(Не)обнимашки… по наследству

Мальчишки тоже сторонились её, побаиваясь заступницу Таню. Однажды она так оттаскала за ухо слишком борзого пацана, что даже самые отъявленные хулиганы предпочитали не связываться «с этой дурой Лизкой».

Но Лизка всё равно не осталась без подарка. Таня еле дождалась, когда дочь утром выйдет из комнаты в коридор, отозвала её в сторонку и, протянув руку, раскрыла ладонь. На ладошке лежало колечко. Конечно, это была обычная бижутерия: красный камешек обрамляли «лапки» из металла, имитирующего золото. Колечко было очень красивое, на солнце сверкало, словно это была не простая побрякушка, а настоящая ювелирка.

– Какое красивое!.. – восхищённо прошептала Лизка, примеряя подарок на безымянный палец. – Спасибо, мама…

Пожалуй, это было первое проявление дочерних чувств. Лизке хотелось, чтобы Таня сделала хотя бы ещё один шаг, обняла её, но та продолжала стоять «на безопасном» расстоянии, не делая никаких попыток к сближению. Радость в девичьих глазах потухла, уголки губ вмиг безвольно опустились, придав лицу обиженное выражение.

Таня это заметила, но ничего не могла с собой поделать, чтобы переломить барьер, не позволяющий прижать к груди эту девушку. Она просто не знала, как это делается! Ведь за всю жизнь все прикосновения к ней доставляли ей только боль, обиду и разочарования. Она не понимала, как объятия могут доставлять приятные ощущения, не говоря уже о радости.

– Ну ладно… я пойду, – вздохнула Лизка, ещё раз глянув на кольцо.

– Иди… – других слов у Тани не нашлось.

Зато директриса Нинель сделала Лизке поистине царский «подарок». Она пригласила её к себе в кабинет и торжественно сообщила, что теперь она уже не воспитанница детского дома – она отправляется во взрослую жизнь. А в завершение пламенной речи она сказала, что осталось совсем ничего – всего лишь получить ключи от своего собственного жилья!

– Как же так? – удивилась Лизка, зная законы распределения жилплощади среди детдомовцев. – У меня же есть… мать…

– Мать? Хм… – Нинель усмехнулась. – Нет у тебя никакой матери!

– А Таня? – Лизка выжидающе уставилась на директрису.

Вместо разъяснений та положила перед девушкой листок. Буквы плясали, расплывались из-за наполнивших глаза слёз, но девушка продолжала уже по пятому разу перечитывать написанное, где чёрным по белому было сказано, что Метецкая Татьяна Павловна отказалась от дочери Метецкой Елизаветы Семёновны ещё много лет назад, спустя всего лишь год после её рождения!

– Это неправда! – зло воскликнула Лизка. – Вы всё врёте!

– Ты что себе позволяешь? Соплячка! Ещё будешь тут орать на меня! Пошла вон! Как получишь ключи – чтобы духу твоего здесь не было!

Лизка не негнущихся ногах вышла из кабинета. В голове было пусто, на сердце – холод и злость. На директрису, на Таню, на всех! И наткнулась на Таню.

– Лиза, зачем тебя Нинель вызывала? – Таня выжидающе посмотрела на девушку.

– Сказать, что вы… дрянь! – от ненависти у Лизки тряслись руки. – И побрякушку свою заберите!

Девушка сдёрнула с пальца кольцо, размахнулась, и оно полетело в лицо ничего не понимающей женщине.

– Что случилось? – испуганно попятилась Таня от разъярённой девушки.

– Случилось? Да, случилось! Ещё сто лет назад, когда вы отказались от меня, бросив меня на произвол судьбы! – Лизку трясло от гнева. – А я же вам почти поверила!

– Лиза, я тебе сейчас всё объясню! Это я сделала для твоего же блага! – Таня поняла, что Нинель просветила Лизку, рассказав о заявлении, конечно, скрыв, что это было лишь частью махинации.

– Блага?! Ха-ха-ха!!! – зло рассмеялась Лизка, даже не пытаясь скрыть возникшую ненависть. – Бла-го-де-тель-ни-ца!

– Лиза! Постой! – взмолилась Таня. – Я тебе всё объясню!

– «Добрые» люди уже объяснили! Видеть вас не могу!

Следующие несколько дней не принесли Тане никакого облегчения – Лизка на контакт не шла. Все попытки объяснить ей свой поступок заканчивались одинаково: девушка, увидев Таню, круто разворачивалась и молча убегала прочь.

И вот настал день, когда Лизка не вышла из своей комнаты. Взволнованная Таня приоткрыла дверь и несмело заглянула внутрь. Лизкина кровать сверкала панцирной сеткой, свёрнутый матрас был прислонен к одной из спинок. На нём сиротливо лежала плоская, вся в жёлтых пятнах, подушка без наволочки. Открытая тумбочка зияла пустым нутром. Вещей девушки не было.

– Ушла… – устало прошептала Таня, прислонясь к стене. – Ну, вот и всё…

Немного придя в себя, Таня отправилась к Нинель. Она открыла дверь кабинета и, не спрашивая разрешения, решительно подошла к столу, за которым восседала директриса.

– Мне нужен адрес Лизы! – потребовала она.

– Ха! А ты кто такая, чтобы я тебе его дала?

– Я мать!

– Ты? Мать?! А не ты ли много лет назад отказалась от девчонки?!

– Неправда! – возмутилась Таня.– И месяца не прошло!

– Да что ты говоришь? – ехидно проговорила Нинель, тыча Тане в лицо листком. – Вот! Здесь совсем другое число указано!

– Но вы же знаете, что это неправда! А если я расскажу обо всём?

– О чём? – удивлённо подняла выщипанные брови Нинель. – Как ты думаешь, кому поверят: какой-то там уборщице или мне, заслуженному директору, который вот уже много лет обхаживает сироток?

Трясясь от негодования, Таня выскочила из кабинета, зло хлопнув дверью. Быстрым шагом спустилась на первый этаж в свою коморку, схватила первый попавший под руку чистый листок и торопливо вывела: «Заявление».

Она старалась писать ровно, но буквы нервно плясали, ложась на бумагу неровными строчками. Заявление об уходе вышло коротким, но не требующим разъяснений. Таня поставила подпись, число и снова устремилась наверх, в директорский кабинет. Кинула на стол заявление:

– Я ухожу!

– Напугала! Скатертью дорога! Кстати, можешь даже не отрабатывать положенные две недели. Не благодари! – ехидно закончила Нинель, чирканула размашистую загогулину на заявлении. – А теперь – проваливай! И манатки свои не забудь забрать! Ты здесь больше не живёшь!

Таня медленно собирала свои нехитрые пожитки. Мысли, одна мрачнее другой, крутились в голове. Может, зря она так рубанула с плеча? Куда она теперь пойдёт? Накопленных сбережений хватит снять лишь какую-нибудь халупу. А ведь ещё как-то жить надо. Без крыши над головой, без работы, без дочери. Конечно, она сама виновата, что всё так вышло. Не смогла сдержать эмоции, не смогла чуточку потерпеть. Не надо было лезть на рожон! Хитростью да лестью всё бы разузнала, а теперь что? Может, у Лизкиных подружек спросить?

Таня направилась к комнате, в которой до сегодняшнего дня жила Лиза, выловила одну из её соседок в надежде, что та хоть что-нибудь знает.

– Адрес? – фыркнула девица. – Да Лизка ни с кем не дружила! Дикая была да чёкнутая какая-то!..

Глава 7

Таня в последний раз оглянулась на опостылевший ей детский дом и, устало переставляя ноги, отправилась на автостанцию. Она решила наведаться в домик бабы Вали. Чем чёрт не шутит, вдруг он до сих пор пустует? Ведь у Валентины Семёновны не было родственников, значит, никто не мог завладеть её жильём.

Через несколько часов она с трепетом в сердце шла по знакомой улочке, по которой восемнадцать лет назад неслась в обратном направлении – подальше от ненавистного детского крика!

Ещё поворот, ещё один…

Но то, что она увидела, выбило почву из-под ног! Дом зиял пустыми обугленными глазницами окон, половина стен обрушилась, через остатки крыши сверкало солнце, указывая своими лучами на разгром, царящий в комнатах, которых и комнатами-то нельзя было назвать … Пожар, когда-то вовсю бушевавший здесь, сожрал всё, что можно, а что не поддалось, то искорёжил до неузнаваемости.

Таня устало опустилась на чёрное от сажи бревно, от безысходности ткнулась лицом в колени и замерла…

– Танька! Никак ты?! – раздался позади неё скрипучий женский голос.

От неожиданности женщина вздрогнула и скатилась с бревна, больно стукнувшись об него спиной. Возле неё стояла дородная бабка, чуть ли не по самые глаза замотанная в цветастый платок.

– Мы знакомы? – Таня, задрав голову, разглядывала подошедшую.

– Ну ты даёшь! Серафима я. Аль не признала?

– Нет, извините…

– Брось извиняться! А ты что, никак за бабкиным наследством прикатила? Ха-ха! Так нет его, наследства! Ты как свалила, так бабка в тот же день померла. А девчонку в детский дом забрали! – стала делиться информацией Серафима. – Два года дом пустовал. А потом беспризорники окна повыбивали, внутри стали костры разжигать – то ли картоху печь, то ли греться! Я жаловалась участковому, да, видать, ему было не до этой халупы. Вот однажды пацаньё и доигралось. Подпалили! Полыхало аж до самого неба! Еле потушили!

Заметив, что Таня не реагирует на её рассказ, уставившись в одну точку, Серафима нахмурилась.

– Ты никак жить сюда вернулась?

Ответом был лишь протяжный вздох.

– Понятно… – словно подражая Тане, вздохнула Серафима. – Слушай, а Лизка-то твоя где? Знаешь хоть?

– Была в детдоме, теперь не знаю где…

– Конечно, не моё это дело, но ты, Танька, сволочь последняя! Дитё бросила, бабку, царство ей небесное, в могилу загнала!.. – начала было свою проповедь Серафима.

– Шли бы вы, подобру-поздорову! – Татьяна вскочила на ноги, сжав кулаки, двинулась на старуху.

– Ты что, белены объелась?! – испуганно воскликнула та, пятясь от разъярённой женщины. – Да-а, говорила я Валентине, что аукнутся ей кукушкины слёзки! Ну и пропадай! Живи, как знаешь!

Серафима, зло плюнув Тане под ноги, дёрнула плечом, развернулась и поспешно удалилась, что-то бурча себе под нос.

Татьяна так и осталась стоять столбом посреди пепелища. Жуткая усталость навалилась на неё. Сил не хватило даже руку поднять, чтобы вытереть слёзы, которые ручейками стекали по щекам, капая на землю, покрытую сажей и золой. И лишь когда солнце скрылось за крышами домов и на землю опустились вечерние сумерки, Таню стало отпускать.

Что делать дальше, она не знала. Возвращаться на автостанцию? Зачем? Дорога домой ей заказана, мать ясно дала понять, что такая дочь ей не нужна. В детдом соваться бессмысленно – директриса из вредности всё равно Лизкин адрес не даст. Остаётся только одно – пока обосноваться здесь, хотя бы чтоб переночевать. Об остальном она подумает завтра…

Таня бродила среди руин дома, подыскивая место для ночлега. Вскоре такой закуток нашёлся. Когда-то на этом месте был чуланчик. Огонь не шибко погулял здесь. Подгоняемый ветром, он обогнул маленькую, без единого окошка, комнатушку, сохранив даже часть потолка. Таня раздобыла чудом уцелевшее, всё в подпалинах, лоскутное одеяло, кинула его прямо на закопченный пол. Устало опустилась на сооружённое лежбище и, несмотря на все переживания, провалилась в глубокий сон.

Она проспала всю ночь и рассвет. И лишь когда солнечные лучи проникли через дыры в крыше и ударили ей в лицо, она открыла глаза. В голове слегка прояснилось. Таня задумалась. Чтобы хоть как-то существовать, надо найти работу. Но в таком виде её даже уборщицей не возьмут!

Заметив на подоле пятна от копоти, вздохнула. Босоножки тоже выглядели не лучшим образом. Ладно, их можно отмыть, а вот с платьем придётся распрощаться. Хорошо хоть, что у неё в запасе есть ещё пара платьев.

Теперь надо подумать о еде – одним воздухом сыт не будешь. На первое время денег хватит, но экономить всё равно придётся.

С крышей над головой дело обстоит хуже, невесело усмехнулась Татьяна, разглядывая прорехи в кровле, вернее, то, что от неё осталось. Но первое время, пока она не найдёт жильё, придётся куковать здесь. Конечно, жутковато, особенно после Серафиминого рассказа о беспризорниках, спаливших хату. Но пока что это был единственный способ хоть как-то выжить.

Первым делом надо привести себя в порядок. Обследовав то, что осталось от комнат, Таня нашла относительно чистое ведро, выскользнула за так называемую калитку, быстрым шагом направилась к колонке возле соседнего дома. Не обращая внимания на удивлённые лица редких прохожих, она тщательно вымыла ведро, вместо мыла используя песок. Набрала в него воду. После вымыла босоножки, стараясь их сильно не мочить (а то вдруг расклеятся), умылась, не забыв ополоснуть в ледяной воде и ноги. Тут же вытерлась подолом платья. Подхватила ведро и поспешила в «дом».

Там скинула с себя грязное платье, решив оставить его на тряпки, раскрыла чемодан. Два платья, кофта, юбка, демисезонное пальто, трусы, чулки, носки, пара лифчиков. Вот и всё богатство. Конечно, не считая расчёски, зубной щётки и другой мелочёвки, необходимой в быту.

Таня горестно вздохнула. О такой ли жизни она мечтала? Восемнадцать лет самостоятельности не принесли ей ни радости, ни счастья, ни достатка – всего того, о чём мечтала наивная девчонка, покидая отчий (вот только родной ли) дом…

Всё! Хватит сопли на кулак наматывать! Надо действовать! А то не успеет оглянуться – как скатится до уровня тех нищенок, которые ходят по домам с котомками за плечами, выпрашивая подаяние.

Глава 8

Таня принялась усиленно искать работу. Она была готова пойти даже на самую низкооплачиваемую должность, но как только узнавали об её тюремном прошлом – давали от ворот поворот. Никакие уверения, что она села случайно, по глупости, и вообще это было очень давно, на работодателей не действовали. Они брезгливо кидали на стол Танины документы, всем своим видом показывая, что разговор окончен.

Таня почти ничего не ела, покупая лишь хлеб и самые дешёвые консервы (так как готовить ей было не на чем), но деньги всё равно таяли, как весенний снег в солнечный день.

Женщина осунулась, под глазами пролегли тени. Ноги уже не отмывались от копоти, и Тане приходилось прятать несмываемую грязь под чулками. Серафима уже не докучала своими расспросами. Она делала вид, что Тани просто не существует. Но не это волновало женщину. Лето перевалило за вторую половину, ночи уже стали прохладными, поэтому Тане кровь из носу надо было искать другое жильё. Но кто её возьмёт к себе – без денег, с сомнительным прошлым?

…Татьяна бесцельно бродила по местному рынку, шустро поднимая с земли упавшие с прилавков и не замеченные торговцами фрукты и овощи, ловко пряча их в тряпичную котомку. Это был единственный «доход», который помогал ей хоть как-то держаться на плаву.

Ей не всегда везло, так как торговцы давно заприметили женщину, которая без зазрения совести пользуется халявой, поэтому увидев Таню, они тотчас начинали подбирать случайно упавший на землю товар.

…В плане добычи этот день оказался особенно неудачным. Таня не смогла разжиться даже луковицей. Голодная и измученная, она устало опустилась на перевёрнутый ящик. Силы покинули её. И даже если бы сию минуту раздался злой окрик торговца, прогоняющего её прочь, она бы не шевельнулась.

Вдруг она почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Открыла глаза, и в ту же секунду спазм сжал ей горло… Перед ней стояла… Лизка!

– Дочка… – держась за горло обеими руками, выдохнула Таня. – Я искала тебя…

Лизка стояла перед этой измождённой женщиной и поверить не могла, что это её мать! Она уже свыклась с мыслью, что никогда больше её не увидит. В первые дни после детдома она ужасно злилась на Таню, даже ненавидела её. Но постепенно обида притупилась, оставив место лишь для непонимания: за что она с ней так?!

Но увидев мать, сидящую на ящике, осунувшуюся, в замызганном платье, сердце сжалось от жалости к этой чужой и одновременно родной женщине.

– Вставай, – Лизка неуверенно взяла Таню за руку. – Пойдём…

Таня безропотно поднялась и пошла за девушкой, словно послушный ребёнок за своей матерью. Ни объятий, ни радостных восклицаний, которые обычно следуют за долгожданной встречей. Всю дорогу Лизка не проронила ни слова. Она просто не знала, о чём говорить. И надо ли? Она понимала лишь одно: нельзя на предательство отвечать предательством, на подлость – подлостью. Проведённые в детдоме годы ожесточили её, но сволочью не сделали.

Вскоре они подошли к двухэтажному кирпичному дому, поднялись по скрипучим деревянным ступеням на второй этаж. Лизка ключом открыла дверь.

– Проходи, – вздохнула она, отступая в сторону, пропуская мать в тёмный длинный коридор. – Последняя дверь направо наша.

Ближайшая дверь приоткрылась, оттуда выглянула немолодая уже женщина в бигудях и байковом застиранном халате.

– Лизка, ты? – щурясь, спросила она. – Это с кем ты? Учти! Никаких жильцов!

– Ой, ну хватит вам, тёть Зин! Это моя… ну, в общем… это мать моя!

– Да ну?! – ахнула Зинаида, ещё больше высунувшись в коридор. – Ты же говорила, что её у тебя нет!

– Как видите, отыскалась…

– Вот дела! – недовольно фыркнула Зинаида, уже заранее невзлюбив новую жиличку. – И ты никак её пропишешь?

– Посмотрим, – хмуро ответила Лизка, смущённо ведя за руку мать, стараясь быстрее скрыться в своей комнате.

Татьяна стояла на пороге, стесняясь своего затрапезного вида. Лизка это поняла, поэтому полезла в старенький шкаф, достала вафельное полотенце, ситцевый в «огурцах» халат, протянула Тане:

– Пойдём, умоешься да голову вымоешь.

– Ой! А мои вещи!.. – с опозданием ахнула Таня.

– Какие вещи?

– Ну, мои… Они там, в заброшенном доме. Надо бы забрать…

– И документы?!

– Нет, только одежда моя… А документы мои тут… – Таня прижала руку к груди.

– Ну ладно, если что, завтра заберём, – махнула рукой Лизка. – Пойдём, покажу, где что…

Спустя час Татьяна, умытая и причёсанная, сидела за столом, прихлёбывая чай, откусывая от хлеба с маслом маленькие кусочки, не забывая с интересом и даже с лёгкой завистью разглядывать Лизкино жилище.

В небольшой комнатке с одним окошком имелось всё самое необходимое для проживания: железная кровать, небольшой кухонный стол, несколько стульев, этажерка, старенький комод, словно скопированные из той комнатки в доме художника, в котором и была зачата её дочь. Таня поёжилась. Всё, что произошло в том доме, она всячески старалась забыть, стереть из своей памяти весь тот ужас, связанный с Вадимом – Лизкиным отцом. Но эта обстановка заставила снова всё вспомнить.

Правда, в Лизкиной комнатушке было уютно и спокойно. Уютом веяло от весёленьких в мелкий цветочек шторок, от красно-коричневого простого покрывала и даже от трёх медведей с прикроватного коврика! Было видно, что Лизке, приученной к порядку, доставляет удовольствие поддерживать чистоту в своём собственном жилище.

– Мам, ты ложись на кровать, а я лягу на полу, – распорядилась Лизка, достав из шкафа одеяло и кинув его на пол, застеленный полосатой самотканой дорожкой, купленной, скорей всего, у какой-нибудь старушки.

– Может, всё-таки я на полу?.. – начала было Таня, но наткнувшись на хмурый дочкин взгляд, только вздохнула.

– Завтра сама сходишь за вещами? – спросила Лизка. – А то мне на работу надо.

– Ох… ты работаешь? – удивилась Таня.

– Ну да, надо же на что-то жить… Я нянечкой в детский сад устроилась. Платят мало, но зато в тепле… Да и кормят неплохо.

Стыд-то какой, подумала Таня. Дочь уже работает, а она, здоровая баба, не может заработать себе на кусок хлеба!

Ночью Татьяне не спалось. Она ворочалась с боку на бок, вздыхала, в который уже раз мысленно прося прощения у Лизки. Надо же! Она бросила на произвол судьбы свою маленькую дочку, а вот дочь не отвернулась от непутёвой мамаши, не прошла мимо, сделав вид, что не узнала. А ведь могла! Могла…

Но попросить прощения вслух Таня так и не решилась… Ну не научили её этому! Наверное, даже под угрозой расстрела она не сможет подойти к дочери, обнять её. Руки, словно налитые свинцом, не хотели её слушаться. Язык прилип к нёбу, он ни за что не сможет произнести два таких простых слова: «Прости меня!»

Но Лизка, казалось, и не ждала от матери этих слов. Её устраивало, что мать не лезет к ней со своими чувствами, не заставляет отвечать ей взаимностью. Которой нет…

Глава 9

На улицу Таня не выходила целых три дня. Отсыпалась, отъедалась. А когда всё же решила наведаться в бабкин дом – забрать свои вещи, её ждал неприятный «сюрприз». Чемодан исчез, словно его и не было! Таня подозревала, что это Серафима прибрала бесхозное добро, но, как говорится, не пойман – не вор. Конечно, жалко было потерянных вещей, но зато она обрела большее – нашла дочь! И пусть нет между ними привязанности, Таня постарается завоевать Лизкину любовь. Вот только научиться бы этому…

Чтобы хоть в чём-то быть Лизке полезной, Таня взяла на себя готовку. Очень раздражала Зинаида, которая ужом вертелась под ногами, пытаясь выведать что-нибудь эдакое, что можно будет потом растрепать любопытным соседкам.

Но Таня не собиралась открывать душу первому встречному, из-за чего автоматически перекочевала в стан Зинаидиных врагов. Та, недолго думая, растрезвонила по всей округе, что «Танька вовсе не мать Лизке», а совершенно посторонняя тётка, ведь «дочеря́ с матерями так холодно себя не ведут». Разве может мать ни разу не улыбнуться своей кровиночке? Разве не хочет дочка хотя бы раз в день прижаться к своей мамочке?

Эти сплетни вскоре дошли и до участкового. Пришлось Лизке и Татьяне, краснея и бледнея, совать в руки стражу порядка свои документы, убеждая, что, дескать, и фамилия у них одна, и в графе «мать» указаны Танины ФИО.

Участковый вздохнул, хмуро протянул книжечки Лизке, намётанным глазом определив хозяйку, погрозил пальцем выглянувшей из своей «конуры» Зинаиде и с чувством выполненного долга удалился.

«Нет, надо срочно искать работу, чтобы не сидеть на Лизкиной шее», – сокрушалась Таня, чувствуя лопатками, как Зинаида сверлит её своими маленькими злыми глазками, подозрительно хмыкая каждый раз, когда им не удавалось разминуться в коридоре или на кухне.

Но где искать эту самую работу, Таня даже не представляла. Она уже побывала в нескольких детских садах, но там ей недвусмысленно дали понять, что её даже на пушечный выстрел нельзя подпускать к детям! В магазины её отказались брать даже уборщицей – подсупонила статья о спекуляции. Под разными предлогами ей отказывали и в других местах.

***

…Этот день также не принёс ей ничего утешительного.

День клонился к вечеру, а Таня ничем не могла порадовать ни себя, ни Лизку, которая хоть и не лезла к ней с расспросами, но с каждым днём становилась всё мрачнее.

Остановившись на обочине перед «зеброй», Таня вдруг ощутила себя стоящей на обрыве перед бездонной пропастью. Здесь ещё жизнь, пусть не такая светлая и радостная, о которой она когда-то мечтала, но жизнь… А там, в глубине, скрытой завесой тумана, избавление от всех бед и разочарований.

Словно в забытьи, Таня шагнула на проезжую часть – как раз под колёса приближающегося автобуса…

– Дура! Тебе что, жить надоело?! – кто-то грубо схватил её за плечи, рывком отбросил назад, что не позволило движущейся махине подмять её под себя.

– Пустите! Мне больно! – вскрикнула Таня, резко дёрнулась, развернулась, чуть ли не носом ткнувшись в грудь своего неожиданного спасителя.

– Больно?! – мужчина снова схватил Таню за плечи и так встряхнул, что у неё клацнули зубы. – А превратиться в размазанное по асфальту месиво не больно?! Идиотка! Лучше бы спасибо сказала!

Только теперь до Тани дошёл весь смысл происходящего. К ней стала возвращаться реальность. Взгляд стал более осмысленным и даже сфокусировался на спасителе. Им оказался уже немолодой мужчина, невысокий, худощавый, причём настолько, что казалось, будто из него вытопили весь подкожный жир. Он хмуро смотрел на Таню из-под нависших бровей, а поза свидетельствовала о том, что он сию же минуту готов схватить женщину, если та снова вздумает броситься под колёса.

Таня, ожидавшая чего угодно, но не такого вдруг возникшего к ней участия, судорожно вздохнула раз… другой… и вдруг разразилась безудержными рыданиями.

Мужчина растерялся. Он не знал, что делать, как вести себя с этой вдруг свалившейся к нему на голову незнакомкой. Ему проще было просто схватить её за шкирку, спасая от неминуемой гибели, чем успокаивать, слушая непрекращающиеся всхлипы. Он ненавидел женские слёзы. Он много лет жил один и даже не представлял, что в таких случаях делать с барышнями.

– Ну всё… хватит… Уже всё вокруг залили своими слезами, – мужчина вынул из кармана брюк клетчатый носовой платок, протянул Тане. – Вот, возьмите. Затем, оглянувшись по сторонам, взял Таню за руку и как маленькую повёл к ближайшей скамейке под раскидистым кустом жасмина.

Сначала Таня сидела молча, уставившись на носки своих туфель. Мужчина присел рядом, но с расспросами к ней не лез. Наоборот, он постарался сделаться как можно незаметнее, чтобы не спровоцировать новый поток слёз.

Таня это оценила. Она с благодарностью глянула на своего спасителя, сделала глубокий вдох, словно перед прыжком в воду, и заговорила. Сначала она с трудом подбирала слова, делая большие паузы. А после, даже не заметив, как это произошло, принялась пересказывать, словно многосерийный фильм, всю свою жизнь. Обычно слушателем такого монолога становится случайный попутчик в поезде, ведь рассказчик уверен, что он никогда больше не столкнётся с тем человеком, и значит, тот не причинит ему никакого вреда. Мужчина как раз и оказался тем «случайным попутчиком», которому можно открыть душу.