Лето в Лозовицах

Нехорошо получилось. Не предупредила. Он, небось, её всеми словами кроет… А интересно, водяники умеют ругаться матом?.. Но самое плохое, что ей почему-то не хочется сейчас идти к нему. И даже не в том дело, что водяник может ей выговорить за невыполненное обещание. Конечно, не в том.

Но в чём – на это и сама Рика не могла найти ответа.

Но, хочешь – не хочешь, а сходить за малинник придётся; тут лучше уж не откладывать, пока мама не взяла все её перемещения под контроль. Прямо сейчас и надо, хотя бы для того, чтобы на время попрощаться с водяником. А там – там, может, она уедет в город…

Слова старухи о любви сегодня казались Рике ненастоящими – глупыми, выдуманными. Всё как-то выцвело и поблекло, даже вчерашние приключения на болоте, ярко-голубые огоньки и волшебный цветок на месте клада. Ей как будто объявили, что всё это было сном, и она с облегчением приняла это известие.

Рике пришлось зайти в дом и сказать маме, что она идёт гулять надолго. И опять пришлось врать: на этот раз про то, что нужно собрать гербарий к сентябрю для кабинета биологии, потому что у них в следующем году будет биология. И опять это было полуправдой: биология должна была быть, но гербарий попросили собрать от класса, и активисты-отличники уже пообещали это сделать сами.

Рика не дружила с отличниками, хотя у самой половина оценок в дневнике была из пятёрок. Просто отличники были как бы первым сортом. Их отправляли на олимпиады. Учителя с ними общались немного по-иному, чем со всеми. «На них редко орут», – так определяла для себя Рика разницу в социальном положении. На неё саму, впрочем, тоже повышали голос редко, и обычно даже не на неё, а на весь класс, с которым вместе она была каким-то целым существом: ленивым и непослушным. На неё не «орали» потому, что Рика умела не выделяться, – хотя давалось это ей с большим трудом, – опускать взгляд в тетрадку, когда знаешь, что можешь хорошо ответить, чтобы всё-таки вызвали не тебя, а другого, уклоняться от всех творческих и общественных заданий, – не принципиально, а лениво, чтобы все думали, что тебе просто неохота. Учителя с самого начала определили её и десяток других к массовке, и Рика поняла, что лучше их в этом не разубеждать. Безопаснее.

В какой-то момент она почувствовала в своём внутреннем отстранении силу, даже власть – представляться не тем, что ты есть. Её худенькое двенадцатилетнее тельце, только начавшее путь из подростка в девушку, хранило мечты и чувства своей хозяйки твёрже самого неприступного замка. И через две маленькие бойницы смотрели насмешливо и отчуждённо на всех серые маринкины глаза. Она уже научилась не прощать и таиться, она знала, что в пору взросления придётся выдержать не одну осаду внутри самой себя, и думала, что готова к этому.

Но здесь, в Лозовицах, всё было не так, всё сбивало её с толку, и она уже не верила в свой надёжный Неприступный замок, ей хотелось убежать из него. Но куда убежать, где спрятаться, кому доверится? Вчера она готова была безоговорочно верить водянику. Сегодня – всё сделать ради деда. Даже с мамой она почти помирилась, и чувствовала, что пошла на это искренне. Но именно искренность, да, эта искренность и была капитуляцией, предательством замка. И такое внутреннее предательство угнетало Рику, больше всего злило и расстраивало.

– Босоножка, стой, я здесь!

Озёрный мальчик ждал её, он прятался где-то неподалёку: хорошо прятался, потому что, не окликни он Рику, не выйди на полянку, ни за что бы не заметила она его, побежала бы к старице. Рику занимали эти мысли, и она не сразу осознала, что с водяником что-то не так. Такое выражение лица бывает, когда случается что-то очень, очень… плохое…

– Я извиниться хотела… У меня дедушку в больницу положили… Я не смогла прийти…

Выдохнув то, что должна была сказать, Рика наконец смогла увидеть: Водяник плакал, у него глаза были красные…

–Босоножка, если бы ты пришла!.. – горько сказал он.

– Но я не могла, не могла! Не могла я, когда дедушка в больнице, а у мамы ключа нет… Да что случилось?

Мальчик опустил голову так низко, и прошептал так тихо, что Рика еле услышала, а, услышав, не поверила:

– Лебёшка утонула.

– Как утонула?!

– В болоте. Утром. Они с отцом хотели достать клад, который я для тебя нашёл. Я не знаю… они следили за тобой, наверное, когда ты из Дементьева ушла… И нашли то место… Я тебя ждал, потом почувствовал, что клад шевельнулся, и побежал на болото, а там… Я ничего бы не смог сделать… они кресты сняли, их болотники утянули…

– Зачем кресты сняли? – механически спросила Рика.

– Чтобы клад достать. Думали, клад заговорённый, чтобы он не исчез, не превратился в землю, чтоб его болотники отдали, нужно его без креста доставать… Он, клад, стал в болото их тянуть, а они его – вытаскивать. Я их просил, чтобы они бросили, но они не бросили. Понимаешь? Лебёшка ещё крикнула: «За болотом немного положено – мне приходится взять. Отойди, нечистая сила, не тобой положено, не тебе и стеречь». Я знаю, это её бабка научила, это заклятие, из-за него я подойти не смог, а Лебёшку в болото затянуло, вместе с отцом, вместе с кладом… Я им говорил, я говорил, что этот клад не для них, что это твой клад, он им не дастся, но они не слушали… Зачем, зачем они меня не послушали!..

– Так что, и я виновата, что этот клад – мой? Да лучше бы его никогда не было! И тебя не было! И болота твоего не было! И озера! – Рика была в отчаянии. – Зачем ты только про этот клад вообще рассказал! И водяники твои тоже виноваты! Почему ей никто не помог? Клада жалко было отдавать, да? Вы с болотниками заодно! Как вы топить умеете, я знаю, как болото вокруг человека появляется. Ты мне нарочно его показал, думал, я в болото сразу и полезу! Не получилось со мной – получилось с Лебёшкой! Вы страшные, злые… вы – бесы! – исступлённо выкрикнула девочка самое страшное обвинение. – Отойди от меня! – и водяник отшатнулся, такой ненавистью и страхом било от Рики. – Мама! – взвизгнула она и бросилась в лаз на свою сторону…

Ночь была самой страшной в жизни Рики ночью. Ей приснилась Лебёшка, мокрая, в болотной грязи. Глаза у Лебёшки были большие, как у рыбы, и рот почему-то тоже рыбий. «Я в болоте», – сказала Лебёшка. «Я знаю», – ответила Рика, хотя чувствовала, что её собственный рот при этом не открывался. Но Лебёшка всё равно её как-то слышала. «Там темно и холодно», – пожаловалась утопленница. «Твоя бабушка знает?» – спросила Рика. – «На берёзе мой крестик, я до него дотянуться не могу. Дашь мне свой?» – и Лебёшка взяла её ледяной, мокрой ладошкой за локоть…

Рика оттолкнула её и в ужасе проснулась. Рука, которую она во сне выпростала из-под покрывала, замёрзла: с каждой ночью в августе становилось прохладнее, а сегодня, вот, даже замёрзнуть можно. Рика глубже зарылась в постель и поспешила крепко-крепко зажмуриться, изо всех сил надеясь, что Лебёшка больше не появится.

– Дедушка, я спросить хотела одну вещь…

Они сидели на скамеечке в больничном дворике, Рика сосредоточенно колупала голубую, осыпающуюся с доски, краску.

– Что, с мамой опять поскандалила?

– Нет. Дед, а вот если, например, один человек идёт купаться, а ему говорят, что не надо, а он всё равно, назло идёт, а потом тонет, а кто-нибудь, кто его отговаривал, на берегу в это время стоит, но спасти его не может… он сильно виноват?

– Кто? Который тонул или который не спас?

– Который не спас… И который тонул…

– Откуда это ты взяла такое?

– Кино смотрела, – соврала Рика. – Ужастик. Этот, который утонул, потом девушке того, который не спас, приснился.

– Что за ерунду ты по телевизору смотришь, а!

– Ну, деда, ну скажи, ты как думаешь?

– Нас же там не было… А почему он не спас – побоялся, не захотел или просто плавать не умел?

– Говорит, что тот, который тонул, место это заколдовал, чтобы никто подступиться не мог. Ну, это же ужастик, там всякие мистические дела происходят, как в сказке, только страшные, – пояснила Рика, боясь, что дед перестанет говорить на несерьёзную тему.

– Понятно. Выходит, тот, который утонул, виноват. По глупости и утонул. Но всё равно это считается несчастным случаем – погиб же человек. И тот, который не спас, переживать будет. Вот, Кольку Минакова если вспомнить, земля ему пухом… Ведь он сильно пил, и жену свою бивал, и сама она часто в сердцах говорила, что скоро он от пьянки загнётся. А погиб когда – сильно горевала, и такими ласковыми словами его называла… Потому что, когда человек уходит, если это не Гитлер какой-нибудь совсем, всё равно жалко его…

– Деда, а тебе жалко было тех, которых ты на войне должен был убивать? – вдруг спросила Рика.

– Нет. Тогда нет. Нас этому учили. Если бы мы во время боя стали бы размышлять, кого-то жалеть, нас бы всех быстренько поубивали. И потом трудно жалеть того, кто в тебя стреляет и на твоих глазах убивает твоих товарищей… Но сейчас, конечно, мне жаль, что всё это было, что я убивал других людей, хотя бы и врагов. Если бы не политика, мы бы даже не знали, что они где-то живут. Они бы, может быть, до старости дожили спокойно, и мои друзья бы там не погибли… Как человеку, мне жаль, как солдату – нет… Вот так-то ты дедушку проведываешь! После таких разговоров хоть под капельницу ложись! – дед смял разговор, зашедший не туда.

– Я не буду больше, – тихо сказала Рика. – Ты, пожалуйста, не болей.

А потом добавила: «Я тебя очень люблю» и обняла деда, будто забыв, что они во дворе и все на неё смотрят.

Рика не пошла домой, она поняла, что сейчас ей туда нельзя: стоит только ступить на веранду, даже на коврик перед входной дверью, услышать шорох резины под ногами, взяться за гладко-гладкую пожелтевшую от времени пластмассовую ручку, стоит только учуять носом запах дома, увидеть маму – и она уже никогда не сможет уйти в тот, другой мир, в котором существуют водяники, из которого приходит мёртвая Лебёшка. Потому что ей очень-очень страшно. И она перелезла собственный забор: чтобы не ступать на запретную территорию, чтобы попасть прямо в сад, в малину.

Рика стояла возле кустов и не решалась идти. Куда идти? Она словно растеряла всё своё лесное чутьё. До болота одна она не дойдёт, она заблудится, а если бы и дошла, что там она увидит? Что бы там ни было – просто трясина, синие огоньки болотников, даже Лебёшка и её отец – что она сможет с этим сделать?

Идти к Лебёшкиной бабке? Уж она-то знает… она знает… Сама Лебёшку послала следить за ними с водяником… Сама научила её, как заговорить болото… И эта история с проклятием, может, вообще старуха обманула её, Рику… Почему раньше она об этом не думала? Потому, что привыкла доверять взрослым?..

Она оттолкнула водяника и до сих пор она не знает, что чувствует к нему – страх, вину, жалость? Что-то совсем непонятное, но отчуждающее незаметно выросло между нею и водяником после того видения клада. Почему? Почему? Потому что «любыть»? Потому, что страшно взять на себя эту любовь и нести её, как бы тяжело ни было?

И, вместе с тем, она понимала, что должна быть здесь. Хотя ничего не может сделать, ничего не может исправить, ничего…

Чёрная собака вышла из леса и замерла, глядя на Рику. Рика стояла и молчала. Она не могла проглотить слюну, она, кажется, и дышать не могла…

Собака привела её на болото. Рика надеялась, что, как и в тот раз, на болоте водяник превратится в человека, но этого не происходило. Собака оставалась собакой. «Это случилось здесь?» – спросила Рика. Это были первые слова, которые она произнесла.

На болоте было тихо и как-то спокойно. Вокруг стояло, как осенний туман, величавое и грустное спокойствие, Рика никогда не сталкивалась с этим в своей жизни. И говорить ей было не нужно, поэтому она, единожды спросив, снова замолчала.

Крестики девочка нашла, они висели на берёзе. Рика не стала их трогать. Крестики были частью этого молчания, словно памятники Лебёшеке и Миколе. Словно предупреждение и молчаливая молитва о всех, кого тянет к себе голубой болотный цветок. Они висели, и тихонько их качал ветер.

И вдруг Рика осознала и поняла одну вещь. Она больше не боится. Она приняла жизнь, приняла и смерть, такими, какими они пришли к ней, она приняла неизвестность и печаль, и надежду как часть этого мира, который был по обе стороны малины, но в котором, в конце концов, она должна будет остаться там, с дедушкой и мамой, а водяники и болото, и старица с ивами – здесь. Но сейчас она не может разделить этот мир. Ещё не может разделить. Одна не может разделить.

– Пожалуйста, не сердись на меня.

Ей было важно сказать именно эти слова и никакие другие. Другие не были нужны.

Рика вошла в малинник.

– Босоножка!.. До следующего лета?..

Для оформления обложки использован фон из программы Microsoft Power Point, не стоковое фото.