Ворон ворону глаз не выклюет. Том II

– Уверен, ты счастлив меня видеть, но подожди немного. Одна беглая принцесса жаждет моего внимания, – Даниил кивнул в сторону ближайшей улочки.

Виктора сбила с толку и неожиданная встреча, и странный приступ, который чуть не поглотил его рассудок. Стало мерзко от самого себя: то, что им овладело, нельзя было назвать боевым запалом, это что-то дикое, нездоровое – и наверняка связанное с самозванкой.

– Что ты забыл здесь, так далеко от Андронталла?

– О! Когда Арчибальду IV срубили голову, моей заботой стали Левиафаны. Ты ведь знаешь о них?

– Знаю. И убивал уже не раз, – Виктор обвёл взглядом трупы.

Даниил весело хмыкнул.

– Думал, я сейчас увижу вербовку очередного неофита, а ты взял и всех раскидал. Наставник Варгер гордился бы тобой. Не серчай, что я не сразу вмешался, сам понимаешь – сначала дамы.

Златовласая красавица нашлась в соседнем переулке. Сидела в грязи, привязанная к трубе пневмопочты, как непослушная скотина. Она дёргала верёвки, крутила разодранным запястьем, но безуспешно – Даниил всегда прилежно учил уроки, в том числе как надёжно обездвижить противника. Вид у красавицы был изрядно потрёпанный: щека и висок в ссадинах и кирпичной пыли, платье на рукаве порвано, от идеальной укладки и следа не осталось. Даниил не старался быть с ней обходительным.

– Да у принцессы, оказывается, крепкая голова, – весело удивился он. – Ирина Саттфорд, верно? Только не упрямься, пожалуйста, с ответами. Ты уже должна была смекнуть, к чему это может привести.

Саттфорд скривилась от боли и закашлялась, кровь тонкими струйками потекла из носа, хотя он не выглядел сломанным. Даниил вздохнул и опустился на колено, соблюдая дистанцию.

– Предупреждал ведь так не делать. Никто тебя не услышит и на помощь не придёт.

На шее Саттфорд покачивалась бледная копия Дара Квадранты: камень в её боло выглядел бесцветным, мутным, а золотые крылья с геометрическим рисунком заменил серебряный обод. На зажим упало несколько капель крови, придав ему чуть больше схожести с настоящим Даром.

– Жизни не хватит всех переловить, Хранитель, – Саттфорд вскинула голову, даже в столь унижающей позе не растеряв остатки самоуважения. – Жаль, мне немного не хватило, чтобы увидеть гибель всей вашей собачьей своры.

Она закатила глаза к небу, ища в нём спасение или ответ, и прошептала на выдохе: «Позволь мне услышать тебя». Вдруг её тело скрутила судорога, следом ещё одна, и позвоночник выгнуло дугой до хруста костей. Чёрная, густая жидкость со знакомым сиреневым отливом начала сочиться из приоткрытого рта. Саттфорд захрипела, пыталась выкашлять мерзость из лёгких, а она уже текла из глаз, носа и ушей. Потемнели ссадины на щеке, а кожа посерела, покрылась пузырями ожогов. Женщину разъедало изнутри. Её руки дёргались, как у марионетки, и выскользнули из пут, оставив на верёвках содранную кожу и ошмётки склизкого мяса. Потемневшее от жижи платье повисло на голых костях.

У Виктора появился новый сюжет для ночных кошмаров.

– Вот досада, – Даниил нашёл длинную палку и вытянул из жижи боло. От шнурка ничего не осталось, зато камень не пострадал. – Я-то надеялся, что на этот раз подобного не случится. Хм, неудачный опыт тоже опыт, – осторожно обтерев боло, он убрал украшение в мешочек, а потом в карман.

Даниил не мог не знать о смерти Софии, но вместо вопроса: «Как так получилось, что ты жив?» – он попросил помочь ему осмотреть трупы Левиафанов. В карманах не нашлось ничего интересного, кроме горсти шиллетов. Шестого рабочего, как оказалось, подловил и убил сам Даниил.

– С грязными делишками на сегодня закончено, значит, настало время дружеских приветствий, – Даниил первым полез с объятьями и от души стиснул Виктора крепкими руками. – Ты когда-нибудь перестанешь расти? В юности я был на полпальца выше, отлично помню! Не подумай, что завидую…

Виктор рассмеялся и обнял Даниила в ответ, радуясь такой мелочи, как возможность касаться кого-то без цели навредить или опасения, что навредят ему. В ушах раздался монотонный шёпот: «Сильно рискуешь, милуясь с врагом. Ты Курьер и долго свой секрет прятать не сможешь».

«Наилучший выход – это избавиться от него как от свидетеля», – и Виктор вздрогнул. Он не смог различить, его мысли прозвучали в голове, или голос самозванки.

– Честно говоря, я не сразу признал тебя с такой густой щетиной, пока вблизи не присмотрелся. Запустил ты себя, друже. Не думай, что ставлю в упрёк. Лучше уж борода, чем казнь, верно? – Лицо Виктора ожесточилось, но Даниил с невинным видом похлопал его по плечу. – Эй, если бы я хотел доставить тебе проблем, то мог просто пырнуть в спину. Однако не стану скрывать, внутри аж зудит от желания узнать, что за беда с тобой случилась.

Он не врал. Виктор помнил этот огонёк жажды знаний в глазах Даниила, спустя годы он пылал всё так же ярко.

– Услышав о твоей судьбе, я мгновенно послал весточку Катерине, но её рассказ оказался до обидного скуп, от других тоже не было никакого толку. Чтобы мастер – и так тихо избавился от Хранителя, который опекал его ненаглядную дочь? Ерунда, согласись, но из-за службы не хватало времени копать глубже. Будь уверен, я никому не сдам тебя, но взамен хочу знать все-все подробности, – Даниил обезоруживающе улыбнулся.

Виктор настолько привык не доверять чужим словам, что и сейчас сомневался, но… но это же Даниил. Именно его лихая душа подбивала друзей на побег из крепости, наплевав на риск и возможные последствия. Даниил никогда не боялся идти против устава, хоть и оставался искренне верен мастеру. Изменилась ли эта черта спустя столько лет?

– Совсем ты чёрствым и угрюмым стал от вольной жизни, ни слова доброго не скажешь, ни улыбнёшься. А ведь я успел оплакать тебя, хоть и нашёптывало чутьё, что ещё свидимся. – Тут Даниил стукнул кулаком по ладони, загоревшись идеей, которую сразу же озвучил: – Считаю сие событие достойным бутылки вина из Шинстари! Привёз с собой на случай, если от местных видов не захочется просыпаться по утрам. Я такой глинтвейн сварю, что ты ощутишь в себе весь жар шинстарийского солнца.

Самозванка шептала: «Не глупи, попадёшь в ловушку», но Виктор, измученный усталостью, голодом и холодом, ответил: «Почему бы и нет». Спустя полчаса он уже грел руки у камина в маленькой, но уютной квартире на берегу Паясы. Перед ним поставили тарелку с галетами; Виктор и не заметил, как угощение исчезло, оставив после себя крошки на пальцах и слабый привкус копчёного мяса на языке.

За стеной слышались негромкий звон посуды и приглушённое ворчание – Даниил на кухне боролся со старой плитой. Из столицы он приехал с одним чемоданом вещей: в основном это были карты и записи. На каминной полке валялся разобранный револьвер, на тумбочке – набор для заточки лезвий. Бельевой шкаф стоял с распахнутыми дверцами, среди белых рубашек особо выделялся хранительский мундир. В сердце Виктора словно воткнули острый стилет. Сразу же полезли мысли о прошлом – о славе, о чести, о тех, кого он потерял. Пока Виктор не лишился всего, он и не задумывался, как много дверей перед ним открывал этот мундир, и как много ртов затыкал.

– Ты что, приближённого ограбил? – спросил Виктор, разглядывая копию Дара. Его друг кинул безделушку на стол с такой небрежностью, словно и не было в ней хоть малейшей ценности.

– Как в твою голову… а! Понял, – Даниил выглянул из кухни, но тут же скрылся обратно, не желая отрываться от колдовства над глинтвейном. – Да так, дали эксперимента ради. Чёрная гвардия часто устраивает облавы на логова Левиафанов, иногда они привозят оттуда сувениры. Вот такие камушки, например. – Он ненадолго замолк, слышался скрип дверец. – Этот мусор и в подмётки Дарам не годится, в большинстве своём они пустышки и от ведовства не защищают. Но недавно гвардия выковыряла из степных идолов парочку камней, которые кое-что да могут. Против самих Левиафанов, как видишь, работают неплохо. Правда… так и не нашёлся камень, который может помешать этим милым людям превращаться в вонючую лужу от любого чиха. Жаль, очень жаль, столько языков из-за этого теряем.

Виктор потрогал прохладные грани камня, пригляделся к бледно-розовым жилам внутри него. Вряд ли Даниил найдёт подходящее средство от «лужи», раз полноценный Дар не смог оградить Софию от голоса твари, сидящей в ледяной пустоши.

– Похоже, ты тесно трёшься с Гвардией, – сказал Виктор и оставил боло в покое. Ему хватало своего уродливого.

– Рад, что ты заметил! – без ложной скромности воскликнул Даниил. – В Андронталле я использовал всё своё обаяние, благодаря чему карьера быстро полетела вверх. Даже несколько раз беседовал с Арчибальдом IV, мир его праху. Как-то он в шутку пригласил меня служить в Чёрной гвардии, а я в шутку согласился, но в каждой шутке есть доля правды, верно? Мастера я, конечно, никогда не брошу, как же он без меня, но мне позволили стать связующим звеном между Хранителями и Гвардией. Так и живём. Не всегда мирно: чёрные жуть как не любят слушать мнение со стороны, особенно критику. Зато польза, как видишь, немалая.

– Разве Хранители занимаются охотой на преступников? Это же задача полиции, а мастер всегда делал упор на защиту заказчиков.

– Чем охота на Левиафанов – не защита правящей семьи и жителей империи в долгосрочной перспективе? Однако! – Даниил с торжественным видом объявился в дверях, держа прихватками котелок, от которого шли головокружительные пряно-цитрусовые ароматы. – Напомню, что это ты задолжал несколько историй.

Старый друг не лукавил, его глинтвейн действительно оказался лучшим из всех, что Виктор когда-либо пробовал. Медленно, сдерживая желание выпить всё сразу, он смаковал каждый глоток. Тягучий мёд обволакивал нёбо, а пряности играли тонкими оттенками: корица напомнила о тепле домашнего очага, мускатный орех добавил лёгкую терпкость, а бадьян, словно звезда, вспыхнул в конце ноткой сладкой горечи.

Виктор откинулся на спинку дивана, наблюдая, как в чашке плавали остатки пряностей. Похоже, ему подсыпали секретный ингредиент, потому что стоило Даниилу сказать: «Ну, рассказывай», и слова полились из Виктора безостановочным потоком. Он поведал о вечере, ставшем роковым для Софии; о последнем приказе мастера; как тяжко привыкал к новой роли, к Дарнеллу, ко всему; какая каша творилась в голове всё это время; насколько осточертели чувства потери и потерянности, преследующие его неустанно; о неудачных попытках найти хоть какие-то зацепки, пока не получилось связаться с мистером Картером; об отчаянной просьбе о помощи у Левиафанов, которая не привела ни к чему хорошему.

О Курьерах, конечно, он не сказал ни слова – такое признание могло перечеркнуть их дружбу окончательно и бесповоротно. Вновь приходилось умалчивать, врать, хотя Виктор вовсе не желал так себя вести по отношению к Даниилу. Как только Катерина могла спокойно манипулировать словами и доверием собеседника? Виктору это казалось ужасной ношей.

В одном месте он всё-таки прокололся, упомянув помощь их общей знакомой.

– Выходит, Катерина знала, что ты жив, но и словом мне не обмолвилась? – Даниил с громким стуком опустил кружку на стол и нахмурил брови. Выглядел уязвлённым до глубины души.

– Может, сомневалась, что ты адекватно отреагируешь? – торопливо сказал Виктор. – По правилам ты не глинтвейн со мной пить должен, а повязать и сдать Хранителям.

– Пытаюсь припомнить в уставе подобный пункт, но память мне отказывает, – Даниил плеснул себе добавки. – Я, если честно, вовсе не представляю, что по «правилам» должен с тобой делать. Решения о казнях и других серьёзных наказаниях всегда выносил мастер, однако он сам тебя отпустил. Несправедливо по отношению к остальным Хранителям, но кто я такой, чтобы сомневаться в решениях человека, утвердившего эти самые правила? Вот только мне легко рассуждать, я информатор и несу иную ответственность, нежели нёс ты и тебе подобные, потому за других собратьев отвечать не могу.

Так незаметно разговор свернул с Катерины. Даниил расспрашивал, где Виктор нашёл крышу над головой, какие у него планы, не нуждается ли он в помощи, а тот радовался, что легко отделался. Может, Даниил и не знал пока, что Катерина предала Хранителей и не собиралась к ним возвращаться.

– Раз так сложилась судьба, что вся наша троица крутится в одном городе, то это прекрасный повод встретиться. Сколько мы всей компанией не собирались? Лет десять как минимум, – Даниил смотрел на Виктора с былым юношеским нетерпением, готовый хоть сейчас броситься искать Катерину и тащить её навстречу приключениям.

– Если только Катерина не заупрямится.

– У тебя все шансы её уговорить, в отличие от меня. Наверняка она до сих пор злится, что тёплое место подле императорской семьи досталось мне, а не ей.

Котелок опустел до обидного быстро. С виду полный энергии, на деле Даниил устал не меньше Виктора и заснул там же, где сидел – в кресле. Виктор накрыл друга пледом, чтобы не замёрз, когда камин потухнет. Сам же завалился спать на диван, не решившись покуситься на хозяйскую кровать. Наблюдая за догорающими углями, он прижал ладонь к груди и обвёл пальцем края ведовского боло под рубашкой.

Возможно, он утром не проснётся: Даниил заметит рукоять костяного ножа, боло выскользнет из-под одежды, или всё правда окажется ловушкой. Сейчас был удачный момент, когда Хранитель беззащитен, а за клинком далеко тянуться не надо…

«Последний раз повторяю: замолчи», – мысленно сказал Виктор самозванке и прикрыл глаза.

Глава № 4. Там, где нет птиц, и летучая мышь – птица

Грачика всё не было – никто не встретил Хейда карканьем, когда он прошёл под кирпичной аркой. Помер, наверно, за столько дней без кормёжки. Жалко, он успел привыкнуть к этой кривой птице.

Перескакивая с одного клочка земли на другой, чтобы не мокнуть в лужах, Хейд лавировал между могильными плитами. Когда-то здесь покоились жертвы Альмы Кэйшес, но квадрианцы давно вырыли останки и сожгли в погребальных кострах, а надгробия оставили в качестве напоминания потомкам об опасности беззакония. Засмотревшись на памятники прошлому, Хейд прыгнул на что-то неустойчивое, перепутав с кочкой, и едва не улетел носом в грязь. В пожухлой траве валялся труп энлода, из его спины торчала стрела с пёстрым оперением. И без птиц Айра смог постоять за себя, но вдруг этот чужак пришёл с компанией? Хейд рванул к дворцу прямиком по лужам, а в голове крутились мысли одна хуже другой: «Зря, зря я принёс того филина, лучше бы сжёг его, выкинул в реку, да вовсе не стоило на ту вылазку соглашаться, всё равно ничего не изменилось!»

В логове Айры творился привычный бардак: всюду разбросаны опилки, пустые консервные банки, обломки толстых веток – и никаких следов битвы. Сам Айра лежал на полу, завёрнутый в перьевой плащ. Не считая опухшего от удара носа, с ним всё было в порядке, по крайней мере, физически.

Итак, осталось разобраться, что именно у брата пошло не так на этот раз. Лбом он сбил ветловые веточки, нарушив целостность круга, выложенного на полу. В его центре стоял идол размером с ладонь, напоминающий сердитую летучую мышь: на месте головы у него был череп с выпирающими клыками и вздёрнутой носовой костью, а в глазницах поблёскивал бледно-розовый камень.

Рядом валялся раскрытый журнал Айры, полный пометок, исправлений и вопросов самому себе. Из хаотичной мешанины удалось подчерпнуть крохи: таких идолов, обычно огромных, из камня или глины, дейхе создавали для защиты от энлодов. Жертвенную душу заключали в ловушку и преобразовывали её в… чёрта?

«План вышел не шибко-то удачным», – хмыкнул Хейд, пока листал страницы. С годами от зловредных чудовищ остался только образ, на который люди могли списать все свои страхи и неудачи. В журнале встречались зарисовки того самого идола, что сейчас стоял в ветловом кругу. Айра переработал, упростил и ускорил – если верить пометкам и расчётам – «созревание» чёрта, в этом ему помогла кость Предтечи. Хейд ещё раз вгляделся в глазницы черепа. А ведь надеялся, что показалось…

На потолке раздалось странное клацанье, Хейд поднял взгляд и застыл. Над ним висело дымное пятно, цепляясь за потолок когтями, выросшими из предплечий мышиных крыльев. Оно утробно клокотало: «Режь-коли этого, не жалей, не жалей». Бормотало быстро, неразборчиво: «Жалкий-глупый кутёнок, смерть-смерть-смерть, режь-коли, режь-коли, тогда этот беги-уходи, не нужен этот, не нужен». Глаза-угольки вспыхнули, как подожжённый порох.

Если Законы не врали, то духи боялись железа. Хейд на пробу махнул перед собой метательным ножом – тварь мгновенно отпрянула, растворилась в густой тени. Углы, куда не доставал солнечный свет, наполнились шорохами и мерзким хриплым смехом. Откуда чёрт нападёт в следующий раз? На что он вообще способен?

«Жаль, Айра не догадался заодно написать, как бороться с тем, что он породил», – и тут Хейд покосился на ветловый круг. Его ведь сделали явно неспроста, но каким образом ветки остановят чёрта? Будь на его месте свинцовый обруч, ещё может быть… Хейд одёрнул себя. В таких делах лучше положиться на брата-ведуна.

Из теней зарычали: «Уходи, прочь-прочь, кусать-рвать будем этого, кусать!», но Хейд не послушал и торопливо сплёл сбитые веточки. Всё резко стихло, а молочно-белая древесина идола почернела. Сработало!

Айра так и не пришёл в себя, ритуал выжал его досуха. Хейд оставил его отсыпаться на лежаке и укрыл одеялами от гуляющих сквозняков. У подушки лежал здоровенный нож со странными засечками на рукояти – таким же оружием Ищейка разделывал тушу козла в одном из воспоминаний Айры. Ведомый смутными догадками, Хейд поскрёб ногтем навершие рукояти и обнаружил под грязью заткнутое воском отверстие, прямо как у злополучной фигурки-филина. Всё это время у Айры тоже была своя управа на Ищейку. Важная штука. Смахнув с клинка грязь и опилки, Хейд бережно положил его на видное место, поверх журнала.

Любопытно выглядели и лук с колчаном, оставленные на подоконнике. Основа из чернёного ясеня слегка поблёскивала на свету, а рукоять, обмотанная кожаными ремнями, на ощупь оказалась мягкой. Подобное оружие Хейд видел только в книгах: по городу с таким походишь до первого констебля, а в отдалённых поселениях охотники чаще использовали лёгкие арбалеты. Любил же Айра всякое старьё.

Вспомнился тот мёртвый энлод на улице – Айра убил его одним метким выстрелом в сердце. Каким ещё оружием он владел? Скольких людей за свою жизнь убил? Чувствовал ли вину за их смерть?

«Как же много я ещё о нём не знаю», – вздохнул Хейд и оставил лук в покое.

Прошло несколько часов, которых хватило, чтобы навести в логове чистоту и порядок. Хейд вымел пыль из углов, оттёр со всех поверхностей птичье дерьмо, сгрёб в мешок откровенный мусор – словом, исполнил давнюю мечту разобраться в этом хламовнике, пока его хозяин не мешался под ногами. Время от времени он посматривал на лежак, когда Айра, закутавшись в одеяла, бормотал что-то невнятное. Крепко же его приложило ритуалом, раз до сих пор не очнулся.

Спустя ещё пару часов Айра подскочил как ужаленный и сбросил с себя одеяла. Его ошалелый взгляд метался между рабочим столом, креслом-качалкой, окнами, идолом на полу, и собственными руками – словно всё это было чужим, непонятным, пугающим. Даже на Хейда он уставился как на незнакомца, со смесью страха и удивления, пока не пришло запоздалое узнавание.

Хейд всё видел. Всё приметил. У Клары, чудачки из «Аиста», провалы в памяти начинались по такому же сценарию – с коротких «неузнаваний», постепенно отгрызающих у прошлого всё больше кусков.

– Ты давно здесь? – просипел Айра, растирая сонное лицо.

– Давно. Твой маленький друг составил мне компанию, – Хейд кивнул в сторону идола.

Айра охнул и бросился к своему творению. Идол почернел, запылали глазницы, и дымчатая тень уселась на череп. Послышался рокот: «Этот опять пришёл-приполз». Распахнув крылья, чёрт издевательски прыгал с одной когтистой лапки на другую: «Проси-умоляй, жалкий-облезлый кутёнок. Проси-умоляй, проси-умоляй».

– Мы уже это проходили. Прошу тебя, прекрати, – судя по голосу, Айра от чёрта порядком устал.

– Раз тебе настолько одиноко, что ты начал создавать всяких тварей, то я могу заглядывать почаще, – усмехнулся Хейд, помешивая в котелке суп из рыбных консервов.

– Я не для себя… погоди, ты его видишь? – В ответ Айра услышал красноречивый рассказ о том, как Хейд пытался усмирить его нового дружка. На детали он не скупился и добавил в конце, что об этом «сраном ведовстве» думал. Айра удручённо покачал головой: – Понимаю, для тебя мой быт непривычен, но придержи своё злословие. Ради меня. Будь добр.

– Так поясни, какая нам польза от одержимого истукана. Будь добр.

– Я старался призвать птиц, хотя бы Грачика, но… – Айра с несчастным видом развёл руками. – Тогда начал думать, чем ещё могу тебе помочь, и вот, кажется, придумал. Чёрт защитит тебя, как когда-то ему подобные защищали дейхе от врагов.

– По-моему, у тебя вышел не защитник, а неконтролируемый монстр. Ты использовал Дар?

– Это пустой осколок кости, который я нашёл в одной из лабораторий дейхе. Для Горнила он бесполезен, но я на всякий случай прихватил парочку.

– Но где ты достал жертвенную душу? – этот вопрос беспокоил Хейда больше всего. – Без неё ведь чёрт не получится, верно?

Он думал, что сейчас услышит историю про труп на улице, но Айра обхватил холодными пальцами его ладонь и уставился взглядом профессионального попрошайки. Семейный талант, видимо.

– Даже не начинай! Оставь мою голову в покое!

– Я… я не могу… – промямлил Айра и стыдливо отвёл взгляд. Он то ли не умел, то ли не привык, то ли просто не видел смысла контролировать эмоции. Всё, что творилось в душе – отражалось на лице, и Хейду стало не по себе от того, что он видел.

Вздох.

– Показывай свои картинки.

***

Костёр с трудом прогревает пещеру, пока метель воет голодным зверем, пришедшим по их души. На блестящих ото льда стенах танцуют тени – это дейхе беспокойно ходит кругами, сгорбив спину. Из-под меховой шапки торчат белые косы, вымазанные животным жиром.

– …в тот день весь народ в поселении собрался: никакой охоты, никакой разведки, никакой торговли, – голос у Чёрного пилигрима глубокий и проникновенный, до мурашек. – Гуляния-гадания, бабы варили снедь в общих котлах, дети плели из соломы-веток куколок, желания загадывали… Хороший день, знаменательный день. Я выкатил бочку самодельной наливочки, в тот год решил сразить всех наповал доведённой до совершенства рецептурой. К сожалению, ни один земляк не оценил мою идею с плодами красной погибельки. Да если бы предки так боялись экспериментов, нас тут и не стояло бы!.. – он от души сплёвывает в сторону. – Пришлось на себе показать, что в умелых руках красная погибелька не опасна, а вполне увеселительна.

Так и хочется буркнуть: «Может, оно было бы к лучшему». Дейхе определённо не помешало бы в своё время увидеть границы, которые не стоило переходить.

– Люди танцевали вокруг костра, пели Весёлой Бабе, мы вместе с дочкой песни распевали… а под ночь явилось оно. – Пилигрим замирает напротив костра. Углубляются морщины у глаз и рта, они выдают на «лице без возраста», как говорят энлоды, все прожитые годы. – Огромное, на две-три головы выше самого высокого энлода. Завёрнутое в рваньё-тряпьё, как в квадрианский саван. То были гобелены, флаги, знамёна… серебристые мурены Хоррусов на фиолетовом полотне, бараньи рога Ойнасов на зелёном, волчьи морды Тьяхонов на чёрном… с десяток поверженных-уничтоженных кланов, поселений, родов, как наших, так и белорожих. Сам себе памятник былых побед. Ходили слухи-шепотки об этой твари, но они казались страшилкой. Кому нынче сдались мы, бледные тени предков? Никто из гаруспиков не предвидел, что оно явится за нами именно в тот день. Сколько криков было!..

На сердце тяжелеет. Все эти истории – как одна, и раньше он мог наблюдать за ними с другой стороны баррикад.

– Наши похватали копья, луки, пытались что-то сделать, а я… а что я. Бежал со всех ног, думал, что словил белую горячку. Свалился в свежевырытую выгребную яму, ударился башкой, да отключился. Интересно, прихватила ли эта тварь-паскуда наших красных барсуков в свою коллекцию тряпья?.. – Пилигрим вздыхает. Присаживается рядом на крупный сук, и сразу становится теплее. – Как очнулся, с бодуна едва смог из ямы вылезти. От Весёлой Бабы одна зола осталась, а от моих близких, друзей, соседей – трупы. Своими же руками перебили друг друга, как мне на голову никто булыжник не сбросил – загадка.

Пилигрим стягивает варежку и потирает глаза. В свете пламени серебрится круг на его чёрном сюрко.

– Такова сила Скорбящего палача… Молчащего… как там его ещё называют? Воющая Ветошь? Это страшный враг, кутёнок, но я уверен, что мы найдём способ с ним справиться. Кто-то должен выгрести мусор, оставшийся после экспериментов наших предков с Непреложными законами, а эта тварь в тряпках – тот самый мусор и есть. Верно?

Он кивает. Хлопает друга по плечу, благодарит за оказанное доверие. И радуется в глубине души, что Глашатай, которая смотрит на них с улицы пустыми глазницами птичьего черепа, слишком далека от человеческих понятий и эмоций, чтобы обижаться на определение «мусор».