Репликант с Альфа Центавра

Стюардессы неторопливо катили тележку между рядами, собирая пластиковые контейнеры, смятые салфетки и наполовину допитые стаканчики. Их движения были плавны и точны, как у хорошо отлаженного механизма: звякала посуда, шелестели пакеты, и вся эта негромкая суета напоминала послепраздничный ритуал, за которым наступает тишина. Пассажиры, насытившиеся и уставшие, начинали клевать носом: кто-то уже спал, уронив голову на грудь, кто-то откинулся в кресле и глядел в потолок с полуприкрытыми глазами. Детский смех, ещё недавно звеневший в проходе, умолк; редкие голоса тонули в фоновом гуле двигателей. В салоне стало тепло, уютно и сонно. По внутренней связи раздался голос капитана – ровный, уверенный, с лёгкой улыбкой в интонации: «Уважаемые пассажиры, желаю вам приятных сноведений». И после этого наступила окончательная, почти домашняя тишина.

Двигатели работали ровно, с низким гулом, напоминавшим далёкий прибой, и всё это навевало странное ощущение покоя. Крылья самолёта мягко покачивались, будто подстраиваясь под дыхание ветра, и создавалось впечатление, что «Боинг» не летит, а покоится в воздухе, как колыбель в руках невидимого великана. Свет в салоне приглушили, и бледное сияние дежурных ламп отражалось на металлических поверхностях, делая пространство каким-то нереальным, почти подводным.

Я сидел у иллюминатора, на среднем ряду. Два кресла рядом со мной оставались пустыми – редкое везение. Впереди, через одно сиденье, развалился какой-то толстый мужик с лоснящейся плешью. Он был из тех, кого называют «солидными» пассажирами: расстегнутая рубашка, ремень, перетянутый на грани терпения, щеки, блестящие от пота. Его голова блестела в отблеске лампы, словно отполированный медный шар. От него тянуло жареным мясом – он, видимо, прихватил с собой кусок курицы из дома или из duty free, и теперь с хрустом, с наслаждением, пережёвывал добычу, не заботясь о приличиях. Каждый его укус сопровождался звуком, будто кто-то ломает сухие ветки.

Позади сидели две женщины – лет по сорок пять, аккуратно причесанные, в одинаково бежевых свитерах и с одинаковыми маленькими чемоданчиками у ног. Они листали глянцевые журналы, переглядывались, шептались, улыбались друг другу. Их разговоры были спокойными, беззлобными, почти мелодичными: обсуждали скидки, бутики, витрины Манхэттена, будто уже видели их перед собой. На их безмятежных лицах отражалось спокойствие тех, кто верит, что впереди – только приятные покупки и вкусный кофе на Таймс-сквер.

А я направлялся на международную конференцию по проблемам экологии. Сидел, уставившись в экран ноутбука, и пытался редактировать доклад о загрязнении водных экосистем, но буквы прыгали перед глазами, сливались в серую массу. Мы входили в ночную зону – за иллюминатором густел мрак, и там, внизу, в этой бездне, шли свои, неведомые ветра. Облака, освещённые последними отблесками заката, плыли внизу, словно горные гряды, погружённые в тень. Время от времени я ловил себя на том, что просто смотрю в темноту и думаю о чём-то неопределённом – о бездне под нами, о хрупкости этого металлического тела, о странном чувстве безопасности, которое мы себе внушаем, сидя на высоте десяти километров.

«Боинг-737» авиакомпании «Аэрофлот» был типичным представителем своего класса – двухрядный салон, узкий проход, мягкие серые кресла с вытертыми подголовниками, мерно мигающие лампы аварийных выходов, запах кондиционированного воздуха, в котором смешались аромат кофе, парфюма и лёгкий налёт пластика. Машина шла на автопилоте, и казалось, что живые пилоты где-то там, впереди, за толстой дверью, сидят с чашками кофе, глядят на экраны приборов и говорят о чём-то своём – о погоде над Нью-Йорком, о семьях, о том, как скоро смена.

Салон погрузился в вязкую дремоту, и когда самолёт слегка качнуло, никто даже толком не проснулся. Пара человек подняли головы, моргнули, огляделись – и снова утонули в сон. Всё стихло.

И только я почувствовал, как рядом кто-то пошевелился. Обернулся – и замер. На соседнем кресле, где ещё минуту назад никого не было, сидел парень – бледный, растерянный, будто только что очнулся от сна. Он озадаченно вертел головой, глядя то на спинку переднего кресла, то на потолок, словно не понимал, где находится.

Прямо над ним, на панели с сигналом вызова стюардессы и регулятором света, мерцал красный круг – не лампочка, а скорее некий отблеск, расплывчатый, тусклый, как след от нажатия на раскалённый металл. Он дрожал, таял, словно оставленное отпечатком в воздухе изображение. Я видел, не веря своим глазам: огонёк не горел, а именно исчезал, будто кто-то – или что-то – только что прошло сквозь металл и оставило после себя след тепла.

Что это было? Иллюзия света? Отражение? Или – фантом?

– Где я? – прохрипел парень, глядя на меня безумным взглядом. Его внешний вид сразу же давал понять: с головой у него явно не всё в порядке. Левая часть его головы была покрыта длинными, спутанными волосами, а правая – побрита почти до черепа, из которого торчали металлические стержни, образуя что-то вроде колючего ежа. На носу свисали массивные кольца, такие, что обычно насаживают на быков или носят панки, а из ушей выходили тонкие прозрачные шланги, которые слегка вибрировали при каждом его движении.

Лицо парня было усеяно зелёными линиями, словно нарисованными флуоресцентной краской для маскарада, глаза слегка блестели, а взгляд метался, будто он видел что-то невидимое другим. Одежда оказалась обыденной: джинсы, бордовая рубашка и лёгкая куртка, но левая рука была обмотана проволокой, по которой время от времени бегали искры. От него исходил резкий, острый запах химии – смесь фармакологии и чего-то аптечного, как будто он буквально облил себя всеми лекарствами аптеки разом. У меня мелькнула мысль: наркоман. Но оставался вопрос: как его вообще пустили на борт, если он сам не знает, где находится?

– Там, где и я, – недовольно ответил я, стараясь сохранять спокойствие. Неожиданное соседство нервировало: лететь с таким ещё девять часов – перспектива мало радовала.

– А где вы? – вопрос прозвучал тупо, но я всё же ответил:

– В салоне самолёта…

– В салоне самолёта… – задумчиво протянул парень, и его глаза перестали блестеть, словно человек вдруг пришёл в себя. – Ясно… Э-э-э… Куда мы летим?

– В Нью-Йорк, – с усмешкой сказал я, засовывая бумаги в папку. Всё равно редактировать текст было невозможно с таким соседом. Я ещё раз взглянул на потолок: красное кольцо исчезло. Возможно, это была иллюзия неба за иллюминатором, или я сам придумал это – но второй вариант казался маловероятным. Пусть будет иллюзией.

– Почему в Нью-Йорк? – встрепенулся парень. Направление маршрута его не устраивало по неизвестным мне причинам. Ведь побывать в США хотели многие россияне аж с коммунистических времен. Вопрос, правда, вызвал у меня раздражение:

– Потому что рейс такой: Москва—Нью-Йорк! А что вас не устраивает?

– Мне нужно в Москву, в Кремль, к президенту!

Ого. Настолько масштабные аппетиты – сразу президент на стол подавай, министерство и губернаторов обходил стороной.

– Тогда вам нужно сойти с борта и пересесть на другой самолёт, который, наверное, скоро будет лететь в обратном направлении, – подшутил я. Внутне мне хотелось спросить, под кого он нарядился и что это за странный вид. Хотя понимал: в таком виде его едва ли пропустили бы службы безопасности «Шереметьево». И я точно не видел его раньше в салоне – он словно свалился с неба, материализовавшись из воздуха.

Но парень прокрутил головой, посмотрел мне прямо в глаза и серьёзно произнёс:

– Блин, значит, я некорректно ввёл координаты! Как сложно разбираться в инопланетной технологии… Там настройки такие тонкие, что и ошибиться не сложно! Я же не компьютер, а человек! И всё же мне нужно скорее в Москву! Я должен встретиться с главой нашего государства и доложить об опасности!

Его голос был хриплым, как у человека с ларингитом, срывался на скрип в самых неожиданных местах, а дыхание звучало прерывисто, будто каждый вдох давался с усилием. В нём чувствовалась одновременно решимость и сумасшествие – странное сочетание, которое делало его присутствие на борту пугающе реалистичным.

– Не думаю, что скоро получится, – ответил я, стараясь говорить как можно спокойнее. – Мы должны сначала приземлиться в аэропорту Нью-Йорка, а поскольку у вас, как я понимаю, нет визы…

– Нет визы… и паспорта тоже, – машинально сказал незнакомец, глядя куда-то мимо меня. – Я не собирался на американский континент…

Опаньки. А как же ты тогда вообще пролез на рейс? Вопрос был далеко не риторический.

– Вот-вот, – продолжил я, чувствуя, что раздражение поднимается, – вас не пропустят на территорию США, и тогда «Аэрофлот» будет вынужден доставить вас обратно – в Россию. А там уже будете объяснять федеральным службам, кто вы и как очутились без документов на борту самолёта. – Я почти злорадно добавил: – И они решат, когда вы встретитесь с президентом России.

– Я телепортировался с планеты, которая расположена где-то в галактике М31, – произнёс парень совершенно буднично, как будто сообщал, что приехал на метро из Химок. – И попал на борт вашего самолёта. Слушайте. Я – россиянин, из Краснодара, меня похитили инопланетяне…

«Псих, – мелькнула мысль. – Точно псих. И как я сразу не догадался? По виду ведь сразу видно».

Общаться с ненормальным человеком мне совсем не хотелось, поэтому я отвернулся к иллюминатору. За стеклом раскинулась чернота – густая, плотная, бездонная. Внизу, сквозь прорехи облаков, иногда проступали серебристые пятна – отблески лунного света, скользящие по верхушкам облачных массивов, как по горам из дыма. Луна то исчезала, то вновь появлялась в прозрачных слоях атмосферы, отражаясь в стекле тусклым, ледяным бликом. Казалось, будто самолет парит между двумя безднами – тьмой неба и тьмой океана.

Но парень явно не собирался отставать. Он подался вперёд, словно боялся, что его не услышат:

– Слушайте, товарищ, я не вру! Я дипломированный программист, работаю в компьютерной фирме… ну, иногда хакерничаю. Меня похитили ночью прямо из дома! Не верите? А зря! Они скоро и за вами придут!..

– Да-да, давно их ждал, – буркнул я, не отрывая взгляда от окна. Впереди сидевший мужик мирно спал, покачиваясь в такт вибрациям лайнера, и я ему откровенно завидовал – ни тебе странных соседей, ни разговоров про инопланетян. Позади женщины тоже дремали, уронив головы на плечи. Никакого спасения.

– У меня для них куча вопросов, – продолжил я, уже с усмешкой. – Особенно про то, как построили пирамиду Хеопса и зачем дали знания ацтекам.

Парень вдруг резко схватил меня за руку. Его пальцы были холодными, металлическими, словно в них протекал слабый ток, и тихо зашептал:

– Не шутите! Вы не знаете, что это такое!

– И что же это такое? – спросил я, уже больше из вежливости, чем из интереса.

Он втянул воздух, замер на секунду, потом начал свой рассказ хриплым, уставшим голосом:

– Это было в пятницу. Я вернулся домой с работы, быстро приготовил ужин, накормил своего кота, а потом сел за компьютер. Нужно было выполнить одно поручение…

– Хакерничать? – не удержался я от догадки. С учётом его вида – вариант напрашивался сам собой.

Тот не стал отрицать, только тяжело вздохнул и кивнул:

– Да, взломать частный банк, который не хотел возвращать деньги одного клиента… моего родственника. Всё было просто: ничего особенного, обычная работа. Так вот, часов в одиннадцать вечера, когда я уже почти завершил операцию – всё шло гладко, безопасно, без следов, – вдруг компьютер задрожал. Сначала подумал, что глюк. Но тут зашатался стол, монитор моргнул, и комнату залил какой-то багровый свет, идущий прямо с потолка. Не смейтесь, я говорю правду! Сначала я решил, что кто-то шутит, может, соседи что-то включили, но потом мелькнула мысль: «Милиция! Меня вычислили!» – и в тот же миг тело скрутило. Я не мог пошевелиться, даже дышать. Всё, как в кошмаре: глаза открыты, а тело – камень. Моего кота тоже подхватило – он завертелся в воздухе, орал, будто его режут. Потом луч потянул нас обоих вверх, к светящемуся огненному кольцу. Я думал, что сейчас врежусь в потолок или сгорю, но…

Я не удержался, и, наверное, лицо у меня перекосилось. «Ну всё, ударился головой, бредит», – мысленно ухмыльнулся я, глядя на него искоса. Но парень не заметил – был целиком внутри своей истории, словно снова переживал её.

– …Но я спокойно прошёл сквозь потолок, будто это был фантом, дым, мираж. Никаких преград – ни штукатурки, ни бетонной плиты. Просто – и всё. В последнюю секунду я увидел Машку, соседку из соседней квартиры – она в это время курила на балконе, и у неё на лице застыло выражение чистого ужаса. Потом – тьма, высота, космос. Меня тащило вверх с такой скоростью, что уши закладывало, в горле стоял крик, но звука не было. Луч втянул меня в какую-то дыру, воронку – и всё, дальше ничего не помню. Потерял сознание.

Когда очнулся – оказался в какой-то огромной полупрозрачной колбе. Внутри царила невесомость: я плавал, не чувствуя ни веса, ни опоры. Вокруг меня было шестеро других людей – растерянных, полуголых, испуганных. Они кричали на разных языках – кто-то по-французски, кто-то на арабском, кто-то просто визжал. Всё это отдавалось гулом в голове. И тут из полутьмы двинулись какие-то щупальца.

Они были длинные, гибкие, покрытые слизью и металлом одновременно – будто изнутри у них текла ртуть. Щупальца тянулись ко мне, извивались, и, несмотря на мои попытки отбиться, обвились вокруг тела – холодные, влажные, с присосками и какими-то иглами на концах. Они сжали меня, вытащили из колбы, и я почувствовал, как они заворачивают меня в нечто мягкое и липкое – кокон, полупрозрачный, с вязкой поверхностью. Он сжимался, будто дышал. Сквозь него я видел их – тех, кто это делал.

Передо мной стояли существа, от которых перехватывало дыхание: высокие, по два метра ростом, с телами, наполовину состоящими из живой ткани, наполовину – из металла. Глаза – линзы, руки – как инструменты: сверла, щупальца, шланги, лезвия. Они двигались плавно, беззвучно, и при этом излучали слабое, голубоватое свечение. Потом я понял – это были учёные. Только не наши.

– Мне выбрили часть головы, – продолжал он, проводя рукой по тем местам, где из черепа действительно торчали металлические стержни, – вживили электроды. Скачивали информацию – прямо из мозга, на какие-то свои системы. Их компьютеры были неотделимы от них самих: встроенные в тела, как органы. Они что-то анализировали, вводили шланги – в руки, в рот, в уши… даже… туда, – он замялся, отвёл взгляд, – в анус, и брали всё, что могли: кровь, сперму, кишечные палочки, экскременты, образцы тканей. Мне было больно. Очень больно. Я кричал, но никто не слышал.

Он замолк, опустив голову. Тишина повисла между нами, нарушаемая лишь ровным гулом двигателей.

– С другими было так же, – прошептал он спустя секунду. – Только одному… одному они… – он судорожно сглотнул, – элегантно вынули мозги. Просто достали, как шарик из коробки. И я понял, что мы – подопытные.

Он поднял глаза – блестящие, красные, безумные. И, клянусь, в них на миг мелькнуло нечто, от чего у меня похолодел затылок: не бред, не страх, а память.

– А потом? – спросил я, сам не заметив, как увлёкся его рассказом. Даже забыл про иллюминатор, за которым ночь уже окончательно вступила в свои права. Там, за стеклом, всё затянуло густой, почти материальной мглой. Ни звёзд, ни огней – только редкие серебристые полосы облаков, освещённые луной, да слабое отражение наших дежурных ламп на стекле, превращавшее мир снаружи в холодное безмолвие. Казалось, что самолёт летит не через атмосферу, а скользит по самому краю небытия.

– А потом, – продолжил он, тяжело сглотнув, – нас поместили в какие-то странные помещения, где не было ни верха, ни низа. Гравитация распределялась равномерно для всех направлений. Представьте: передо мной висел человек вверх ногами – всего в десяти сантиметрах от моей головы – и при этом стоял на полу, который для меня был потолком. Всё пространство состояло из таких пересекающихся уровней: можно было перепрыгнуть с одного «пола» на другой «потолок» и оказаться в другом направлении. Там не было ни окон, ни дверей, ни стен – всё выглядело как бесконечный сотоподобный лабиринт. Людей было тысячи. Все с вживлёнными металлическими имплантами, и все – безразличные. Пустые, как куклы. Они даже не пытались разговаривать. От страха, от ужаса – отупели. Ни к себе, ни к другому не проявляли интереса.

Он нервно сглотнул, дыхание сбилось.

– Я же… с этим мириться не собирался. Ходил, искал выход, хоть какую-то трещину в этом аду. Иногда прямо из воздуха выныривали щупальца – хватали кого-то и утаскивали в неизвестность. Никто не сопротивлялся. Меня они почему-то не трогали. Может, ждали своей очереди. Я двигался всё дальше, пока не понял… – его руки задрожали, – понял, что наше пространство замкнуто. Безмерно, но замкнуто. Как петля. Бежать было невозможно, если только… не найти другой путь…

Он трясся всё сильнее, будто холод пробрал до костей. Лицо его побледнело, губы посинели. Казалось, он вновь видит перед глазами тот кошмар, слышит крики.

Мне стало любопытно, и я спросил:

– А как вы узнали, что находитесь в другой галактике?

– Сейчас, сейчас, поясню… – он говорил поспешно, словно боялся, что я не дослушаю. – Когда одно из этих щупалец возникло рядом, оно схватило какого-то мужика, а я, не знаю зачем, уцепился за него. Нас обоих втянуло в какую-то лабораторию. Я сумел отползти в сторону – прямо под какую-то платформу – и видел, как этих бедолаг обволакивали коконами и начинали вскрывать энергетическими ножами. Без анестезии, без подготовки. Просто – вскрывали, как рыбу. Тот мужик орал от боли, а эти… существа даже не реагировали. Спокойно, методично, как мы – с лабораторными мышами или кроликами. И я понял – для них мы ровно то же самое. Материал. Биомасса для анализа.

В этот момент впереди сидевший толстяк вдруг храпнул так мощно, что я невольно дёрнулся и пнул его кресло коленом. Тот что-то промямлил по-английски, вроде «Sorry, buddy», и вновь обмяк. Я его уже не слушал – всё внимание было приковано к моему странному соседу.

– Как выглядели эти… ну, инопланетяне? – спросил я. Любопытство пересилило осторожность: не каждый день услышишь такое, да и голос его был не истеричный – скорее усталый, будто человек вспоминает пережитое.

Парень на мгновение замолчал, нахмурился, сосредоточился, словно вглядываясь во что-то перед собой, а потом негромко сказал:

– Это трудно описать. Представьте нечто среднее между скорпионом и спрутом. У них тела были покрыты хитиновым панцирем, но местами его прерывали металлические вставки, блестящие, с какими-то соединениями, проводами, шарнирами. Щупальца – десятки, они извивались, как живые жгуты, усеянные присосками, иглами, сенсорами. Глаза – будто горящие угольки, несколько, в разных местах головы, или того, что у них вместо неё. Повсюду – какие-то датчики, шестерёнки, движущиеся узлы. Не поймёшь, где кончается плоть и начинается механизм. Я их назвал «жгутиками».

– Почему так? – спросил я, а в голове уже возникал образ: что-то огромное, влажное, с блестящей панцирной поверхностью, усеянной светящимися прожилками; длинные щупальца, которые шевелятся даже без команды; металлический отблеск на хитине; движение, плавное и жуткое, как у глубоководного существа, что смотрит снизу вверх, на тех, кто забрёл не туда.

– Потому что другого названия не придумал! – резко огрызнулся парень, словно я спросил глупость. – Да какая разница? Можно назвать хоть «утюгами», хоть «крысами»!..

Он шумно выдохнул, провёл ладонью по лицу и тихо добавил:

– Главное не то, как они выглядят. Главное – чего они хотели.

– А что хотели эти «жгутики»? – спросил я, чувствуя, как по спине пробежал холодок.

– В тот момент я не знал, – произнёс парень, понизив голос, – но позже до меня дошло: эксперименты проводились, чтобы выяснить, насколько человек способен выжить в экстремальных условиях. Они, видимо, готовили нас… к расселению. На какой-то другой планете. Или, может, проверяли – годимся ли мы под их нужды. Лишь потом я понял зачем. Это случилось, когда я смог проникнуть к их базе данных… – он на секунду прикрыл глаза, будто вновь переживал то, что видел. – Это цивилизация крайне развитая, но абсолютно не похожая на нашу. Общество напоминает муравейник или улей, только не совсем насекомоподобное. Там всё… сложно. Даже я не до конца разобрался. Но одно стало ясно: у них произошла экологическая катастрофа. Нарушилась пищевая цепочка. Те существа, которыми они питались, вымерли. Им попросту стало некого есть.

Меня передёрнуло – и не только от смысла слов, но и от того, как он говорил: увлечённо, почти с восторгом, выплёвывая слюну вместе с фразами, будто боялся не успеть всё выговорить.

– Тогда, чтобы выжить, – продолжал он, – они начали заменять свои органы на механические. Приспосабливались. Перестраивали тела. Вживляли фильтры, протезы, резервные системы. Но это не решило проблему до конца. «Жгутикам» всё ещё требовался протеин. И тогда они нашли выход: стали отлавливать живых существ в космосе. Луч, который вырвал меня из квартиры, – это не просто луч, это межгалактический транспортер. Он ищет жизнь по энергополюсу, хватает и переносит прямо к ним.

Он говорил всё быстрее, с каким-то болезненным блеском в глазах:

– Кроме землян, я видел тысячи других существ! Сотни видов! Некоторые смешные, вроде огромных медуз с руками, а другие – такие, что волосы вставали дыбом. Все они, как и я, были схвачены этим лучом. Всех тащили в лаборатории, испытывали, препарировали. Никому не нравилось быть там, можете поверить!

– А дальше?.. – не выдержал я, чувствуя, как горло перехватило от какого-то липкого, иррационального ужаса.

– А дальше, – сказал парень, и по лицу его пробежала тень, – меня схватил один из «жгутиков» и подтянул к себе. Ему, видимо, стало интересно, почему я не теряю сознание, не подчиняюсь, а дерусь. Он насадил мне на руку что-то вроде металлической сетки – она обвила кожу, и я почувствовал, как мысли стали понятны без слов. Мы могли общаться напрямую. «Жгутик» был стар, но любопытен, вроде учёного. Он согласился поговорить со мной.

Он сказал, что катастрофу на их планете устроили другие – низший слой их же общества. Оказалось, у них, как и у нас, есть два класса: «умные» и «рядовые», почти без воли и мысли. Так вот, «рядовые» восстали. Взорвали энергетические установки, и вся биологическая жизнь на планете погибла. Выжили только те, кто успел соединить себя с машинами.

Парень вздрогнул, глаза его бегали, руки тряслись.

– Теперь они заняты тем, чтобы вернуть биосферу. Пытаются возродить органику, возобновить живую пищу. Но полумеханическое тело не может питаться синтетикой вечно, им нужен живой белок. И они решили… выращивать нас. Людей. Путём клонирования. Выращивать и потреблять, как мы коров или баранов. – Он нервно усмехнулся, с каким-то диким смешком: – «Сапиенсбургер», представляете?..

Я почувствовал, как холод прошёл по спине.

– Ужас… – невольно вырвалось у меня.

– Ага! – парень возбуждённо кивнул, глаза у него блестели, как у лихорадочного. – Но клонированные люди – это неразумные существа, что-то вроде наших куриц или баранов. Они выращивают их, но пока процесс нестабилен: то рождаются без органов, то слаборазвитые, то вообще не выживают. А вот «тупые» – те, что составляют низший класс – не хотят ждать. Они мечтают начать поедать уже нас, настоящих людей, потому что узнали, что на Земле живёт более семи миллиардов человек! Представляете? Столько провианта! Этого хватило бы им на века! – он нервно засмеялся, и смех его оборвался каким-то сипом. – Голод у них страшный, порой доходит до каннибализма. «Умные» сдерживают их, но сами тоже не ангелы: они ищут способы ускорить рост человеческого тела, чтобы потом кормить свои фабрики свежим биоматериалом. Не потому что гуманнее – просто так выгоднее.

– Гм… – вырвалось у меня, и я машинально втянул ноздрями воздух. Теперь стало понятно, почему от него несёт аптекой – будто целый химзавод.

– «Жгутик», – продолжал парень, – сказал, что я могу увидеть его мир, всю Вселенную, если пойму их кибернетическую систему. Не знаю, зачем он это сделал. Может, я был для него забавной игрушкой. А может, просто эксперимент. Но благодаря ему я многое узнал. – Он поднял левую руку, по которой всё ещё пробегали слабые электрические искорки. – Эта проволока, которую они вживили, позволила мне подключиться к их планетарной сети. Представьте Интернет, только охватывающий всю планету, каждое существо, каждый атом. Их информационное пространство – это не просто база данных, а сам разум цивилизации.