95% меня – это ты

Стив мечтал жить в своём доме. Иногда в утренние часы он лежал в постели и представлял, что у него своя комната, своя кровать, свой шкаф, свой стол. Представлял, как он встаёт с кровати, подходит к столу и садится. Один. Он не знал, как это, но представлял, что это чудесно. А ещё он мог бы работать журналистом. Утром направлялся бы в редакцию крупной газеты, в огромный кабинет, где сидят множество таких же журналистов, ожидал бы с ними темы для новостей, а потом бежал бы за сенсацией в город. Он мог бы стать хорошим журналистом. Интересно, сколько платят журналистам? Хватит ли этого на покупку и содержание собственного дома? Время бежало неумолимо, пора было вставать. Он тяжело вздохнул и откинул одеяло.

Стив и чистил зубы под невесёлые мысли, его снова снедала тоска от необходимости идти репетировать. Каждый день, год за годом нужно было идти репетировать. Ему казалось, что вся его жизнь зациклилась, и он просыпается каждый день в один и тот же час, чтобы делать одно и то же – репетировать, репетировать, репетировать… Он ненавидел эти часы в гримёрке, когда ему красили губы, чтобы они «были чётче видны на лице» с арены. А потом часы на самой арене – вниз ногами, вверх ногами, ноги задом наперёд. Он изучил все движения наизусть до такого автоматизма, что разбуди его ночью, он повторит всё, не открывая глаз. Но нет, этого было мало. Придумывали ещё номера, и ещё, и ещё… Карусель выступлений крутилась так быстро, так монотонно, что он уже перестал стараться за ней поспевать. Очередной город, очередная арена, очередной зритель. Стив вроде бы смирился – а куда он мог деться? Контракт – штука серьёзная. И он принадлежит Моррису как свинья в загоне. На жалкие подачки, которые тот платит, нельзя даже купить нормальную одежду. А сам Моррис зарабатывает миллионы. Но в душе у Стива теплилась небольшая, совершенно несбыточная тайная надежда стать свободным, уйти от хозяина цирка и попробовать устроиться журналистом.

Нужно только договориться…

Пока повозка ехала до цирка, Джордж смотрел в окно. Он видел серый город, грязь и газеты, летающие по тротуару, бродяг, слоняющихся по улицам и поглядывающих на сидящих в повозках в ожидании, вдруг им что-то перепадёт. Видел открывающиеся с утра лавочки со вкусно пахнущим хлебом, и около них ещё не было их зажиточных покупателей. Свежей выпечкой пахло так аппетитно, что у Джорджа заныло в животе. Вчера ему не удалось поужинать, и он надеялся перехватить что-то на завтрак до репетиции. Как, интересно, Моррис хочет, чтобы они работали, и при этом не раскошеливается на еду? Нужно с ним обсудить это и договориться, чтобы их кормили чаще или хотя бы сытнее. Тарелки пустой овощной похлёбки и одного куска хлеба в день явно недостаточно для взрослых мужчин, занимающихся физическим трудом. А самим что-то покупать – денег и так не хватает, так ещё и тратить их на еду. Джордж знал, что контракт с Моррисом истекает через год, и планировал ткнуть этим фактом в лицо этому поганому жадному индюку и напомнить, что через год он больше не сможет зарабатывать на них свои миллионы. Если Моррис хочет иметь хотя бы надежду, что он продлит контракт ещё на несколько лет, пусть считается с условиями Джорджа.

Конечно, Джордж не собирался продлевать контракт с этими рабскими условиями. Он слишком хорошо изучил «кухню» этого бизнеса, чтобы оставаться у Морриса в труппе. Он подслушивал, какими словами Моррис продаёт шоу, узнавал, как печатается реклама в газетах и на плакатах для развешивания улицах, и думал, что уже хорошо чувствует, как заинтересовывать зрителей, где ввернуть интригу, а где и можно показать самую малую часть шоу, чтобы разогреть аппетит публики, чтобы они бежали как тараканы на кухню – раскупать билеты в кассах. Он продумывал план организации собственное шоу. Он любит сцену, любит публику, а они любят его. Так почему же на этом не заработать? И тогда все миллионы потекут в совсем другой карман.

Нужно только договориться…

Стиву не хотелось ни с кем разговаривать, на приветствия ребят сегодня он только рассеянно кивал. Недавно, повторяя хорошо отточенные движения на арене, он вдруг почему-то вспомнил, как мама учила его молиться. Он не мог сказать ни единого слова из тех стихов, которые она повторяла каждый вечер, но помнил ритм и такт. И когда ему было плохо, он стал воспроизводить их в голове, и снова возвращался в родительский дом, в то время, когда он чувствовал любовь от одного человека в мире – матери. Тем больнее было пережить то, что она сделала. Но для Стива она всегда была идеалом мудрости, и он решил для себя, что если она на такое решилась, это было для чего-то нужно. Для чего-то важного, непостижимого пока для его понимания.

– Стив, скотина ты безмозглая, чего задумался, двигайся! Я тебе не за глаза красивые плачу, а за работу! Джордж, поговори с этим ублюдком, чтобы меньше в облаках витал, а больше делом занимался, иначе поколочу вас обоих и не буду разбираться, кто есть кто!

Джордж со злостью посмотрел на Стива. Не хватало ещё, чтобы из-за его сопливых мечтаний сорвался разговор с Моррисом о прибавки еды. Он не любил смотреть на Стива, поскольку видел всё то, что так ненавидел в себе: широкий нос, высокий лоб, некрасивый плоский подбородок, чуть раскосые голубые глаза, мама называла их «четыре фиалки». Она смотрела в их одинаковые лица и улыбалась, гладя их лохматые макушки. Мама, мама, опять мама! Джордж, очнись! Ты давно уже большой мальчик, и уже научился жить без родителей. Этот мир суров и жесток, и родители даже очень хорошо сделали, что преподали им важный урок ещё в ранней юности. Неизвестно, что бы с ними стало, если бы не Моррис. А сейчас есть работа, какие-никакие деньги и далёкая мечта о свободе. Джордж вспомнил о своём запланированном разговоре, тряхнул головой, толкнул брата в бок, и они начали активнее двигаться под музыку.

Стив был младшим из братьев, если так можно сказать о тех, кто появился на свет с разницей в несколько секунд. Он всё время слушался Джорджа, был вынужден участвовать в его проделках, но в роли ведомого. Сам же он любил забраться под одеяло и читать, читать, читать. Он переносился в те миры, которые видел на страницах в книгах, где он был одинок и свободен. Джордж же был активным мальчиком, и книгам предпочитал прогулки по удалённым уголкам посёлка. Он ненавидел, когда Стив называл его «Джо», и часто колотил его за это. Несмотря на разные характеры, в детстве им удавалось находить компромиссы, в чём большую роль сыграла мать. Но с возрастом, особенно когда родители продали их заезжему авантюристу Моррису за кругленькую сумму, и когда авторитет матери был утерян навсегда, по крайней мере для Джорджа, они стали чаще ссориться, каждый «тянул одеяло» на себя и считал свои интересы превыше интересов брата. Стив, в силу характера, чаще уступал, но в душе обижался на Джо и не разговаривал с ним неделями. Он чувствовал, что обижается и злится не на брата, а на себя, из-за того, что не может отстаивать свою точку зрения и давать отпор. После отъезда из родительского дома Джордж взял на себя роль главного и развил в себе уверенность, что он всегда прав, и Стив должен его слушаться, ради блага самого же Стива.

Поэтому невероятное предложение брата об операции застало Джорджа врасплох. Он долго тянул с обсуждением этого вопроса, но Стив, на этот раз на удивление упрямо, сыпал фактами и доводами. Описывал их возможности построить разные жизни, реализовать разные мечты.

Джордж опасался даже впускать идею Стива в свой мозг. Он с детства считал брата немного умственно отсталым, поскольку тот был замкнутым и тихим, и радовался, что хотя бы его самого природа наделила смелостью и деловой смекалкой. Но тут было над чем подумать, и мысли самовольно возвращались к этой теме. Расстаться с ним. Начать жизнь заново. Устроиться на нормальную работу, завести семью. Может, у него наконец будет девушка! Он находится уже в том возрасте, когда люди женятся. По ночам он часто мечтал, что встретит юную красавицу, которая примет его таким, какой он есть. Он мечтал, как он приведет её в дом, в спальню, разденет, будет рассматривать обнаженное тело. Он скажет ей, что она у него первая, или не будет говорить… Решит на месте, смотря как повернутся события этой ночи… Но потом он вспоминал, что это невозможно, и старался унять страсть и запрятать свои мысли о женщине подальше в тёмные уголки своей души. С другой стороны, был этот план про собственное шоу, его детище, о котором он втайне мечтал и продумывал вплоть до малейших деталей. Конечно, он знал, что Стив не разделяет его любовь к цирку и выступлениям, но без него Джордж не сможет сделать мировую сенсацию. Джордж любил деньги, хотя никогда не держал в руках крупные суммы, но чутьё ему подсказывало, что деньги открывают двери в мир богачей. И если женщина не ляжет с ним в постель за его фиалковые глаза, то уж точно ляжет за кругленькую сумму, как бы он ни выглядел. На карту было поставлено слишком много, чтобы принять решение за один день или даже за один год.

С утра они не разговаривали. Каждый был в своих мыслях, обдумывал полученную от врача информацию, и заговорить первым никто не решался. Стив не знал, о чём Джо собирается разговаривать с Моррисом, и всё же его мысли были далеко от маленького прокуренного кабинета, куда они пошли после утренней репетиции перед обедом. Стив хотел есть, и злился на брата не только из-за того, что тот молчит по такому важному для них обоих вопросу, но из-за того, что он оттягивает время обеда. Но Джордж был неумолим. Пока брат разговаривал с Моррисом, Стив думал о том, что вчера сказал им врач. В опасности будут обе жизни. Или одна. Или вторая. Или обе разом. Медицина не всесильна, и доктор Картер не слышал о случаях, чтобы подобного рода операции проходили удачно для обоих пациентов. Вернее, он вообще не слышал, что такие операции проводились. Нет, конечно, он готов взяться за этот случай, но только если они подпишут бумагу, что берут всю ответственность за свои жизни на себя. И при этом никаких гарантий.

Джордж и Стив родились не обычными близнецами, а сросшимися, что повергло в ужас мать, отца, всех соседей и односельчан маленькой итальянской коммуны Боза, располагающейся в регионе Сардиния, в провинции Ористано. У них были раздельные тела, у каждого своя голова, две ноги, но вот одна рука была на двоих. Для Джорджа это была правая рука, для Стива – левая. Сначала родителям младенцев советовали убить их, так как жители коммуны считали, что это плохой знак и что он может навлечь беду на маленькое поселение. Каждый из соседей счёл свои долгом прийти в дом, посмотреть на детей, ужаснуться, поохать, поахать и наказать родителям избавиться от них, да поскорее. Родители сомневались очень долго. А пока они сомневались, братья успели подрасти, они научились пользоваться своими телами почти также, как это делают другие дети. Общей рукой, наряду со своей левой, мог управлять только Джордж. Стив же довольствовался лишь управлением мышц на своей правой руке. В развитии они также не отставали. Но несмотря на это, семья стала изгоями. Отца постоянно увольняли с работ, матери не давали заказов на кройку и шитьё, детей не брали в школу, семья перебивалась от случайной подработки до следующей и еле сводила концы с концами. И вот, когда братьям исполнилось по одиннадцать лет, через их село проезжал Моррис, ища в свой цирк «молодые таланты». На самом деле, его идея заключалась в поиске не столько талантов, сколько людей с особенной внешностью. Моррис задумал переплюнуть набиравший популярность цирк Барнума в Соединенных Штатах, пока тот не начал свои турне по миру. Урвать, так сказать, часть его славы в Европе, не прибегая к дополнительным затратам на рекламу. У Барнума в труппе были китайские сросшиеся близнецы, и Моррис хотел себе таких же, поэтому он не пожалел денег, когда выкупал Джорджа и Стива у родителей. Родители посоветовались и решили, что таким образом у братьев будет работа и хоть какая-то возможность нормально устроиться. Да и они сами были молоды, и ещё могли восстановить своё место в общественной жизни села, и даже, возможно, родить ещё ребёнка. Сделка состоялась. Близнецы стали рабами в услужении у Морриса, заключив с ним десятилетний контракт.

«Уникальные близнецы» – так они значились на афишах. Когда они проезжали в том или ином городе в повозке от гостиниц до цирков, местные мальчишки в старых грязных рваных рубахах кидались в них камнями с воплями: «Вы – исчадие ада!», «Убирайтесь вон из нашего города!». В эти моменты Стив погружался в свои мысли – он уже давно выстроил для себя такое средство защиты – уходить во внутренний мир, когда внешний становится ужасным и жестоким. Но он был таким практически всегда, поэтому Стиву иногда казалось, что настоящий мир – его собственный. А то, что происходит с его физическим телом – редкие приступы безумия, с которыми приходится уживаться.

Джордж злился на этих недалеких людишек, которым надо бы только хлеба и зрелищ. Они не принимали братьев за людей, скорее за скот, который показывали публике за деньги. После того, как они подвергались унижениям на улице со стороны прохожих, их выводили на арену цирка и начиналось представление: их со Стивом обнажёнными ставили на пьедестал, который начинал вращаться, показывая их со всех сторон и доказывая, что их одна рука на двоих – это не обман зрения, а действительно уродство их тел. Затем они исполняли различные номера: рисовали тремя руками, исполняли акробатические номера под музыку, скакали на двух лошадях рядом. И так каждый день в разных городах и странах.

Конечно, Стива привела в замешательство та информация, что один из них может не выжить после операции. Этот риск отправлял под откос весь его план их дальнейшей жизни по одиночке, который он рисовал в своих мечтах: он будет работать журналистом (пусть и с одной рукой, он же ею пишет, и это самое главное), а Джо… Чем хочет заниматься Джо в его придуманном разделённом мире, Стив не знал, но с таким характером он смог бы добиться очень многого, может, даже стать мэром? У него останутся обе руки, мэру же нужны обе руки. Но всё было сложно. Они оказались уникальным явлением природы, и редкий врач рискнул бы поставить на карту свою репутацию и согласился бы взяться за их случай, так сказал доктор Картер. Стив, ранее так отчаянно защищавший свою идею перед Джо, сейчас был в полной растерянности и не был ни в чём уверен. Ему бы помог разговор с братом, но тот намеренно избегал диалога с ним, даже вон пошел говорить с Моррисом о похлёбке, только бы не оставаться один на один, хотя брат был ему сейчас так нужен. Все решения в их жизни принимал Джо, и сейчас Стиву было бы достаточно лишь одной его фразы: «Забудь об этом», и он бы, наверное, успокоился, решив, что такова жизнь, и судьба явно говорит им не делать этого.

Но так как Джо молчал, Стиву казалось, что тот всё ещё обдумывает это предложение, и у него холодок пробегал по коже, когда он представлял, что будет, если Джо согласится на операцию. Он должен будет пойти на попятную и струсить, признав, что он был не прав в своем намерении. Он никоем образом не хочет стать причиной возможной смерти своего брата, как он сможет потом с этим жить?

Стив ненавидел каждый новый номер. Не потому, что нужно было что-то учить или тренировать. Да, поэтому тоже. Но главное – каждое новое представление ощущалось как очередная цепь, которой его приковывали к этому месту. Цепь, которую невозможно разорвать. Которая сковывает руки и ноги до крови с такой силой, что хочется выть от боли. К тому же, в этом новом номере опять были лошади. Он с детства их не любил, опасался, старался обойти стороной, таща брата в обход конюшен. Джо смеялся над ним, но ему было всё равно. Его охватывал ужас, когда он видел эти огромные морды, мощные тела, глубокие глаза. И никто на свете не заставил бы его сесть на лошадь верхом. Никто и ничто. Кроме кровавых цепей.

Стив был на сцене, шло выступление. Он смотрел в то место, где по идее должен был быть зрительный зал, но ничего и никого не видел. Он знал, что там полно людей, но свет слепил глаза. Ему это нравилось, было ощущение, что это очередная репетиция, и его не разденут догола на обозрение и посмешище публики. Но вот к ним подвели двойку лошадей. Новый коронный номер – сросшиеся «уникальные близнецы» скачут на двух разных лошадях. Десять минут и всё закончится. Их подсадили наверх, он подогнул ногу и перенёс её на другой бок лошади. Стив старался не смотреть вниз. Он крепко ухватился за гриву своей одной рукой, которой он мог управлять. Интересно, какая лошадь досталась ему на этот раз – чёрная с белыми ногами или белая с чёрными. Нет, не интересно. Пусть это всё быстрее уже закончится. Джо видимо тоже уже уселся, потому что лошади поскакали. Им нужно было скакать очень близко друг к другу, чтобы оставаться в сёдлах – в этом и был трюк. Лошади пошли на второй круг, зал гудел. У Стива начала кружиться голова. Он вспомнил, что они сегодня не обедали, поскольку всё отведённое под обед время Джо разговаривал с Моррисом. Живот жалобно заныл, перед глазами помутнело. «Оставили ли нам нашу порцию обеда?», – это была последняя мысль Стива, и он отключился.

Джордж не понял, что происходит, ведь он отличный наездник, и умеет управляться с лошадьми. Повалившись прямо на Стива на полу арены, он съехал с него и стал трясти брата, но тот не отвечал. И тогда Джордж увидел кровь… Вся жизнь пронеслась у него перед глазами за короткий миг: их коммуна, детство, мать, тенистый парк, где они бегали, стопки книг, которые читал Стив перед сном, проделки, которые придумывал Джордж, а вину за них брал на себя Стив. Ругательства и побои от других детей, которые они вместе выносили, начиная с самого раннего детства. Они были вдвоём против всего мира. Вернее, это мир был против них двоих. Они встречали каждое утро вместе, всегда готовые к бою. Вместе… А сейчас Джордж почувствовал себя дико одиноким. Ему стало страшно. По-настоящему страшно. Страх стал проникать в его сознание как дурная вязкая тоска…

– Стив!!! Стииииив!!! Вставай, скотина, ты слышишь меня? Не смей умирать, подонок, я что тебе говорю!!! Не оставляй меня тут одного!!! – Джордж не мог себя контролировать, он тряс брата рукой за одно плечо и орал на него со всей силы, не замечая никого вокруг.

***

– Необходимы пара дней покоя и хорошего питания. Ничего серьёзного, – говорил доктор, сидя в изголовье на старом матрасе, на который принесли Стива и Джорджа. Джордж не пострадал. А вот Стиву досталось – большая кровоточащая рана на голове и сломанный палец.

– Жив будет, – констатировал доктор и вышел из каморки.

Стив лежал без сознания, посапывая и иногда тихонько вздрагивая от боли. Джордж сидел рядом и пристально смотрел на него. Сейчас он не казался ему некрасивым. Вполне себе приятный молодой мужчина с высокими бледными скулами, длинными подрагивающими ресницами и теперь ещё и с будущим боевым шрамом на лбу. Почему раньше ему это лицо казалось уродливым? Он смотрел на Стива и думал, как здорово, что у него есть брат. Он не один в этом безумном жестоком мире. Им повезло, их двое, и они друг за друга стеной, что бы ни случилось.

Джордж прикрыл глаза. И тут он вспомнил и вдруг понял свой сегодняшний сон. Он – без сердца – это значит: он – без Стива. Удачно или не удачно пройдёт операция, если они на неё решатся, останется жив он, или Стив, или они оба, но в любом случае, без Стива он не выживет. А значит, лучше не испытывать судьбу и просто продолжать идти вместе рука об руку, брат за брата. Джордж раскрыл глаза, и увидел, что Стив на него смотрит и улыбается. И он подумал: «До любви друг к другу у нас ещё долгий путь, но я уверен, что на нём мы уже сделали первый шаг…».

Глава 3

«И ты мчишься, сломя голову, за новой целью,

И ты мчишься, сломя голову, выйдя из-под контроля…»

Королева «Сломя голову»

День второй.

В мессенджере ещё со вчерашнего дня висело целых семь голосовых от Айрис, но он так и не собрался с духом за пол дня прослушать их. Ведь после этого надо будет принимать какое-то решение, а у него не было на это моральных сил. «Может, стоит обратиться к психологу? В Бюро вроде есть один неплохой, судя по разговорам парней у кофемашины. Да ну ерунда!» Тот психолог наверняка занимается только серьёзными служебными травмами, а у Коэна было всего две простых, на первый взгляд, загадки – незнакомая женщина в больнице, но тут он хотел разобраться сам, и хулиганское нападение на лавку гадалки, разгадка которого казалась ему лежащей на поверхности, и тоже не требующая помощи извне. И тем не менее, у него было сейчас достаточно поводов для размышления. Айрис уж точно не в приоритете.

Фотографии, сделанные после нападения в двух других лавках, были очень похожи – разбросанные вещи, перевернутая мебель, вытащенные ящики из столов. Кто-то явно что-то искал, а вот нашёл ли? Что вообще можно было искать в лавках гадалок, ведь не украдены ни деньги, ни документы, ни даже хрустальные шары, какая бы стоимость у них ни была. Коэн не представлял, сколько может стоить такой хрустальный шар, но не сомневался, что настоящая его ценность не в деньгах. Особенно для их хозяек, с которыми у вещиц была особенная связь.

Миссис Роббинс отказалась давать списки своих клиентов. «Это неэтично», – сказала она. Даже для расследования дела о хулиганстве в её лавке. Никого же не убили? Значит, это не очень важно. А раскрытие личной информации может повредить конкретно кому-то из тех людей, кто ей доверился.

– Вы ведь знаете, что произошло и из-за чего, ведь так? – напрямую спросил её Коэн на повторном допросе, когда пригласил в Бюро на следующий день. Она продолжала сканировать его глазами так пристально, что казалось, что он снова получает долю ионизирующего рентгеновского излучения. Головой он понимал, что всё это бред, но холодок по спине от её взгляда всё равно нет-нет, да пробегал.

– Мистер Хангерфорд, мальчик мой. Я так давно живу на этом свете, что уж поверь мне, знаю, что важно, а что нет. Так вот, дело это не стоит и выеденного яйца. Всё само собой разрешится, ты только тратишь своё такое драгоценное время, займись лучше более серьёзными делами, – они сидели в переговорной комнате, за круглым столом. Коэн не хотел сажать её в комнату для допросов, слишком ему импонировала эта женщина, чтобы помещать её в некомфортные для любого человека условия. Перед ней стоял прозрачный стакан с водой, перед Коэном – маленькая белая чашка с чёрным кофе без сахара.

– Это моя работа, миссис Роббинс, – облокотившись на спинку стула, устало возразил ей Коэн. Бессонная ночь, моральные терзания и ведро выпитого кофе, отчего каждая последующая чашка казалось ещё противнее предыдущей, съедали все его силы. – Кто бы что ни думал, случилось преступление, и пострадали не только вы. Поэтому мой долг разузнать всё, что возможно, и найти того, кто это сделал. Мы не знаем, что именно этот человек, или эти люди, могут вытворить в следующий раз, их судьбу должен решить суд. Прошу вас, помогите мне найти их.

– Все слова и действия имеют последствия, Коэн. Я не привыкла говорить лишних слов и совершать ненужные действия, это мой принцип сохранения энергии в природе. Поэтому я говорю только то, что важно. Ты всё равно ничего не сможешь сделать с этими людьми. А к тому результату, который ты получишь по раскрытию этого дела, ты придёшь и сам, без моей помощи. Так зачем мне нарушать мои принципы о конфиденциальности клиентов и говорить что-то?

Коэн закрыл глаза и потёр переносицу. Он чувствовал себя как на сеансе психотерапии. Ну и зачем ему ещё и психолог!

– Чтобы мы быстрее их нашли и занимались более серьёзными делами, миссис Роббинс – терпеливо сказал он, повторяя её слова. – Почему вы считаете, что я не смогу ничего сделать с преступниками? Вам угрожали, вас шантажировали?

Миссис Роббинс с глубоким вздохом посмотрела на Коэна, закатила глаза и отпила воды.

– Ты сходил к той девушке? – она внезапно поменяла тему.

– Что?.. Ээ… Какой девушке? – это было так неожиданно, что Коэн не сразу сообразил, кого она имеет в виду.

– Не сходил. А жаль, она ждёт тебя. Вот, кому ты действительно можешь помочь действиями, а не болтовнёй со старой женщиной, от которой ты всё равно ничего не добьёшься, – миссис Роббинс замолчала и перевела взгляд на стену.

Коэн подумал минуту.

– Ладно, закончили на сегодня, идите домой и будьте осторожны, – Коэн решительно хлопнул ладонями по столу так, что нетронутый остывший кофе расплескался, и встал.

Гадалка смотрела будто сквозь него невидящими глазами, она тоже встала и направилась к выходу, где уже ждал агент, который отвезёт её из Бюро домой.

Коэн вернулся в свой кабинет, негодование кипело в нём. Он был готов рвать и метать от бессилия и недостатка информации. На рабочем столе его ждал сюрприз – там уже лежала синяя тонкая папочка, которую принесла ему секретарь. В ней были отчёты по сделанным им запросам из разных отделов.

Две гадалки, в чьих лавках были совершены такие же нападения, как у миссис Роббинс, были более сговорчивы и дали списки своих клиентов за последние две недели. Коэн выдохнул: это уже хоть что-то, с чем можно работать.