скачать книгу бесплатно
Но грех давил их тяжестью оков
И не было в них веры в Провиденье.
Великий Бог их свергнул с облаков,
Чтоб Небеса не знали оскверненья,
И даже Ад впустить их не хотел:
В Аду гнушалось даже преступленье
Ничтожеством и мерзостью их дел».
«Какие же назначены им муки?
Какой у них, наставник мой, удел?
Пронзительны их страшных воплей звуки…»
И отвечал Вергилий: «Лишены
Они надежды; скованы их руки.
В их настоящем скорби так сильны,
Что худшей доле, большему мученью
Они всегда завидовать должны.
Мир их забыл – и нет конца забвенью:
Их не щадят, но также не казнят,
Приговоривши к вечному презренью.
Но прочь от них и брось вперед свой взгляд,
Иди теперь за мной неутомимо».
Я сделал шаг, но отступил назад:
Передо мной промчалось знамя мимо,
Так быстро, словно вихорь уносил
Его вперед, вперед неудержимо.
За ним летели призраки могил
Несчетной вереницей: страшно было,
Что столько жизней в мире, столько сил
Смерть в призраки немые обратила.
Один из них мне словно был знаком:
Известный образ память сохранила.
Смотрю: да, это точно он, о ком
Народ с презреньем часто отзывался,
Кто, покривя душой и языком,
Высоким отреченьем запятнался[10 - Смотрю: да, это точно он, о ком / Народ с презреньем часто отзывался… – В буквальном переводе: «Вглядываюсь и узнаю в ней того, кто опозорил себя высоким отречением». Это место очень спорное. Некоторые предполагают, что Данте подразумевал Исава, продавшего право первородства (предположение более чем неправдоподобное); другие – Диоклициана, отрекшегося от престола; папу Целестина V, сложившего папскую тиару по проискам кардинала д’Ананьи, впоследствии папы Бонифация VIII; Торреджиано де Черки, предводителя партии Белых, отказавшегося от начальства над войсками.Учитывая то, с каким ожесточением преследовал Данте в своей поэме папскую власть, скорее всего, речь идет о Целестине V, тем более что отречение этого папы свершилось при жизни поэта. Скандальный характер этого отречения поразил в свое время всю Западную Европу. Говорили, что каждую ночь кардинал д’Ананьи, искавший папского престола, прятался в храме, где молился папа, и приказывал ему сложить тиару. Целестин повиновался, принимая его слова за голос свыше. Это объяснение, как и многие другие, на которые мы указываем, делает переводчик дантовского «Ада» Фан Дим, комментировавший Данте по древнему словарю «Vocabolario degli Academici della Crusca».].
Тут понял я, что этот сонм теней
Собраньем душ отверженных являлся,
Презренных для врагов и для друзей.
Их жизнь была не жизнь, а прозябанье,
И здесь теперь, при наготе своей,
Достались эти жалкие созданья
На жертву насекомых – мух и ос —
И терпят беспрерывные терзанья.
По лицам их, мешаясь с током слез,
Струилась кровь и к их ногам стекала,
Где множество червей в крови вилось,
И эту кровь мгновенно пожирало.
От них я отвернулся. Вдалеке
Немало новых призраков стояло
На голом берегу, столпясь к реке.
«Учитель, – я спросил, – чьи тени эти,
Что переправы словно ждут в тоске?
Их вижу я едва при тусклом свете».
«Об этом ты узнаешь, – молвил он, —
Когда, – я побледнел при том ответе, —
Откроется пред нами Ахерон».
Мы дальше шли, и я хранил молчанье,
Пока не увидал со всех сторон
Большой реки, бежавшей без журчанья.
Вот подплыл к нам седой старик в челне.
«О, горе вам, преступные созданья! —
Он закричал Вергилию и мне. —
Надежды все вам нужно здесь оставить,
Вам Неба не увидеть в вышине.
Я здесь, чтобы туда вас переправить,
Где холод вечный царствует и ночь,
Где пламя в состоянье все расплавить.
А ты, – он мне сказал, – отсюда прочь!
Среди умерших места нет живому».
Не в силах любопытства превозмочь,
Не двигался я с места. «По иному
Пути ты поплывешь, – прибавил он, —
И переправит к берегу другому
Тебя челн легкий…» «Знай же ты, Харон, —
Ему сказал мой спутник хладнокровный, —
Что ты напрасным гневом возмущен:
Тот, воля чья, закон есть безусловный,
Так повелел, и должен ты молчать».
И смолкнул разом лодочник огромный,
И перестали бешенством сверкать
Его глаза в их огненных орбитах,
Но призраки, успев слова поймать,
Проклятьем разразились; в ртах открытых
Их зубы стали громко скрежетать;
В их мертвых лицах, язвами изрытых,
Явилась бледность. Нагло изрыгать
Они хулы на целый мир пустились,
Творца и предков стали проклинать
И самый час, когда они родились.
Потом, с рыданьем к берегу скользя,
К ужасной переправе устремились:
Избегнуть общей кары им нельзя.
Их гнал Харон, глазами вкруг сверкая,
Веслом отставших призраков разя.
Как в осень листья падают, мелькая,
Пока ветвей совсем не обнажат,
В наряд поблекший землю облекая,
Так тени на пути в глубокий Ад
На зов гребца в ладью его бросались,
Теснилися и помещались в ряд.
Едва они через поток помчались,
Как к перевозу страшному опять
