скачать книгу бесплатно
– Почему же, батюшка? А уехали ли регентские ратники? И вернулся ли мальчишка из Пейсли? В добром ли здравии отец Лазариус? – спрашивал юноша, с волнением глядя на отца.
– Из Пейсли-то паж твой вернулся, только вот Лазариуса там уже, похоже, нет, и никто толком не знает где он. Говорят, будто в Глазго поехал к епископу тамошнему. Только мне отъезд его уж чересчур подозрительным кажется.
– Вот уж действительно! Он два года уже, как и на полмили от монастыря не отходил! – воскликнул удивлённо Ронан. – А тут вдруг в Глазго уехал… Да святой отец и в седле-то уже, наверное, держаться не сможет. Ох, боюсь я за него, отец. Припоминаю я, как он говорил про недоброе предчувствие и роковую опасность, когда мы с ним прощались.
– Ну, поскольку ты у меня теперь учённый, мастер Ронан, вот и рассуди что к чему.
– Эх, да что тут мыслить-то? Отец Лазариус услышал невзначай чей-то секретный разговор, о чём он мне сам и говорил. Также из слов старца я уразумел, что то были знатные особы и обсуждали они какие-то злокозненные замыслы… Думается мне, отец, что те злоумышляющие интриганы прознали каким-то образом про Лазариуса, про то, что он слышал их разговор, и… что-то сделали со святым отцом. Мне даже страшно подумать, что они могли сделать.
– А теперь, сынок, подумай, кто бы могли быть те знатные особы, интриганы, кои устраивают встречи под покровом ночи в монастыре Пейсли, в котором в это время, как ты давеча говорил, находился архиепископ Сент-Эндрюс, родной брат регента.
– Похоже, вы и сами уже обо всём догадались, батюшка, и назвали их имена. Мне только неясно, как шотландский управитель очутился в монастыре, да так что никто про то и не прознал.
– Может статься, кто-то и знал, но помалкивал. Это ты у меня ещё наивный и простодушный юноша, а искушённые люди говорят: «Язык храни в темнице, а сам будешь на свободе». А иной раз можно даже и приврать немного.
– Чуждо мне врать и лицемерить, отец. Мои уста говорят то, что лежит у меня на сердце. Ведь Христос велел нам: «non falsum testimonium dices» {не лжесвидетельствуй (лат.)}.
– О-хо-хо! Я гляжу, ты умным стал, математику выучил, астрономию, языки всякие. А вот Эндри, к примеру, не учил всего этого, а сказал бы тебе, что тот много ведает, кто знает, когда можно речь вести, но ещё больше ведает тот, кто знает, когда надо язык за зубами спрятать… А ежели с врагом дело имеешь, то обмануть его есть не прегрешение пред богом, а военная хитрость. Это как, к примеру сказать, фальшивое отступление: противник полагает, что ты пустился бежать, покидает свои укрепления и бросается в погоню, дабы добить тебя окончательно, а ты в нужный момент разворачиваешь своё войско, нападаешь на преследующих тебя и изничтожаешь врага. Не одно сражение так было и ещё будет выиграно. Да взять хотя бы знаменитую битву при Гастингсе, когда норманны англичан побили.
– Да кого же мне обманывать, отец, если нет врагов у меня, – сказал бесхитростный юноша и запнулся, вспомнив о последних событиях.
– Вот-вот, – молвил старый рыцарь. – Не всегда знаешь, кто есть друг твой, а кто враг. Э-эх, с такой честностью как у тебя редко кто до старости доживает. Наукам-то ты у учёных мужей выучишься, а вот кто тебя жизни научит кроме родителя твоего да самой этой жизни… Впрочем, не о том у нас разговор пошёл. Ибо надо решать, какую стратагему мы применим, чтобы отвести опасность от тебя. Ты же не сможешь в этой норе всё время сидеть, и рано или поздно Фулартон, этот лис регентский пронюхает, что ты в Крейдоке прячешься. Стоит будет только нос из замка высунуть, как тебя тут же и схватят.
– Да это же наша земля отец! Разве не мы здесь хозяева?
– Господином всегда является тот, у кого больше силы. А с могучими Гамильтонами мы тягаться не сможем: у них и власть, и деньги, и войска. Не такой уж и дурак этот Фулартон чтоб поверить, будто уехал ты. Считает, похоже, что ты прячешься в замке. Окружил Крейдок постами так, что без его ведома ни мышь не пробежит, ни ворона не пролетит.
– Что же нам в таком случае делать, отец? – спросил Ронан с надеждой на опыт старого воина.
Бакьюхейд стоял некоторое время молча, нахмурив брови в глубокой задумчивости. Ведь он так хотел уберечь своего единственного сына от того, чего старался избежать сам всю жизнь – от грязных интриг и заговоров, лжи и предательства. Не получилось.
– Отец, а что если я расскажу всё королеве-матери, а вы приложите ваше влияние и я буду свидетельствовать перед Тайным Советом? – простодушно предложил юноша.
– О-хо-хо! Свидетельствовать о чём? Что тебе на что-то намекнул старый монах из аббатства Пейсли? Даже ежели и сможешь добраться до Её величества, то что ей скажешь? Нет, этим мы ничего не добьёмся, разве что подпишем тебе смертный приговор и будет тебя ждать та же участь, что, видимо, постигла и Лазариуса.
– Эх, бедный старец, – вздохнул Ронан, у которого при мысли о его учителе стало страшно тяжело на сердце, а к горлу подступил горький комок. Потом его мысли вернулись к собственной судьбе и он воскликнул: – Но неужели у меня нет иного пути, как скрываться неизвестно как долго в этой дыре подобно полёвке, которая всю жизнь прячется в своей норе от хищных птиц?! Да лучше уж смерть с мечом в руках, чем такое существование!
Глава XV
Старый друг
Ещё полчаса прошло в тишине после отчаянного восклицания Ронана. Его отец продолжал сосредоточенно размышлять, но вдруг черты лица барона расправились, будто по нему пробежала искра озарения. Потом его лик снова окутало облако задумчивости. Наконец Бакьюхейд нарушил тягостное молчание:
– Я вижу только один выход, Ронан… Тебе надо отправиться туда, где тебя не достанут руки Гамильтонов…
– Куда же это, отец?
– В Англию!
– В Англию? – удивился юноша, никак не ожидавший такого ответа: ведь это южное королевство было извечным врагом Шотландии, и с воинами оного много раз скрещивал мечи и копья отец Ронана. – Но почему именно в Англию, отец?
– Где бы ты ни укрылся севернее Твида, тебя везде достанут длинные руки Гамильтонов, – рассудил барон Бакьюхейд. – Нигде ты не сможешь чувствовать себя в безопасности. Даже ежели удастся сесть на корабль, касаемо чего у меня очень уж большие сомнения, и уплыть во Фландрию, то и там полно шпионов нашего регента. Повсюду тебе будет грозить опасность. А вот в английское королевство ради такой мелкой рыбёшки как ты регент не сунется… Я так полагаю, что когда здесь всё уляжется, ты сможешь вернуться на родину. Уж больно я сомневаюсь, что Гамильтоны будут вечно у власти. Через несколько лет подрастёт королева Мария и, надеюсь, возьмёт бразды правления в свои руки. Да, впрочем, не исключено, что ещё раньше королева-мать отберёт у Джеймса Гамильтона регентство, всё к тому идёт. Вот тогда-то ты сможешь без опаски возвратиться домой.
– Но, батюшка, куда же мне податься в Англии? Она такая обширная и у меня там нет друзей и знакомых.
– Твои опасения понятны, ты полагаешь, разумеется, что в чужой земле тебе придётся устраивать жизнь самостоятельно. Вот об этом я как раз сейчас и размышлял и, похоже, могу тебя успокоить.
Барон кликнул Гилберта, дал ему какие-то указания, после чего рассказал сыну следующую историю:
– После того, как шотландцы расторгли Гринвичский договор с англичанами, между нашими странами начались ожесточённые военные действия, поскольку английский король Генрих Восьмой был разгневан и отправил свои войска карать нашу непокорную страну. Англичане приплыли на кораблях, коих было более сотни, разорили Лейт и подступили к самому Эдинбургу, но это был слишком крепкий орешек для их гнилых зубов. Английские войска ушли в пограничную область, где принялись разорять шотландские города и земли, убивать жителей, угонять скот, захватывать крепости. Эти еретики жгли и грабили монастыри, оскверняли святыни. Больше года английские легионы бесчинствовала на юге Шотландии. Многие наши проанглийски настроенные дворяне отвернулись от них. А пуще всех негодовал граф Ангус, ибо его владениям досталось более всего. И этот вот клеврет Генриха Восьмого вдруг снова поменял расцветку и стал его врагом и шотландским патриотом. Он решил отомстить англичанам за разорённые владения Дугласов и взялся собрать армию. С тремя сотнями всадников он выступил из Эдинбурга и двинулся на юг. По пути к нему присоединялись подкрепления. Я аккурат в то время со своим небольшим отрядом маневрировал по тем местам, пытаясь хоть как-то защитить своих соотечественников – простых шотландских крестьян и ремесленников, да побить отставшие, да увлёкшиеся мародёрством вражеские отряды. Когда ж дошла до меня весть, что шотландское войско движется на англичан, хотел я сразу к нему присоединиться. Одно меня останавливало поначалу: что им командует граф Ангус, мой старинный недруг, из лап которого не без моего скромного участия был спасён молодой король Иаков. За это-то Дугласы меня и возненавидели и, верно, много лет назад именно Ангус посоветовал Генриху Восьмому несоразмерно высокий выкуп за меня затребовать, когда я в английском плену в лондонском Тауэре очутился… Но ненависть к врагам нашей страны в моём сердце была сильнее и я в итоге примкнул к оному шотландскому войску. Две армии встретились в местечке Анкрум-мур, что недалеко от джедбургского монастыря. И вновь нам помогла военная хитрость, что является не обманом и ложью, Ронан, а есть искусство ведения боя. Наше войско было в два-три раза меньше английской армии, а потому сражаться в открытом поле было чистым безумием. И мы пустили ложный слух, что в нашей армии происходят массовые дезертирства. Это молва дошла до английских командиров, для уш коих она и была предназначена, и они решили атаковать. Увидев наступающего врага, мы притворно развернулись и ускакали прочь по старинному, построенному ещё римлянами тракту, как будто спасаясь бегством. Англичане тут же бросились за нами в погоню по петлявшей меж холмов дороге. И вот, очутившись на возвышенности, английские всадники неожиданно оказались перед лицом ощетинившего пиками шотландского войска. Ослеплённые ярко светившим из-за спины нашей маленькой армии солнцем, английские кавалеристы, не поняв что к чему, ринулись вперёд, и многие из них тут же оказались либо проткнутыми пиками, либо сброшенными на землю. Те, кто уцелели и не увязли в торфянике, поскакали назад и врезались в подходившую сзади свою же пехоту. В рядах противника началась неразбериха. Тут наши аркебузиры открыли огонь, а затем во фланг английской армии ударила наша конница… Англичане и их наёмники бросились спасаться бегством, многие сдавались в плен, а иные переходили на нашу сторону.
Пока старый рыцарь так увлечённо вспоминал о былых ратных делах, Ронан успел подкрепиться провиантом из корзинки, принесённым Гилбертом, запив хорошим глотком эля, вытер рукавом рот и нетерпеливо стал смотреть на родителя. В конце концов, он не выдержал и, пока его отец, барон Бакьюхейд переводил дух, перебил его рассказ:
– Прошу прощения, мой высокочтимый родитель, но мы ведь разговаривали о моём побеге в Англию и том, как я там обустроюсь без друзей, без знакомых и чем буду там заниматься. А вы предаётесь старинным воспоминаниям. Уместны ли они в эту минуту?
– Эх, молодёжь неопытная и пороха не нюхавшая, – посетовал барон. – Ты нетерпелив подобно тому больному, кто не желает долго, изо дня в день принимать предписанные лекарем средства, а хочет враз на ноги подняться. Да вот только не бывает так! Лучше ждать поваров, чем докторов, как говорит Эндри. О-хо-хо! Я уже мальчишку цитировать начал. Так его прибаутки и поговорки порой мудрей изречений древних оказываются… Да я, впрочем, уже и к самому главному подошёл. Полегло на той пустоши множество врагов, некоторые сдались нам в плен, а иные решили спасаться бегством. А в одном месте завязалась жестокая схватка. Небольшая горстка английских воинов, потерявших своих боевых коней, но ещё не лишившихся жизней, окружили своего командира сэра Брайана Лейтона и ожесточенно отбивались от напиравших на них со всех сторон шотландских ратников. Но силы, очевидно, были не равны, и англичане один за другим падали, сражённые ударами боевых топоров и длинных пик шотландских солдат. Вскоре исчез и белый плюмаж сэра Лейтона, потому как один горец лохаберским топором раскроил череп английскому командиру. По иронии судьбы свирепые горцы, так яро атаковавшие горстку английских рыцарей, были из числа тех самых шотландцев, которые поначалу присоединились к английскому войску, но видя, что дело принимает для южан худой оборот, посрывали английские эмблемы святого Георгия и напали на своих же бывших сотоварищей. Англичан оставалось всё меньше и меньше. Должен честно признаться, что меня поразила их отвага и отчаянная смелость, а также мужество, с которым они принимали смерть, ибо они предпочитали умереть с оружием в руках, нежели сдаться в плен. Мне искренне было жаль, что им всем суждено было погибнуть. В конце концов, наступил момент, когда в живых или ещё живых остался один единственный англичанин, бравый рыцарь. Силы уж покидали его, хотя он и продолжал размахивать мечом и отбивать удары шотландских ратников и горцев, которые, похоже, просто тешились и продлевали себе удовольствие, потому как могли уж давно бы проткнуть его пикой или разрубить топором. Лицо английского рыцаря было залито кровью, он уже еле держался на ногах. Незнамо отчего я вспомнил про тебя и почему-то в моей душе появилось интуитивное желание спасти этого храброго воина. Верно, то было провидение господне. И вот, истекая кровью, в окружении шотландских горцев и ратников, обессиленный он просто упал на колени, направив лицо к небу и прося у господа прощения в ожидании смерти. «Остановитесь!» – крикнул я, когда занесённый над головой рыцаря топор горца готов был опуститься на жертву. – «Этот англичанин будет моим пленником!» Безжалостные горцы отступили. Наверное, они не смели перечить шотландскому рыцарю, который так доблестно дрался в том сражении, ибо именно я выбил из седла некоторых из тех англичан, которые стали драться пешими и в итоге были изрублены. А может, они продолжали опасаться за своё недавнее предательство. Как бы то ни было, они опустили оружие и расступились. Я спешился и подошёл к английскому воину, чтобы попросить его отдать мне меч. В таком случае по законам рыцарства он мог бы считаться моим пленником. Но тот уже распростёрся на земле без сил, обескровленный и без сознания. Я взял его меч и приказал моим людям унести англичанина с поля битвы и найти какого-нибудь лекаря, который тотчас позаботился бы о его ранах. Но времена истинного рыцарства, увы, давно минули. Ангус, узнав, что я взял в плен благородного англичанина и сокрыл его, потребовал от меня отдать ему пленника, ибо согласно нынешним понятиям все пленённые вражеские воины принадлежат короне или же управителю королевства. Мне ничего не оставалось делать, как поклясться словом рыцаря, что я вручу пленника власти регента графа Аррана (который нынче стал герцогом Шательро), как только у раненого затянутся раны, ежели он вообще выживет. Если бы я в тот момент отдал англичанина мстительному Ангусу, то пленник, несомненно, был бы жестоко умерщвлён, чего я никак не мог допустить. Мои воины отнесли англичанина в полуразрушенный джедбургский монастырь, который хотя и был уже разграблен и наполовину разрушен, но жизнь в обители продолжала теплиться. Монахи аббатства, находящегося в пограничной области, там, где постоянно происходили военные действия, оказались искусными врачевателями боевых ран. Я остановил свой отряд в селении около монастыря и ежедневно навещал англичанина. Как только он пришёл в себя, первым его чувством было удивление, что он жив. От монахов он узнал, что господь избрал меня своим посланником, дабы я спас его жизнь. При моём появлении, англичанин даже попытался подняться, хотя и безуспешно, с целью выразить свою благодарность. Я узнал, что храброго воина зовут сэр Хью Уилаби и он принадлежит к знатной английской семье. Он честно поведал мне, что желает обрести славу на ратном поприще во имя великой Англии, или же погибнуть во имя своего короля, ежели так будет угодно богу. Несмотря на то, что я считал англичан своими врагами, я не мог не отдать должное благородству поведения этого рыцаря, его храбрости и искренности. Ведь он также был предан своей родине, Англии, как я – Шотландии. Им тоже управляли не тщеславие и корысть, а возвышенные устремления, которые побуждали его совершать героические поступки. Я не мог не испытывать уважения к Уилаби. В моей душе зародилась неосознанная симпатия к английскому рыцарю. И почему-то часто, беседуя с ним, перед моим взором как живой вставал твой образ, как будто между вами была некая загадочная связь. Я очень дивился такому мистицизму, то было для меня непостижимо – ведь вы были совершенно разные: и по возрасту, и по роду занятий. И лишь ныне я разумею, что та невольная встреча не явилась случайностью, а была ниспослана свыше…
– Так что же случилось с тем английским рыцарем дальше? – в вопросе Ронана уже не было предыдущей нетерпеливости, поскольку он, видимо, так увлёкся рассказом отца, что на миг даже забыл о своём трудном положении.
Барон отхлебнул вина из лежавшей в корзине бутылки и продолжил:
– За те несколько дней, что мой отряд провёл подле джедбургского монастыря, я много общался с сэром Хью. Он с охотой рассказывал о себе, много и подробно, ничего не тая, чтобы я ни спросил. Поведал он мне про всех своих предков и родственников. Знаешь – как в именитых семьях любят своей родословной кичиться. Но не так он был тщеславен, этот Уилаби, как иные наши дворяне, кои свою трусость и малодушие прикрывают подвигами и добродетелями, явными и мнимыми, своих предков. Впрочем, всего я уже и не припомню из того, что он про своё родословие рассказывал. По большей части Уилаби описывал военные подвиги своих предков… Про себя лично он говорил мало, и ежели я бы не спрашивал, то и не узнал бы ничего. Оказалось, что мы чуть было ни встретились с ним на ратном поле подле Лейта, когда туда английская армия прибыла на многих судах, которые как саранча весь залив Форта заполонили. Но не судьба нам была, видимо, мечи скрестить. Мы вынуждены были к Эдинбургу отступить, дабы столицу защитить, а англичане тем временем Лейт заняли. И, видать, Уилаби так доблестно сражался в те жаркие денёчки, что английский командующий граф Гертфорд произвёл его в рыцари. После этого он обрёл репутацию отважного воина и даровитого командира и стал занимать важные посты в английской армии, стоявшей в граничном районе. Уилаби стал доверенным лицом и военным советником сэра Брайена Лейтона, губернатора этой области с английской стороны границы, а потому и сражался с ним плечо к плечу в той битве при Анкрум-мур. Иногда мы с Уилаби и спорили, ибо я не мог смириться с жестокостью английских войск по отношению к шотландскому населению, а он упрекал рейдеров Пограничья в набегах на английские поместья на севере Камбрии и Нортумберленда. А в итоге мы сошлись во мнении, что мучительные тяготы простонародья и разоренья дворянских поместий есть, увы, неизбежные спутники военных действий. Не побоюсь сказать, что за те несколько недель нашего знакомства мы стали хорошими друзьями, поскольку воззрения наши на жизнь и смерть, на войну и мир, на благородство и низменность были весьма близки… А после того как на моём пленнике все раны зажили, мне с большой неохотой пришлось его препроводить в Эдинбург и сдать коменданту тамошней крепости. Вот так вот.
– Как, отец! Неужели вы отдали в руки тюремщиков того, кто стал вашим другом?! – изумлённо воскликнул Ронан.
– Я и не мог поступить иначе! Ведь я поклялся Ангусу. И сэр Хью прекрасно понимал, что я связан рыцарской клятвой и не смогу отпустить его на свободу, как бы того мне ни хотелось. А посему он даже и не помышлял уговорить меня поступиться честью. Мы тепло попрощались и пожелали, чтобы в дальнейшем не пришлось нам повстречаться друг против друга с оружием в руках. После этого мы никогда более уже не виделись. Я узнал, однако, что через два-три месяца после заключения в эдинбургскую крепость за Уилаби был получен выкуп и пленник смог вернуться в Англию. Через пару лет произошла фатальная битва у Пинки, после которой я сподобился уцелеть, но оказался хромым калекой, неспособным даже в седле сидеть… Однажды, покуда ты в Пейсли наукам обучался, прибрёл в Крейдок один странствующий торговец и сказал, что есть у него некая грамотка для барона Бакьюхейда. Поначалу я очень удивился, но затем обрадовался, ибо обнаружил, что то было письмо от сэра Хью Уилаби… Эгей, Гилберт, старина, – позвал слугу Бакьюхейд, – ты принёс то, за чем я тебя посылал?
Доблестный кулинар, позевывая, приблизился и вручил Бакьюхейду сложенный вчетверо пожелтевший лист.
– Полагаю, будет лучше, Ронан, ежели ты сам прочтёшь это письмо, – барон передал Ронану документ.
Юноша развернул бумагу и прочитал следующий текст:
«Роберту Бакьюхейду от Хью Уилаби. Составлено 24 февраля года 1551 от Рождества Христова в крепости Лаудер. Уважаемый Сэр и мой дорогой друг, примите мои сердечные приветствия. Невзирая на то, что война между двумя британскими королевствами разделила наше общение на многие лета, а может даже и на всю жизнь, я часто вспоминаю моего великодушного спасителя и возношу всевышнему богу молитвы за его благоденствие. После нашего невесёлого расставания в шотландской столице я ещё три месяца бесцельно расточал время в каземате эдинбургского замка, пока не пришёл долгожданный выкуп, собранный моей леди Джэйн, моим сыном Джорджем и не без помощи иных наших родственников, да благословит их господь. По возвращению на английскую территорию после краткого визита в Дербишир я присоединился к гарнизону крепости Норхэм и участвовал в двух рейдах на юге Шотландии. Я молил бога, чтобы он не свёл нас в бою, ибо это было бы совершенно несправедливо, если кто-то из нас пострадал бы от руки другого. Вседержитель услышал мои молитвы и не допустил мне присутствовать в сражении около Пинки-клюх – так, кажется, звалось то место, рядом с которым английское оружие торжествовало свою победу на пиру, устроенном Её Высочеством Смертью. В это время я оставался в Норхэме и изо всей шотландской армии меня беспокоила судьба только одного человека. Долгое время я пытался узнать о вашей участи через наших агентов пока, наконец, до меня не дошла весть о том, что благородный сэр Бакьюхейд был тяжело ранен в сражении и удалился в своё имение, оставив ратную службу. Слава богу, что вы не погибли. Вскоре после этого я был поставлен командовать гарнизоном форта Лодер и являюсь таковым до сей поры, ибо наиболее вероятно, что вскоре смерть избавит меня от этой должности. Наши запасы иссякли, а новые не поступают потому, как вокруг крепости стоят шотландские отряды, которые отрезали все пути к Лодеру. Всю оловянную посуду мы переплавили на пули для аркебуз. Голод и болезни удушают нас, и тем, что гарнизон ещё жив и оказывает сопротивление, мы обязаны человеческому корыстолюбию, ибо только по этим мотивам некоторые окрестные шотландские торговцы тайно переправляют нам провиант. Если мы сдадимся на милость врага, то на пощаду рассчитывать не приходится, ибо до нас дошла весть о том, как шотландские солдаты поступили с пленниками, когда в прошлом году взяли замок Броути. Такая же участь ждёт и нас, если мы сдадимся. А посему все английские воины нашего гарнизона, от простых ратников до командиров, готовы драться до последнего вздоха. У меня почти нет надежды остаться в живых, но если мне суждено умереть здесь, то я желаю, чтобы вы знали, что были одним из лучших моих друзей. Прощайте, мой спаситель и друг, и пусть благоденствие и помощь всевышнего не покидают вас. Посылаем свой сердечный привет и остаёмся вашим преданным другом к вашим услугам. Хью Уилаби.»
– Вот благородный и храбрый человек! – воскликнул Ронан, когда прочитал письмо до конца. – Хотя, впрочем, и англичанин…
– Среди англичан, сынок, тоже, оказывается, существуют великодушные и честные люди. В любом народе есть добро и зло, ибо бог и дьявол борются за души человеческие.
– Так что же стало с защитниками Лодера, отец? Ведь это послание было написано, как я понял, полтора года назад, а сейчас у нас с англичанами, насколько мне ведомо, соглашение о мире.
– Ныне – да. Но только за год до написания Уилаби сего письма Англия заключила мирный договор с Францией, давней союзницей нашей страны. И среди людей стали витать мысли о том, что вскоре также установится мир и между Шотландией и Англией потому как обе страны устали от бесплодных и опустошительных войн. И не дожидаясь заключения этого мира, шотландцы, так и не сумевшие взять форт, предложили английскому гарнизону Лодера сдать крепость, а взамен им дозволялось покинуть форт, не сдавая оружие. Как только это известие до меня дошло, я тотчас послал Питера в Лодер узнать про судьбу сэра Хью. Питер прискакал туда, когда английский гарнизон уж как неделю оставил крепость. Местные жители рассказывали, что англичане вышли из форта с оружием в руках и стяги и вымпелы развевались над их головами. Но вид самих людей вызывал жалость, ибо состояние их было ужасное: измождённые и осунувшиеся, многие из них еле держались на ногах и опирались на плечи своих товарищей; самые крепкие несли носилки с раненными и больными; при них не было ни лошади, ни мула, ни одного вьючного животного – всё давно было съедено. Впереди всех с высокоподнятой головой шёл их командир, он передал ключи от крепостных ворот шотландскому офицеру, встал рядом с ним и смотрел, как мимо бредёт его изнурённое тяготами многомесячной осады войско. Когда все английские солдаты миновали его, их командир повернулся к молча созерцавшим этот исход шотландским отрядам, отдал им салют и присоединился к своим воинам. Это был сэр Хью Уилаби.
– Так значит, он не погиб! – радостно воскликнул Ронан.
– Выжил… хотя, впрочем, и англичанин, – улыбнулся Бакьюхейд, передразнивая сына. – Вот под его покровительство ты и отправишься.
– Неужели мне предстоит встретиться с этим доблестным рыцарем?.. Но как мне разыскать его в огромной Англии, отец?
– Упомнил я, когда Уилаби мне про свою семью рассказывал, что его леди и сын его проживали в то время в имении Рисли, что в Дербишире. Верно, там-то тебе и нужно его искать.
И отец с сыном стали обдумывать, как Ронану выбраться незамеченным из обложенного регентскими кордонами и постами замка, дабы отправиться в путь в далёкое английское графство Дербишир.
Глава XVI
Дичь ускользнула
Наступивший день в замке прошёл как обычно. Ничто не выдавало обеспокоенности его обитателей последними событиями. Расставленные Фулартоном посты вокруг замка присылали ему доклады, что ничего необычного не замечено. Сам же ординарец регента велел поставить себе шатёр на опушке, рядом с дорогой ведущей из замка.
Прошла ещё одна ночь и наступило воскресенье. День выдался пасмурным и дождливым, осенний лес был сумрачный и неприветливый. По дороге в сторону Крейдока тянулась вереница людей из Хилгай с целью посетить обедню в замковой церкви и послушать сакральные речи отца Филиппа. Казалось, ничто не могло потревожить апатичность и сонность сельского пейзажа, и Фулартон, взглянув на смачно поднимавшийся дымок над замком, взял одного из своих солдат и отправился в харчевню в Хилгай.
– Глядите в оба, – гаркнул капитан прятавшимся под ветками большого тиса около дороги постовым.
– Да мы уж стараемся, ваша милость, – ответил один из них, в котором можно было бы узнать ратника Джона, того самого, который давеча помогал Фулартону обыскивать замок.
Ординарец регента со своим спутником поскакал в сторону деревни вдоль идущих в замок прихожан.
– И что они здесь разъездились, соседка? Прямо как хозяева себя ведут, – проворчала одна из женщин.
– Говорят, ищут они мастера Ронана, – ответила её приятельница, которая обычно носила куриные яйца в Крейдок и потому была в курсе некоторых событий, там происходивших.
– Бог ты мой! Да зачем же им молодой Бакьюхейд понадобился-то? Он же, я слыхала, на днях только и вернулся.
– Вернуться-то вернулся, только, похоже, снова соколок улетел куда-то. Иначе б не искали его.
– Видать, здорово он набедокурить успел, раз за ним целое войско шлют.
– Верно толкуешь, кума, армия настоящая. У нашего барона и раньше-то никогда такого большого отряда не бывало. А после Пинки так вообще ни одного ратника-то не осталось. Почти все с той битвы не вернулись, а новые покамест не народились.
– А вон там под деревом двое стоят. У одного усы ух какие длиннющие. Смотри, как высматривает-то.
– Да они, говорят, со всех сторон дозоры расставили, чтобы сынка нашего лэрда словить, ежели он вдруг объявится. Ходят слухи, будто никуда он даже и не уехал, а прячется где-то поблизости.
– Помоги ему господи. Сколько уж бед на барона-то выпало. Теперь ещё и за единственным наследником как за олешком охотятся.
Вздыхая и охая закутанные в шерстяные платки кумушки миновали солдат и направились в ворота Крейдока, которые в этот день были приветливо открыты для всех добрых католиков.
Однако же не все стремились попасть в замковую часовню, дабы послушать обедню да обменяться новостями, поскольку некоторые имели ровно противоположное намерение, а именно покинуть замок, потому как вскоре из ворот выехал всадник на вороном коне, которого под уздцы вёл другой человек. Они неспешно направились по дороге к деревне. Их появление вызвало явную тревогу на постах, которые враз оживились: Джон со своим напарником ощетинились пиками и встали поперёк дороги, преграждая путь; на посту со стороны пустоши дозорные вскочили на лошадей, готовые ринуться на подмогу своим товарищам.
Все внимательно следили за всадником, закутанным, вероятно, по случаю непогоды с ног до головы и пригнувшемуся к шее коня. Неужели это тот, кого они ищут? Возможно, по юности и безрассудству своему он решил прорваться сквозь кордон. Так думали солдаты Фулартона в то время как пара приближалась к дозору. Те ратники, что были на посту на пустоши, не смогли удержать себя на месте и поскакали к своим сотоварищам на помощь. А всадник и его провожатый уже приблизились к кордону. Привлечённые этой сценой, шедшие в часовню люди сошли на обочину, остановись и с любопытством глазели на происходящее.
– Стойте! – рявкнул стражник Джон, угрожающе направляя пику на всадника. Не менее угрожающе топорщились и его длинные рыжеватые усы. – Кто такие?
Тут кто-то из кучки любопытных сельчан выкрикнул:
– Да это же Питер, ловчий нашего барона Бакьюхейда!
Действительно, коня под уздцы вёл ни кто иной, как наш знакомец Питер, преданный слуга и добродушный малый. Он остановился, уставился на стражников, похлопал глазами, погладил свою бородку и ответил с важным видом:
– Мы-то? Хм. Мы есть слуги его милости барона Бакьюхейда, дай бог ему доброго здравия и долгих лет, и находимся на его земле. А вот вы-то сами кто будете, воители? Хотя твои усы, дружище, мне что-то уж больно знакомы. Не ты ли давеча со своим командиром по замку рыскал?
– Тебя это не должно касаться, смерд. Скажи-ка лучше, кто это там, на коне у тебя восседает?
– Да это молодой грум барона, – как ни в чём ни бывало ответствовал Питер.
– Грум, говоришь. А почему он закутан до головы и шапка по самый подбородок напялена? – подозрительно спросил стражник.
– Так погода нынче какая ж? То дождь мелет, то ветер кроет. А парнишка он молодой, неокрепший, к суровостям бытия ещё не привыкший. Не приведи господь, захворает, сляжет да отдаст богу душу. А нашему господину нужны хорошие работники, а не добрые покойники.
– Ты много болтаешь, каналья. С каких это пор лэрды так о своей челяди пекутся?
В это время подъехали конники с поста на пустоши. Они окружили Питера и таинственного всадника со всех сторон, дабы те не могли вырваться из круга, вознамерься они это сделать. У бравого Джона уже не оставалось сомнений, что это был сын барона, Ронан Бакьюхейд. Солдат уже предвкушал, как сэр капитан вручит ему крону, обещанную тому, кто задержит юношу. Увидев прибывшее подкрепление и поняв, что всаднику никуда не деться, Джон скомандовал:
– А ну, чёртов молодчик, слазь с коня, да покажи нам свою физиономию.
Седок молчал и не двигался. А ловчий возопил:
– Эй, люди, только посмотрите, как это солдатьё над простыми слугами вашего барона изгаляется!
Стоявшие на обочине сельчане зароптали и засетовали. А некоторые особенно бойкие на язычок прихожанки вместо того, чтобы благоговейно смирять свои души перед обедней, осыпали гвардейцев непристойными проклятиями.
Всё это ещё больше разозлило Джона. Под ободряющие выкрики своих товарищей он подошёл к всаднику, схватил его за ногу, вытащил её из стремени и со всей силой потянул вниз. Но тут наездник резко дернул ногой, брыкнул ей, и получилось так, что угодил прямо по физиономии Джона, который потеряв равновесие и получив такую затрещину, не устоял на ногах и свалился на землю. Все солдаты тут же схватились за оружие.
А всадник тем временем как ни в чём ни бывало спрыгнул с жеребца и встал рядом с Питером. Он оказался совсем невысокого роста и был по плечо ловчему барона. Накидка упала и открыла его весёлое веснушчатое лицо.
– Эндри, сынок мой, – вскрикнула одна из селянок и поспешила обнять своего отпрыска. – Да что же это делается-то? Здоровые солдаты над детьми издеваются и гнева господня не бояться.
Все враз заулыбались: кто-то смеялся над бедным Джоном, попавшим впросак; кто-то радовался тому, что это был и в самом деле слуга их лэрда, а не его сын; даже гвардейцы из отряда Фулартона не могли скрыть усмешки над своим незадачливым товарищем.
Джон тем временем поднялся на ноги и встал с грозным видом перед Питером и Эндрю.
– А отчего ты сразу, юнец, по моему приказу с коня не спустился, а брыкаться начал, как необъезженный жеребец?
– Ей-ей, а ради чего жаворонок должен ворону слушаться?
– Что! – взревел Джон и ринулся на мальчишку. – Сейчас ворона из жаворонка жаркое сделает.
Сельчане охнули, а мать Эндри запричитала. Все их опасения, однако ж, были напрасны, ибо не успел ратник сделать и пару шагов, как пострел был уже в дюжине ярдов от него, а ещё через пару мгновений он достиг края леса и там остановился, дразня вояку неприличными жестами. Джон побагровел от ярости и хотел было ринуться вслед за мальчишкой. Но более хладнокровные товарищи удержали его, не дав гвардейцу регента окончательно стать посмешищем местных поселян, которые к этому времени успели уже позабыть про мессу, а весело глядели на разыгрывающее представление. Джон чуть поостыл и насел на Питера:
– А тебя я теперь припоминаю, мужлан. Это ведь ты давеча всё вокруг нас с капитаном крутился, пока мы ваш вонючий замок проверяли.
– Не ведомо мне, какой вонючий замок вы проверяли, – ответил Питер, – а в доме моего господина может пахнуть лишь аппетитными ароматами от яств Гилберта, да благоуханиями в нашем садике от роз и камелий. А впрочем, ты прав, воитель, потому как иногда у нас от непрошенных гостей случаются неприятные зловония.
– Да что б весь ваш замок к дьяволу провалился! Скажи мне только куда вы с этим юнцом направлялись и с какой целью. Да можешь проваливать.
– Так бы сразу и спрашивал, солдат, заместо того, чтоб парнишку с коня стаскивать, – отвечал Питер. – А идём мы в Хилгай к ковалю Николасу, дабы Идальго подковать. Хоть и воскресный день нынче, а все равно скакун всегда хорош должен быть. И коли не задержали бы нас, мы уж давно бы там были… Ну пошли, Идальго, пошли. – Питер помахал рукой сельчанам и побрёл дальше по дороге, ведя за собой коня.
Когда дозорные скрылись из виду, к ловчему присоединился и мальчишка.
