Чемодан солнца: истории из Египта

Алина Кравцова

Чемодан солнца: истории из Египта

Когда Звезда упала.

Когда Звезда упала.

В сером городке, где даже солнце выглядывает как будто нехотя, жила Ида. Вечерами она пела в шашлычной у дороги – среди запаха маринованного мяса, копоти и приглушённого гула проезжающих фур. Её пение билось сквозь сигаретный дым и будничную хмурость, как белоснежный голубь в оконное грязное стекло.

Муж Иды – Толик, был владельцем и одновременно директором этого скромного кафе на обочине.

Толик не пел. Он жарил, закупал, строил, ругался, мастерил. Его ладони – как две чугунные сковородки: тяжёлые, шероховатые, пахли луком и гарью. В них не было музыки, не было поэзии, как в тонких, изящных пальцах Иды.

Толик был уверен, что в их жизни всё есть для счастья – работа, дом полная чаша, вкусный сытный ужин, телевизор и сон. Зачем выдумывать лишнее? Любовь, по Толикову, – это забота. И он опекал свою чудаковато – странную жену.

Ида же хотела взлёта, трепета, света прожекторов. И петь на огромной сцене в цвете лавандовых полей Прованса – как в том старом французском фильме про романтику и мечты.

Она жаждала, чтобы возлюбленный в ушко ей нежно шептал ласковые слова. Она же от Толика только и слышала топорную деревенщину в стиле:»Ложи да ешь».

Всё началось неожиданно – внезапно со звонка подруги Любы:

– Горящая путёвка в Хургаду, отель 5 звёзд и за копейки. Вылет завтра. Погнали?

Голос Любы звенел переливчато задорно словно мелодичный колокольчик.

Ида стояла перед зеркалом и вдруг увидела не свою привычную фальшивую улыбку. Она увидела глаза – живые, испуганные, полные надежды. Как у девчонки, которая ещё верит в чудеса.

– Погнали!!

Ну, и пусть не в Прованс с его лавандовыми полями. Зато подальше от этого мерзкого городка, где небо давит. А неделю не видеть опостылевшую шашлычную – вот уж воистину седьмое небо счастья.

Ида чемодан собрала молниеносно.

Толик молча сидел на кровати. Его большие рабочие руки беспомощно лежали на коленях. В его взгляде читалось столько боли, столько немого вопроса, что у неё сжалось сердце. Но она не ответила. Боялась, что если скажет хоть слово – останется здесь навсегда. В этом сером, ледяном мире, где мечты умирают, так и не успев родиться.

◇

Египет с первого же взгляда Иду закружил, заворожил и

.. без права «на освобождение» любовью пленил.

Жаркий воздух, как поцелуй страстного любовника. Море – как обещание счастья, которому сбыться суждено. Фрукты, цветы, шелест пальм…

По вечерам в баре, у бассейна, пела тонкая и звонкая яркая брюнетка.

«Эх, вот бы мне остаться тут работать, как эта прекрасная дива», – вздыхала Ида.

То ли мохито в голову ей ударил. А то ли пришла пора книге судьбы перевернуть страницу ..

Ида сама не помнит, как подошла к певице и попросила дать ей микрофон.

Её голос рванул легко и свободно, как птица, выпорхнувшая из клетки. Зрители замерли, а потом взорвались аплодисментами. В этот момент Ида почувствовала – это и есть счастье. Вот оно, истинное, жгучее, как солнце над Красным морем.

И тогда подошёл он – красивый, гладкий, словно выточенная огранка бриллианта. Его черные глаза темнее египетского неба ночью, в котором полыхали звёзды, нежно смотрели на Иду.

Он протянул ей руку, чтобы помочь спуститься со сцены.

«Боже, пальцы как у меня, изящные, длинные. Не то что хваталки – чугунные сковородки Толика «, – мелькнуло в голове Иды.

– Махмуд, – представился прекрасный принц – Твой голос заворожил меня. Кто ты, красивая незнакомка? Сирена? Ангел? Богиня?

Махмуд оказался продюсером. И предложил Иде выгодный контракт.

С этого момента началась сказка наяву.

Ида пела в отелях с мраморными лестницами и люстрами в виде солнца. Её роскошные платья переливались в свете софитов, голос летел над бассейнами.

А Толик? Ида ему послала всего лишь одно короткое сообщение:

«Я остаюсь в Египте. Мне здесь предложили работу».

На что Толик ответил тоже экстремально лаконично:

«Ок. Будут проблемы, пиши – звони”.

Вот же чурбан бессердечный! Жена не вернулась из отпуска, а ему и дела нет. Ну, и пусть дальше в своей шашлычной с шампурами милуется.

Не то что Махмуд. Он Иду понимал с полуслова. И ночи жаркой любви, а потом сладкий сон в объятиях друг друга – заслуженная награда за «муки» обитания в сером городке.

◇

Но однажды утром, после особо нежной ночи, Махмуд сидел на краю постели с тяжёлым взглядом.

– Отец болен, – сказал он. – Операция нужна. Пятьсот тысяч долларов. Никто не может помочь, только ты, любимая. Дорогая, отдавай мне деньги от концертов. Через год верну. Клянусь.

В груди у Иды что-то кольнуло. Первый раз за долгое время ей стало холодно в Египте.

Но она отдавала. Из жалости. Из любви. Из страха потерять. Но этих денег все равно было недостаточно.

С каждым днём голос Махмуда становился резче. Он больше не шептал. Он надрывисто громко упрекал:

– Ты не любишь меня. Иначе продала бы свою квартиру в России и мы оплатили бы всю операцию сразу. Ты эгоистка. Плевать тебе на моего отца.

Ида плакала тихо в ванной, чтобы не слышал. Сцена уже не грела. Аплодисменты не спасали.

Ночная нежность испарилась. Остались только холодные простыни и его спина, отвернувшаяся как закрытая дверь.

◇

Утром, когда Махмуд пошёл в душ, Ида хотела просто поспать после долгого вечернего концерта.

Его телефон непрерывно пиликал. Ида взяла мобильный, чтобы выключить звук.

На экране вспыхнуло сообщение ватсапа:

«Любимый, жду не дождусь нашей свадьбы ️»

Она открыла чат и онемела. Её пальцы дрожали, когда она листала переписку. Месяцы нежности, страсти, пылкой любви. Тысячи сообщений. Обещания, которые он давал другой.

Переписка шла давно. Фотографии, поцелуи, планы..

Махмуд вышел из душа. Он стоял за спиной Иды и со злобной усмешкой наблюдал, как та читает сообщения.

– Как ты мог? – прошептала Ида.

Он пожал плечами:

– Да, я женюсь на богатой немке. А ты… вон пошла, нищебродка.

Мир обрушился. Вся её песня оборвалась на полуслове.

◇

И вот самолёт возвращает Иду домой. За иллюминатором проплывают равнодушные облака из бесчувственной ваты. Она сжимает подлокотники, чтобы не заплакать. Но слёзы всё равно текут. Тихие, горькие, как правда, которую она так долго не хотела видеть.

В зоне прилёта среди толпы встречающих она видит Толика. Его лицо не выражает ничего. Но глаза, эти утомлённые добрые глаза, говорят больше тысячи слов.

В руках у Толика замерзшие хризантемы лавандового – любимого цвета Иды. Как глупо. Несуразно. Но так тепло. И бесконечно прекрасно.

Толик без слов обнимает Иду. И в его «чугунных сковородках « она ощущает безграничное тепло, надёжность, и… безопасность. Вот он, её дом. Вот он, человек, который любит её не за что-то, а просто так.

Ида прижалась к Толику, как к земле после падения. И безутешно зарыдала на его плече. Кожаная куртка пахла бензином, табаком и шашлыками. Но теперь этот будничный запах, был для Иды ароматом поэзии рая.

– Как хорошо, что ты вернулась, – только и сказал Толик.

«Чугунными сковородками» он медленно, еле касаясь Иды, нежно гладил «блудную» жену по голове.

В тот момент Ида поняла: настоящая любовь – не в изящных пальцах и изысканных словах. А в том, кто не ушёл, когда ты упала. Кто остался, когда ты была не на сцене, а в слезах.

Прошло четыре года.

Шашлычная расцвела как сад после дождя.

Хозяйственный Толик открыл новый большой ресторан с изысканной кухней.

И в том ресторане специально для Иды он соорудил огромную сцену в цветах лавандового поля Прованса.

Ида пела. Только теперь – с другой музыкой в сердце. Без иллюзий. Без сказки. Но с доверием и благодарностью – а иногда с горечью обмана, которым добровольно себя отравила в Египте.

Толик слушает Иду. В его взгляде есть то, чего не было у Махмуда – взрослая, настоящая любовь.

Ида пела, глядя на Толика в зал. И в каждом слове этой песни звучало:

«Я люблю тебя. И это навсегда.»

В какой – то момент лицо Толика покрыла тень былой боли.

Ида закончила петь. Первые секунды Толик не аплодировал вместе с другими. И вот он медленно поднимает ладони. Его «чугунные сковородки» издают глухой стук, но для Иды это звучит громче любых оваций.

Толик прищуривается, пристально осматривает сцену и ругается вслух: «Едришки – шишки, микрофон – то шатается»

Он не спеша поднимается на сцену. Его «чугунные сковородки», бережно поправляют стойку. И вдруг – медленно, еле касаясь Иды – гладит её по голове, как тогда в аэропорту после её возвращения из Хургады.

Ида тонет в глазах Толика – в его море любви, которое она так безуспешно искала в Египте.

Золотистый свет софитов. Лавандовая сцена как замерзшие хризантемы в аэропорту – символ настоящей взрослой любви. Ида обнимает взглядом Толика и продолжает петь.

Её песня про то, что любовь живёт не в звёздах, а в тех, кто остаётся, когда звёзды гаснут.

Борщ в Египте, или  русский квест под пальмой.рщ в Египте, или русский квест под пальмой.

Борщ в Египте, или русский квест под пальмой.

Захотелось Даше однажды в Хургаде борща. И чтоб свёкла, чтоб сметана, чтоб душа в пятки ушла от счастья. Видимо, русские гены проснулись в 40-градусную жару и зашептали: «Свари-и-и!»

И отправилась Даша на овощный рынок. Продавец Ахмед, увидев горящие глаза девушки , радостно протянул ей манго.

«Нет, свёклу хочу!» – сказала Даша, жадно ища глазами вожделенный корнеплод.

«А, свёкла! Зачем? Лучше манго бери», – Ахмед настойчиво запихивал манго в сумку Даши.

На втором рынке Мухаммед поклялся бородой пророка, что свёкла будет:

«Иншаллах, букра»

Что в переводе с арабского означает – Бог даст завтра.

На третьем – Фарук, вздохнув, признал: «Сезон окончен, мадам. Привезём из Каира специально для вас».

В итоге Даша купила лишь морковь и картошку. Ну хоть что-то. Свёклу же приготовилась ждать из Каира – Фарук же обещал.

С капустой вышло ещё драматичнее. Продавец Юсеф, вздохнул: «Только что закончилась белокочанная. Завтра Принесу вам домой!»

Наутро под дверью стоял качан – о, Боги! —почти размером с Дашу. Серьёзно. Египетская капуста – она либо как грецкий орех, либо как внезапный наследник престола.

«Из этого качана можно столько голубцов наготовить, что с лихвой весь Египет накормишь», – подумала Даша. И пошла искать топор для рубки гигантского качана.

Через три дня Фарук привез-таки свёклу. Но тут выяснилось, что египетская морковь, как Золушка после полуночи, превратилась в сморщенный стручок.

«Варить? Да я её в микроскоп не вижу!» – рыдала Даша, тыча пальцем в коричневую рыхлую ниточку.

Но нет, сдаваться нельзя! Бросила в кастрюлю всё: свёклу из Каира, капусту-гиганта, стручок-морковь и молитву на русском.

Когда муж-египтянин попробовал борщ, он замер, потом сказал:

«Теперь я понимаю, почему русские такие красивые и сильные люди. Вы едите много овощей, из которых готовите божественно вкусный суп. Пожалуй, мне нужна будет добавка». В его глазах читались гордость и уважение.

А Даша, обливаясь сметаной (найденной в супермаркете за 100 км), думала:

«Да, квест выполнен. Но если ещё раз захочу борща в Египте – пусть в помощь мне придет сам Ра!»

Эпилог:

С тех пор муж – египтянин называет борщ «русской магией» .

А Даша поняла: готовить борщ в Хургаде – это как искать Грааль. Только вместо рыцарей – продавцы, вместо огнедышащего дракона – сезон дождей (которого нет).

И лучшая награда за прохождение борщового квеста – муж, уплетающий за обе щёки уже третью тарелку «русской магии».

Песчаная царица

Песчаная царица.

Оксана ступила на раскалённый асфальт Хургады, зажмурившись от ослепительного солнца. После гниющих изб и пьяных криков её деревни этот мир казался волшебным: бирюзовое море, белоснежные отели, люди, утопающие в золоте и смехе.

Она устроилась продавщицей в магазин элитных египетских масел – тех самых, что, как говорили, носили Клеопатра и Нефертити.

Рами, владелец магазина, заметил её сразу:

– У тебя взгляд царицы.

– Жасмин – для юных девушек, – учил он, касаясь её запястья каплей масла.

– Пачули – для тех, кто уже знает цену наслаждению.

Его пальцы пахли дорогим табаком и чем-то металлическим. Позже она поймёт: это был запах денег.

•

По вечерам Рами водил Оксану в рестораны, где свет преломлялся в бесконечных зеркалах. Там её отражение казалось чужим – слишком нарядным, слишком счастливым.

– Ты единственная, кто понимает меня, – признался он однажды, показывая ей коллекцию древних флаконов, – Остальные хотят только мой кошелёк.

Оксана верила. Даже когда уборщица шептала:

– Не обманывай себя. Он спит со всеми новенькими продавщицами.

Она лишь смеялась:

– Я – другая

•

Но уборщица оказалась права. Через месяц Рами охладел к ней. Сначала появилась белокурая чешка, потом – итальянка, потом француженка с огненными волосами.

Контракт подходил к концу. Оксану ждала обратная дорога в серую жизнь – в деревню, где её ждали только пустые поля и пьяные соседи.

Нет. Этого она не допустит.

О колдунах Сахары шептались все. Говорили, их магия сильнее ветров пустыни. Они могут привязать любого мужчину – навеки.

Колдун жил в белом доме без окон.

– Ты готова заплатить? – спросил он, зажигая чёрные свечи. – Пустыня не прощает долгов.

Она кивнула.

Нож скользнул по её ладони. Кровь Оксаны смешалась с песком в медном тазу.

– Он будет твоим. Но за это ты дорого заплатишь Дьяволу.

Ты нарушаешь главный закон Мироздания – насильно подчиняешь себе волю другого.

Глаза Колдуна стали стеклянными. Он смотрел в бездну чего-то ужасного и необратимого.

– Ребёнок… давай прекратим ритуал, пока не поздно…

– Мне всё равно. Продолжай. За всё заплачу, – перебила Оксана.

Ритуал длился всю ночь. Дым, песок, кровь, чужие слова.

А наутро Рами стоял у её двери.

– Моя, моя, моя… – шептал он, целуя ей руки, словно в бреду.

Они сыграли свадьбу. Она переехала в его виллу с мраморными полами, где даже вода в бассейне сверкала, как её новые бриллианты.

А вскоре – забеременела.

•

Мальчик родился со стеклянными глазами, как у Колдуна в ту ночь, когда он просил остановиться.

На сердце малыша полыхало родимое пятно в форме трещины – в точности как на том медном тазу, где смешивали кровь с песком.

Прошли годы. Ребёнок не говорил, не ходил, не реагировал на мир. Только смотрел стеклянными глазами – в ту самую точку, куда глядел Колдун.

Рами почти не бывал дома. Каждую ночь – новая женщина.

Оксана курила гашиш, чтобы заглушить боль. Она ненавидела своё отражение – вечно уставшей старухи с пустыми глазами.

Рами боялся её взгляда.

– Ты как песчаная буря, – шептал он. – Разрушаешь всё на пути.

Однажды утром он исчез. Оставил только записку: «Прости».

•

Оксана ушла в пустыню – в том самом платье, в котором он впервые назвал её царицей.

Песок забивался в рот, уши, глаза. Где-то выли шакалы.

Перед тем как сознание померкло, она увидела Колдуна.

– Ты получила то, что хотела, – сказал он.

– Да, – прошептала она.

– Цена уплачена, – промолвил Колдун.

В магазине элитных египетских духов появилась новая продавщица – хрупкая девушка из Одессы.

– Как тебя зовут, прекрасное создание? – спрашивает Рами, поправляя галстук.

Девушка открыла рот, чтобы назвать имя.

Но ветер с пустыни ударил в витрину.

И кто-то тихо заплакал за дверью.

Миссия Фрица.

Миссия Фрица.

Утро в Хургаде началось как реклама Баунти. Люда и Таня завтракали в ресторане пятизвездочного отеля в Хургаде.

– Ну что, Тань, как хорошо, что мы выбрали именно этот отель? – вздохнула Люда, отламывая кусочек ароматного круассана.

– Да уж, после московской слякоти это просто рай! – Таня потянулась, как котёнок, и…тут

ХРРРРРРУМ-ПФФФФ!

Звук, напоминающий то ли взрыв на складе боеприпасов, то ли рёв слона в брачный период, оглушил весь ресторан. Финики посыпались с ближайшей пальмы. У официанта дёрнулся глаз.

Девушки медленно повернули головы в сторону эпицентра «взрыва».

За соседним столиком сидел высокий мужчина арийского вида, чей нос свекольного цвета пылал как беспощадная кровавая месть.

В руках он держал портянку цвета детской неожиданности размером с парусник.

– В Германии это называется гигиеническая вентиляция носовых пазух, – пояснил он, выжимая из ткани что-то блестящее. – Естественный процесс.

– Боже правый, – прошептала Таня. – Это не сморкание. Это военное преступление.

– Не переживай, – Люда отодвинула бокал со свежевыжатым соком. – В сорок пятом мы уже разбирались с такими «естественными процессами».

В обед «гигиенически вентилирующий» подошел к девушкам.

– Фриц, —представился он, —я здесь не просто турист. Хочу научить арабов правильно голосовать, протестовать и извиняться за исторические ошибки.

– А что египтяне сделали не так? – приподняла бровь Таня.

– О, вы даже не представляете! – глаза Фрица загорелись. – Они до сих пор не покаялись за эксплуатацию рабов при строительстве пирамид!

Узнав, что девушки из России, он оживился ещё больше.

– Ваша страна – это имперская диктатура. В России слышал медведи по улицам ходят? Это правда? – спросил он.

– Правда, но только по вторникам. А ещё наши медведи водку пьют— еле сдерживая смех, ответила Таня.

– Ach so! – Фриц достал блокнот и записал: «Русские вместо демократии развивают алкоголизм у дикой фауны».

На следующий день в холле отеля появилась афиша.

«Лекция: «Демократия как культурный императив». Докладчик: Фриц Мюллер. Приветствуются все, кто ещё не достиг просветления».

– Нам определённо стоит туда сходить, – сказала Люда.

– Ты серьёзно?

– Конечно. Это же чистый абсурд. Как если бы кришнаиты пели политические памфлеты.

Лекция проходила у бассейна. Из слушателей были только Люда, Таня и три бармена, которые не могли сбежать с рабочего места.

– Демократия, – вещал Фриц, периодически прерываясь на «гигиеническую вентиляцию», – это не просто право голосовать. Это обязанность голосовать правильно.

Бармены кивали с вежливой отстранённостью, словно наблюдали за эксцентричным поведением диковинного животного в зоопарке.

– А теперь, – Фриц выдержал паузу, – практическое упражнение. Кто считает, что Египту необходимы реформы в духе европейских ценностей?

Люда и Таня подняли руку.

– А кто против?

Люда и Таня подняла две руки.

– Это… Это не демократично! – воскликнул Фриц.

– Напротив, – улыбаясь ответили девушки. – Это и есть настоящая демократия. Право на двойное несогласие.

К концу недели Фриц уезжал ни с чем. Его лекции посещали только эти две русские (смеха ради) и один египетский комик, записывающий материал для стендапа.

В своем блоге “Фриц Мюллер – маяк Европы” он писал:

“Миссия невыполнима. Русские смеются. Египтяне равнодушны.

Но я не сдамся. Вернусь вновь с лекциями!”

А Люда и Таня смаковали мохито на пляже. Девушки наблюдали как солнце тонет в море – с той же неспешностью, с какой Фриц сворачивал свою историческую портянку.

– Ты знаешь, что самое смешное? – спросила Таня.

– Что?

– Он всерьёз думал, что демократия – это когда тебя слушают, даже если ты надменно поучаешь и сморкаешься на пальмы.

Девушки расхохотались.

А в это время Фриц, уже в такси, доставал портянку.

Водитель в ужасе резко нажал на газ. Демократия победила.

Человек–солнце

Человек – солнце.

Утро начиналось с зеркала. Марина знала, что красива. Не просто привлекательна – эффектна, заметна, запоминаема.

Шёлковый блейзер идеально сидел на плечах, каблуки добавляли уверенности каждому шагу. Волосы, уложенные до зеркального блеска, отражали свет софитов. Маникюр с французским покрытием сверкал в свете ресторанных люстр, играя бликами в хрустальных бокалах дорогого итальянского вина.

В её мире всегда присутствовал особый звук – шелест страниц.

Но для неё это была не просто работа – это была власть в чистом виде.

Её издательство занимало целый этаж в бизнес-центре, а в кабинете стоял массивный дубовый стол, привезённый специально из Англии. На нём – бронзовая статуэтка «Деловая женщина года», которую она получила три года назад. По утрам она пила терпкий кофе, заваренный вручную в медной турке – привычка, оставшаяся со студенческих времён.

Свежие рукописи пахли типографской краской и надеждами авторов, которые она иногда покупала за копейки, а продавала за миллионы. На планёрках её голос решал всё – от размеров гонораров до судеб целых книжных серий.

«Если в этом месяце доход – миллион, в следующем он должен быть полтора», – повторяла она себе как мантру.

Выходные? Это для слабаков и неудачников. Марина не помнила, когда последний раз отдыхала. Вместо кино и встреч с друзьями – тренинги личностного роста, где тренеры с безупречными улыбками учили, как «раздавить конкурентов» и «добиться успеха любой ценой».

Художественная литература? Сентиментальная чушь! На её ночном столике лежали только пособия по увеличению дохода, испещрённые жёлтыми стикерами с пометками: «Внедрить!», «Использовать!», «Заработать!».

Родственники занимали кабинеты по соседству – своих ведь не бросают.

«Кровь дороже воды», – часто говорил дядя Костя, её правая рука и заместитель.

«Ты для нас как родная дочь», – вторила тётя Люда, главный бухгалтер издательства.

Они были её опорой, её командой, её… семьёй.

•

Издательство Марины процветало. Тираж за тиражом, контракт за контрактом. И близкие люди всегда рядом, готовые поддержать в трудную минуту. «За семьёй я как за каменной стеной», – думала она, поправляя дорогой костюм перед важными переговорами.

•

Но судьба готовила жестокий урок.

Предательство пришло не громом среди ясного неба – оно подкрадывалось тихо, как змея в траве.

Сначала пропали несколько папок с договорами – «вероятно, в архиве», сказали ей. Потом в финансовых отчётах появились странные, нестыкующиеся цифры – «ошибка системы», объяснили бухгалтеры. Затем она заметила поддельные подписи на документах о переводе крупных сумм – «нужно разобраться», пообещал дядя Костя. А потом – избегающие взгляды в коридоре, телефонные разговоры, резко обрывающиеся при её появлении, странные паузы в беседах за обедом.

Она поняла слишком поздно.

Всё рухнуло в одно мгновение. Деньги испарились, как утренний туман над Москвой-рекой. Остались лишь многомиллионные, пустой офис и холодное зеркало, в котором она больше не узнавала своё отражение.

Она пыталась бороться – нанимала юристов, писала заявления, звонила старым партнёрам. Но однажды, после очередного отказа в кредите, Марина просто опустилась на пол в своей теперь уже съёмной однушке на окраине Москвы (пентхаус, машины, драгоценности – всё ушло с молотка) и прошептала в тишину:

– Ладно. Не хотите – и не надо.

Она устроилась курьером. Дорогие лабутены сменила на дешёвые кроссовки из ближайшего спортивного магазина. Научилась считать каждую копейку, экономить на еде, откладывать на проездной.

Вечерами Марина валилась с ног, включала первый попавшийся сериал и пила самое дешёвое вино из алкомаркета. Тело стало тяжёлым и неповоротливым, кожа потеряла здоровый блеск, будто покрылась тонким слоем пыли.

А они – те самые, родные – уже переехали в элитные квартиры в центре, купили машины, которые она себе когда-то запрещала, чтобы «не распыляться». Дядя Костя теперь водил Bentley, а тётя Люда выложила в Инстаграм фото с Мальдив.

•

И всё чаще ей снился один и тот же сон:

Марина бредёт по бесконечной дороге в старых, выцветших от времени коричневых тряпках. Вокруг всё сияет золотом – золотые дома, золотые машины, золотые люди. Это ЕЁ золото, но оно теперь принадлежит другим. В её руках – лишь пустота и пыль. Ноги подкашиваются, и она падает, начинает ползти в сторону чёрного кладбища на горизонте. Без сил. Без смысла. Без будущего.