Атомный призрак. Удар из прошлого

На бронетранспортёрах солдаты шепотом ругались: раскалённый металл жёг сквозь одежду, даже толстые подошвы ботинок начинали плавиться, как воск. Прикоснуться к гашетке пулемёта означало риск получить ожог; стволы оружия казались горячими углями. Даже агрегат, поддерживающий циркуляцию фреона и холод в контейнере с мясом, натужно гудел, срываясь на дребезг – ещё пара часов под таким солнцем, и клапаны разлетятся, превратив холодильник в бесполезный ящик.

Через час бесконечной поездки майор, совершенно взмокший и раздражённый, не выдержал:

– Ну, и где? Есть что-то? Может, мы едем не туда?

Жан, напротив, выглядел удовлетворённым.

– Здесь что-то есть. Смотрите, как стрелки прыгают на циферблатах, – он показал на прибор: на узких шкалах металлические стрелочки нервно дёргались, словно кто-то толкал их снизу, и уже вползали из жёлтой зоны в красную, будто загоралась невидимая тревога. – Датчики фиксируют биологическую активность.

– И где же сцерцепы?

– Они под землёй. Я считаю, что сцерцепы живут в толще песка, как кроты: там и добывают пищу, и, скорее всего, воду.

– Вода в пустыне? – недоверчиво приподнял брови майор.

Теперь удивлённо посмотрел Жан:

– Конечно. На глубине сотни метров есть подземные стоки. Скорее всего, сцерцепы опускаются к ним. Возможно, там полно и пищи. Правда, мы пока не знаем, чем они питаются. Поэтому я и приказал вам взять тонну свежего мяса – это наша приманка.

– Если под землёй им так хорошо, то зачем им подниматься наверх? – раздражённо бросил майор. – Мы что, будем бурить скважину, а потом кричать: «Ау, мы тут, не хотите ли нас сожрать?»

Саид всё это слушал молча. Он не вмешивался, но на лице его лежала тень скепсиса. Для него эта затея выглядела бессмысленной. Он видел, как французы – люди дисциплины и приборов – рассчитывают без труда поймать то, что, по его вере, сотворено демоном. Они не понимали, в какую опасную игру вступают. В их словах звучала уверенность, в их взглядах – нетерпение, но Саид знал: тот, кто берёт в руки творение нечистой силы, сам становится частью её. Сцерцепы не созданы Всевышним; они – отпрыски свергнутого ангела, и пустыня только кажется мёртвой. На самом деле она дышит, слушает и ждёт.

Пустыня, казалось, сама наблюдала за ними. Барханы, раскалённые солнцем, стояли неподвижно, словно исполины с каменными лицами, следя за каждым движением экспедиции. Ветер шевелил песок едва заметными потоками, и казалось, что это шепот пустыни, тихий, но полный предупреждения: «Здесь не люди хозяева».

Жара и свет создавали иллюзию, будто пространство дрожит, а барханы меняют форму – и эти движения выглядели почти живыми. Каждая тень казалась глазом, каждая расщелина – пастью, готовой поглотить неосторожного. Пустыня была пустой только на первый взгляд; под поверхностью где-то, глубоко в песках, дремали сцерцепы, и Саид это чувствовал. Он видел не приборы, а саму жизнь, затаившуюся в толще песка: мелкие сдвиги, едва слышные щёлкания, вибрации, которые предупреждали о присутствии чего-то огромного и опасного.

Даже машины и бронетранспортеры казались ей чужеродными: их гул и тряска нарушали гармонию пустыни, и она, будто живое существо, реагировала. Песок мелкими волнами поднимался у колес, оставляя после себя следы, которые казались кровавыми, хотя это был обычный световой обман. Солнце отражалось от металлических поверхностей, ослепляя и терзая глаза, как будто пустыня сама играла с ними, испытывала на смелость.

Саид крепко держал винтовку, его взгляд сканировал пространство перед машиной, и он ощущал: здесь каждая песчинка наблюдает, каждый бархан хранит тайну. Пустыня знала, кто пришёл, и ждала, когда слабый или неосторожный станет добычей, растворится в её раскалённом теле. Французы видели только песок, солнце и приборы – но для Саида сама пустыня дышала, и дыхание её было тяжёлым, горячим, острым, как клинок, который может срезать жизнь в любой момент.

У Жана был ответ на этот вопрос:

– Из рассказов местных жителей, из легенд явствовало, что сцерцепы поднимаются после землетрясения. Скорее всего, тектонические сдвиги вносят помехи в геомагнитные поля, по которым ориентируются сцерцепы. Ведь под землей не нужны глаза, обоняние, слух, и только по магнитным амплитудам эти животные ориентируются и улавливают сигналы других организмов. Так вот, после толчков изменяется магнитное поле, и ошарашенные сцерцепы теряют ориентацию, выползают на поверхность. И это продолжается до тех пор, пока поле не восстановится, и можно будет опять двигаться в нужном направлении. А пока они на поверхности Эску, и если рядом есть живые, то их сразу фиксируют рецепторы, и сцерцеп осуществляет атаку.

Этот ответ с одной стороны вносил ясность, а с другой создавал новые вопросы. Майор с интересом и настороженностью всматривался в Жана, собираясь осмыслить услышанное. Сержант, за рулём «джипа», сжимал руль, напряженно прислушиваясь к разговору, а Саид сидел неподвижно, сжимая винтовку и сдерживая эмоции, понимая, что любая ошибка здесь может стоить жизни.

– Я не понял, мы будем сидеть в этой чертовой дыре до землетрясения? – изумился майор, обливая бритую голову водой из пластиковой бутылки. Пот стекал по шее, смешиваясь с песком, который поднимался от движения техники. – Это же сколько дней, если не месяцев надо ждать…

Вопрос не застал француза врасплох: он давно готовил ответ.

– Вы же принесли с собой заряды? Это было одно из обязательств военного ведомства…

– Конечно, как вы и просили – десять стокилограммовых бомб от «Миражей», только кого вы планируете бомбить? Эти барханы? – офицер махнул рукой на окружающий пустынный мир, где не было ни кустика, ни единого признака жизни. – Хотите змей и жуков раздавить?

– Я бы попросил атомный заряд – от него было бы больше проку, но кто мне его даст?

– Уж точно – не дадут, – усмехнулся майор, – никто не станет завозить в Африку атомную бомбу, в этом я вас уверяю на сто процентов.

– Вот-вот, – кивнул Жан, – поэтому я провел расчеты со своими коллегами, – махнул рукой назад, на спутников, – и мы пришли к выводу, что десяти авиационных бомб должно хватить для нашей цели… Мы устроим подрыв этих зарядов. Мощность взрыва будет достаточной, чтобы нарушить сейсмичность одного небольшого участка и изменить на время магнитное поле. Я просил проводника Саида указать место первой встречи со сцерцепом. Тогда мы сможем определить ареал их скопления и бить точечно.

Ответ понравился майору. В его глазах мелькнул огонь – термины «бомбардировка», «заряд», «удар» возбуждали воображение офицера, он мысленно прокручивал операции, представляя, как техника поражает цель. Саид же продолжал молчать, лишь рукой показывая направление водителю-сержанту, прислушиваясь к каждому слову.

– Как вы намерены поймать сцерцепов? – голос Саида был глухим и ровным, без тени эмоции, сдержанным и холодным, словно предупреждение.

Майор сначала посмотрел на проводника с недоумением: «Твоё мнение никого не интересует…», но быстро осознал, что вопрос правильный. Снова обратился к Жану:

– Да, кстати, как вы их поймаете? Мы же не на львов охотимся…

Жан медленно выпил «колу», бросил бутылку через окно – проблема экологии его не волновала – и с лёгкой раздражённой интонацией продолжил, словно ему противно было объяснять элементарные вещи «неандертальцам»:

– Мясо… Я поэтому сказал привезти вам эти продукты… Сцерцепы вылезут на поверхность и начнут жрать мясо… Мы, во-первых, накачаем мясо снотворными. Во-вторых, в тех ящиках, что вы привезли, находятся пули с паралитическими веществами – их хватит, чтобы усыпить или обездвижить сто слонов.

Майор слегка скривился, поглаживая подбородок, впитывая слова Жана, обдумывая каждый нюанс. Сержант напрягся, глаза устремлены вперед, следя за дорогой и техникой. Саид продолжал внимательно наблюдать, понимая, что эта охота – не просто научный эксперимент, а смертельно опасная игра с созданием демона.

Металл бронетранспортеров раскалялся под солнцем, отдавая жар, воздух дрожал, песок «дымился» от нагрева, каждый вдох был тяжёлым, смешанным с ароматом разогретого масла и металла. Каждый взгляд, каждое движение – напряжённые и выверенные. Саид знал: тот, кто берёт в руки творение нечистой силы, становится её частью, и сцерцепы созданы не Всевышним, а свергнутым ангелом.

В этот момент майор с некоторым недоверием посмотрел на ящики, что стояли в багажнике «джипа». Они прибыли с базы из Парижа, без каких-либо пояснений о предназначении. Офицера это сильно задело: его воинская гордость не позволяла получать распоряжения, в которых он не понимает сути. Однако вскрывать ящики он не стал – воинская честь строго запрещала подрывать доверие к приказу, даже если его сердце било тревогу. Его взгляд скользнул по темным металлическим крышкам, как будто пытаясь прочесть их без слов.

– Вы уверены в эффективности этих пуль? – спросил майор, сжав губы и держа пальцы на краю сиденья, готовый в любой момент взяться за оружие.

– Конечно, – ответил Жан спокойно, уверенность в голосе резала воздух. – А как вы думаете? Мы такими пулями усыпили не одно животное – бегемотов, питонов, крокодилов, слонов. Уверен, что у сцерцепов схожий с другими земными животными метаболизм, иначе бы они не жрали мясо… А значит, у них есть нервная система, на которую можно оказать воздействие химическими реагентами. Думаю, что мы успеем их парализовать до того, как они начнут поражать нас своим оружием…

Вспоминание об оружии чудовищ заставило всех вздрогнуть. Каждый чувствовал напряжение, словно невидимые молнии пробегали по телу. Саид невольно сжал рукоять винтовки, и воспоминания нахлынули на него с силой ужаса: сцерцеп раздирал его лошадь, кровь брызгала на песок, когти разрывали плоть, а адская сила, исходящая от животного, казалось, была направлена прямо на его тело. Каждая клетка организма готова была взорваться, мозг – лопнуть в черепе, а глаза выкатиться наружу от боли и ужаса. Водитель «джипа», почувствовав эту атмосферу, нервно глянул на офицера; он помнил двух пилотов вертолета, что еле добрались до базы, пережив столкновение с энергией чудовища.

– А почему вы думаете, что сцерцепы не нападут на нас? – осторожно спросил рыжеволосый сержант, сжимая руль, плечи напряжены, глаза внимательно сканируют горизонт. – Почему вы думаете, что мясо им покажется вкуснее, чем мы?

Жан успокаивающе хлопнул его по плечу:

– Не дрейфь, я это тоже предусмотрел… Мы будем находиться на машинах, броня отражает электромагнитные импульсы, поэтому чудища нас могут не заметить. А потом, работающие моторы создают сами помехи в электромагнитном диапазоне, что будет сбивать сцерцепов с толку – они не сумеют уловить биополе наших организмов… А далее всё зависит от ваших стрелков… Надеюсь, майор, вы взяли не очкариков?

Майор нахмурился, слегка обидевшись:

– У меня служат только самые лучшие солдаты. Я взял снайперов, которые за сто шагов поразят муху в полете…

– Тогда я спокоен, – кивнул Жан. – Мы парализуем чудовищ, положим двоих в морозильник, а одного оставим в клетке – нам нужен один живой. Потом доставим на базу, а оттуда на военно-транспортном самолете отправим в Институт палеобиологии.

Он замолчал на мгновение, мысленно погрузившись в свой триумф. Он видел себя в зале Института: профессура спешит к нему, руки пожимают его, улыбаются и благодарят за столь ценный экземпляр ранее неизвестного животного. Глаза ученого блестели от воображаемого успеха, сердце забилось чаще, как будто уже слышал аплодисменты, шорох папок и взволнованные голоса коллег.

Жара пустыни, палящая с утра, вернула его на землю. Пыль смешалась с потом, ветер поднимал песчинки в глаза, а солнце жарило кожу до боли, напоминая, что реальность далека от его фантазий.

Так он мечтал несколько минут, пока жара не вернула его с небес в пустыню.

– Так еще долго нам ехать? – обратился Жан к проводнику.

В этот момент Саид спокойно сказал:

– Уже приехали…

Все с недоверием посмотрели на него.

– Ты уверен? – переспросил майор, привычно не доверяя словам туземцев.

Африканец указал рукой на огромный валун, который возвышался из песка, словно древняя крепость среди барханов. Камень был черным, с резкими гранями, наполовину погружен в песок, с трещинами, по которым ветер вбивал горячие песчинки, а солнце отражалось от поверхности белесыми бликами.

– Тогда я прошел этот камень, а через три минуты было землетрясение. Потом появился сцерцеп. Так что это здесь было…

– Стоп! – крикнул Жан, и сержант ударил по тормозу. «Джип» остановился мгновенно, как вскопанная земля, с глухим скрежетом и подергиванием колес. Вслед за ним затормозили бронетранспортеры, их массивные гусеницы оставили глубокие борозды в песке. Солдаты выглянули наружу, щурясь от солнца и пыли, и начали ругаться, перебрасываясь словами на французском: «Merde! Putain de chaleur!» – «Fils de… quelle horreur!»

Майор выскочил из машины и огляделся. Горизонт пылал горячим воздухом, словно весь мир расплавился в огненной зыби. Песок под ногами казался раскаленной жаровней. Через несколько минут жара проникла сквозь подошвы обуви, и подошвы «ботинок» начали буквально подгорать. Офицеру пришлось подпрыгивать на месте, чтобы хоть как-то избежать ожогов и удержать равновесие на зыбкой поверхности.

– Если так будет продолжаться, то резина на колесах расплавится, – недовольно произнес он, разглядывая треснувшие покрышки «джипа». – И мы не сможем отсюда уехать…

– Поэтому нам следует действовать быстрее, – сказал Жан, тоже выходя из машины. Вслед за ним выпрыгнули Саид и сержант.

Для Саида это была привычная среда, в которой он ощущал себя уверенно, а европейцы мучились, едва перенося палящее солнце. Он наблюдал, как солдаты, ругаясь, разгружали бомбы с бронетранспортеров, расставляли их на десятиметровом круге друг от друга, подсоединяли провода к динамо-машине. Стоило покрутить ручку и нажать рычаг – и сотни тонн песка поднимутся в воздух, ударной волной сшибая тех, кто останется стоять, а земля затрясется, образуя глубокую воронку, которая через пару часов вновь засыплется песком.

Пока военные готовили взрыв, двое ученых открывали морозильник и доставали мясо. Оно едва оставалось холодным, так как агрегат не справлялся с жарой пустыни. Впрочем, людей это мало волновало: мясо предназначалось не для них, а для сцерцепов.

– Нужно сложить их одной грудой здесь, – сказал Жюль. – Но так, чтобы при взрыве песком не засыпало.

Они аккуратно скидывали мясо с клетки на песок. Льдинки и вода мгновенно испарялись, и через час куски мяса превратились бы в запеченные под солнечными лучами, жар которых был не хуже печи.

Саид подошел и внимательно осмотрел морозильник и клетку – они были сделаны добротно, на совесть. Но африканец не был уверен, что удастся поймать этих тварей и поместить в клетку. Его тревожила мысль, и он подошел к Жану, который, открыв ящики, доставал патроны с парализующим веществом. Рядом лежали пять винтовок, готовых к стрельбе этим необычным боеприпасом.

По приказу майора пять стрелков подошли к Жану и взяли по стволу. Хотя раньше им не приходилось стрелять из подобных систем, это не смущало их: огнестрельное оружие одинаково по принципу действия. Они зарядили магазины, прицелились, подгоняя приклад и оптический прицел под свои физические параметры, проверяя устойчивость и удобство хватки.

Саид доверял только своему ружью и сабле. Он сказал:

– Я часто бывал в Эску, и мне порой попадались мертвые животные – лошади, бараны, быки и верблюды – это те, что отстали от караванов или стада, заблудились. Так вот, не все были обглоданы, многие просто иссушились, мумифицировались…

– И что? – подошел майор, пот градом стекал по щекам и затылку, вся майка была насквозь мокрая, тело истощенно от жары. Его лицо покраснело от зноя, глаза щурились, а дыхание стало тяжёлым и прерывистым. Он казался почти расплавленным под солнцем, но гордость офицера не позволяла показать слабость.

Жан тоже вопросительно уставился на проводника: что этим ты хотел сказать?

Тот пояснил:

– Сцерцепы не едят мертвечину. Им нужна живая плоть…

Майор ничего не понял и обратился к биологу:

– Что он говорит?

– То, что сцерцепов не заинтересует наше мясо-приманка, они будут охотиться на нас…

На это офицер, хмыкнув, сказал:

– Тогда они получат горячий свинец. Мои пулеметы изрешетят любое чудовище. Это даже позабавит нас. Будем считать себя ловцами на сцерцепов…

– Но нам нужен живой… – хотел было сказать Жан, но майор сердито прервал его:

– Если что-то будет угрожать жизни моим людям, я расстреляю все, что выползет из-под песка. Да, безусловно, мы постараемся взять их живыми. Однако я не гарантирую, что в ином случае не применю пулеметы против них…

Жан вздохнул и махнул рукой. По опыту он знал: спорить с военными порой бесполезно, их аргументы измеряются в тоннах металла и мощи оружия, а не в логике и осторожности. Он понимал, что здесь решает не ум, а сила.

Тем временем все приготовления к охоте были завершены: мясо аккуратно уложено у валуна, бомбы врыты в землю на ста метрах дальше, к ним подведены шнуры, по которым должен пройти электрический сигнал. Песок вокруг был аккуратно разглажен, чтобы ничто не мешало взрыву, а бронетранспортеры стояли на безопасном расстоянии, обеспечивая укрытие для людей. Сержант отогнал «джип» подальше и остался в кабине вместе с другими.

Часы показывали двенадцать дня. Майор, нетерпеливый и уверенный в своем решении, махнул рукой. Сидевший в бронетранспортере подрывник начал медленно вращать ручку динамо-машины, а затем резко нажал на рычаг. Менее чем через секунду земля затряслась, как будто дыхание самой пустыни вдруг стало осязаемым.

На десятки метров в небо взметнулся песок, мгновенно скрыв солнце за плотной пылевой завесой. Воздух дрожал от ударной волны, и мощный гул, похожий на рев огромного зверя, ударил по ушам, едва не разорвав перепонки, заставляя в груди вибрировать каждую клетку. Сильный напор воздуха подхватил песчинки и мелкий гравий, ударяя по броне, как тысячами невидимых молотков.

Жан непроизвольно пригнулся, стараясь защитить лицо от песка, но в его глазах блеснула азартная искра – такие моменты были для него частью работы и ощущения собственной значимости. Майор же, напротив, весело захохотал, словно детский восторг смешался с воинской привычкой к разрушению: в его жилах жила война, и рев, грохот, вибрации и оглушительные звуки будоражили его чувства.

Не шелохнулся и Саид – привыкший к жестоким реалиям Эску, он знал, что взрывы и шум не причинят ему вреда. Лишь сержант-водитель поморщился, сжимая руль, ощущая, как гул ударной волны дрожит в груди, а пыль и песок забиваются в глаза, рот и нос.

Сидевшие на бронетранспортере ученые прильнули к приборам. Осциллографы ярко моргали, показывая колебания магнитного поля – линии поднимались, падали, извивались, словно живые, реагируя на что-то невидимое под песком. Другие датчики запищали, издавая резкие электронные сигналы, фиксируя нарастающее присутствие биологической активности. На экранах мигали индикаторы, показывая, что под землей что-то шевелится, движется, собирается к поверхности, и это движение было синхронным, организованным, почти разумным.

– Началось! – закричал один из ученых, глаза расширились от волнения. – Началось! Они идут!

Майор прильнул к ветровому окну и на крайний случай достал «Вальтер», сжимая ствол в ладони. Жан спрыгнул с кабины, не дожидаясь, пока осядет поднятый взрывом столб песка. Он напряженно вглядывался в окружающее пространство, оценивая каждый бархан, каждое мелкое колебание поверхности. Одновременно снайперы выдвинули свои стволы, патронники были загружены пулями с парализующими наконечниками, а расчет крупнокалиберных пулеметов принял позицию – все готово.

Все напряженно ждали.

И долго ждать не пришлось. Сначала зашевелился один бархан – в точке, где песок был плотнее. Из него медленно, словно выверяясь, вылез тонкий красноватый прут, который колебался во все стороны, будто ищущий равновесие. Но ветра не было – движение исходило изнутри. Затем показались массивные, покрытые твердым панцирем члены с острыми когтями, их форма напоминала одновременно щупальца и конечности.

– Ох… – выдохнули все, не в силах скрыть волнения.

Еще мгновение – и из песка полностью выползло тело: плоское, с прутьями, членами и хоботками, одновременно напоминающее таракана, спрута и гигантского краба. Оно достигало трех метров в длину, панцирь был розово-коричневый, блестящий, словно влажный, а каждая секция корпуса двигалась независимо, создавая жуткую иллюзию, что существо расползается по песку. Круглая челюсть была усыпана гигантскими клыками, с которыми можно было разорвать лошадь на куски одним движением. Еще мгновение – и от существа ударил смрадный запах, резкий, гнилостный, такой, что заставлял рефлекторно зажмуривать глаза и делать усилие, чтобы не вырвало.

– Неужели только один? – прошептал Жан, поднимая руку в знак «не стрелять», чтобы не спугнуть остальных. Саид тихо поднял винтовку, однако сержант тронул его за плечо – приказа стрелять пока не было.

Приборы фиксировали множественную активность под землей. Ученые, бледные от напряжения, крутили настройки датчиков, пытаясь определить количество чудовищ. И постепенно из песка вылезали новые сцерцепы – один за другим, от полуметра до пяти метров в длину, одинаковые по цвету, одинаково зловонные. Чудища нервно перебирали своими членами, словно подыскивая жертву.

Как и было заранее рассчитано, моторы бронетранспортеров продолжали работать – шум и вибрация создавали хаотические электромагнитные помехи. Сцерцепы чувствовали присутствие кого-то рядом, но не могли определить, кто именно, и где находится – их движения становились более осторожными, а нервные шевеления конечностей – быстрее и судорожнее, словно звери, напуганные невидимой ловушкой.

– Пора, чего медлите! – прошипел майор, приподняв бинокль к глазам. Он успел пересчитать сцерцепов: пятнадцать штук, каждый с извивающимся телом, когтями, щупальцами и розово-коричневым блестящим панцирем. «Неплохой улов», – подумал офицер, не скрывая удовлетворения.

Жан почувствовал, что медлить дальше бессмысленно. Запах мяса чудовища, похоже, не волновал – куски лежали всего в семи метрах от ближайшего сцерцепа. «Может, Саид прав, – мелькнула мысль у француза, – они охотятся на живую плоть?» – и он махнул рукой, подавая сигнал стрелкам.

Те без промедления открыли огонь. Каждый стрелок выпустил не менее пяти пуль с парализующими наконечниками. Одной такой пули обычно хватало, чтобы через несколько секунд усыпить быка или крокодила. Но сцерцепы, по-видимому, обладали иным метаболизмом: пули пробивали панцирь, щелкали о твердые сегменты, но парализующего эффекта почти не было.

Чудища начали метаться по песку, их щупальца и конечности извивались, когти царапали песок, оставляя глубокие следы. Они кружились, пытались опознать врага, шевеля членами и хоботками, дыша с громким свистом, запах их тела усиливался, резкий и гнилостный. Впервые охотники сами оказались в роли добычи, и сцерцепы, словно обиженные на несправедливость мира, издавали жалобные скребущие и шуршащие звуки.

– Давайте, братки, давайте, запустите в них все пули! – завопил майор, хохоча. Его глаза сверкали азартом охотника. Охота казалась ему азартной и забавной: невероятные существа, почти из мифа, бегали вокруг, пытаясь понять, кто на них напал.

Жан напрягся, сжимая пальцы на краю капота: чудища не успокаивались, не падали, не останавливались. Парализующие вещества, по логике, должны были действовать, но прошло уже полминуты – сцерцепы лишь проявляли все больше нервозности, ускоряя движения, шевеля членами, обнюхивая воздух, пытаясь вычислить источник выстрелов.

– Что-то у вас не сработало тут, – с тревогой произнес сержант, глаза его расширились, а руки нервно сжали рулевое колесо. Он ощутил, как напряжение растет с каждой секундой: чудовища двигались быстро, их движения становились непредсказуемыми, а собственная броня казалась слишком хрупкой, чтобы защитить от этих невидимых импульсов.

Видимо, такого мнения были и солдаты: все разом вскакивали из-за бронетранспортеров, автоматы наводились на сцену перед ними, пальцы напрягались на спусковых крючках. Майор нахмурился, поворачиваясь к Жану. Он хотел спросить, почему его «волшебные» пули не действуют, но биолог не мог ответить: он просто не знал. Теория рушилась на глазах. Сцерцепы, видимые во всей своей устрашающей массе, не вписывались в рамки привычной охоты. Жан, привыкший к слонам, бегемотам и крокодилам, не знал, как действовать сейчас – прошлый опыт не давал подсказки.

И вдруг всё изменилось. Сцерцепы резко остановились. Их туловища приподнялись, сегменты расступились, и на верхушках тел у каждого распустился что-то вроде огромного биологического «цветка». Одновременно в воздух ударил низкий, гулкий звук, который пробирал до костей. Это был инфразвук – колебания ниже порога человеческого слуха, которые воздействуют на внутреннее ухо и вызывают тошноту, головокружение, ощущение давления в груди. Воздух казался тяжелым, дыхание перехватывало, кровь приливала к лицу, сердце стучало с угрозой остановки.