(Не)обнимашки… по наследству

Воспитатели не особо церемонились со своими подопечными. На каждое непослушание они отвешивали провинившемуся ребёнку подзатыльник, дергали его за ухо, наказывали, запирая в кладовой комнате, в которую стаскивали поломанную мебель и ненужный хлам.

Детдомовские дети росли, словно сорняки на пустыре: кто посильней – тот выживет. Лизка выжила! В свои восемь лет она была худенькой, бледненькой, вздрагивала от каждого громкого звука, словно ожидая какой-нибудь каверзы. На каждое обращение взрослого к ней она реагировала одинаково: испуганно втягивала голову в плечи, нервно моргала, боясь очередного тычка. Она стояла, понурившись, хмуро разглядывая свои старенькие сандалии.

Но этим она ещё больше злила воспитательницу. Та отвешивала Лизке «заслуженный» подзатыльник и отправляла в «карцер». Там девочка сидела весь день, без питья и еды, пока не наступало время отбоя.

***

Однажды в детский дом пришла бездетная пара, мечтающая о ребёнке. Им нужна была симпатичная девочка со светлыми волосами, послушная и, конечно же, здоровенькая.

Директриса, которой надоело тихое Лизкино упрямство, как бы невзначай подсунула паре девчонку, мол, смотрите, какая хорошенькая, тихая и послушная девочка!

– Хиленькая какая-то… – будущая мать оглядела девочку с ног до головы, словно выбирала не дочку себе, а прислугу.

– Ну, сами понимаете, у нас лимит, а сироток – полный дом!.. – грустно вздохнула Нинель Николаевна. – Были бы кости, а мясо нарастёт!

Женщина выжидающе посмотрела на мужа, но тот безучастно сидел, уставившись в окно. Ему совершенно не было никакого дела до новой прихоти супруги. Та заводила уже и собачку, и кошку, но после того, как ей надоело убирать за ними какашки, решила, что выгодней завести ребёнка. Девочку. Так что, пусть тешится! Лишь бы к нему не приставала.

– Ну что, пойдёшь к нам жить? – стараясь придать голосу ласковость, спросила женщина, протягивая Лизке руку.

Девочка молча попятилась.

– Дикая какая-то… – нахмурилась потенциальная мамаша.

– А что вы хотели? Она вас в первый раз видит! Привыкнет, полюбит… – стала уговаривать пару директриса.

– Ну-у, если ничего другого, получше, нет – давайте эту…

Некоторое время ушло на сбор и оформление нужных документов, и вскоре Лизка оказалась в новой семье.

С появлением как таковой мамы Лизкина жизнь чуточку стала лучше. Девочку уже не сажали в «карцер», не таскали за ухо и не отвешивали по любому поводу подзатыльники. Но и любви не было, такой, какая возникает между мамой и дочкой или между близкими людьми.

Но Лизка особо и не печалилась. Она понимала, что мамину любовь ещё надо заслужить. И она старалась добиться маминого расположения всеми доступными ей способами. Девочка сама мыла посуду, убиралась не только в своей комнате, но и в других. Она быстро научилась готовить простенькие блюда: могла сварить макароны, пожарить картошку или яичницу, сделать салат или окрошку.

Веронику (так называла Лизка «маму», по её же приказу) это вполне устраивало. Вернее, женщина просто этого не замечала, как не обращала внимания и на саму девочку.

Уже буквально через неделю, после того, как они с мужем забрали Лизку из детдома, Вероника наигралась. Она поняла, что с девчонкой хлопот ещё больше, чем с собакой. Ведь ей надо покупать разные вещи, ущемляя себя, выгуливать… или как это… гулять с девчонкой.

А ещё, о, ужас, надо купить кучу учебников, тетрадок и остальной дребедени, потому что, оказывается, Лизке нужно ходить в школу! Директриса поступила подло, что не сказала об этом! Значит, она, Вероника, должна тратить всё своё время на эту сироту?! Нет, надо всё кардинально менять!

Лизка даже не подозревала, какая буря бушует в Вероникиной голове!

Что касается мужа Вероники, так ему было абсолютно наплевать на девчонку. Он решил, что его миссия по усыновлению ребёнка закончена и можно расслабиться. По сути, он был неплохим человеком, но профессорское звание обязывало его присутствовать на всевозможных конференциях и мероприятиях, вести лекции и всякого рода занятия. Поэтому дома он бывал только по вечерам, а придя домой, запирался в своём кабинете и погружался в свой мирок, полностью абстрагировавшись от окружающей его действительности.

Веронике было совершенно неинтересно, чем занимается супруг, поэтому не вникала в дела мужа. Сама же она была домохозяйкой – создавала уют своему благоверному. Лизка же стала ей в этом мешать.

– Давай отвезём девчонку назад! – чуть ли не приказным тоном предложила Вероника мужу.

– Это как «назад»? – от удивления у профессора очки полезли на лоб. – Мы же её удочерили!

– Как удочерили, так и разудочерим! – бросила Вероника. – Девчонка мне мешает!

Женщину даже не волновало то, что девочка всё слышит. Когда до Лизки дошло, что её хотят вернуть в детдом, то она очень испугалась. Конечно, она и здесь не испытывала особой радости, но она до ужаса боялась снова оказаться в «карцере» или опять получать тычки от воспитательниц.

– Мамочка Вероника, не отводите меня в детдом! – кинулась она в ноги Вероники. – Я всё-всё буду делать! И убирать, и готовить, и стирать!

– Господи, что ты городишь! – отпихнула от себя девочку Вероника. – Для этого я просто найму прислугу! Не готова я быть родительницей. Уж лучше снова заведу кошку. Всё-таки с ней намного меньше хлопот…

…Сколько ни упрашивала Лизка Веронику, но спустя несколько дней она снова стояла на пороге ненавистного ей детдома.

Конечно, Нинель Николаевна была в бешенстве, хоть старалась и не показывать виду. После всех формальностей Лизка снова оказалась в этом ужасном месте, где прошли первые годы её несчастливого детства.

Глава 2

Удивительно, но даже чёрствые детдомовские воспитатели прониклись состраданием к Лизке.

– Это же надо – дважды брошенка! – сокрушались они. – Не везёт девчонке!

Лизка ещё больше замкнулась. Те подружки, которые раньше разделяли с ней тяготы детдомовской жизни, вмиг от неё отвернулись, полагая, что Лизке повезло больше, чем им, ведь ей довелось пожить в семье, среди богатеев!

Воспитателей же мало волновало душевное состояние девочки. Их больше интересовало благополучие несостоявшихся родителей девчонки, мол, как там у них? Окружённые убогой обстановкой, они хоть таким способом хотели заглянуть в «замочную скважину» и приоткрыть тайны чужой жизни.

Первое время они всячески выпытывали у девочки подробности её проживания в семье. Но видя, что Лизка хмуро отмалчивается, плюнули на неё, сделав вывод, что девчонка сама виновата, что не смогла приглянуться паре.

Мальчишки тоже не остались в долгу. Понимая, что Лизка не может дать отпор, что за неё некому заступиться, они стали активнее, чем до других девчонок, цепляться к ней, дёргая за куцые косички; зажимая в углах, задирали платье, щипали за тощие бёдра, унижая всякими непристойностями.

Лизка пыталась пожаловаться воспитательнице, но та ей не поверила:

– Ты где это такой мерзости набралась?!

Мальчишки, узнав, что она наябедничала, устроили ей «тёмную», поколотив так, что она еле ноги от них унесла!

Удивительно, но Лизке эта «тёмная» послужила хорошим уроком. Она поняла, что нельзя быть уязвимой и беспомощной, нельзя, чтобы люди вычислили твои слабые стороны. Иначе именно по тому месту и ударят!

Она не стала больше замыкаться в себе. Когда её начинали ругать воспитатели, она поднимала глаза на взрослого и нагло ухмылялась. Слово «карцер» уже не вызывал у неё чувство ужаса и паники. Воспитатели это заметили, и у них в одночасье пропал к Лизке интерес. Они просто переключились на более слабых воспитанников.

Мальчишки первое время пытались ещё до неё задираться, но она волчонком кидалась на каждого обидчика. Стычка заканчивалась Лизкиной победой, а поцарапанные и взъерошенные противники, обозвав Лизку последними словами, позорно отступали.

В детдом регулярно приходили пары, чтобы усыновить ребёнка, но на Лизку уже никто не обращал внимания, потому что из маленькой хрупкой девочки она превратилась в угловатого подростка. Страшненькой она не была, но её портили выступающие ключицы, излишняя худоба, периодически вскакивающие на лбу прыщи и прыгающая походка, словно девчонка передвигалась на ходулях.

Лизка так и не обзавелась ни друзьями, ни подругами – все считали её дикаркой и ненормальной, поэтому дружить с ней не хотели.

Однажды в детском доме появилась новая уборщица. Обычно технички там не задерживались, так как их совершенно не прельщали мизерная зарплата и большой объём работы. С воспитанниками они держались на дистанции, полагая, что у них и без того полно дел, а за детьми есть кому следить.

Но эта уборщица обратила на себя внимание тем, что часто, как бы невзначай, стала появляться среди детей, причём её интерес был сфокусирован лишь на одном ребёнке – Лизке. Женщина неожиданно возникала перед девочкой, подкарауливая её в классе или на прогулке, пытаясь расположить к себе ничего не значащими разговорами.

Конечно же, Лизка это заметила, и ей это не понравилось. Слишком уж надоедливым был этот странный интерес!

– Чего вам от меня надо? – однажды с вызовом спросила Лизка, когда уборщица в который раз пристала к ней с дурацкими вопросами.

– Что ты такая колючая… – женщина вздохнула, пытаясь скрыть волнение.

– А вам какое дело? Если вы хотите меня удочерить, то «поезд ушёл»!

– У тебя есть мама?

– Может, и есть… где-то!..

– А если бы она к тебе приехала? – женщина выжидающе посмотрела на девочку.

– Ну и зачем?! Я ей не нужна была, когда меня здесь били и унижали, когда я в ней нуждалась больше всего!

– Может, она не знала, что ты в детдоме…

– Или не хотела знать?! И вообще, что вы ко мне в душу лезете?!

– Я просто хочу тебе помочь.

– Чем?! Я здесь нахожусь уже четырнадцать лет! Если бы мать хотела – давно бы приехала и забрала меня!

– Иногда бывают обстоятельства, которые сильнее нас…

– Обстоятельства?! – рассмеялась Лизка. – Этому может помешать только смерть! Ну, или… или тюрьма!

– Ты права, дочка…

– Какая я вам дочка!!! – вспыхнула Лизка, зло дёрнула плечом, развернулась и, громко топая, выбежала из комнаты.

И всё же какое-то неясное волнение терзало Лизкину душу.

«Что же этой уборщице от меня надо?» – думала девочка, невольно вздрагивая каждый раз, когда та появлялась на горизонте.

– Может, мы всё-таки познакомимся? – однажды предложила техничка, устало опустившись на свободный стул возле стола, за которым сидела Лизка, рисуя что-то в альбоме. – Меня Татьяной зовут. А ты, я знаю, Лиза.

– А что вы ещё знаете? – с вызовом спросила девочка.

– Знаю, что ты родилась в соседнем городе, что раньше жила с бабушкой и… мамой.

– Да, жила! Но мать меня бросила! Она от меня отказалась, как от шелудивого щенка! – девочка вспыхнула, и щёки покрылись пятнами яркого нервного румянца.

– Может, на то причины были?.. – неуверенно произнесла Татьяна, не зная, продолжать ли ей начатый разговор.

– Какие причины могут оправдать предательство?! И вообще, что это вы передо мной исповедываетесь?!

Женщина некоторое время молчала, нервно покусывая губы, потом решилась:

– Какие причины?.. Может, твоя мать не знала, что ты находишься в детском доме!

– Не знала или не хотела знать?!

– Она думала, что тебе будет лучше с бабушкой…

– Ага! Оставила на старую бабку, которая в тот же день умерла!

– Я не знала… Ох… – Татьяна поняла, что выдала себя.

У Лизки карандаш выпал из рук. Она подняла глаза на Татьяну. В них плескался вопрос: правильно ли она поняла?

Увидев страх и отчаяние в глазах молодой женщины, Лизка поняла, что перед ней сидит её родная мать! Сколько раз она представляла встречу со своей мамой! Как та однажды придёт, радостно обнимет дочку и скажет, как долго она её искала! Но такие мысли посещали её в далёком детстве. Теперь же кроме безразличия и даже какой-то брезгливости она ничего не чувствовала к этой незнакомой женщине с усталым лицом.

– Я понимаю… я виновата… Но я не могу тебе всего рассказать! – стала оправдываться Татьяна. – Пока не могу. Ты ещё маленькая. Не поймёшь…

– Ну да, а бросить младенца на произвол судьбы – это как? – взвилась Лизка.

– Я понимаю… ты сердишься… Но поверь, я тебе всё-всё расскажу! Но чуть позже…

– Да что вы оправдываетесь! – вскочила Лизка, отшвырнув стул в сторону. – Идите-ка вы!..

Глава 3

…Несколько дней Татьяна избегала встреч с Лизкой. Она просто не знала, как теперь себя с ней вести. С одной стороны, её мучила совесть, что она бросила ребёнка на произвол судьбы. Но с другой стороны… она ведь не знала, что баба Валя умерла. Она думала, что та вырастит девчонку и даст ей то, что не смогла дать ей она, родная мать.

Татьяна ловила себя на мысли, что она даже про себя не могла назвать Лизку дочкой. Она не испытывала к ней ровным счётом ничего, что уж говорить о какой-то там материнской любви… Но она помнила наставления матушки Агафьи, которая велела найти дочь, тем самым искупив свой грех.

***

Воспоминания отбросили её на четырнадцать лет назад. В то время, когда она на крыльях свободы неслась в светлое будущее, где не будет этого кричащего младенца – Лизки. Вадим… будь он неладен!

Она особо не раздумывала – взяла билет и спустя несколько часов уже была в родном городе, стояла на пороге своего дома. Своего ли?

Мать, увидев дочь, не проявила ни малейшей радости. Она хмыкнула, скривилась, будто перед ней возникла не дочь, а побирушка, одна из тех, которые ходили по квартирам, выпрашивая ненужные вещи или что-нибудь из еды.

– Ну? Набегалась? И где тебя черти носили целый год?

– Здравствуй, мама…

– Мне от твоего «здрасьте» ни жарко, ни холодно! До сих пор соседи мне кости перемывают – допытываются, куда это я дочь подевала?

– Я работала…

– Да неужели? – усмехнулась мать, отступая в сторону, тем самым разрешая Тане войти в комнату.

Таня надеялась, что мать уже успокоилась, поэтому не будет изводить её упрёками и придирками. Но на деле оказалось всё наоборот. За год женщине понравилось жить одной: и сама себе хозяйка, и не надо переживать за беспутную дочь, мол, вдруг снова принесёт в подоле.

Таня это видела и чувствовала, поэтому старалась как можно реже появляться дома. Она бродила по улицам, успокаивая себя тем, что ищет работу. Но, положа руку на сердце, ей так надоело горбатиться «на чужую тётю». К тому же она боялась снова попасть в лапы к ещё одному похотливому «Вадиму».

Однажды она, устав бесцельно шляться по городу, присела на лавочку в том же скверике, где когда-то у неё было первое и последнее свидание с Глебом.

– Какая краля! – от неожиданности Таня поперхнулась коржиком, который купила, чтобы утолить голод.

Перед ней стоял развязный парень в цветастой рубахе и светлых штанах. Длинные волосы сосульками свисали до плеч, чёлка наполовину закрывала один глаз. Второй серый глаз нахально разглядывал девушку. Губы кривились в усмешке, одновременно придерживая в уголке рта папиросу.

«Ну вот, накаркала! Не было печали…» – Таня стряхнула с подола крошки, собираясь встать.

– Да не боись! Не съем я тебя! – парень плюхнулся рядом с девушкой. – Откуда к нам такую красотку занесло?

– Шёл бы ты…

– Фу-у, как грубо! Давай знакомиться! Андрюха!

– Ну, Таня…

– Во! Уже кое что! Ты что такая дикая? Неместная?

– Здешняя.

– Ништяк! Да не трясись ты! Не обижу, – парень покровительственно похлопал Таню по плечу.

– Я и не боюсь!

– Ну, вот и правильно!

Хотя правильного здесь было мало. Но это Таня только потом поняла, когда погрязла в тёмных делишках Андрюхи по самые уши!

Парень был обычным фарцовщиком. Магазины не могли похвастаться ассортиментом товаров. Андрюха же нашёл лазейку, где с лёгкостью добывал дефицитный товар: батники и джинсы, пластинки с зарубежными певцами, губную помаду и другие вещи, которых в магазинах днём с огнём не сыщешь!

Сам же он не собирался подставляться, так как за спекуляцию легко можно было и на нары загреметь. Для этой цели он находил «продавцов» – наивных парней и девушек, которые за энный процент реализовывали товар по спекулятивной цене.

Так Таня и оказалась в числе таких реализаторов. С раннего утра она толкалась возле магазина, аккуратно предлагая женщинам, нуждающимся в косметике, помаду и тени, тушь и ароматные духи. У девушки появились деньги. Окрылённая успехом, она потеряла бдительность – и попалась, предложив помаду не кому-нибудь, а точнёхонько судье, которая по закону подлости случайно проходила мимо магазина.

Так как Тане нечем было откупиться, с ней долго не церемонились – быстро состряпали дело, в котором Андрюха удивительнейшим образом превратился в… свидетеля. Сама же Таня оказалась в местах лишения свободы на целых три года.

Глава 4

Время, проведённое за решёткой, Таня постаралась вычеркнуть из памяти как страшный сон. И даже если Лизка когда-нибудь будет об этом расспрашивать, Таня постарается увильнуть от ответа.

Она хоть и немного отсидела, но в ней как будто что-то надломилось. Вышла на свободу – а радости нет. Была даже мысль – руки на себя наложить. Уже на мосту стояла, безучастно смотрела, как внизу мелькают вагоны поезда. Ещё чуть-чуть – и полетит она вниз… А там – решение всех проблем…

– От себя не убежишь… – услышала она тогда тихий голос.

Оглянулась. Стоит женщина, вся в чёрном монашеском одеянии. Лишь лицо белым пятном выделяется на фоне этой мрачной черноты… Только монашки здесь и не хватало…

– Вижу, тебе идти некуда. Можешь не отвечать, всё и так понятно. Пойдём со мной! – так же тихо произнесла незнакомка. – Захочешь – останешься, а нет – никто тебя насильно держать не будет!

Какими путями-дорогами они добирались до монастыря, Таня помнит с трудом. Она просто доверилась монашке и шла за ней, как слепой за поводырём.

В монастыре Таня провела несколько лет. Она трудилась не покладая рук: копала землю, колола дрова, сеяла, убирала урожай, белила стены, подметала двор и… много молилась. Именно через молитву пришли к ней покой и умиротворение. Вот и решила она навсегда остаться в монастыре.

Поделилась она своими мыслями с матушкой Агафьей. Но перед этим рассказала о себе всё, чтобы ни один грех не остался незамоленным. Матушка её выслушала, покачала головой.

– Не можешь ты у нас остаться, – с сожалением проговорила она. – Не будет твоей душе покоя, пока не вернёшься к своей девочке. Падай в ноги ей, проси прощенья!

Но даже после этого разговора Таня ещё пару лет набиралась мужества, чтобы вернуться в тот жестокий мир.

Первым шоком для неё стало известие о смерти бабы Вали. Вторым – что Лизка в тот же день стала сиротой при живой матери. Ещё некоторое время потребовалось, чтобы найти дочь, упросить директрису взять Таню уборщицей. И вот теперь, когда все препятствия позади, дочь не хочет её видеть!

Лизку также одолевали не менее тревожные мысли. От того, что наконец-то нашлась мать, радости она не испытывала. Наоборот, весь её устоявшийся мирок дал трещину, стал разваливаться, как карточный домик, неосторожно задетый чей-то рукой.

К женщине, назвавшейся матерью, Лизка не испытывала совершенно никаких чувств. Первые порывы злости и раздражения прошли, их место заняли апатия и опустошённость. Девочка не знала, как вести себя с этой чужой для неё женщиной, что говорить. Да и о чём говорить-то?! Поэтому она всячески старалась избегать встреч с Таней, а оказавшись рядом, молчала, соблюдая дистанцию. Однажды Таня хотела её обнять, но Лизку так передёрнуло от отвращения, что женщина в испуге отпрянула. Но, как говорится, вода и камень точит.

Глава 5

Прошло ещё три года.

За это время Лизка свыклась с мыслью, что у неё теперь есть мать. Её уже не коробило от общения с ней. Но любить эту, по сути чужую, женщину у неё так и не получилось.

Возможно, если бы они жили вместе, всё сложилось бы иначе. Но у Тани не было своего жилья, она жила тут же, в детском доме, занимая маленькую коморку, которую ей выделила директриса.

О том, чтобы вернуться в родной город, не могло быть и речи. Ведь мать ни разу не навестила Таню в тюрьме, не пыталась встретиться и после. Таня даже не знала, жива ли она?

***

До восемнадцатилетия воспитанники находятся в детском доме. А после – «освободите помещение»! Куда – никого не волнует! Кого-то забирают дальние родственники, сиротам государство предоставляет жильё, чаще всего – комнату в коммуналке.

Лизке не повезло. Сиротой она не считалась, так как мать всё-таки существовала. Таня же забрать её не могла – сама жила в детдоме «на птичьих правах».

К этому времени директриса состарилась, стала более сентиментальной. А может, просто уже нахапала всего. Но, так или иначе, глядя на развитие отношений «мать – дочь», она прониклась не то чтобы состраданием, но своего рода участием. По крайней мере, так казалось со стороны.

Однажды она позвала Таню в свой кабинет и, не ходя вокруг да около, прямо спросила:

– Не знаешь, как помочь Лизке?

– Вы это о чём?

– Ты дурочкой-то не прикидывайся! – прикрикнула на Таню Нинель Николаевна. – То, что ты её мать, я узнала давно. Удивлена, что молчала? Видишь ли, на твоё место очереди что-то не наблюдается, вот и держала тебя. Баба ты работящая, ничего сказать не могу. Давно заприметила, что Лизку обхаживаешь. С самого начала ей не повезло. Сначала ты бросила, потом приёмные родители назад вернули. И вот какое дело… Как стукнет твоей девчонке восемнадцать, придётся что-то решать! Держать здесь её не могу, а выгнать… Но я не совсем чёрствая и бездушная. Есть у меня к тебе предложение. Откажись от дочери!

– Да вы что?! Я столько сил потратила на то, чтобы с ней худо-бедно сблизиться, а вы…

– Да ты не перебивай, а послушай! Ты же хочешь, чтобы у Лизки свой угол был?

– Ну, хочу… Только как?

– Вот я и говорю: откажись от неё – она будет считаться сиротой. Через полгода стукнет ей восемнадцать. Государство выделит ей комнату. Конечно, скорей всего, в коммуналке. Зато смотри, сколько преимуществ! Первое – у неё будет свой угол. Второе – вы сможете быть всегда вместе. А если ещё она тебя пропишет на своей жилплощади – то вообще будет шикарно!

Таня задумалась. Что-то уж очень мягко стелет Нинель!

– А вам-то какая выгода? – Таня с подозрением уставилась на директрису, которая то потирала руки, то хваталась за нос, выдавая волнение. – Не поверю, что за просто так!

– Верно мыслишь! – похвалила её директриса. – Отказ оформлю задним числом, чтобы вопросов не возникло. А за это будешь у меня по выходным убираться да выполнять кое-какие поручения.

– Но у меня тогда совсем не останется времени на отдых! Да и с дочерью я буду мало видеться!

– Как это мало? – удивилась Нинель. – А вечера? Здесь же у тебя хватает времени на болтовню? Ну как?

– Можно мне подумать?

– Подумать-то можно. Но мне вскоре нужно будет предоставить списки сирот, которым положено жильё. Смотри, профукаешь эту возможность – по твоей милости девчонка останется без крыши над головой! Да! И не вздумай с Лизкой советоваться! Эмоции захлестнут разум – она тебя ещё пошлёт куда подальше! Даю тебе на раздумье три дня. Учти, больше предлагать не буду! На твоё место другие желающие найдутся!

Следующие три дня Таня размышляла над тем, как же ей поступить. Права Нинель. С Лизкой советоваться нельзя, но и упускать возможность обретения крыши над головой было бы глупо. Но Таня решила внести кое-какие поправки в план директрисы.

Когда она зашла в кабинет, Нинель нисколько не удивилась.

– Ну что, решила? – спросила она, выжидающе глядя на Таню.

– Да. Но у меня есть условие…

– Что-о?! Ты мне ещё и условия ставишь?! Ты меня благодарить должна, что на работу тебя взяла, закрыла глаза на твоё тюремное прошлое, на отсутствие жилья, закрывала глаза на твоё общение с девчонкой, не рассказала ей про её беспутную мать!

– Я не беспутная! У меня на то были причины!

– Ты для этого пришла? Чтобы я тебя пожалела?

– Я не то хотела сказать… Я хотела спросить… когда Лизка… ну…

– Что?!

– Нет, ничего… Я согласна… – прошептала Таня.

– Не слышу! Что ты там бормочешь?!

– Я согласна! Убираться у вас! И отказную напишу!

– Ну то-то же… Садись!

Не прошло и получаса, как Лизка стала сиротой.

Конечно же Таня скрыла от неё правду, решив, что она расскажет ей об этом позже, потом… когда-нибудь… Но если бы она только знала, чем обернётся ей это враньё!

Глава 6

Восемнадцатый Лизкин день рождения мало чем отличался от остальных дней. Девчонки не отреагировали на её днюху, потому что она ни с кем из них не общалась. Слишком сильна оказалась обида, нанесённая ей после унизительно возвращения в детдом.