скачать книгу бесплатно
Ожерелье княжны Гальшки
Алесь Мартинович
Женские судьбы (Четыре Четверти)
Гальшка Острожская еще при жизни стала легендой, и со временем, как водится, эта легенда обрастала новыми подробностями рассказчиков. Однако один факт неоспорим: красавица имела трех мужей, причем за двумя была замужем… одновременно.
В судьбе Гальшки принимал участие сводный брат ее матери, король польский Сигизмунд Август. Сам до безумия любивший Барбару Радзивилл, он знал истинную цену настоящему чувству.
Линии судеб могущественных родов Острожских и Радзивиллов соседствуют в романе «Ожерелье княжны Гальшки», но по авторскому замыслу не пересекаются, добавляя интриги в сюжетную канву.
Захватывающее повествование со множеством непредсказуемых ситуаций и грядущих событий ? это история любви, которая выживает даже в совершенно невероятных обстоятельствах.
Алесь Мартинович
Ожерелье княжны Гальшки
© Мартинович А. А., 2022
© Оформление. ОДО «Издательство “Четыре четверти”», 2022
Вместо пролога
Сангушко целовал ее страстно и обнимал так крепко, что у Гальшки перехватило дыхание. Казалось, еще одно мгновение – и она, погружаясь в неведомую пропасть, потеряет сознание. Однако не оттолкнула от себя Дмитрия и не пыталась сопротивляться – не хватало сил.
Приятно кружилась голова. Сознание наполнялось легким хмелем, и хотелось на волне необъяснимого чувства, с каждой минутой разгоравшегося все сильнее, опускаться, падая в неизвестность. А еще хотелось, чтобы не исчезала та томная сладость, которую она испытала, увидев его. Гальшка впервые в жизни услышала признание в любви и теперь готова была идти за Сангушко хоть на край света. И воспринимала его как самого близкого и дорогого человека. Ей необходимо было постоянно ощущать его присутствие: видеть такие милые, выразительные глаза, наполненные неизменной заботой и нежностью, жадные, приоткрытые для поцелуев губы и вглядываться в строгие черты лица, которые не портил глубокий шрам от нанесенной в бою раны.
А Дмитрий, поняв, что Гальшка уже не может противиться, стал целовать ее еще крепче, прижимая к себе. Дыхание их постепенно учащалось, комната наполнялась прерывистыми звуками, переходящими в стоны. Они задыхались от переполнявших чувств, не подвластных их воле. Сангушко, ощущая податливость Гальшки, становился все смелее и наглее, давая волю рукам, которые, коснувшись ее талии, опускались еще ниже.
Голова совсем обессилевшей княжны запрокинулась, уста, жаждущие новых поцелуев, раскрылись, и Дмитрий, не удержавшись, впился в них своими губами. Дыхание Гальшки то обрывалось, то усиливалось, и это еще больше волновало Сангушко. Он гладил колено княжны рукой, уверенно направляя ее вверх. Еще мгновение – и Гальшка, подавшись ближе, сама прижалась к его телу так, словно приросла.
– Дима! Милый, Димочка! – шептала она, не отдавая отчета своим поступкам.
Он ощутил прикосновение упругой груди, уловил, как трепещет сердце Гальшки, и подхватил княжну на руки.
Гальшка сначала ничего не поняла. Продолжала страстно прижиматься к нему, но, не ощутив под ногами пола, спохватилась, попыталась вырваться.
– Не надо! Только не здесь…
Сангушко не обращал внимания на ее слова. Во всяком случае, никак не реагировал. Уверенно понес княжну на медвежий мех, разосланный в углу. Гальшка продолжала вырываться, но Дмитрий вместе с ней упал на это ложе, будто специально подготовленное для того, чтобы они могли отдаться любви. Он не сомневался, что все, чего желали оба, свершится. И это бы произошло… Но внезапно Гальшка воспротивилась, начала удаляться, отползая от него.
– Не надо, Димочка! Только не сейчас, – она уже не просила, а умоляла его, готовая расплакаться.
Однако Сангушко не слышал ее мольбы, находясь в плену всепоглощающей страсти, уже не отдавал отчета своим действиям.
– Димочка, еще кто-нибудь войдет, – Гальшка шептала тихо, покорно, не имея сил сопротивляться.
Совсем ослабевшая, она лежала на медвежьем меху, согнув ноги в коленях.
– Не надо, не на…
Дверь внезапно заскрипела. Что-то за ней загремело…
Еще мгновение, и она раскрылась…
Глава 1
«Все могут короли, все могут короли! И судьбы всей земли вершат они порой, но, что ни говори, жениться по любви не может ни один, ни один король», – слова этой популярной современной песни, конечно же, король польский и великий князь литовский Сигизмунд, вошедший в историю как Сигизмунд І Старый, знать не мог. По той простой причине, что тогда этой песни не было, как и многих других, ей подобных.
Звучали иные песни – застольные, свадебные, рекрутские… И танцы были не такие, как теперь, ибо жил Сигизмунд І Старый во второй половине XV – первой половине XVІ ст. Но и тогда любили так же самоотверженно, как и сегодня. А может, и сильнее. Во всяком случае, нередко доходило до поединков рыцарских, когда с соперником встречались один на один, и не совсем честных, когда того, кто переходил дорогу, просто-напросто убивали из-за угла.
Сигизмунд не мог позволить себе ни первого, ни второго. Королям негоже драться на шпагах, как обычным смертным. И уж совсем не к лицу подстерегать своего соперника темной ночью, чтобы убить без свидетелей. Можно сделать так, что и овцы сыты, и сено целое: нанять убийцу – и за хорошее вознаграждение тот быстро и своевременно выполнит задание.
Но разговор не об этом, а о любви – всепоглощающей, до того возбуждающей, что король, как мальчишка, у которого под губой наконец появился первый, едва заметный пушок, не находит себе места, пытаясь любой ценой добиться встречи со своей единственной.
А Сигизмунд, надо сказать, в любви был мастак. В юношестве не за одной юбкой бегал и каждый раз был готов умирать от страсти, потому что всегда находил представительниц прекрасной половины, ни в чем ему не отказывавших. Когда стал видным, солидным мужчиной, о котором знали далеко за пределами страны, не остепенился. По-прежнему умел любить и, как до этого, легко и быстро находил тех, кто любил его.
Беда в том, что любовницы Сигизмунда, с которыми он встречался в расцвете сил, не принадлежали к высшему сословию, чтобы идти с ними под венец. Да и сам прекрасно понимал, кто и чего стоит, поэтому не спешил, зная: новую любовь несложно найти, а корона одна, и если случайно свалится с головы, вряд ли удастся ее надеть снова.
Однако это продолжалось только до того времени, пока на жизненном пути любвеобильного короля не встретилась Катажина Костелецкая. Увидел впервые ее Сигизмунд и… Впрочем, зачем долго рассказывать об этом. Вы же и сами, видимо, хоть однажды влюблялись так, что сразу теряли голову. Подобное произошло и с Сигизмундом, после этой встречи он стал совершать необдуманные поступки. Доходило до того, что мог забросить все государственные дела и поспешить в замок, где жила его единственная. Конечно, короля можно было понять. И многие понимали, поэтому с сочувствием относились к его очередному увлечению. Особенно мужчины, которые не отказывались от любовных похождений.
Правда, все было бы ничего, если бы не одно маленькое и вместе с тем существенное «но». Катажина Костелецкая была женщиной замужней. И если ее муж, человек уважаемый, до поры до времени не догадывался, что ему наставлены рога (ничего не поделаешь, таков удел мужей, обо всем узнавать в последнюю очередь), то в замке Вавель, где размещалась королевская резиденция, только ленивый не обсуждал пикантные подробности любовной связи Костелецкой и короля. А вскоре эта новость дошла и до Кракова.
Как раз в тот момент Сигизмунд и убедился, что все могут короли, кроме одного: жениться по любви. Переживания его, как и чувства, были настолько сильными, что будь король поэтом, обязательно написал бы об этом песню. И, опередив время, стал бы основателем эстрадного жанра в Польше и Беларуси. Правда, Сигизмунд, как известно, поэтом не был, поэтому оставалось напевать самому себе нечто подобное, когда на душе становилось немыслимо тяжело от волнений, а сердцу было больно от убеждения, что из сложившейся ситуации не видится выхода.
Дело в том, что к этому времени у Сигизмунда уже была на примете невеста. Не важно, что не сам он ее выбрал. Главное, что она как нельзя лучше подходила для того, чтобы в будущем называться королевой.
Венгерка Барбара и богатством могла похвастаться, и происходила из знатного рода. Чем не пара Сигизмунду – достойному продолжателю династии Ягеллонов: он был сыном Казимира ІV Ягеллончика и внуком прославившегося Ягайлы.
Отказаться от Барбары он, конечно, не мог, хотя особенной любовью к ней не пылал. Не мог жить Сигизмунд без Катажины Костелецкой. Трудно сказать, что сделал бы в похожей ситуации простой смертный. Да и немыслимо представить себе это, потому что с подобным встречались, встречаются (да и будут встречаться!) многие, и у каждого человека своя голова на плечах. Однако король один на всю Польшу, а поскольку он еще и великий князь литовский, то и на Беларусь.
И Сигизмунд поступил так, как поступил бы на его месте настоящий король. В его, Сигизмунда, понимании. Он пошел под венец с Барбарой Заполья, дав Катажине честное королевское слово, что ее по-прежнему будет любить.
Костелецкой, несомненно, одного честного слова было мало, но, будучи женщиной умной, она решила, что в таком положении, в котором она оказалась, лучше и дальше иметь короля-любовника, чем видеть рядом надоевшего, как горькая редька, мужа, который обо всем начал догадываться. От него всего можно ожидать. Ведь король, если возникнет необходимость, в обиду не даст. Может и заступником стать, потому что для него нет причин скрывать свои отношения с ней, ибо все о них давно знают.
В результате Барбара Заполья стала королевой польской и великой княгиней литовской, а Катажина Костелецкая осталась любовницей Сигизмунда. И обе не сказать чтобы слишком обижались друг на друга.
Супруга находила счастье в том, чтобы хранить семейный очаг, тем более вскоре родилась дочка, названная Ядвигой, а потом и вторая, которой дали имя Анна.
Катажина же счастье познала по-своему: ей хватало тех редких встреч, которые мог позволить себе Сигизмунд. Они, будучи не такими частыми, становились еще более радостными и желанными.
А король должен был любить на два фронта. И, нужно сказать, что с обязанностями мужа и любовника справлялся превосходно. Поговаривали, у него еще были женщины, кроме Барбары и Катажины. И те тоже не обижались. Сигизмунд был настоящим королем, и его внимания хватало на всех. Постепенно даже начал забывать, что женился не по любви.
Надо же было случиться, что Катажина и Барбара забеременели почти одновременно. Для Сигизмунда это стало такой неожиданностью, что поначалу он даже растерялся немного, а потом успокоился. Чего было волноваться, если обе женщины его по-прежнему любили. К тому же к этому времени мужа Костелецкой уже не было в живых. А что о разговорах, то разговоры стихнут вскоре, а любовь останется.
Даже в самом страшном сне король представить не мог, что вскоре не радоваться придется, а плакать. Барбара во время родов умерла. И когда ему сообщили об этом, понял, что все-таки ее любил. Сразу на сердце стало немыслимо тяжело, даже хотелось рыдать. И Сигизмунд заплакал бы, если бы не был королем. Многие не поймут, посчитают подобное проявление чувств обычной слабостью, а ведь король не должен быть слабым.
Однако после похорон жены Сигизмунд стал сам не свой. Как ни крепился, это удавалось ему с большим трудом. Переживания в связи с неожиданной утратой были настолько сильными, что на некоторое время он забыл о Катажине, а когда вспомнил, начал усиленно считать дни. Получалось, что вскоре ему вновь быть отцом. А что еще не стал, был уверен, в ином случае обязательно сообщили бы те, кому особенно доверял. А пока молчат. Значит, слишком беспокоиться не стоит: время родов не пришло. Родит Катажина – нужно проведать, твердо решил для себя. Неважно, кто на свет появится: мальчик или девочка. Хотя и хотелось мальчика.
Родилась девочка. Сообщили королю об этом уже на второй день.
Еще через несколько дней поехал Сигизмунд к Костелецкой. Таиться не собирался. С утра сообщил, что отлучится недалеко, а куда, ни для кого уже не было секретом. Выбрался в дорогу только с кучером. Не побоялся, что кто-либо может напасть. Но охрана свое дело хорошо знала, поехала за ним на некотором расстоянии. Мало что может случиться в дороге, да и неизвестно, как поведет себя Костелецкая.
Поступки женщины после родов часто бывают непредсказуемыми, а тут перед ней появится не просто любовник – король. К нему должно быть и отношение соответствующее.
Знал или не знал Сигизмунд, что охрана все же следует за ним, не так важно. Ехал в глубоком раздумье. Было жаль Барбару, которая так неожиданно ушла в иной мир. Жалел и Катажину, на которой не мог жениться. А еще беспокоился, как примет она. Очень не хотелось, чтобы дала от ворот поворот. Все-таки не терпится повидать свою кровиночку.
У королей немало незаконнорожденных детей появляется на свет, но не каждый король может увидеться с ними. Общество во всем виновато, а точнее, у общества имеется своя мораль, а у королей – собственные нравственные устои. Вся беда в том, что общество не может относиться к этим устоям с пониманием.
Когда Сигизмунд, оставив вблизи замка карету, направился к знакомому мостку, за которым высились мощные стены, сердце его учащенно забилось. Вынужден был даже остановиться на минуту, чтобы хоть немного унять волнение. Точно магнитом тянуло к той, с которой тайком не раз делил ложе любви и о которой часто вспоминал, даже когда исполнял супружеские обязанности.
Вот и заветная дверь, открывал ее неоднократно, наведываясь сюда.
Привычно постучал.
– Кто там? – послышался голос.
Сигизмунд даже не обратил внимания, знакомый он или нет, на одном дыхании выпалил:
– Король.
– Король? – переспросили за дверью.
По тому, каким тоном это было сказано, понял, что о его возможном появлении в замке прислуга знает. Также осведомлена она и о другом. Катажина, ожидая его приезда, все же, видимо, окончательно не решила для себя, как в таком случае поступить, поэтому и попросила, чтобы сразу дверь не открывали, а сначала сообщили ей.
И в самом деле тот же голос, несколько виноватый, ответил:
– Доложу княгине.
Промолчал, хотя подобный ответ его задел за живое. Слуга сомневается, впускать ли в замок короля, неоднократно бывавшего здесь. Но вынужден был успокоиться, ведь слуга ни в чем не виноват, выполняет приказ хозяйки. Понимал, что если попытается предъявлять претензии, то может и вовсе уехать ни с чем.
Минуты, проведенные у двери, показались вечностью. Наконец с той стороны послышались шаги. По тому, какими быстрыми и уверенными они были, Сигизмунд уже не сомневался, что Катажина желает его видеть.
Дверь открылась, и молодой слуга вытянулся перед ним:
– Извините, Ваше Величество. Но так приказала княгиня.
Он наклонился и жестом пригласил входить:
– Проходите, пожалуйста.
Ни слова не сказав, Сигизмунд решительно направился туда, где находилась заветная комната, в которой они с княгиней неоднократно встречались. И очень удивился, когда слуга остановил его:
– Не туда, Ваше Величество.
Увидев растерянность короля, уточнил:
– Княгиня, чтобы никто не мешал оставаться наедине с дочерью, выбрала для себя другие покои.
– Понятно, – произнес Сигизмунд, изумившись тому, что вступил в разговор со слугой. Еще подумал: «Не иначе, как от волнения», – но больше ему не сказал ни слова, да и тот молчал, пока не подошли к угловой комнате.
– Сюда, – сказал слуга и, выполнив свою миссию, откланялся.
Сигизмунд нерешительно постучал, но так и не услышал ответ, потому что внезапно заплакал ребенок. Повторять, однако, не стал, открыл дверь.
Катажина, видимо, все же слышала стук. Во всяком случае, его приход ожидала, встала с кровати с девочкой на руках и пошла к нему навстречу.
– Вот и отец появился.
Он так и не понял, было это сказано с укором или все же с радостью, что решил навестить ее. Но успел заметить, что Катажина воодушевлена его приходом. Однако потянулся не к ней, чтобы привычно обнять, ощутив, каким податливым становится при этом ее тело, а к ребенку.
Девочка сначала успокоилась, а потом снова заплакала. Костелецкая, медленно покачивая ребенка на руках, тихо сказала:
– Папа, доченька, пришел, наш папа.
Сигизмунд понял, что княжна на него нисколько не обижается, да и, собственно говоря, на что было обижаться, ведь никогда ей золотых гор не обещал. Девочка, как ни странно, после ее слов замолчала, только внимательно посмотрела на него.
– Прости, – спохватилась она, – я и забыла… – Прими мои искренние соболезнования в связи со смертью… – немного подумала, но не сказала «жены». – В связи со смертью Барбары.
– Все мы смертные, – уклончиво ответил он, и по тому, как это прозвучало, нетрудно было заметить, что об умершей супруге он думает меньше всего.
Костелецкая также об этом догадалась:
– Новую ищешь?
– Зачем ты так?
– А затем, что я всегда была, есть и буду для тебя чужой.
Катажина заплакала.
Упреков ему хотелось меньше всего, поэтому решил сразу все расставить по своим местам:
– Ты же все знаешь…
– Не пара я тебе? – Костелецкая продолжала плакать, а девочка, на удивление, при этом молчала, только поочередно смотрела то на мать, то на Сигизмунда.
– Зачем говорить о том, что нам обоим и так хорошо известно? – в ином случае он бы рассердился, но при этой встрече было не до того, чтобы выяснять отношения.
Катажина внезапно перестала ронять слезы, но продолжила в том же духе:
– Ну и нашел себе королеву?
В ее голосе послышалась неприкрытая ирония, однако Сигизмунд не обратил внимания на то, каким тоном это было сказано.
– Я пришел увидеть дочь…
– А все же, кто теперь станет твоей женой? – не сдавалась Костелецкая. – Из Московии возьмешь? Может, землячку Барбары подыщешь? Или полька на уме?
– Полька у меня одна.
