Чоки

– Лады.

Бастиаан не стал выпытывать подробности, с которыми я бы вряд ли справился.

Взял мотоцикл и пустил по дороге в направлении, которое пообещал себе избегать.

Байк не дал задержаться, уже через несколько минут заглушил мотор в скромном дворе напротив трехэтажного дома с белыми балконами. На стоянке сразу же заметил выделяющийся среди остальных велосипед.

Пока еще мог собой владеть, достал телефон, разблокировал контакт из черного списка и позвонил.

– Алло?

Услышав ее голос, закрыл глаза и мысленно взмолился, чтоб она оказалась так далеко от меня сейчас, что автоматически исключит возможность нам когда-нибудь встретиться.

– Привет. Ты далеко от дома? Хотел с тобой повидаться.

– Это твой мотоцикл был только что?

Мысли мои оказались нематериальны.

– Да.

– Сейчас спущусь.

Короткие гудки гнали всей слаженности мыслей и чувств. Воспалился желанием выкинуть телефон, завести байк и ринуться прочь. Но я не позволил себе сделать это.

Несколько минут длились так долго, что успел выкурить две сигареты и в сотый раз наметить дорогу к бегству. Но давно для себя решил, что могу быть кем угодно, только не трусом.

Она вышла из дома, и от одного ее вида меня всего переклинило. Разобрать, что с ней не так, мне не удавалось. Но всем существом воспринимал ее иначе, не так, как всех вокруг. Пока шла ко мне, не видел ни домов, каменистой громадностью отбрасывающих тени на двор. Не различал шума машин, не существовало в поле моего зрения других людей, кроме нее одной.

– Привет, – с улыбкой заправила руки за спину, будто владела тайной, ничуть не обличительной в ее глазах.

Прошелся взором по светлым волосам, убранным на плечи, задержался на милом лице, отражающем самые светлые и чистые чувства. И позволил себе заглянуть в глаза, слишком открытые, подставляющие так уязвимо ее тонкое нутро.

Вероятно, об этом знала сама и потому носила в сумочке средство самообороны.

– Извини, что не ответил вчера. Посчитал, что лучше будет встретиться.

При своем невесомом и тонком виде, таких ясных глаз и беззлобной сути она обладала проницательностью. Ей не составило труда уловить моего напряжения.

– У тебя что-то случилось?

– Нет, – хотел бы отвести внимание от ее глаз, но не смог, будто было недостаточно того, что и так ощущал себя полным ничтожеством. – Пришел извиниться не только за то, что не ответил на твои звонки.

Мысли те, что не давали покоя до сих пор, обрывистые размышления, угнетающие, затрудняющие дыхание и нагружающие непереносимой тяжестью, выстроились сейчас в цепь осмысленного, давно мной принятого решения. До последнего прятал его от самого себя, наверное, дал немного передышки, прежде чем разнести в щепки все желания, ожидания и намерения.

– Извини, что встал поперек твоей дороги, Эсми. Вчера до меня дошло, что не должен был этого допускать. Одного дня мне хватило, чтоб убедиться, – ты необыкновенная девушка. И, к счастью, всего лишь этот день меня уверил, что не должен пудрить тебе мозги. А запудрить могу конкретно, вот только не так, как ты того заслуживаешь. Ведь все что я могу тебе предложить, – это зависимость от наркоты и легкомысленный образ жизни.

Ее остекленевшие глаза и застывшее тело отобрали остатки моего спокойствия. Дико хотелось что-то сделать, хотя бы коснуться ее побелевшей кожи, но побоялся, что могу повредить.

Сжал руки и убрал подальше, ощущая их безобразными, готовыми нанести ей непоправимый вред. Опустил глаза и затянулся воздухом, но приступ тошноты с трудом отступил.

Подождал немного, но она так и не смогла подобрать слов. Что меня даже обрадовало. И вместе с тем усложнило мне задачу. Хотел задержаться, подобрать другие объяснения. Но, кроме правды, не привык говорить, окольными путями к ней пробираться не любил. Сказал, как есть, и меня обрадовало, что девушка оказалась намного лучше, чем я предполагал, – отличилась рассудительностью, не приплела эмоции.

Взобрался в седло и натянул шлем. Прежде чем убрать подножку и повернуть ключ в замке зажигания, обернул голову и посмотрел на нее.

Немного оттаяла и отвела глаза, не дав разглядеть хоть капли подсказки, о чем думала.

И это облегчило мне задачу. Смог прочувствовать ручки газа и тормоза, завидел перед собой дорогу. Даже мотоцикл слаженно сошел с места и без задержек убрал меня подальше.

Один день ничего не значил. Драмы не прослеживалось, трагедии не случилось.

И только желание курить меня сейчас душило, лишь скорость сдавливала грудь, кромсая ребра.

Ехал домой как-то слишком долго, забрел в район, откуда смог вынырнуть, только с приобретением, заставившим меня истерически засмеяться и окончательно опуститься в собственных глазах.

Бастиаан ждал с нетерпением, встретил недовольным взглядом. Я примирительно поднял руки и сошел на пассажирское сидение, предоставив место у руля. Он скорчил гримасу, но молчаливо запер дом и сел на мотоцикл.

– А бак? – возмутился он, заметив стрелку топлива почти на нуле. – Какого хрена?

– Мне не хватило денег.

Что было правдой. Купленный мной джойнт стоил почти всех сбережений.

Бастиаан обернулся и посмотрел с таким недовольством, что я в полной мере прочувствовал свою ничтожность. Но притворился, будто все в порядке и намека даже нет на полное отвращение к себе.

– Давай без этих взглядов. По дороге заполним бак, если у тебя еще что-то осталось. Или позвони отцу и обрадуй новой просьбой прислать денег.

– Вот сам и звони!

Бастиаан сердито натянул шлем и завел мотоцикл. Я крепко ухватился за него и дал полную свободу действий.

Старался ни о чем не думать, не отвлекаясь на дорогу, пропуская мимо внимания скорость. Хотел поскорей оказаться дома, в стенах, дававших мне приют даже сейчас. Потому что только там обострялась связь с беспечностью времени, когда мысли и поступки не обладали роковой значимостью. Там остались зеркала, отражавшие моей истинной сути.

Когда Бастиаан остановился у светофора в густом потоке автомобилей, я только потом заметил, что мы подъезжаем к родному городу. Вернее, нас задержал поднятый мост, пропустивший по каналу длинную баржу. Различил только мачту, мимо проскользнувшую, остальной обзор открылся после того, как мост стал опускаться.

– Почему в объезд? – не понял я выбранного им маршрута.

– Где ты был все это время? – возмутился Бастиаан. – Не видел, что дороги на ремонте?

– А! – нет, не заметил.

С потоком автомобилей въехали в город, и я мгновенно проникся ощущением родного места, завидев мирно шедшую по воде баржу с ярко-синей кормой и реющим на ветру трехцветным флагом.

Бастиаан свернул к улице вдоль канала, явно выбрав кратчайший путь, но одинаково живописный. По крайней мере, в моих глазах. Длинная цепь двухэтажных домов отбрасывала тень на проезжую часть, почти касаясь пристани с пришвартованными лодками. Только потом заметил, как ярко светит солнце, заставив особенно чувствительных людей опустить козырьки на окна. Яркий свет заливал черепичные крыши и панорамные окна, рикошетя бликами в припаркованные у тротуаров автомобили.

Только сейчас прочувствовал всю тоску по этому городу, такому мирному и замечательному своей неспешностью, обыденностью и невозмутимостью. Здесь абсолютно не было чем заняться, кроме как встретиться с друзьями в какой-то милой кофейне, проболтаться на площади с видом на громадную башню с примыкающей к ней церковью и протоптать дороги вдоль узких улиц, заваленных неторопливыми обозревателями магазинов и ресторанов. О, этого было навалом, особенно туристов, страстно жаждущих за один день пройтись вдоль всех валов, чтоб увидеть все пушки, выставленные по периметру, и мельницы. Или протоптать все террасы и подолгу фотографировать живописные пейзажи с Мерведе на фоне или гаванью с пришвартованными кораблями. Впрочем, Горкум действительно отличался уникальностью хотя бы потому, что всегда был важной крепостью голландской ватерлинии – Вестингдрихук, и был основной частью Крепостного треугольника.

Мы жили его памятной историей, он основательно указал нам на ценности и привил умение различать их и ими дорожить. Что не помешало нам убраться в суету Роттердама и вдали от родного города лелеять желание вернуться в его колыбель.

Особенно нас с братом влекло к домику с пристанью, к которой была пришвартована семейная яхта. С детства у нас сложилась традиция по выходным что-то в ней ремонтировать с отцом и соглашаться с ним каждый раз в одном: наследство дедушки пережило лучшие времена. Однако сбывать ее отец отказывался и корил нас с братом за каждый критичный взгляд. Пока не повзрослели, мы и не осознавали, какую ценность она для нашей семьи представляет.

Я обожал возвращаться домой. Моя тайна, основная и отличительная от тех, которых периодически обличал Бастиаан. Не давался в подробности даже для себя, не разбирался в причине и сути. Но дорога, влекущая домой, обращала меня в человека, который знает свою цель, может назвать ее по имени, осязать и почувствовать, дать определение. Всего лишь дорога, знакомая каждой брусчаткой, углом и перекрестком. Всего лишь стены, с отпечатком воспоминаний, обращающие меня в личность. Не говорил об этом брату. Боялся обидеть, опасался, что неправильно истолкует. Но что-то мне подсказывало, что Бастиаан тоже обладает этой тайной.

Он срезал с дороги, проехал самым коротким маршрутом и еще издалека прибавил газу, будто возвещая район, что братья ван Ливен вернулись вместе домой. Скорбная весть для соседей, скажу прямо.

Дом наш призывал открытой лужайкой и громадным дубом у подъездной дороги. Оформлен по строгим негласным правилам местности, с кирпичным фасадом и большими окнами. По газону гулял привычно член нашей семьи – газонокосилка-робот с видом страшно занятого прибора в поисках выбивающегося росточка из всего аккуратно постриженного полотна. Белые гортензии цвели по сторонам входа, обволакивая дом легковесным ароматом, вклинившимся в наше сознание ассоциацией с матерью. И наша многострадальная входная дверь будто уже затрепетала, едва Бастиаан остановил мотоцикл на насыпной дорожке.

Я сорвался первым с байка, успев уже стянуть шлем, но брат меня настиг и впечатал во входную дверь, не дав зайти первым. Грохот прозвучал такой, что лязгнули стекла в окнах.

Не сдержав смеха, боролись мы недолго и ввалились в дом. И неудачно в этот раз, так как не рассчитали места и налетели на декоративный столик, и повалили на пол вазу матери.

Но нас это не задержало. Не встретив желанного приветствия, мы оба ринулись на второй этаж. Впечатав шлем в живот брата, кинулся к лестнице, но Бастиаан догнал меня и повалил на деревянные ступени, громко скрипнувшие подо мной.

Пока пытался приподняться, зацепившись курткой за резные балясины, брат уже поднялся выше, но я успел ухватить его за ногу и потянуть обратно. Брат свалился рядом и зачертыхался непростительно громко. Зажав ему рот рукой, перелез через него и метнулся дальше. Но Бастиаан бросился за мной и ухватился за куртку.

– Ну-ка всем стоять!

Повелительный голос матери срубил нас с ног, и мы с братом распластались на ступенях. Я чуть не подвернул ногу, Бастиаан застрял в балясинах с замысловатыми завитушками.

– Я предупреждал, дорогая, что они разгромят дом, прежде чем ты успеешь объясниться.

– Возмутительно. Ах, и вазу мою уже разбили! Вот же негодники. Ну-ка спускайтесь, мыши вы громадные!

– Нет! – в один голос возмутились мы с братом.

Со второго этажа послышался родной отклик существа, которого мы и хотели первым делом задушить в объятьях. Раздался громогласный лай, что поторопило нас с братом ринуться дальше.

– Я же предупреждал… – вяло послышался отец опять. – Закрывать его бесполезно.

– Моя ваза… Коллекционная, такая редкая…

– Я и об этом тебя предупреждал.

Галопом пронеслись по широкому коридору, кинувшись на лай, тянувшийся из нашей с братом детской комнаты. За дверь мы боролись недолго, наконец открыли. И на нас повалился любимец, отлипать от которого мы с братом не могли в равной степени. Золотой ретривер набросился на нас так же дико, поочередно переключаясь с меня на Бастиаана, неизменно не в состоянии оказать большей любви одному из нас.

Удержать его не представляло возможным, так что мы сели в коридоре и дали возможность псу исчерпать первой радости нас видеть. Облизав и любяще искусав, он то налегал на мне, затем на брата и в итоге развалился своей большой тушей на нас двоих.

Это Бастиаану принадлежала идея назвать пса «Шоком», так как в день нашего десятилетия мы оба были шокированы до глубины своей детской души подарком родителей. С тех пор пес стал неотъемлемой частью нашей жизни, не знал передышки от нас. И только когда мы уехали учиться, были вынуждены расстаться. Отец не позволил нам взять пса, и мы с братом долго душили желание выкрасть любимца из родного дома.

– Дети мои, вы ничего не забыли? – возмущение матери пристыдило нас с запозданием.

– Черт, мы вроде что-то там разбили, – не в состоянии оторваться от пса, вновь чмокнул его в лоб и потрепал по блестящей шерсти.

Шок смотрел такими счастливыми глазами, что я не удержался и поцеловал его опять. Бастиаан между тем не мог отпустить его из объятий и зарылся в золотую шерсть в который раз.

Определенно, этот пес был самым обожаемым питомцем во вселенной.

– Вазу, кажется. Вот же черт…

– Так, я шлю за вами отца! – послышалась мама вновь.

– Угрозы пошли, – схватил брата за руку и вынудил встать. – Идем.

Бастиаан закапризничал, как в детстве, и едва расслабил руки. Шок завилял вокруг и бодро кинулся к лестнице вместе с нами.

– Здравствуй, мамуля! – с лестницы мы отозвались.

– И папа, конечно.

– Ну конечно, – привычно вздохнул отец.

Заметив осколки вазы у перевернутого на полу столика, мы с братом застыли у подножия лестницы.

Отец смотрел спокойно, почти безучастно, так как обладал иммунитетом на нашим с братом выходки. Но мама выражала недовольство, отражающееся блеском в карих глазах и в величественной позе со скрещенными руками на груди.

– Извини, мама.

– Мы сейчас все уберем.