скачать книгу бесплатно
Надежда Ивановна поморщилась.
– Никита, у тебя одни прогулы и двойки. После восьмилетки ты обещал мне исправиться. Ты не представляешь, как я уговаривала педагогов, чтобы они пожалели тебя, ради памяти твоей бабушки, моей подруги и великолепного учителя, и дали окончить тебе десятилетку. Что же я вижу через два года? Что ты меня подвел?
Я смотрел в окно. Мне было все равно. Главное, что приближался конец ненавистному пребыванию в школьных стенах.
– Мне извиниться, что не сдержал обещания? Что вы сейчас от меня хотите?
– Оставь свои хамские замашки, на меня они никакого впечатления не производят. Мы в кабинете совершенно одни, и ты можешь быть просто собой. Нормальным человеком, с которым можно поговорить.
– О чем? – изумился я.
– Куда ты будешь поступать, – Надежда Ивановна не отрывалась от проверки тетрадей. Она не смотрела на меня, и я знал, что это тактично делалось для того, чтобы поговорить со мной по-хорошему. Если бы она развернулась ко мне и, глядя в глаза, учинила бы «допрос» высокомерным учительским тоном, то я, скорее всего, хлопнул бы дверью и ушел. Поэтому Надежда Ивановна делала вид, что сосредоточенно проверяет тетради, а раз уж я оказался в классе, то она, исключительно, как классный руководитель, интересуется моим будущим.
– Я же сказал – никуда, – за распахнутым окном качались ветви берез, подрагивая подросшими листьями. Воздух после утренней грозы под жаркими солнечными лучами был восхитительно приятен, точно обладал медовым липовым вкусом. Долгие годы я не обращал внимания, как прекрасна земля в разные времена года. Для меня существовали только два признака погоды: «нормально» и «противно». Но в этом году ко мне вернулось детское ощущение ожидания чуда, потому что эта весна должна была стать последней. Скоро у меня начнется новая жизнь, и все будет по-другому. Так, как я захочу.
– Я не из праздного любопытства интересуюсь. Может быть, я постараюсь как-нибудь поговорить с учителями. Ведь ты не выдержишь экзамены.
Я молчал. Надежда Ивановна замолчала тоже. В класс вбежали девчонки, нарядные, в белых фартуках с белыми бантами. Последний день учебы. Потом только экзамены. Девчонки стайкой склонились над учительским столом и защебетали с Надеждой Ивановной по поводу украшения актового зала. Я терпеливо стоял, пригвозденный к полу. Несмотря на то, что появился удачный момент улизнуть из кабинета, я его не использовал. Вместо этого я любовался на Аленку, на ее пшеничные волосы, которые сейчас отливали золотом, потому что на них падал солнечный луч, на ее стройные ноги в светлых гольфах, на подол короткого платья, на пояс фартука, завязанного сзади бантом и стягивающего и без того узкую талию. Наверное, это все, что останется мне от школьного десятка лет – третья парта у окна и Аленкина голова, которая иногда нет-нет, да и обернется, скользнув по мне беглым теплым взглядом. Мне было интересно, а если бы я стоял у доски, Аленка смотрела бы на меня, не стесняясь, или наоборот, отвернулась бы в окно, а может быть, смущенно опустила бы глаза в учебник? Но к доске меня никто из-за моего поведения не вызывал. Учителя старались меня не замечать. Я был черным пятном класса, шпаной и хулиганом. Это я понимал и школу посещал редко. В основном в конце четвертей и года, чтобы написать контрольные. Писал я их на твердые тройки, но учителя и их неохотно ставили, считая, что работы мною списаны.
– По три шарика вешать или по пять на столб? – спросила Аленка и внезапно оглянулась. Мимолетная полуулыбка розовых губ.
«А поцелуй я, конечно же, из памяти сотру. Спокойно он мне жить не даст», – нахмурился я. Мне так хотелось пойти в актовый зал и смотреть на Аленку: как она разговаривает, как смеется, как командует, куда вешать шары и плакаты, но…
Но там я был никому не нужен.
– Что же мне с тобой делать-то? – горестно спросила Надежда Ивановна, и тут только я заметил, что в кабинете мы опять одни.
– Да отстаньте вы от меня! – искренне предложил я. – И вам спокойнее будет, и мне.
– Душа у меня за тебя болит, бестолочь!!! – крикнула она в сердцах. – Иди отсюда с глаз долой. Постой. Вот на листочке расписание экзаменов написала. Не опаздывай. С собой ручку и чистую тетрадку. Если забудешь, забежишь ко мне, я дам. Рубашка белая. Есть?
– Есть, – с недовольством ответил я, потому что рубашка была мне уже маловата. Но я тут же подумал, что можно не застегивать верхнюю пуговицу, а рукава закатать по локоть и будет не так заметно. Тратить деньги на новую рубашку, которая мне пригодится на несколько экзаменов, мне не хотелось.
– Давай, куплю? Или деньги возьми, сам купишь? – прошептала Надежда Ивановна почти умоляюще.
В ответ я размашистыми шагами направился к двери и демонстративно ее за собой захлопнул, чтобы все три этажа школы услышали мое возмущение.
Эмиль
– Никита, – тормошила меня Марина.
– Что? – разлепил я глаза, и зажмурился от яркого света люстры. За окном вечерело.
– Я купила себе пальто!!! Деньги взяла в долг. До получки твоей, – Марина задернула плотные шторы. Обернулась, заметила на письменном столе цветы. Аккуратно приподняла букет. Подвинула на место свои тюбики и баночки. – И еще мне теперь нужны витамины. Фрукты надо есть.
– Ешь, – отозвался я, вставая.
– А ты их купил? – неприятно взвизгнула Марина.
– Завтра куплю, – послушно произнес я и направился в ванную. Прикрыв за собою дверь, я устало прислонился к косяку. Почему-то мне захотелось повеситься или хотя бы уйти на работу в институт.
Из-за двери доносился недовольный голос Марины:
– Почему цветы нельзя было поставить в вазу? Или оставить их на кухне? Чуть флакон духов мне не разлил. А рубашку сложно сразу повесить на вешалку? Хлеб не купил! Ботинки я просила убирать с дороги. Можно подумать, я в служанки нанималась. Иди ужинать!!! Я разогревать не буду по сто раз. Почему я должна ходить за тобой, как за ребенком? Это ты должен теперь мне во всем помогать…
За ужином Марина о чем-то говорила, но я ее почти не слушал, находясь в какой-то прострации.
– Завтра суббота. Бери служебную машину, поедем к моим родителям, как договаривались. Мне необходимы свежие овощи и зелень. На работе позже шести не задерживайся. Нам надо переклеить обои и передвинуть мебель. Ума не приложу, куда поставить детскую кроватку. У Эмиля вроде подросли дети, попроси у него? Никита!!!
– Что? – я растерянно посмотрел на ее лицо, обрамленное короткой стрижкой, на густые, черные брови, на круглые щеки и чуть курносый нос.
«Что же я в тебе нашел?» – думал я, глядя на ее полную белую шею.
– Попроси у Эмиля кровать! – раздраженно повторила Марина.
– Какую кровать? – переспросил я, потеряв нить разговора.
– Детскую!!! – крикнула она. – Скоро появится ребенок!
Даня
Небо укрыла темно-серая пелена, которая рвалась и вновь соединялась, роняя крупные капли на землю. Я утер слезы и поднялся с высохшей за лето соломенной травы. Побрел домой.
Ни земля, ни трава, ни небо, ни исчезнувшее солнце не собирались возвращать мне бабушку.
Но, может быть, мне вернут ее люди, которые увезли ее от меня? Я опрометью помчался к дому, сообразив, что проревел целый день, валяясь в траве на пустыре. А вдруг бабушка пришла домой, а меня там нет?
С кухни раздавались громкие голоса, смех и звон посуды. Стеклянной посуды. Граненых стаканов. Я прошмыгнул по коридору в маленькую комнатку. Я надеялся, что бабушка вернулась, и оттого на кухне весело.
Пройдя в маленькую комнату, я остановился.
На письменном столе больше не было книг. На нем стопками высились квадратики и прямоугольники из свернутой ткани, а сам стол был застелен зачем-то белой простыней.
Моя любимая настольная лампа, которая придавала уют вечерам, перекочевала со стола на облупившийся широкий подоконник.
К бабушкиной железной кровати сбоку была привязана веревочная сетка. А на кровати лежал большой сверток. Я в недоумении заглянул внутрь, отогнув край кружева, и отшатнулся: внутри лежала кукла. В такие куклы играли девчонки во дворе. Они их пеленали, приставляли к их ртам бутылочки и забавно трясли на руках. Смысл их игры до меня так и не дошел. Так же, как и то, зачем здесь оставили девчачью игрушку. Я сначала подумал, что к нам пришли гости с какой-нибудь девочкой, и эта кукла принадлежит ей.
У куклы – открытый лоб, еле заметные светлые брови, длинные черные реснички, круглые щеки и маленькие розовые губы.
Но, когда кукла неожиданно наморщила нос, у меня внутри все похолодело: игрушка оказалась живой.
Я в растерянности сел на свою табуретку и стал ждать.
Эмиль
– Господи, – простонала Марина. – Да когда это кончится?
На часах было без пятнадцати шесть утра, а в квартире настойчиво разрывался телефон. Я улыбнулся, чувствуя, что Эмилю необходимо срочно поделиться со мной своей мыслью, иначе она его способна разорвать изнутри. До Марины, Эмиль чаще непосредственно сам прилетал ко мне и нетерпеливо пинал дверь, пугая соседей.
Я потянулся к трубке, перегибаясь через Марину, но она вдруг вырвала телефонную вилку из розетки.
– Хватит. Надоел твой Эмиль.
– Марин, перестань, – я хотел перезвонить ему, но Марина вытянула руку с проводом в сторону так, чтобы я не достал.
– Спать! – скомандовала она мне. – Мне нужен покой и сон для здоровья ребенка. Отныне телефон будет выключаться в восемь вечера и включаться тоже в восемь.
Немного ошарашенный ее тоном, я опять потянулся за проводом, однако Марина вскочила с дивана и схватила телефонный аппарат.
– Я выкину его сейчас из окна, – пригрозила она.
– Дура!!! Безмозглая дура! – я нервно сдернул брюки со спинки стула.
Марина метнулась в коридор, прижимая к себе телефонный аппарат.
– И к нему ты не пойдешь!!!
– Тебя забыл спросить, – я надел рубашку и подошел к шкафу, чтобы найти носки. Марина стояла у входной двери, наблюдая за мной.
Я оделся и вышел в коридор. Всунул ноги в ботинки.
– Отойди, – сказал я спокойно, стоя перед Мариной.
– Не отойду.
Она заслоняла входную дверь собой. Я взял Марину за плечо и решительно сдвинул ее с места, несмотря на ее сопротивления.
Как я и догадался, направившись к Эмилю, ко мне навстречу уже шел он.
– Я вот что подумал! – закричал он и тут же вжал голову в плечи, оглядываясь на окна домов.
Именно с этой фразы и начиналось каждое новое безумство. Меня словно волной обдало. Я и не подозревал, как переживаю за Эмиля в связи с последними событиями, и как я хочу видеть прежнего Эмиля с горящими глазами, а не с поникшими плечами и не с обидой в душе.
– Ну? – закурил я.
Пошли мы, естественно, в институт. По дороге я думал, как Эмиля поражают идеи: вынашивает ли он их, пока в голове не сложится четкая картина, или они поражают его мозг внезапно, как молния…
– Если задействовать волновую поверхность пространства? – Эмиль разложил передо мной бумагу и быстро набросал схему.
Я молчал, пока несколько сотен страниц рабочих тетрадей не перевернулись в моем сознании. Эмиль взахлеб рассказывал и вдохновенно дорисовывал детали на схеме, обозначая их символами, попутно делая сноски формул внизу.
– Тихо.
Эмиль умолк, терпеливо ожидая моего ответа.
– Вот здесь, – я показал карандашом. – Не состыкуется быстро. У нас нет графика поведения кривой в магнитном поле. Сначала мы выводим ее, а потом используем ее, как приближенную модель на этом участке. Если нам удастся расширить фазу колебаний до одной целой и четырех десятых и оставить ее постоянной, то все.
– Что все? – испуганно прошептал Эмиль.
– Это будет круто, а остальное – формальная доводка до нужных коэффициентов.
Эмиль вытер вспотевший лоб.
– Ух, – смотрел он на схему.
– Ух, – подтвердил я.
– А мощности сколько даст? – Эмиль опустился на стул и с восторгом заглянул мне в глаза.
– Не скажу.
– Никита!
– Сначала идем поэтапно. Может, это дохлая идея? Зачем себя сразу обнадеживать?
– Никита, – умоляюще проговорил он. – Скажи! Я не буду ни на что надеяться. Сразу буду на провал рассчитывать. Скажи?
– До трехсот процентов.
– Е, – екнул Эмиль, пораженный масштабами.
– Зря я сказал, – притворно горестно обронил я. И мы рассмеялись.
– Так, – Эмиль перевернул ватман. – Что нам нужно, и что есть в институте?
Мы начали скрупулезный подсчет требуемого оборудования и деталей. К закату мы поняли, что влетаем на крупную сумму, которую не одобрит ни одна комиссия. Слишком рискованная была затея, которая грозила провалом с вероятностью до семидесяти процентов.
– Я удивляюсь, – раздумывал Эмиль. – Неужели до этого никто не додумывался и не делал опыты раньше?!
– Может и делал, – пожал я плечами. – А потом похоронили его труды, как наши. Три шкафа у нас забиты полузаготовками неоформленных решений.
– Кстати, – Эмиль извлек из сумки несколько листов. – Твой экземпляр. Номера карандашом ставлю, потому что, чувствую, буду по мере написания возвращаться и существенно дополнять.
– Когда успел?
– Ночью поработал немного. Не брошу я свои опыты больше ни в какой архив.
Архив нашего института хранился в подвале. Много тысяч талантливых работ студентов и профессоров хранились в пыльных отсыревших коробках. Бесценная кладезь изысканий превращалась в мрачное кладбище макулатуры.
– Эмиль?
– М-мм?
– Давай на фотоаппарат щелкать каждую страницу? – я вертел в руках отпечатанные листы, где формулы, уравнения, цифры и прочие символы, которых не было на пишущей машинке, Эмиль тщательно выводил чернильной ручкой. А у меня перед глазами стоял подвал с коробками. Часть давнишних проектов валялась под ногами, и невозможно было разобрать ни строчки на листах, которые не пожалело ни время, ни капающая вода с труб, ни чьи-то ботинки, втоптавшие бумагу в земляной пол. – На пленке удобнее хранить.
– А у тебя есть? – тотчас загорелся Эмиль.
– Не-а.
