ребенка у коллеги. Пыталась представить, что я настолько уверена в этом единственном человеке, что хочу официально пообещать любить его вечно. Пыталась забыть, как мало на самом деле значит слово «навсегда», как мало оно значило для таких людей, как наши родители. Им, возможно, вообще не стоило вступать в брак.

Но Коннер пристально смотрел на меня, и все эмоции отражались у него на лице. Как получилось, что, будучи продуктом той же истории, что и я, он все же умудрился сохранить этот искренний оптимизм?

Я не понимала, но не собиралась становиться той, кто его разрушит.

– Думаю, мне было бы все равно, – ответила я. – Главное, чтобы я могла почувствовать, что этот человек действительно любит меня.

К концу дня мы с Коннером вытащили из гостиной практически все, за исключением моего письменного стола и нескольких коробок с вещами, которые мы сложили в углу. Мы поспорили только один раз – о том, стоит ли выносить гигантский телевизор на обочину дороги или нет. Коннер настаивал, что мы должны это сделать, потому что было бы расточительством выбрасывать его, когда он все еще прекрасно работает. Я заметила, что не собираюсь переносить эту чертову штуку дважды: один раз на обочину, а второй раз в мусорный контейнер, после того как она простоит там всю ночь и промокнет от росы. Коннер уверял, что кто-нибудь её заберет. Мы зашли внутрь на пять минут, чтобы попить воды, и, к моему сильному раздражению и одновременно облегчению, к тому времени, как мы вернулись, телевизора уже не было.

– Не волнуйся, – проговорил Коннер. – Если мы с Шани переедем, мы привезем телевизор.

– Этого не случится, – отрезала я.

Коннер остановился, чтобы взять с моего стола мемуары, написанные дочерью серийного убийцы. Я читала их вместе с «Хладнокровным убийством», что являлось настоящим издевательством. Потому что, во-первых, Капоте писал намного лучше, а во-вторых, следующая глава диссертации должна быть как раз о нем. Даже если бы я захотела включить в нее мемуары (в чем я сомневаюсь, разве что упомяну вскользь), доктор Нильссон ни за что бы мне не позволила. По ее мнению, в них очевидна «жажда сенсации» и они сродни «желтой прессе» – эти два словосочетания она произносила так, словно они эквивалентны свежему собачьему дерьму, оставленному на крыльце. Я могла обсудить культурное значение жанра тру-крайм в целом и привести несколько примеров, но позволь я себе больше – и какой-нибудь халтурщик[45] посвятил бы первую главу своего популярного на массовом рынке издания в мягкой обложке описанию того, как был обнаружен мой труп.

Но, несмотря на все это, в данных мемуарах было что-то притягательное, привлекающее мое внимание. Возможно, дело было в том, насколько она разделяла своего отца – убийцу и своего отца – мужчину, с которым выросла и которого любила. Это было объяснимо, учитывая непостижимую тьму, в которой ей приходилось жить, зная о том, что он творил. Одновременно казалось, что поднятый в них вопрос является именно тем, на который вы хотели получить ответ. И именно из-за ответа вы продолжаете читать.

Коннер пролистал глянцевые страницы до середины, сразу перейдя к фотографиям. Я сразу поняла, на какой именно фотографии он остановился – на ней снятые на фоне родника автор и ее отец выглядели как любая другая семья, в своих дурацких панамах и с усталыми улыбками.

– Ты помнишь тот поход?

Ему не нужно было уточнять, какой именно. В детстве мы несколько раз ходили в походы, но самым запоминающимся был последний, перед разводом. Мне было двенадцать, Коннеру – пять.

– Что его тогда вывело из себя? – спросила я.