скачать книгу бесплатно
– Он живой.
– Но он не дышит, а по Корану… – хотела возразить ему старуха с фермы. В отсутствие светил религии жители считались с ее мнением.
– Коран я знаю не хуже вас, – перебил ее молла и, повернувшись к дяде, продолжил: – Вы же не хотите похоронить его живым?
– Нет конечно.
– Тогда выполняйте, что я говорю, да побыстрее и укройте его чем-нибудь теплым.
Собрав какие-то травы и сделав из них микстуру, он показал дяде, как и когда давать их мне, и, побыв у нас еще пару дней, попрощался и уехал. Как и первый раз его сопровождал чабан Сафар и груженная всякими угощениями лошадь, за поводок которую вел все тот же Сафар. После дядя рассказывал, что перед уходом молла отвел его в сторону и сказал, что я буду жить довольно долго, но где-то в двадцатилетнем и преклонном возрасте меня ждут черные полосы, и добавил:
– Не могу сказать, что это будет, но что-то серьезное, особенно второе. Но он выкрутится и будет жить где-то около восьмидесяти лет. Да, Бабир, книга показывает, что жить он будет где-то вдали от родины.
Забегая вперед, скажу, что все это точь-в-точь и сбылось, но об этом, бог даст, расскажу в свое время.
Сознание возвращалось медленно. Откуда-то издали доносится плач. Много людей плачет, иногда это напоминает какую-то песнь в исполнении хора. Но лишь мужской плач одного человека слышно отчетливо. Он плачет не так, как женщины. Это не натянутый плач, он часто прерывается и восстанавливается заново. Этакий треск, взрыв души, раскатистый плач. Он отвлекает меня от остального. Но вот он опять прерывается, и я безмятежно играю под какую-то музыку, а плач женщин доносится отдаленно, еле слышно, и они мне не мешают. Играю я, как всегда, на берегу небольшого озера, образовавшегося недалеко от нашей фермы на истоке горной речки. Я собираю плоские камни (их вокруг множество), бросаю их что есть силы, и они катятся по поверхности воды. Некоторые камни допрыгивают по воде чуть ли не до другого берега, и я радуюсь своему умению бросать камни. Бросаю опять и опять, и смеюсь, и радуюсь, но двинуться с места не могу. Я как прикованный сижу на одном месте и только-то и могу бросать камни и следить за ними. Вокруг знакомые женщины. Кто-то из них стирает, кто-то моется, но все поют песню или же плачут – толком не пойму. Но вдруг все стало тихо. Женщины мигом куда-то делись. Что-то меня пугает, чье-то присутствие, и я хочу убежать, но не могу двигаться. На меня падает тень. Кто-то преградил солнце. Лицо я не вижу, но отчетливо вижу, что ко мне движется какая-то тень со стороны воды. И вот он подошел ко мне вплотную. Это человек огромного роста, видно только ноги и большущие руки. Выше груди его не видно. Эта часть его тела находится далеко за облаками. Расставив ноги так, что они находились по обе стороны от меня, он положил руку мне на голову и слишком нежным для такой комплекции голосом сказал:
– Ты засиделся, мальчик, вставай и иди домой.
– Я не могу двигаться, – отвечал я, но голос свой не слышал.
Держа руки как клещи, он постепенно двигал ими по моему горлу.
– Я сказал: вставай и уходи домой.
– Я не могу встать, я… я… – чуть погромче лепетал я, но бесполезно: голоса у меня не было.
Руки его обхватили мое горло и больно нажали. Я дергался и что есть силы кричал. Кричал… и пришел в сознание. Рядом полукругом сидели женщины и вытирали слезы. Ближе всех ко мне на табуретке (где ее достали?) сидел дядя и тоже вытирал слезы.
– Дядя, почему вы плачете?
– Мы? Да нет, мы не плачем.
Он сделал какие-то движения рукой, и женщины поспешно удалились.
– Где мы находимся, дядя?
– На ферме дяди Акбера, на горе Султан-Гейдара. Разве не помнишь?
– Я помню, как мы приехали в Лачинский район.
– Ну да. Ты заболел. Ну ничего, теперь всё позади. Еще несколько дней и, бог даст, будешь бегать.
– Видимо, я тяжело болен, раз вы все плачете.
– Да не плачем мы. Ты пока слабый, и тебе показалось. Ты лучше не думай об этом, лучше ешь всё, что тебе дают, и старайся быстрее набрать здоровья. Слава богу, все позади.
Я молчал. Не хочет признаваться, значит, так и быть. Я-то хорошо слышал, как он надрывисто плакал, часто повторяя: «Что я скажу Имрану?»
Бедный дядя до сих пор не верит, что отец мой погиб в войне с фашистами, и надеется, что когда-нибудь он вернется. Да и не только дядя.
Глава 4
Осень эта в Ставрополе была на редкость жаркая. Об этом говорили все, даже старожилы. Начиная с семи-восьми часов вечера, жители города выходили на единственную в то время приличную улицу, где находился городской парк, допоздна (до одиннадцати-двенадцати часов ночи) гуляли между парком и кинотеатром на Комсомольской горке или в самом парке, пользуясь услугами многочисленных кафе и уличных торговцев. Что характерно (или нехарактерно), пьяных не было. За моё время пребывания в Ставрополе я не видел ни одной пьяной разборки, дебоширов или пьяных выходок в центре города. Правда, один раз тихие ночные гуляния нарушил мощный хор. Пели, как потом выяснилось, студенты-ставропольчане сельскохозяйственного института. Человек эдак двадцать-двадцать пять. Пели на мотив «Огонька». Мне запомнился один куплет:
Я бродил среди скал,
Хрущева искал.
Говорят, Хрущев
В сортир упал.
Самогон, самогон,
Ты помоги Хрущева найти.
Пели громко, звонко, хорошо поставленными и приятными голосами. Делать было нечего, я пристроился сбоку и пошел с ними, не так уж близко, но и не отставал. Еще не дошли до кинотеатра, как подъехал милицейский газик и остановился перед группой. Остановились и студенты, петь перестали. Из газика вышли трое милицейских. Один из них с помощью громкоговорителя попросил всех разойтись и не нарушать отдых людей, чему тут же все подчинились.
В один из таких дней я, слегка позавтракав, решил зайти в институт, чтобы узнать, скоро ли начнутся занятия. Около ворот маячила физиономия неизменной и бесплатной охраны институтских ворот – Гуро. Я уверен, что этот Гуро за все время пребывания в Ставрополе не видел ничего достопримечательного, кроме институтских ворот и прилегающих к ним мест.
Хотя я уже знал о нем. Знал что хоть он и из северных народностей, но вполне нормальный человек. Несмотря на все это, при виде его во мне просыпалось какое-то непонятное чувство, рефлекс самосохранения, что ли?
Культурно поздоровавшись с Гуро, услышав его гортанное хрюканье, я благополучно прошел в институт.
В институте я узнал, что конкретной даты начала занятий пока еще не установлено, хотя прибыли уже свыше тридцати слушателей. Я решил пойти на главпочтамт. Ждал зарплаты (перевода) из Республики, а адрес давал городского главпочтамта – так будет целее.
На почтамте ответили коротко:
– Пишут.
Пойти обедать еще рано, домой тоже не хочется. Я стою на верху лестницы почтамта и решаю эту проблему.
– Здравствуйте.
Рядом лицом ко мне стоит юная и очень красивая девчонка.
– Здравствуйте, – отвечаю я.
Она стоит и смотрит прямо мне в глаза. Первое, что я заметил, это ее, стального цвета, серые и почти без зрачков глаза. Они были какими-то пугающе холодными, но удивительно гармонировали с ее круглым, чуть рыжеватым лицом, соломенного цвета волосами, переплетенными в толстые и довольно длинные косы (косы у женщин – моя слабость), со стройной юной фигурой. Простое, чуть просвечивающее сатиновое платье еще более подчеркивало ее статность. Все в ней было естественно и красиво.
– Я вам не мешаю?
– Нет, пока нет.
– Вы очень похожи на моего брата.
– Правда? Ну, если брат ваш от соседа, то может и статься.
Она громко смеялась. Ровные, с голубизной, зубы напоминали бриллианты чистой воды.
– Нет. Просто он похож на отца, а отец мой чернявый, наподобие вас. Я же как мать, она у меня донская казачка.
– Ну вот, сначала на брата, теперь на отца, а на деда вашего я не похож?
– Деда я не видела. Он погиб молодой, на войне.
– Простите.
Долгая пауза. Чувствуется, что подходить к первопопавшимся мужчинам и заводить знакомство не в ее привычке. Тогда что это значит? Не похожа она на уличных девиц.
– Меня зовут Аза. Я убежала из дома и… второй день ничего не ела.
– Что?
Виноватая и натянутая улыбка.
Если бы меня ударили кувалдой по голове, и тогда эффекта было бы меньше. Как же так? Второй день голодная. Я-то каков, а? Оглядываю, примеряю, вопросы этакие задаю… Тьфу!
Она что-то еще говорила, но я уже не слушал. Я тащил её за собой. Раза два она пыталась вырваться, но я держал ее цепко. Благо пятая столовая, где я почти ежедневно обедал и ужинал, была недалеко. Видя, что я тащу ее в столовую, она успокоилась. После она говорила, что ей показалось, что я собираюсь сдать ее в милицию, поэтому и вырывалась.
Во время обеда, состоявшего из плохо прожаренной котлеты с макаронами и стакана сметаны, она рассказала, что родители ее живут где-то на Северном Кавказе (точное название республики забыл) и она училась там в медицинском училище на третьем курсе. Там жили ее дядя по отцу со своим сыном, который большую часть времени находился в тюрьме, чем дома. Возвратившись с последней отсидки, как раз этим летом, когда Аза сдавала экзамены за третий курс, он дал торжественную клятву в мечети, положив руку на Коран, что больше никаких преступлений не совершит, будет работать и жить как все честные люди. Честную жизнь сей человек решил начать с женитьбы, а в качестве невесты выбрал ее – Азу, которая была почти в два раза моложе. Она была против, о чем несколько раз публично заявляла и отцу своему, и дяде – что уже можно считать за геройство при кавказском образе жизни, – но никто её и слушать не хотел, за исключением только матери, которая кроме слез ничем не могла помочь дочке. Уже было назначено время помолвки и свадьбы, уже было приобретено все необходимое для успешного соединения жизни двух людей. Она сбежала. Собрала небольшой чемоданчик свой (так называемый «банный» чемодан) и сбежала.
– Не тот ли это брат, на которого я похож?
– Нет. Упаси бог. Это мой родной брат. Он моложе меня на два года и как две капли воды похож на вас. Когда я собралась уехать, он один был дома. Я сказала ему, что еду в столицу, где я училась, чтобы получить свой студенческий билет с вкладышем об окончании третьего курса, и, может, побуду там дня два-три. Чемодан этот я всегда брала с собой, когда ехала в город, и не должна была вызвать подозрение. Но по-моему, он каким-то образом чувствовал, что я обманываю его. Может, выдавало мое состояние, что-то, видимо, было в моей внешности, что настораживало его. Все же нелегко бросить родной очаг. Он все вертелся вокруг да около, а когда я вышла из дома, шел за мной до самой остановки автобуса, что раньше никогда не делал.
Пока она говорила, слезы текли у нее без перерыва. На последних словах она уже рыдала. Мы были на улице, и на нас обращали внимание. Я как мог успокаивал её.
– Ну а студенческую книжку не получила?
– Нет. Я торопилась. Я боялась, что родители узнают и сообщат в город. Я ведь несовершеннолетняя, и меня могли запросто вернуть обратно.
Сев на первую попавшуюся машину, она приехала в город Краснодар, надеясь, что найдет какую-нибудь работу. Куда бы она ни обращалась, требовали документы. Узнав, что документов нет, с ней даже разговаривать не хотели.
Набравшись смелости, с последней надеждой она зашла в краевое управление здравоохранения. Там её принимал какой-то дядя. Слушал ее сочинение о том, что ей хочется работать именно в Краснодаре, что чуть ли ни с детства она мечтает работать в одном из медучреждений этого края хоть бы кем и прочее, и прочее… Но дяденька довольно быстро прервал ее и потребовал справки об окончании третьего курса медучилища и другие документы. Их, конечно, у неё не было.
– Вы можете затребовать их, – почти умоляла она.
На что дяденька, ехидно улыбаясь, заметил что-то вроде того, что им больше делать нечего, а затем просто выгнал её из кабинета.
Пока она мытарствовала по учреждениям Краснодара, потратила все деньги, что были у неё. На оставшиеся копейки взяла билет на Ставрополь. И вот она здесь.
Мы подходили к дому, где я квартировал. Хозяйка наша, Домна Макаровна, что-то делала в сарае напротив дома. Она была категорически против того, чтобы пустить её к себе хотя бы на несколько дней. На мои обещания, что я заплачу ей, сколько она скажет, она просто зыкнула:
– Миллионер какой нашелся! Я тебя-то толком не знаю, а ты еще и девчонку какую-то приволок. А ты знаешь, сколько грабежей, убийств и прочего всякого случается здесь ежегодно, особенно в теплые времена года?
– Побойся бога, Домна Макаровна, какая же она разбойница? Она же…
– Знаю, знаю. Такие-то как раз и занимаются всем этим. Будь она урод какой-нибудь, ты не таскал бы ее с собой. Вам, кобелям, мордочки симпатичные давай, да чтобы задом умела вилять, и вы на всё готовы, а нам горе хлебать.
При этом она приводила конкретные примеры с называнием адреса и имен, кто якобы пострадал от таких вот ангелов, как этот. Я уже потерял надежду и подумывал, где бы ещё её можно устроить, как подошли Саша и Магомед. Разговор возобновился, и общими усилиями мы всё же уломали хозяйку принять девушку в дом.
– Только на пару дней! – кричала она. – Слышите, только на пару дней, и при свидетелях говорю: если она натворит тут что-нибудь или унесет чего, то за всё отвечаешь ты, – указывала она пальцем на меня.
Вечером я взял Азу, и пошли мы в город поужинать. За время, которое они были вдвоем, Аза, видимо, кое-что рассказала хозяйке про свою жизнь. На мой вопрос, не купить ли ей что-нибудь из посуды, хозяйка бурно возражала. Не в лесу, мол, живем, в доме есть всё, продукты тоже, и нечего таскать её по грязным столовым. Вообще, она очень милая девчонка и будет жить у неё, сколько захочет.
– На сегодня я вам разрешаю, а в общем-то, ты не беспокойся, сами управимся.
Это меня очень даже устроило бы.
Через несколько минут Аза вышла. Она очень эффектно выглядела. Темно-голубое платье с глубоким вырезом на шее было ей особенно к лицу. На ногах красовались почти новые туфли на высоких каблуках (днём были запылённые сандалии), делающие более выразительным упругое тело. Настроение у нее тоже было хорошее. Она рассказывала, как прошло первое знакомство с нашей хозяйкой.
– Очень добрая женщина, – говорила она, – как услышала, что я обижена и окончательно порвала со своими, взялась успокаивать меня, даже прослезилась. «Мы, – говорит, – не дадим тебя в обиду», так и говорит: «мы». Я-то не поняла, думала, что она имеет в виду тебя, начала хвалить. На что она нахмурилась, перестала волосы мне поглаживать, даже отодвинулась от меня, а потом говорит, что «он, – то есть ты, – в общем-то неплохой мальчик, но закончит учебу свою – и ищи ветра, да похоже, что у него есть невеста на родине, слишком уж он замкнутый». Я недоуменно смотрю на нее. А она, представляешь, оказывается, имела в виду своего сына. Правда, что у нее есть сын?
– Да, есть, – ответил я.
– Правда, что он офицер?
– Да, правда.
– Так вот, она говорит, что её сын очень хороший молодой человек, талантливый офицер, но только не хочет жениться. Не нравятся ему местные вертихвостки, очень уж он серьезный, недаром что офицер… и прочее, и прочее…
Я слушал её и не знал, обрадоваться мне или наоборот… Володя, сын нашей хозяйки, был вылитый цыган. Крепыш среднего роста, черноволосый и кудрявый, он больше походил на бравого грузчика, чем на офицера. Но он на самом деле был офицером и служил где-то недалеко, так как по воскресеньям иногда приезжал домой. В последний раз он приехал ближе к вечеру. Хозяйки дома не было. Он зашел к нам. Я был один и собирался в город. Он спросил, не знаю ли я, где его мать, рассказал пару пошлых анекдотов, пока я возился со своими ботинками, умудрился стащить из моего нагрудного кармана пиджака шесть рублей (две тройки) и был таков.
– А у тебя есть невеста на родине?
– Нет.
– Почему?
– Ну как почему? У меня не только невесты, вообще ничего нет, ни на родине, нигде.
После ужина, состоявшего почти из тех же кушаний, что и обед, мы пошли в сторону парка. Я попробовал уговорить ее, чтобы она вернулась домой, ну хотя бы к каким-нибудь дальним родственникам. Она долго молчала, слушая мои доводы. А доводы я приводил убедительные: намекал на то, что она юная и неопытная девчонка, а живем мы среди людей, большая часть которых состоит из коварных и подлых обманщиков; что таких, как она, без жизненного опыта, средств существования и даже без определенных видов на будущее, может ожидать одно – трагедия. Много чего я еще говорил ей. Говорил искренне, но, видимо, это не доходило до неё.
– Знаешь, Чингиз, если я тебе в тягость, то так и скажи, и я сегодня же уйду куда-нибудь. Но домой или к каким-то там родственникам я никогда не вернусь.
Если бы Аза знала, как только что она напророчила свою судьбу!
Было прохладно, и люди всё прибывали. Уже вовсю работали аттракционы, слышались музыка, громкий смех и юношеские крики типа «Купите мороженое!» или «Лимонад!», «Газированная вода!». Кое-где стояли тетки средних лет с лотками с надписью: «Горячие пирожки». Но люди сюда приходили в основном после ужина, и поэтому работы у этих женщин почти не было. Они стояли и смотрели на гуляющих.
Мне было скучно. Не привык я гулять с кем-либо. То ли дело один – думаешь себе о чём угодно, идешь куда хочешь и как хочешь. Раза два Аза делала мне замечания, что она не успевает за мной. Другой раз её не устраивало, что довольно долго стою на одном месте, рассматривая что-нибудь.
Время было не такое позднее, я успел бы отвести её домой и вернуться обратно, и уже думал, как бы это сделать поделикатнее, когда увидел их. Олег и Наташа шли, как всегда, под руку, элегантно и гордо одновременно. Они были самыми красивыми молодыми людьми среди всех посетителей парка. Высокие, атлетически сложенные блондины, одетые безукоризненно и богато, они были примерами мужской и женской красоты. Они гуляли здесь почти каждый вечер, гуляли допоздна. Знакомые им кланялись, незнакомые оглядывались и провожали долгими взглядами. Я смотрел на них как на что-то совершенное и недосягаемое. А Наташа была для меня эталоном женственности, о котором можно только мечтать. По всему было видно, что они оба люди состоятельные. Одежда у них была дорогая и солидная.
Примерно неделю тому назад я, съев свою котлету с макаронами, поднимался в сторону парка. Людей было мало, и я сразу увидел её, идущую впереди. Она была одна, шла медленно и бесцельно. Скоро я догнал её и поздоровался. Она смотрела на меня, как мне показалось, рассеянным взглядом и через секунду улыбнулась:
– А, Чингиз, это ты? Не погулять ли нам вместе?
Я насторожился. Откуда она знает, как меня звать? Всё так же улыбаясь, она подошла ко мне и взяла под руку точь-в-точь как Олега.
– Где твой муж?
